Московский императорский дворец…
Тем же днем…
Обстановка малой дворцовой гостиной не вызывала у Полиночки ничего, кроме отвращения и желания убраться отсюда подальше. Именно здесь девушку с малых лет запирали, чтобы отчитать во всех прегрешениях. И если сначала этим занимались исключительно гувернантки, приставленные к шкодливой княжне, то после наступления шестнадцатилетия дочери сферу нотаций взял на себя лично отец.
Такая инициатива возымела лучшие результаты. Полиночка боялась властного отца примерно в той же степени, в которой изнывала по свободе, но с малым злом тоже приходилось считаться.
Сидя на расписной ткани диванчика, княжна обняла декоративную подушку обеими руками и с постной физиономией выслушивала, насколько сильно позорила род своими выходками. Насколько наплевательски она относится к своему титулу, семье и к будущему в целом. В какой-то момент это опротивело ей настолько, что она осмелилась открыть рот.
— Я знаю, какое будущее вы прочите своему ребенку, который является всего лишь шестым по очередности наследования, — произнесла она, и Лев Алексеевич, до сего момента меривший гостиную шагами, остановился. — Вы хотите всего лишь удачно выдать меня замуж, и я в полной мере осознаю ваше стремление и принимаю его. Как только вы заключите эту помолвку, руки ваши в отношении меня будут развязаны, потому что завязанными они будут уже у моего жениха. Разве не этого вы добиваетесь, отец? — подняла она на родителя проницательные голубые глаза. — Вам абсолютно всё равно, насколько я буду бесполезна сама по себе. Какое образование я могу получить, и насколько широкую свободу предоставит мне род, неотъемлемой частью которого я стану. Вами движет иная выгода — финансы и магический потенциал. Думаете, я этого не понимаю?
— Полиночка… — прекратив нарезать круги, уселся мужчина напротив дочери. Сложил ладони домиком перед собой, уперев локти в колени. — Ты дорога мне. Я вовсе не отношусь к вам всем, как к средству. Мне даже немного жаль, что у тебя сложилось подобное мнение. Но я умею разграничивать роли, и сейчас в первую очередь я — отец, а делец — уже во вторую.
— Если бы это была правда, тогда вы сами подписали бы рекомендацию на мое обучение, и воровать императорскую оснастку мне не пришлось бы, — парировала княжна, сильнее впиваясь в подушку пальцами. — Вы держите меня здесь взаперти и под надзором, потому что считаете, что я опозорю себя в обществе до того, как выйду замуж. Но вы забыли, что этим мужланам патлатым…
— Полина!
— Что этим мужланам патлатым, — громче повторила она, — всё равно, на какой бабе жениться, лишь бы приданое у нее было побольше! Я устала выслушивать ваши нравоучения в то время, пока остальные делают всё, что им хочется! Я тоже хочу делать то, что мне хочется!
— Полина…
— Пойдите мне навстречу хоть раз. Не о столь многом я прошу, отец. Просто. Хочу. Жить, — делая резкий акцент на каждом слове, подалась девушка вперед. — Учиться, общаться, влюбляться, как и любой нормальный человек моего возраста. И если вы позволите мне это, оставив в покое хотя бы на годы обучения, то я… я не буду сбегать из Империи, как грозилась, — чуть тише добавила она. — Я выйду замуж, стану примерной аристократкой и женой, нарожаю наследников. Всё именно так, как вы прочите мне в идеале.
— Но ты всё еще не здорова, — возразил он. — Твой диагноз никуда не делся, и отпускать тебя в общество делать то, что ты хочешь и где хочешь…
— В ваших же возможностях приставить ко мне лекаря, который будет исполнять те же самые обязанности, только на территории академии, — стояла княжна на своем. — Ничто не мешает им вести за мной такое же наблюдение, как и в стенах дворца. А если вам претит сама мысль, что о моем диагнозе станет известно, пусть этот лекарь устроится в медпункт, и я буду ходить к нему та-а-айно… — заговорщицки протянула она, закатывая глаза. — И он будет лечить меня та-а-айно…
— Не скажу, что мне это пришлось бы по душе.
— Вы всё равно ничего не можете поделать с клятвой студента, — прищурилась Полиночка.
— Почему же? — с вызовом вскинул мужчина бровь. — Перевести тебя на домашнее обучение.
— За что же вы так меня ненавидите? — отвела девушка взгляд, нижняя ее губа мелко задрожала. — Ну пожалуйста! — воскликнула она, вновь черпая веру из внутренних резервов. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — из глаз ее брызнули слезы, ладони сложились в молитвенном жесте так стремительно, что декоративная подушка хлопнулась на пол. — Обещаю, я буду хорошо себя вести! Ни слова матерного не произнесу, буду прилежной и… и достойной ученицей! Никогда о своем решении не пожалеете!
