Нет! Это не мои желания! Я никогда такого не хотел и не захочу!!!
А чьи же, сладенький? Уж не наши, это точно. Мы не были знакомы с Пауком настолько близко, чтобы желать ему чего-то подобного.
— Можно?.. — спросил Аргза со странной интонацией. — Можно мне?.. Я так давно тебя не видел. Я хочу… можно?..
Мда, он научил его спрашивать, после долгой и изнурительной для обоих дрессировки, но так и не научил терпеть. Почему у него вообще появлялось неуместное "я хочу" в речи, когда у него давно должны были исчезнуть всяческие личные желания? Почему эти желания никак не удавалось устранить? Хотя, может быть, виноват был тот факт, что Сильвенио не слишком-то и хотелось эти желания устранять: что и говорить, ему было приятно такое обожание.
Не ваши. Но и не мои. Я… я не хочу такого. Вы пытаетесь запутать меня… показать, что могло бы быть, если бы я сдался… Но этого не будет. Я никогда не стану… таким.
— Можно? — повторил Аргза настойчивее.
Сильвенио вскинул вверх ногу и, положив ступню на лицо варвара, отпихнул его от себя, намеренно не касаясь его руками. Ему всё ещё льстило, что после стольких лет он — единственный, кого Аргза хочет вне зависимости от того, есть у него воля или нет.
— Нельзя. Не заслужил. Это чересчур нагло с твоей стороны — просить меня о таком после очередного мятежа. Если ты хочешь получить от меня хотя бы поцелуй, ты должен быть паинькой. Обойдись без выходок хоть пару месяцев — и, возможно, я пересмотрю своё решение. Может быть, однажды я даже снова пущу тебя в свою постель.
— Ладно, — согласился Аргза покладисто, проводя по его ступне языком.
Неужели? Не станешь? Ну-ну, детка, мы это ещё посмотрим. Кстати, самое замечательное в этой истории — то, что этот сон сейчас видит и Паук. Ему, несомненно, будет полезно это увидеть.
Вы ошибаетесь. Он… не видит снов. Вообще.
Твоё дело — верить или нет, способны ли мы подарить ему этот единственный в жизни сон. Тебе решать, настолько ли мы могущественны. Но даём подсказку: это вполне возможно с нашими силами.
— А пока я вынужден наказать тебя, Аргза. Верно ведь?
— Верно, — согласился тот ещё более покладисто, если не сказать безразлично.
Сильвенио откинулся в кресле, глядя варвару в глаза. И послал в его мозг через это унизительное прикосновение ноги к лицу мощную волну боли, отчего Аргза мгновенно напрягся. Секунда, две, три — только через десять варвар не выдержал и заорал.
Ты чувствуешь, какую гамму ощущений заставляешь его испытывать сейчас? Он чувствует себя так, будто его медленно, с удовольствием прокручивают через мясорубку. Его кости, его мышцы, его органы, его кожа и, естественно, мозг — всё пребывает в агонии. Он умирает миллионы раз за секунду. И вот сейчас, когда он корчится в невыносимых муках у твоих ног… разве ты не чувствуешь себя действительно отомщённым? Разве не испытываешь ты торжество истинного победителя?
Нет!!! Прекратите это!!! Можете сделать это со мной — только не с ним, не надо! Если это и правда его сон… отпустите его! Я никогда не хотел сделать ему больно! Я… я вообще никому такого не хотел! Я — ваша жертва, ваша игрушка, разве нет? Так отпустите его… пожалуйста… Он ведь ни при чём…
Похвальная самоотверженность, маленький ангелочек. Но ведь это делаем не мы. А ты. Это твоя сила делает ему больно сейчас. Это тебя он видит перед собой.
Кажется, у Аргзы даже шёл дым из ушей — но, возможно, это было просто что-то с освещением в кабине. Когда Сильвенио убрал ногу, разрывая контакт, Аргза мешком упал на пол, таращась в пространство и пуская слюну. Он выглядел… неприятно.
— Переломать ему ноги, — приказал Сильвенио застывшей с каменными лицами охране. — Как минимум в пятнадцати местах. И заставьте его ползать на руках. Пусть, я не знаю, таскает зубами тележки с углём, что ли. Всё, свободны. Уберите… это.
И тут всё замерло. Шагнувшие к Аргзе охранники картонными фигурами упали на пол. Фон за обзорным окном, до того вполне правдоподобный, сменился чем-то невнятным и более фантастическим. А Сильвенио — Сильвенио ощутил почти что облегчение, внезапно перестав чувствовать Близнецов у себя в голове. Он словно бы переместился сюда целиком, каким-то неведомым образом покинул своё тело там, на чужом корабле, прикованное наручниками к стене. Вот только это тело, в которое он переместился — ему не принадлежало. Он не мог управлять им, не мог сдвинуть его ни на миллиметр, не мог даже поменять выражение своего лица.
