Мангон посмотрел на нее. Его желтые глаза потемнели и напоминали янтарь, в котором застыла, словно муха, Таня.
— Айвенгу был моим другом, — без предисловий начал Адриан. — В Иларии драконов не так много, обычно от трех до шести особей, сейчас — пятеро Глав Совета и Айвенгу. Был. Он должен был заменить Аррон, которая уже стара и мечтает отправиться к Первородным, в драконьи земли, доживать свой век. Мы стали с Айвенгу друзьями, он подавал большие надежды. Постепенно его вводили в курс государственных дел и принципов управления Иларией. Все было хорошо, до тех пор, пока не подкралось его одичание, раньше, чем мы могли ожидать. Наверняка тебе что-то рассказывали про эту неприятность?
— Немного, — кивнула Таня, вспоминая рисунки Жослена в ее блокноте, где дракон приносил в жертву Великой Матери невинную девушку. Приходилось быть очень внимательной, чтобы понять все возможное из речи Мангона: переспрашивать она ни за что бы не решилась.
— Человечность у драконов — явление временное. По легенде, наш предок проявил себя настоящим зверем, и мы все расплачиваемся за его оплошность. Драконы по умолчанию считаются дикими, мы становимся таковыми, если не докажем право на человечность. Навряд ли ты понимаешь, как может богиня заставить тебя расплачиваться за грехи предков, которые умерли за тысячи лет до тебя.
— Почему, — усмехнулась Таня. — Очень понимаю.
— Вот как? — Мангон удивился. — Что ж, тогда тебе будет легче понять и недоумение некоторых драконов. Но факт остается неизменным: каждый из нас, кто хочет остаться разумным, должен принести жертву Матери. Считается, что человек должен пойти на смерть добровольно, из-за любви к дракону, но, как часто бывает, в реальности выходит немного по-другому. За свою человечность мы платим людям богатством и положением в обществе. К счастью, драконы живут долго, и ритуал проходит нечасто. Итак, мы нашли Айвенгу достойную девушку, он отвез ее в Огненные Пустоши, а что произошло дальше, никто не знает. Из нашей памяти пропадает все, что связано с ритуалом, поэтому драконы не могут передать младшему поколению четких инструкций, что и как нужно сделать, чтобы сохранить разум. Так было и с Айвенгу, и мы думали, что все в порядке, вот только он продолжал дичать. Тут стало понятно, что он не справился. Сложно сказать, что пошло не так, ведь он был уверен, что отвел девушку в Огненные Пустоши и принес в жертву, но с фактами невозможно поспорить. Было трудно, но мы нашли еще один дом, который отдал своего четвертого или пятого сына в обмен на место в Сенате. Они снова отправились в Пустоши, и вот на этот раз Айвенгу все помнил. Потому что Матерь не появилась и жертвы его не приняла. Он в отчаянии сбросил парня в лавовое озеро, что, ожидаемо, не помогло. Тогда я пригласил его в свой замок, поселил так же, как тебя, с полной свободой передвижения, но с одним условием: не обращаться. И начал исследования и эксперименты. Дело двигалось медленно, на меня перекладывали все больше государственных дел, но мне казалось, что я близок к разгадке, что узнаю, как получить человечность без всех этих безумных ритуалов с жертвами. Вот только Айвенгу меня не слушал. Я все чаще получал отчеты, что красный дракон вылетает из замка, и любое его обращение могло стать последним и привести к беде. Однажды Айвенгу просто не смог бы вернуться обратно и уничтожил бы много людей, прежде чем бы мы его остановили. Как это могло случиться сегодня, — Мангон сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. — Итак, Айвенгу вылетал все чаще, и мне пришлось запереть его в камере. Там тепло, вполне уютно, есть свет, патефон и книги. Я по возможности общался с ним, к нему были приставлены слуги. Но там нет окон, чтобы разбить их и сбежать, а сама камера такая маленькая, что дракон туда просто не влезет, и это защищало нас от рисков. Я продолжал эксперименты, и верил да и до сих пор верю, что почти нашел ключ. Но сегодня случилось… то, что случилось, — он сложил черные пальцы домиком и посмотрел на оцепеневшую Таню. — Одна юная тэсса решила прогуляться ночью и услышала стенания скучающего узника. Тот воспользовался ее неосведомленностью и выбрался из камеры, чтобы в последний раз обернуться драконом.
— Он плакал! — воскликнула Таня. — Говорил, что ему больно, что он хочет свободы.
— Каюсь, некоторые из моих эликсиров в итоге приносили боль. Иногда мне приходилось брать кровь и ткани для исследования. Но это того стоило! В конце концов, Айвенгу надоели мои попытки спасти его. Он захотел, чтобы все закончилось, был согласен навсегда стать зверем и поселиться в диких землях, куда ссылают таких, как он. Но я уже не мог его отпустить, мы зашли слишком далеко. А потом пришло мое время, и я начал дичать. Мне все сложнее возвращаться в человеческий облик, сегодня я потратил на это так много сил, как никогда. Амин, который был должен мне за огромную услугу, предложил откупиться единственной дочерью. Стоящая жертва для Великой Матери, не так ли — единственный ребенок бургомистра Илибурга? — усмехнулся Мангон.
