— И я вас люблю.
Таня не могла отойти от камер, будто это был шаг в пропасть, все стояла и гладила плечо Росси, но вдруг почувствовала, как горячие пальцы взяли ее руку.
— Татана, нам пора.
Она подняла взгляд на Тень. Кивнула. И несколько секунд спустя они бежали по лестнице вверх, перепрыгивая через ступеньки. От непривычки сбилось дыхание, и Таня упивалась этим ощущением, которое помогало немного отвлечься от мыслей об оставленных друзьях. Тень крепко держал ее за руку. Ему приходилось задерживать шаг, но он терпеливо тащил Таню за собой.
Они выскочили в коридор, где все было по-прежнему: деревянные панели на стенах, картины со степенными господами и выложенные мозаикой ромбы на полу. Таня совсем недавно считала эти ромбы, а казалось, что с тех пор прошла вечность — не меньше. В лаборатории было темно и тихо, и на стенах светили электрические свечи в медных держателях — дешевая подделка под настоящий огонь.
Тень позволил ей выдохнуть и тут же потащил ее дальше, к выходу. Он уже не беспокоился о тишине, и их шаги гулко раздавались в пустом коридоре. Вот и огромные двери. Тень налег на них плечом и вытащил Таню на морозный воздух. На мгновение она задохнулась от свежести, зажмурилась, словно слепая крыса, хотя на улице горело всего два фонаря да луна насмехалась с недоступной высоты. Пройдя еще несколько шагов, Тень остановился и развернул Таню к себе за плечи.
— Как ты себя чувствуешь? — в его голосе слышалось беспокойство.
— Голова делает круги из-за воздуха. Я рада двигаться, а сердце… Про него пока не спрашивай.
— Хорошо. Тогда слушай внимательно. Нам придется пройти по открытой площади вдоль дома. Потом завернем направо и будем почти в безопасности. Но этот путь нужно пробежать, и нас сможет увидеть каждый, кто окажется рядом. Если что-то случится, и мне нужно будет задержаться, иди вот сюда, — он вложил в руку Тане кусок бумаги. — Это адрес. Ивовая улица, 21. Повтори.
— Ивая улица…
— Ивовая, Татана, Ивовая улица.
— Ивовая улица, — послушно повторила Таня, дрожа всем телом от холода и волнения, — двадцать один.
— Отлично. Повторяй, как молитву, потому что она спасет тебя. Там ты найдешь убежище, где тебя никто не достанет. Волноваться не о чем, все оплачено. Жди там, я приду, — он посмотрел в глаза Тане, будто хотел убедиться, что она все поняла, а потом надвинул свой капюшон на глаза. — Ну все, пора.
Таня огляделась и подобрала с земли какую-то доску. Бесполезный кусок дерева, но с ним она чувствовала себя на грамм спокойнее. Они с Тенью пробежали коротким переулком и вылетели на одну из центральных улиц, на которой Таня была единственный раз в сопровождении Влада. Тогда это был ее путь домой. Фонари вдоль дороги были слепы, горел только один вдалеке. Брусчатку присыпал первый снежок, похожий на соль. А поперек дороги стоял отряд хорошо вооруженной стражи. Они не успели всего на минуту, чтобы зажать беглецов в переулке.
У Тани упало сердце, желудок скрутило от ужаса. Перед ними были не ленивые охранники лаборатории. Это была городская стража, которая наставила на них блестящие в лунном свете ружья. Задние ряды достали шпаги, хотя перед ними был всего лишь худощавый мужчина в плаще и девчонка.
— Это конец, да? — спросила Таня, чувствуя, как леденеют конечности. — Тогда… Тогда я возьму слева, а ты возьми справа.
— Не двигаться! — прокричал стражник, стоявший впереди и упиравший приклад в плечо. — У нас приказ от Кейбла арестовать вас. Ради сохранения ваших жизней поднимите руки и опуститесь на колени, иначе я буду стрелять!
Таня понимала одно: в темницу больше она не пойдет. У нее отобрали надежду на возвращение домой, друзей, даже душевное спокойствие. У нее не осталось ничего, за что оставалось цепляться, кроме свободы, и она была готова отстаивать ее до последнего. Таня сделала шаг, выставила левую ногу вперед и замахнулась деревяшкой, будто приготовилась отбивать бейсбольную подачу. Сзади раздался тихий шорох, и резкий, пронизывающий до костей порыв ветра подхватил плащ Тени, унося его в сторону.
“Вот и умница, драться в этой тряпке, наверное, очень неудобно”.
Она подумала, что готова, хотя это было не так. Нахмурилась, придавая себе суровый вид, и не догадывалась, какой худой и несчастной выглядит со стороны. Стражники смотрели прямо на них, и вдруг глаза их округлились от страха. То-то же, отчаяние загнанных в угол людей — это вам не шутки. Кто-то из мужчин крепче прижал к плечу ружье, кто-то наоборот опустил оружие. Они смотрели во все глаза, оцепеневшие, растерянные, и взгляд их поднимался все выше. И тут Таня заметила, что перед ней на земле вырастает тень. Раздался хлопок, словно простыня развевалась на ветру. Таня обернулась и охнула.