Похоже, вот теперь он попал в настоящий сон Аргзы Грэна, и управляли этим сном уже не Близнецы, и даже не Сильвенио. Аргза… перехватил на себя контроль? Если, конечно, предположить, что всё это не было частью плана Близнецов точно так же, как и все предшествовавшие кошмары.
Аргза выпрямился снова. С колен он так и не встал. Но его глаза… теперь это были его прежние глаза, тёмные, глубокие, осмысленные. Злые.
— Интересно, — произнёс варвар задумчиво. — Первый сон, который я вижу за всю свою жизнь — и кто же в нём фигурирует? Улетевшая от меня пташка, клявшаяся мне, помнится, что никогда больше от меня не убежит. И правда, занятно.
Было ли это продолжением кошмара или всё-таки уже чужим сном? Сильвенио не знал. Он не мог говорить, мог только следить за Аргзой глазами. На самом деле, как он только что с удивлением понял, ему было по-настоящему больно видеть Аргзу таким, каким он был какую-то минуту назад. И ему было больно причинять ему боль, вот такой каламбур. Только ничего смешного в этом, конечно же, не было и быть не могло. И — осознание пришло совершенно неожиданно — оказывается, он не хотел вредить ему всё-таки несколько больше, чем кому-либо другому. Чего он хотел — так это чтобы Аргза просто обнял его, как раньше. Чтобы Аргза к нему прикоснулся, позволил спрятаться в его руках от всех бед и несчастий. Чтобы Аргза вновь сказал ему, что всё будет хорошо.
Но Аргза Грэн, как известно, просто обожал обманывать чужие ожидания.
— Маленький врунишка, — заметил он хмуро, опираясь ладонями о спинку кресла и нависая над эрландеранцем. — Опять меня обманул. Я не думаю, что это ты послал мне этот сон — а значит, ты в беде. Ты всегда попадаешь в беду, стоит мне на минуту тебя оставить. Хенна ведь не собиралась мне тебя возвращать, не так ли? А ты, я смотрю, и рад был согласиться. Идиот. Ты, Лиам, просто идиот.
Потом он вдруг отчего-то резко пришёл в ярость: его глаза засверкали настоящей жаждой убийства, зубы обнажились в зверином оскале, мышцы напряглись, и то, что он ударил кулаками только лишь по спинке кресла по обеим сторонам от головы Сильвенио, выражало, очевидно, крайнюю степень сдержанности, которую он мог себе сейчас позволить. Сильвенио не мог даже вздрогнуть — только поднял на него глаза.
— Да дьявол тебя побери, что с тобой не так, трусливая ты тварь?! — прорычал варвар ему в лицо. — Ты же, твою мать, так заверял меня, что никуда не денешься! Говорил мне, что ты смирился, что ты согласен быть со мной! И хлопал своими умными честными глазёнками… Я ненавижу тебя, сукин сын!!! Ненавижу, уяснил?! Какого хрена ты опять от меня сбежал, гадёныш?!
Обними меня, хотелось сказать Сильвенио. И ещё: "прости". Но он не мог разомкнуть губы своего фантома. Аргза продолжал мрачно сверлить его взглядом, из которого постепенно уходило бешенство.
— Где ты теперь, моя пташка? — спросил он как-то глухо. — Мне не хватает тебя. Я выбросил твой тупой цветок, к твоему сведению. Я не слышу его грёбаного пения без тебя. Я недавно был в твоей комнате и от злости всё там погромил, теперь там одни руины. И цветок вышвырнул в открытый космос. Ничего — всё равно ты, когда вернёшься, переедешь окончательно в мою спальню. Я посажу тебя на цепь и буду водить за собой на поводке. И никаких больше визитов на чужие корабли.
Сильвенио молчал. Аргза наконец прикоснулся к нему: погладил щёку ладонью, провёл большим пальцем по тонким губам.
— Хотя, знаешь, мне уже кажется, что я даже бить тебя не буду по возвращении. Ты же у меня слабый… загнёшься ещё, если я в полную силу руки распущу. Только мозги на место вправлю немного, чтобы больше так не делал. Я хочу тебя увидеть. Я хочу… я уже не знаю, чего я хочу. Наверное, поймать тебя и не выпускать из поля зрения никогда в жизни. Вернись ко мне, глупый. Или нет — я сам найду тебя и верну. Я найду тебя в любом уголке этой чёртовой Вселенной, я найду тебя везде, где угодно. Ты только держись там, хорошо? Мне требуется время. Но в конечном итоге, будь уверен, я тебя найду. Я уже развернул сеть поисков по нескольким галактикам. Я вернул на службу все двести девяносто девять кораблей, ты ведь помнишь, что я до сих пор ими формально владею? Я разослал их по всему миру, и все они ищут одного человека: тебя. Ты можешь потом упрекать меня, сколько угодно, ты можешь снова быть неблагодарным, ты можешь на меня обижаться и называть меня чудовищем, как ты делал раньше — но я всё равно тебя верну. Я уже говорил, что ты будешь со мной до самого конца. А я, в отличие от тебя, свои обещания всегда выполняю. Ты слышишь меня, Лиам? Слышишь, я уверен. Где бы ты ни был, ты сейчас слышишь меня. И, надеюсь, ты запомнишь мои слова.
