— Выглядит так, будто я сумасшедший? — хохотнул Адриан, и Таня, которую ободрила его реакция, добавила:
— В моем мире лечат тех, кто имеет два человека в голове.
Мангон отпил вина и некоторое время молчал, наслаждаясь жаром, которым дышал камин. Потом заговорил, медленно, нехотя, будто вытаскивал воспоминания из дальних закутков сознания.
— Я никому этого не рассказывал, но раз уж ты видела, как я смеюсь, отступать некуда, — он посмотрел краем глаза на Таню. — У нас, высших драконов, тех, кому досталась человечность, трудно с рождением детей. Драконы высиживают яйца, люди — рожают живых младенцев. Сочетать такие разные подходы сложно. Поэтому драконы предпочитают находить себе пару на Огненных пустошах до того, как прибывают в мир людей. Там о яйцах и драконятах заботится племя, потом они вырастают и, если совет решит, прилетают в Иллирию. Но иногда человека-дракона может родить женщина. Конечно, чаще всего ребенок ее убивает, но моей матери повезло: у нее родился я, и она даже смогла это пережить. Поэтому я никогда не был в Огненных пустошах, а все детство провел в Сером Кардинале под ласковым присмотром матери. Когда мне было двадцать лет, она умерла от лихорадки, и я остался один на один с отцом. Прежде он не занимался моим воспитанием, и оказалось, что, по его мнению, я никуда не гожусь. Слишком подвижный, слишком шумный, слишком любопытный. Не таким хотел отец видеть своего наследника. Он был генералом Драгона, занимал то место, которое сейчас принадлежит Кейблу. Сильный, умный, опасный дракон. Чтобы ты понимала, его титул примерно равен титулу короля при конституционной монархии. Впрочем, это не имеет отношения к делу, — Адриан сделал еще один глоток. — Важно то, что такой сын, как я, Этора Мангона не устраивал. Он мне постоянно объяснял, как важно быть серьезным, какая важная цель у моей жизни. Насколько люди глупы и бесполезны, что за ними требуется строгий надзор. К тому времени он все хуже и хуже относился к людям, и трудно было представить, что когда-то он женился на обычной женщине.
— Твой отец любил ее? — тихо спросила Таня.
— Мне кажется, очень любил, хоть к концу ее жизни в нашем доме поселилась его любовница. Которая стала одним из камушков в пирамиде его ненависти к людям, кстати. Я взрослел, и мне не хотелось становиться похожим на отца. Мне нравилось бродить по стене и крышам, общаться со стражей, играть с ними в карты и слушать их пошлые истории. Я любил выбираться в Илибург. Напивался в кабаке и танцевал, пока не падал с ног от вина или усталости, — вспоминая юность, Мангон улыбался и как будто казался моложе. — После одного такого приключения отец избил меня.
— Как это? — ахнула Таня. — Избил — это кулаками? Я правильно поняла?
— Тростью, — усмехнулся Адриан. — Утром встретил меня в холле и носился по всему замку за мной, колотя тростью с металлическим набалдашником. Я думал, он разобьет мне голову, а ведь я был уже взрослым парнем, по человеческим меркам мне было лет семнадцать-восемнадцать. Но сломали меня не нотации и не ссоры. Даже боль я переносил легко, ведь потом меня ждали приключения, и это придавало мне сил. Но тогда он догадался причинять боль не мне, а моим друзьям.
Он прервался, чтобы выпить вина и собраться с силами. Лицо его будто потемнело, брови сдвинулись к переносице.
— У отряда стражников был выходной. Они устроили кутеж, пригласили проституток. Я присоединился к ним. Отца не было в замке, он должен был вернуться через два дня, но вернулся, конечно же, в эту ночь. Услышал шум, зашел в комнату стражи, увидел нас… Ну, такими, какие мы были. Развернулся и молча ушел, и тогда я понял, что случилась катастрофа. Лучше бы он кричал. На следующий день он выстроил добропорядочных стражников в две шеренги, через которые прогнал тех, с кем я отдыхал накануне. Их и девушек, которых они провели. Их избили до полусмерти, а я вынужден был на это все смотреть. И не мог им помочь. Я плохо помню подробности, урывками, отдельными картинами. Сочащаяся кровью кожа. Вздувающиеся полосы на спинах и руках. Фиолетовые синяки. Падающие на холодный плац тела. После всего этого меня рвало. Я чувствовал такую огромную вину, что казалось, она раздавила меня. Хотя ребята нарушили правила: пить и водить женщин было строго запрещено, даже я как хозяин сохранил эти правила. Но отец их так избил и вышвырнул из замка буквально умирать не из-за нарушения устава. Из-за меня. Тогда я перестал бродить по крышам и вообще веселиться.
Таня с трудом сглотнула. Этор Мангон представился ей мерзким жестоким стариком, который вел себя хуже животного. Таня живо представила исполосанные в кровь спины, падающих на платц женщин и свист кнутов или палок, которыми избивали их вчерашние друзья. Озноб пробежал по телу, хотя у камина было жарко, как в печи.
— Твой отец имел человечность? — спросила она.
— Прошел ли он ритуал? Да. Думаю, ему не составило труда принести в жертву человека. Наверное, он даже жив до сих пор. Когда драконы становятся старыми, они отдаляются от мира. Улетают на Звездный остров, недалеко от обители драконов, и там засыпают. А Великая Матерь им посылает сны о тайнах Вселенной. Они становятся невероятно мудрыми, настолько, что даже не открывают больше глаза, так как не видят в этом смысла.
— Почему?
— Говорят, что в этом мире им больше не на что смотреть. Что они знают ответы на все вопросы.
Они замолчали, но любопытство снедало Таню, поэтому она решила возобновить разговор:
— И тогда появился Тень?