Над ней возвышался огромный дракон. В лунном свете его чешуя отливала обсидианом. Длинный хвост обвивал задние лапы, на которых он стоял, крылья хлопали по бокам и задевали фасады стоящих по обеим сторонам от широкого проспекта домов. Дракон задрал голову и издал утробный рык, полный гнева. Когда он опустился на передние лапы, мостовая дрогнула, и на стражника уставились два огромных глаза с вертикальными зрачками.
“Что ты делаешь, тебе же нельзя!” — успела подумать Таня, прежде чем Мангон покосился на нее и небрежным движением головы отбросил в сторону. Удар о брусчатку выбил воздух из легких, Таня застонала, поворачиваясь набок. Он хотела видеть, что происходит, потому что стражники ожили будто по движению волшебной палочки, первый ряд прицелился и грянули выстрелы дюжины ружей. Оглушительный грохот пролетел по проспекту, отражаясь от домов, размноженный несколько раз. Но пули, встречаясь с драконьей чешуей, падали на камни дороги бесполезными железками. Мангон посмотрел на них, склонив голову, почти любопытно, а потом дыхнул огнем. Стражники рассыпались в разные стороны, ближе к зданиям, но половина из них повалилась на землю, охваченные пламенем. Люди кричали от боли, катаясь по ледяной брусчатке, командир велел держать строй и целиться, но некоторые солдаты не смогли справиться с ужасом и пытались скрыться от гнева дракона. Мангон повернулся направо и дыхнул еще раз, сжигая беглецов, а слева раздалась серия выстрелов. Одна из пуль попала в приподнятое крыло и порвала кожистую складку. Дракон взревел от боли и ярости. Он повернулся налево, где выжившие отчаянно колотились в двери дома, к которому жались, и больше не дышал огнем, а кинулся на них, чтобы собственными лапами рвать, давить и убивать. Раздались крики ужаса, но они быстро обрывались.
Все закончилось в считанные минуты. Если кто и спасся, то наверняка сейчас убегал переулками подальше от безумного чудовища. На проспекте остались только мертвые и несколько стонущих, умирающих стражников. И Таня. Дракон обернулся, долгим взглядом посмотрел на нее, и Таню будто облили ледяной водой: в желтых глазах не было и искры осознанности. Она уже видела такое, месяц назад, в подвале Серого Кардинала. Молодой красный дракон, не вынесший раздирающей его сущности, поддался ей, навсегда прощаясь с человечностью. И с Мангоном сейчас происходило то же самое. Влад предупреждал: у Адриана не осталось сил, еще одно превращение, и он навсегда останется диким животным. Величественным, всесильным, но животным.
Дракон медленно шел к Тане. Ему некуда было торопиться, ей — бежать. Чешуйки вокруг его пасти были окрашены кровью, словно покрыты красной глазурью, и оторвать взгляда от них было невозможно. Дракон открыл пасть, демонстрируя огромные клыки, такие, которые не могли присниться и в кошмаре. От него пахло огнем и кровью.
— Мангон! Мангон, дерись с собой! — отчаянно крикнула Таня. Дракон прислушался, посмотрел на нее, как будто даже задумался, а потом дохнул горячим воздухом, обжигающим кожу. Он ее не узнавал, но достучаться до человека, спрятанного в мощном теле, было ее последним шансом.
— Мангон… Нет, Тень. Тень! Это я, Татана! — вновь закричала она. Морда размером с внедорожник была совсем рядом, и от нее несло железом и дымом. — Тень, ты помнишь меня?
Дракону было все равно. Он мотнул головой, сбивая человечка с ног, и распахнул пасть.
— Адриан! — в отчаянии заорала Таня. — Адриан, услышь меня!
Дракон замер, с лязгом захлопнул пасть. Таня почувствовала болезненную радость и вскочила на ноги.
— Адриан! Адриан, ты помнишь, у дракона тоже есть чувства? Да? Ты там, я знаю. Я Татана, и я твой друг, — она вытянула руку, в душе уверенная, что сейчас же лишится ее. — Друг. Я за тебя, — ее голос стал тише, проникновеннее. — Я на твоей стороне.