— Да вы все здесь… — Таня потерла лоб, не в силах подобрать слова.
— Уроды? Лицемеры? Ублюдки? Не стесняйся в выражениях. Перед некоторыми встает выбор, который не снился другим, и блаженны те, кому он неведом. Что лучше, остаться в тюрьме и лишиться всего имущества или отдать дочь дракону и получить огромную власть? В первом случае ей все равно светит позор и нищета, во втором — можно взять молодую жену и родить еще десяток детей. Амин сделал свой выбор, и кто я такой, чтобы его судить? Что лучше, принести одну жертву и спасти целый народ, руководя им, или пожертвовать собой, и сотни тысяч после этого умрут?
Таня не понимала и половины сказанного, но внутри нее горел огонь протеста. То, что творилось вокруг, во что она оказалась втянутой, было неправильно и несправедливо.
— Тот мужчина с животом… Амин. Он был в тюрьме?
— Он был осужден на двадцать лет заключения в бастионе на Игольчатом острове. Рассматривали возможность смертной казни, ведь он запустил руку в драконью сокровищницу, а Верион такое не прощает. Он вор, Татана, — пояснил Мангон. — К тому же весьма глупый.
— И вы сказали, что можно менять свободу на его дочь? И он был согласный? — Тане трудно было высказать ужасные догадки на чужом языке, но от того, как Мангон равнодушно развел руками, мол, сама видишь, что Амин согласился на все условия, по спине пробежал холодок. Этот мужчина улыбался, гладил ее по рукам и пытался успокоить, хотя совсем недавно променял собственную дочь на свою несчастную жизнь, а потом обрек ее, Таню, на жестокую смерть.
— А потом появилась ты. Мне было все равно, кого мне предложит Амин, ведь я все равно не собирался никого убивать. Поэтому у тебя и была всегда такая свобода: мне нужен был всего лишь запасной вариант, в необходимость которого я не верил. А сегодня все изменилось. Мой друг умер от моих собственных рук, и мне предстоит предать его огню и держать ответ перед Первородными. А еще погасла последняя надежда найти какой-то иной выход, — Мангон замолчал. Поднялся, медленно подошел к камину и подкинул поленьев в огонь. — Я считаю честным сообщить тебе, что выбора у меня не осталось. Времени нет, Айвенгу тоже нет, а мне нужно драконье обличье. Поэтому вариант только один. Мы поедем в Огненные Пустоши.
— Подождите, — Таня тоже вскочила, не в силах справиться с волнением, — но есть же вы! Вы можете продолжать свои пробы, и я готова вам помогать. Думаю, Влад тоже будет соглашаться. Вместе мы найдем выход, а потом я возвращаюсь к папе.
Мангон помешал поленья, чтобы огню было проще их поглощать, а потом посмотрел на нее вполоборота.
— Я не могу начинать с начала. Что-то происходит. Надвигается беда, и я не понимаю, откуда. Но боюсь, времени у меня нет.
— Но можно что-то думать! Я не хочу умирать, дэстор Мангон, — Таня в первый раз обратилась к нему так официально. — Я хочу домой.
— Я бы очень хотел, чтобы все было по-другому.
— И сколько времени вы даете?
— Месяц. Хватит, чтобы я привел дела в порядок. Ты по-прежнему свободна, но не пытайся бежать, прошу тебя. Я нанял еще больше стражи: слишком много поставлено на кон. Мне бы не хотелось запирать тебя в темнице, Татана.
— Очень добро с вашей стороны. Я видела, что вы там держите.
Мангон скривился, швырнул кочергу в подставку.
— Ты об инструментах моего отца? Давно пора их выбросить, вот только руки никак не дойдут. Я никогда не прикасался к ним, Татана.
— Я не верю, — покачала головой Таня. Голос ее стал глухим, грудь сдавило. — И я думаю, что вы делали для Айвенгу ничего. Пользовались им. Вы просто хотите спасти себя!
Мангон вскинул полный огня взгляд.
— Я любил Айвенгу, — отчеканил он. — И сделал все, чтобы спасти его.
— И себя, — добавила Таня, чувствуя горечь во рту. Оказывается, все это время она могла наслаждаться жизнью, и вот только сейчас Мангон занес меч над ее головой. Сколько бесконечно ценного времени потеряно!
— Сегодня я соберу гостей и слуг. Нужно объяснить им случившееся в подвалах и успокоить.
— Если можно, я не приду. Не могу слушать это все. И видеть Виталину. Она будет жить, когда я должна умереть за нее. Я лучше пойду, дэстор, Влад ждет меня. Помогу людям, пока живая. Спасибо за чай, — она бросила быстрый взгляд на столик, за которым они мирно сидели совсем недавно, словно и не было между ними этой страшной истории.