Протараторив всё это, выжидающе уставилась на строгого отца. Минута, две, три…
— Я подумаю, — наконец выдохнул тот, вставая с дивана. — Но если и соглашусь, то вовсе не потому, что ты сумела вымолить у меня разрешение.
С этими словами он пересек гостиную и вышел, оставив Полиночку в одиночестве. Уголки ее губ медленно поползли вверх, а указательные пальцы стерли выступившие на глаза слезы.
— Еще одно, — вернулся Император в комнату, переступив порог одной ногой. — Я, в самом деле, намереваюсь посетить особняк рода Гордеевых на будущей неделе. И во время своего визита хотел бы видеть там и тебя, и Димитрия Павловича. Вас обоих.
Неудивительно, что уголки губ Полиночки с тем же успехом стремительно поползли вниз.
***
— …а теперь выходящего из кабинета. И чтобы табличка была хорошо видна, постарайся уж.
— Не думаешь, что кадр покажется подставным?
— Да нет. Ты просто следи, чтобы я в камеру не смотрел. Как бы между прочим голову в сторону повернул. Даже рукой помашу внизу, чтобы размазано получилось. Фотосессия выйдет просто бомба, на флаге готов присягнуть.
— Ну… хорошо.
— А теперь уходи, давай. Чтобы поток поймать. Во-он там целая толпа идет… видишь? Так что на позицию, репортер. Вещаем с места событий.
Уже завтра Жора обязан был отправить моей сестренке пачку достоверных фотографий, на которых были бы запечатлены мои студенческие будни. Честно говоря, я так забегался со своими проблемами, что совершенно позабыл об этом парне, и теперь мы пытались наверстать упущенное.
Да и позлить алчущую власти Викторию было бы забавно, ведь теперь я — студент ментального факультета, а значит, способности потенциального наследника рода Гордеевых проявились. Димитрий плавно перекочевал на первое место в очередности наследования, и совсем скоро над родовым особняком сгустятся тучи. Нет, не из-за пары единиц на моих кубиках, а из-за бомбящего пукана сестрицы. Шах и мат, хех.
Как по мне, фотки вышли замечательными. Жора тенью следовал за мной на протяжении всего учебного дня, отвлекаясь лишь на собственные занятия, а я подбирал пейзажи, собеседников и ракурсы. Показал себя завидным женихом в окружении девчонок с бытового направления, интриганом — в беседе с Ксенией Каримовой, гурманом — во время неспешного поедания филе лосося на пару в сливочно-чесночном соусе, ценителем матери-природы — принюхиваясь к цветочным бутонам на академической клумбе и даже спортсменом — ухватившись за брусья на тренировочной площадке.
— Ну хоть сейчас в профиль на «НС» выкладывать, — с довольной физиономией рассматривал я отснятые Жориком кадры, избавляясь от тех, на которых были замечены две мои фотогеничные рыжие обезьянки.
— Нельзя, — нервно заерзал парень на скамье, восприняв мои слова со всей свойственной ему серьезностью. — Это же тайные фото.
— Ну раз тайные… — закатил я глаза, — …тогда ладно. Знак качества ставлю. Можешь отправлять.
Мы попрощались, но мой день на этом не заканчивался. Через полчаса я должен был прийти в спортзал и зарегистрироваться в клубе охотников. Уже испытывая некоторый мандраж, зашел в общежитие, скинул школьную сумку, переоделся и снова отправился в учебный корпус, на третий этаж. Меня там уже ждали.
— Итак, с этого дня наши ряды пополнит Димитрий Гордеев! — представил меня Каменецкий, он же председатель клуба, группе из дюжины таких же подкаченных, твердолобых и мощных парней.
— Ура-а-а! — вскинули они кулаки. — Свежая кровь!
Смотрелся я на их фоне так, словно перепутал дверь спортивного зала с музыкальным, где в настоящий момент занимался клуб любителей элитарного искусства. Но мышцы — это дело наживное. Как говорится, главное — начать.
И я начал, с легкой разминки. Легкой она, кстати, была лишь на словах Михаила. Сперва сбился со счета, сколько кругов мы навернули по залу. Далее последовал комплекс, состоящий из отжиманий, приседаний и скручиваний, под конец которого я уже чувствовал себя выжатым, как лимон. Затем Ломоносов стянул плотное черное полотно с сетчатого контейнера на колесиках, демонстрируя весь арсенал клуба охотников: мечи, копья, шипастые булавы, арбалеты… Короче говоря, проще было бы сказать, чего в этом контейнере не было, чем наоборот.