Морда была совсем рядом, и желтые глаза смотрели прямо, строго и безучастно. Время замерло. На улице было тихо: никто их стражников больше не стонал, и даже ветер не завывал в проулках, только сердце стучало оглушительно, словно большой барабан. Толстые брови дракона, украшенные острыми черными чешуйками, нависли над глазами, будто внутри чудовища шла страшная борьба. Через несколько бесконечно мучительных мгновений дракон ткнулся в ладонь Тани носом, испачкав ее чужой горячей кровью. Отступил, замотал головой, прогоняя морок. Зарычал, выпустил дым из носа и снова сделал пару шагов назад. Когда он посмотрел на Таню, глаза его горели, и ей показалось, что видит в них отчаяние и борьбу. Дракон поднял голову к безучастному небу и протяжно зарычал, а потом взвился в воздух, сбив Таню с ног. Сидя на холодном камне, умирая от страха, она смотрела, как его чешуя сверкает в ночном небе и как он быстро скрывается вдали. Когда дракон превратился в точку, Таня все еще сидела на земле, обхватив голову руками. Реальность доходила до нее постепенно, толчками. Она обнаружила себя в одиночестве, испуганную и продрогшую, посреди незнакомой улицы, превратившейся в поле боя. Поднявшийся ветер принес запах крови и горелого мяса. Шатаясь, Таня поднялась и пошла прочь, повторяя, как молитву: Ивовая улица, двадцать один.
***
Лирой, приток Отолуры, на берегах которого развалился, как старый пьяница, Илибург, делал петлю. Над ним проходил Сокольничий мост с потрясающей красоты статуями соколов, строго наблюдавшими каменным взглядом за всяким, кто решит перебраться с одного берега на другой. Но людям, ютящимся под мостом, эта красота приелась хуже зубной боли, и была бы их воля, они бы не видели этих мерзких птиц никогда. Это был различный сброд: бездомные, бродячие музыканты и ремесленники, недостаточно известные, чтобы снять номер в гостинице, беглые преступники, мятежники и просто городские сумасшедшие. Они устроили баррикады из ящиков и деревянных щитов, которые были призваны защитить их от пронизывающего до печенок ветра. Здесь горели костры, почти все в бочках, но самый большой — прямо на гранитном камне, и рядом с огнем было еще терпимо. Бродяги даже выделили специальных смотрящих, главной задачей которых было поддерживать огонь. Если они не справлялись со своим простым делом, то получали знатных тумаков и еще долго охали во сне, ворочаясь на твердой земле.
— … и поэтому я уверен, что любая власть есть зло и порок. Даже если Виссарион — благородный разбойник, который думает о народе, ему потребуется совсем немного времени, чтобы понять, что народ — переменная, которой вполне можно периодически пренебрегать во имя высшей цели, — говорил статный старик, во рту которого не хватало большего количества зубов — он потерял их в славных драках.
— И что же, сидеть и терпеть этих алчных ящериц, которые тащат все золото Драгона себе в пещеры? — возмутился его собеседник.
— Драконы порочны, как и любой облеченный властью, но они и наша сила. Ни в одном государстве не осталось драконов, они так же прогнали их, возгордившись.
— И живут прекрасно!
— Возможно. Но вот пришли они на наши границы и обтирают их, а вступить боятся. Потому что прилетит Кейбл и пожжет их ряды к Бурунду. А противопоставить ему нечего.
— Но говорят, — вступил третий бездомный, — что существует такое средство, и ежели им стрелы смазать…
— Смотрите, кто-то идет! — воскликнул мальчишка, лишившийся в уличных беспорядках родителей и примкнувший ко двору под мостом совсем недавно.
Старик, которого здесь знали под именем Гардад, отошел от огня, чтобы глаза привыкли к темноте. И точно, в их сторону шел парнишка. Он обхватил себя за плечи и покачивался из стороны в сторону.
— Это может быть ловушка, — проговорил кто-то. — Нужно его прогнать.
— Да уж, ты у нас самая важная птица, чтобы на тебя ловушки ставить, — недобро покосился на него Гардад, а потом велел: — Помогите ему добраться к огню!
Пару молодых парней подскочили со своих лежанок и вышли в Извне — за границы коробок и щитов. Они подхватили пришлого мальчишку под локти и помогли ему добраться до огня. В свете костра стало видно, что у него отросшие белые волосы и белоснежная кожа, словно он никогда не видел солнца. Штаны, рубашка и жилет были пошиты из дорогой качественной ткани, а сапогам сносу не было. Наверняка перед ними был какой-нибудь беглый дворянчик, ну что ж, и такие попадали в беду.
— Ивовая улица, дом двадцать один, — проговорил мальчишка тонким голосом, будто он еще не ломался.
— Это адрес, где ты живешь? — спросил Гардад, и гость поспешно кивнул.
— Это ж гостиница тэссии Жамардин! — воскликнул рябой мужчина. — Только есть ли у тебя деньги заплатить за ночлег, а, парень?
Пока дворянчик мялся с ответом, пройдоха Тору лежал на набитом соломой тюфяке, жевал табак и рассматривал этого парнишку. Что-то сразу показалось ему подозрительным, и он щурился, пытаясь понять, что именно. Но когда гость отпустил наконец предплечья и расправился, греясь у большого костра, Тору присвистнул:
— Эгей, токмо ж это не парень! Вы гляньте, и титьки и корма — все при ней. Ахахахах, а вы думали, мужик это маленький? — он искренне расхохотался, повалился на спину, трепыхая в воздухе ногами. — Как будто… ох, не могу… Как будто сто лет бабы не видели.