— Да. Хоть я и помнил урок, строгая размеренная жизнь была невыносима. И тогда я впервые надел черную одежду, натянул на лицо маску и стал ускользать из замка. В таком виде я наведывался к стражникам, и новые люди не узнавали меня, поэтому я мог безнаказанно веселиться. Меня называли призраком или тенью Серого Кардинала, и мне понравилось это имя. Я даже выбирался в Илибург, поэтому у Тени здесь так много друзей из тех, кто и руки не подал бы Мангону.
— А Мангон стал кусок льда.
— Да, Адриану Мангону оставалось быть благородным и строгим. Я не интересовался военным делом, и отец сделал меня своим кардиналом. Потом он улетел в Огненные пустоши, на его место пришел Кейбл. Уэлл влюбился в библиотеку, прочитал, наверное, все книги из нее и давал нам мудрые советы. Веррион творил какую-то магию, делая страну все богаче, его драконий мозг жаждал только денег и умел управлять экономикой так, как не мог никто из его человеческих советников, пока не свихнулся на золоте и не сделал из своего дома пещеру сокровищ. Аррон была нашей старой наставницней и готовилась улетать в родные земли, оставив вместо себя Айронгу. Я был уверен, что мы лучший Верховный Совет из всех возможных, а оказалось, что все рушилось под нашими неповоротливыми тушами.
Мангон достал из поленницы два тонких бревнышка и подкинул в огонь, хотя на вкус Тани в гостиной было и так слишком жарко. Огонь радостно набросился на новую подачку, облизал сухое дерево красными языками и принялся с хрустом пожирать.
— И ты все это время был Тень?
— Нет, — ответил Мангон. — В последнее время у меня было слишком много забот: война на юге, куда приходилось иногда летать, потом проблемы с Айронгу, моя собственная дикость, которая оказалась ближе, чем я ожидал, и под конец странные пропажи людей из сената и новые сомнительные назначения. Меня словно колол шпагой невидимый соперник. Он кружил со всех сторон, и я не мог его увидеть, не мог защититься. Я долгое время не надевал плащ, пока не встретил тебя.
Таня под ласковым взглядом Адриана запустила пальцы в волосы, чтобы скрыть волнение, и желая увести разговор от волнительной темы, спросила:
— Напомни, сколько тебе годов?
— Сколько мне лет? — поправил ее Адриан. — Восемьдесят семь.
— Ты такой большой! — улыбнулась Таня. — Я просто хочу сказать, ты не думаешь, что пора бы уже быть другом с собой?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, твой отец был не очень хорошим, ты создал Тень, это я поняла. Но твой отец давно уже улетел и, наверное, больше не открывает глаза. Так не пора ли быть сам собой?
— И что? Прыгать по крышам в облачении кардинала? — усмехнулся Мангон.
— Знаешь, прыгать по крышам, когда тебе восемьдесят семь, — идея не очень. Но можно же найти среднее.
Адриан больше не рассматривал языки пламени, он повернулся к Тане, и на губах его появилась кривая улыбка.
— Неужели моя своенравная Северянка говорит мне примириться с собой? Та самая, которая не может принять то, что она — женщина?
— Что ты говоришь?
— Ты отвергаешь платья, коротко стрижешь волосы, резко говоришь и вызывающе ведешь себя. Тебе хочется быть мужчиной, Татана, и кому из нас нужно принять себя?
Таня несколько мгновений молчала, не в силах найти слова от возмущения, и Адриан понял ее растерянность неправильно.
— Ты красивая девушка. Тебя нужно любить, о тебе нужно заботиться… — он протянул руку к ее лицу, но Таня мягко оттолкнула ее.
— Мне не нужны платья и длинные волосы, чтобы быть женщиной! Я родилась в этом теле, и этого хватит. Можно быть без волос, без одежды и оставаться женщиной.
Адриан был удивлен реакцией Тани и ее резким тоном, но не мог отвести от нее взгляда, настолько яркой она была в своем гневе.
— И чтобы быть мужчиной, нужно просто им рождаться. И если ты родился, как дракон, ты не должен ничего делать особенно, чтобы все называли тебя драконом. Ты и так — он. Понимаешь?
— Многие бы не согласились с тобой, — невесело усмехнулся Мангон. — Мы считаем, что нас определяют наши поступки.
— Да, но они не делают мужчину и женщину. Понимаешь, — она взволнованно поменяла позу, устраиваясь удобнее. — Я могу носить брюки, плохо танцевать и плохо знать все вилки за столом, но я все равно женщина. Больше говорю, можно иметь тело мужчины и быть женщиной!
Мангон рассмеялся:
— Ну, это ты уже преувеличиваешь. Ни один человек, родившийся мужчиной, не захочет быть женщиной.
— Это почему же? — почти прошипела Таня. — Женщины плохие? Посмотри на меня. Я такая ужасная?
И Адриан посмотрел на нее. Он видел круглое лицо, горящие гневом глаза, растрепавшиеся светлые волосы, короткие у висков и собранные в хвост на макушке, длинную шею и выпирающие ключицы, а за всем этим скрывалось храброе сердце и невероятная сила духа. Он вдруг стал серьезным и немного печальным. Покачал головой, подался вперед.
— Нет, ты не ужасна, — он снова протянул руку, и на этот раз Таня не оттолкнула её. Горячие пальцы коснулись щеки. — Ты самая прекрасная из девушек, что я встречал.
Адриан был совсем близко, маленький мирок между ними заполнил запах шалфея и кардамона, огонь в камине обдавал их жаром, но не от того щеки Тани горели лихорадочным румянцем. Ее сердце часто билось и ныло от сладкого предчувствия, а мысли юркнули в стороны, уступая место туману, от которого кружилась голова.
И в этот момент в дверь раздался оглушающий стук.