Мангон, кажется, хотел еще что-то сказать, но передумал. Он только махнул рукой и отвернулся, уставившись на огонь. Черными пальцами взялся за капюшон и натянул его на голову, скрывшись от посторонних глаз. Таня несколько секунд буравила взглядом его спину и не могла поверить, что Мангон может быть столько равнодушным к чужим жизням. Ей не хватало жизненного опыта и воображения, чтобы представить, как дракон может смотреть с высоты своих бурных девяноста лет на смешные человеческие жизни, и какую ценность они могут представлять для него. Таня просто чувствовала, как горло перехватило от обиды и злости, и не в силах справиться с ними, развернулась на каблуках и покинула душный кабинет.
Только когда дверь закрылась, Мангон издал прерывистый вздох и закрыл глаза рукой.
Глава 14. Упрямство и свобода
Если бы Таня узнала, сколько общего у нее с Виталиной, она была бы глубоко возмущена. Молодая Амин представлялась ей взбалмошной и ядовитой, и у нее не было никакого шанса увидеть, что скрывается под гноящимися нарывами ее души. Но если бы они встретились в других условиях, где-нибудь на серебристых песках Онако или на курортах заснеженных Драконьих Пиков, возможно, они бы разговорились за бокалом горячего вина, и Виталина рассказала, как мучительно тесна ее шкура.
Так же как и Таня, Виталина рано потеряла мать. Так же отец оказался бездарным родителем, не способным достойно справиться даже со своей ролью, что уж говорить о роли матери. Но если Танин папа был обычным русским мужчиной, растерянным и убитым горем, который привык приходить уставший с работы на все готовое и оказался беспомощен перед беспощадно однообразным бытом, то Амин был хитер, изворотлив и безразличен. За благодушным образом пухлого дельца с ухоженной бородкой скрывался человек, который привык все окружавшее его считать собственностью: дом, свою должность, мебель, слуг, жену. Дочь. И когда он остался вдовцом, он был расстроен, как если бы потерял племенную кобылу, в которую вложил прорву средств. А до чувств дочери ему было дел столько же, сколько до чувств тверамобиля.
Две девушки, выросшие в атмосфере критического недостатка любви и неприятия, наверняка нашли бы, о чем поговорить. Но шанса такого им не выпало. Виталина выросла прехорошенькой, но язвительной и злобной, страстно завидовавшей всем подряд, ведь каждый, по ее глубокому убеждению, был счастливее ее. Неосознанной целью ее жизни стало соревнование со всем и вся, стремление стать лучшей во всем и обладать тем, что есть у других: вещи, деньги, власть, уважение. Словно черная дыра, она тащила к себе все, до чего могла дотянуться, и требовала все больше, не в силах получить главного. И даже драматическая участь жертвы, которая досталась чужеземке, вызывала в ней черную зависть, ведь с обещанием смерти приходило внимание и сочувствие окружавших ее людей. И даже дракона.
О, как он на нее смотрел! Виталина не понимала человеческих чувств, не различала их ни в себе, ни в других, но видела, что взгляд Мангона был особенный. В тот самый момент, когда измученный сражением Адриан посмотрел на перепуганную Татану и они обменялись понимающим взглядом, ей не хватило опыта чувств, чтобы увидеть в драконе и девушке сообщников, переживших опасное приключение, и алчность черными пальцами сжало сердце Виталины. Она страстно возжелала дракона себе, и единственным известным способом получить то, что хочется, было устранить соперницу.
В то время, как Таня готовилась принимать очередных больных, Виталина мило щебетала с одним из стражников.
— Мне не разрешено общаться с гостями, тэсса, — отвечал молодой парень, старательно глядя вперед. Юная богачка вилась вокруг него, словно удав, набрасывающий кольцо за кольцом на его шею.
— Я не буду обманывать тебя, — голос Виталины был густым и низким, — не буду говорить, что я влюбилась, как увидела тебя. Ты слишком умен и тут же раскусишь меня. Но я скучаю, — стражник встретился с ней взглядом и понял, что пропал. — Мне одиноко в этом страшном замке. Ты же понимаешь, что я чувствую?
— Да, — выдохнул он. — Мне тоже здесь не по себе.
— Но представь, что рядом есть кто-то, кто мог бы тебя утешить, — она вся подалась вперед. — Согреть. Занять твое время. Было бы намного лучше?
— Конечно.
— Ах, как жаль, что здесь нет такого человека, молодого и крепкого, который составил бы мне компанию за бокалом вина вечером.
— Почему же нет? — немного неловко улыбнулся стражник, который решил не терять свой шанс. Он слышал сплетни о том, что богатые тэссы бывают охочи до общения с простыми сильными парнями, и был готов поверить в них. — Может быть, у одного такого мужчины нашлось бы время вечером…
— Это было бы великолепно! — в глазах Виталины вспыхнули огоньки. — Скажи, а у этого прекрасного мужчины есть приличная форма гарнизона? Кажется, та, что на нем, чересчур большая.
Стражник нахмурился и отвернулся. Действительно, одежда на нем была явно велика ему на несколько размеров и перешита кое-как руками, не привыкшими держать иголку. Вопрос явно смутил его, и он не собирался распространяться о своей одежде.
— Ох, я спросила какую-то глупость? — Виталина выглядела едва ли не несчастной. Она вцепилась в локоть мужчины. — Прости меня. Я не хотела! Я бываю такой глупой…