В это мгновение сон вернулся к своему первоначальному сюжету. Взгляд Аргзы опустел, и охранники уволокли его из кабины.
Сильвенио вдруг задрожал, и Сильвенио же непонятно и высокомерно усмехался.
Но теперь он знал, что настоящим из них был тот, который…
…проснулся.
Проснулся.
Ещё раз проснулся.
И ещё бесконечное множество раз.
Кошмары становились всё изощрённее, всё болезненнее. И в большинстве из них теперь фигурировал Аргза: Аргза, долго и жестоко убивающий по его приказу Хенну; Аргза, тянущий его за собой в бездонную пропасть и разбивающийся вместе с ним о скалы; Аргза сломленный и подавленный; Аргза, превращающийся в гигантское взбешённое чудовище, поедающее всех без разбору и спрашивающее Сильвенио, за что ему такая участь; Аргза, командующий, опять же, по его приказу, непредставимо масштабной атакой на Эрлану до полного её уничтожения. Иногда, для разнообразия, Аргзы в кошмарах не было, но Сильвенио не сказал бы, что это приносило хоть какое-то облегчение, потому что тогда Близнецы старались, как могли, компенсировать этот, с их точки зрения, "недостаток": в одном из таких снов он был пациентом психиатрической лечебницы на Старой Земле, которому привиделось, будто он какой-то там эрландеранец и какой-то там непонятный Хранитель Знаний, бредящий о несуществующем будущем с космическими кораблями и магией; в другом Близнецы всё-таки, как и обещали, сделали его серийным маньяком-убийцей; в третьем он был наркоманом в последней стадии, побирающимся под мостом на свалке незнакомой ему пиратской планеты и продающим своё тело всяческим гнусным личностям. И так далее, и тому подобное.
Однажды утром (или днём, или вечером, или ночью) ему показалось, что он проснулся от звуков пения, чего, конечно же, быть просто не могло. Но, открыв глаза, он убедился, что слух его не обманул: Близнецы действительно пели. В этот момент они меньше всего на свете походили на тех демонов безумия, что безжалостно пытали его всё это нескончаемое время. Голоса их — чистые, звучные, хрустальные — лились чудесной завораживающей мелодией, и, наверное, каждый, кто мог слышать сейчас эту медленную песню, чувствовал себя в Раю, потому что так петь не могли никакие земные создания. Песня на непонятном языке то взлетала в холодные просторы космоса, окрашивая пустоту тёплыми солнечными лучами, то стекала водопадами света к вымершим древним планетам, одаривая их дыханием жизни; песня эта была крылатой и свободной, смелой и ласковой, смеющейся и уютной одновременно. Сильвенио бездумно слушал, пожалуй, чуть ли не впервые в жизни не думая абсолютно ни о чём плохом, впускал песню в своё сердце, и то снова забывало испытанный ужас и страх, а тело забывало о боли и жажде. Близнецы, одинаковые ещё больше, чем когда-либо — обычно Лилей забирал волосы в хвост, а сегодня тоже распустил их, как сестра — одним сплошным золотисто-голубо-красным небесным видением обитались сидящими на полу кабины, в такт мелодии водя сияющими красными гребешками по волосам друг друга, и улыбались, прикрыв глаза, так кротко, что все иконописцы мира, наверное, могли бы удавиться за эти две улыбки, лишь бы изобразить их на своих полотнах в виде великих святых. Даже поцелуй, которым эти двое наградили друг друга по завершению этого странного ритуала расчёсывания, мог бы показаться почти целомудренным.
Но песня закончилась, а с ней закончилось и очарование этой картины. Сильвенио вновь вспомнил, кто он и где он, вспомнил, что его ждёт здесь и что он уже пережил. Возвращаться к реальности было сейчас очень болезненно. Тем временем Близнецы повернулись к нему, и он ожидаемо напрягся, предчувствуя новый кошмар.
— Не бойся, — сказала Лилео. — Сегодня играть не будем.
— Только не сегодня, — сказал Лилей. — У нас особенный день.
И хором они добавили:
— Мы называем это "День Добрых Дел", который мы проводим раз в году. Сегодня тебе ничего не угрожает, бедненький мотылёк.
Они встали и подошли к нему, опустились возле своего пленника на колени. Улыбки их всё ещё были участливые и открытые.
— Чего ты хочешь? — спросили они снова хором.