Здоровяки тут же устремились к нему, и уже спустя минуту почти полностью его опустошили.
— Ну а тебе начинать надо с малого, Гордеев, — произнес Павел, выуживая из контейнера поеденный ржавчиной меч и с гордостью вручая его мне. — Вряд ли ты сегодня замочишь хотя бы одну тварь, но для самообороны сгодится!
— А огнестрелами вы не пользуетесь, да? — принял я оружие, придирчиво разглядывая продольные царапины на поверхности лезвия.
— Да кому нужны эти огнестрелы? — хмыкнул тот, вновь накрывая контейнер полотном. — Пара тройка выстрелов — и готов. Как же азарт? Как же кипящая в пылу битвы кровь?
— Мы собираемся здесь не просто для того, чтобы убивать тварей, — приблизился ко мне Каменецкий и положил лапищу на плечо. — А для того, чтобы получать от этого удовольствие.
Аж холодок по спине пробежал от этих слов. Но каждый из нас пытается утвердиться по-своему. Я вот, например, целую фотосессию себе устроил…
— Да не жмись ты, — уловил мое настроение Михаил. — Со временем все втягиваются, и ты — не исключение. Пойдем уже. Солнце скоро сядет и будет…
— …мясо? — попытался поддержать общую атмосферу.
— Аха-ха-ха! — оценил мою попытку Павел. — Будет мясо, это ты прав!
Спустившись на первый этаж, вышли мы через задний вход. Неудивительно, что я раньше не видел членов охотничьего клуба, с заходом солнца выдвигающихся на резню. Со стороны мы наверняка выглядели жутко.
Один из студентов сдвинул камни забора, чтобы мы могли покинуть территорию академии, и так же быстро задвинул кладку обратно, камушек к камушку. В последний раз я обернулся перед тем, как мы ступили в пролесок. Окинул взглядом залитое кроваво-красным светом здание учебного корпуса, приподнял меч, закинутый на плечо, и отправился следом за остальными, дабы не потерять их из виду.
— А твари здесь откуда берутся? — решил я занять себя разговором с Павлом, вышагивавшем в арьергарде.
— Место силы, — ответил тот. — Думаешь, просто так академию именно в Краснославле отстроили? Тут и концентрация, и развитие магии эффективнее. Но и монстрятине как медом намазано. В здешние леса вообще как на водопой по ночам стекаются.
— Откуда стекаются?
— Да откуда угодно. Бывает, порталы прямо здесь открываются сами по себе. Оттуда пара тройка может вылезти. Из соседних областей лесами пробираются. Некоторые аж с Сибири прутся, если их раньше не прикончат. У них тоже свои хитрости имеются, хрен поймаешь иную тварину. Скорость, маскировка, способности разные. И к каждой свой подход нужен. Вот попалась нам как-то трехголовая такая штука. Башку сносим, а на ее месте другая вырастает.
— И что, прижигали?
— Да на кой это надо? Брюхо ей вспороли, кишки наружу выпустили — и сдохла. Там уже спать всем хотелось, так что заморачиваться не стали. Повстречали бы с самого начала — поигрались бы, конечно. Но лучше один раз увидеть, — назидательно вскинул он указательный палец. — Каждый охотник помнит свою первую добычу, словно вчера завалил. С тобой будет так же, хах.
Звучало обнадеживающе. В любом случае, я уже ступил на эту скользкую дорожку, и с каждой минутой мы всё глубже заходили в лес.
Стемнело довольно быстро и похолодало тоже. Волоски вставали дыбом, стоило услышать подозрительный шорох в кустах или кронах деревьев, уходящих ввысь, но дергался я от этих звуков один. Остальные парни будто бы не обращали на них внимания, так что вскоре к ним привык и я. Если никто не спохватился и не выхватил оружие — значит, там не монстр. Можно расслабиться и дальше наслаждаться ночной прогулкой на лоне природы.
Вот я и наслаждался, слушая охотничьи байки и пошлые анекдоты. Ровно до того момента, пока Каменецкий, вышагивавший впереди, не остановился и не развернулся к нам.
— Разделимся здесь. Гордеев! — махнул он рукой. — Пойдешь в нашей группе!
— За мной, парень, — кивнул мне Павел и, поправив меч на затекшем плече, я потопал за ним. — Мы, обычно, втроем ходили. Тварей этих только так потрошили! Но раз уж третьего у нас больше нет, возьмем тебя. То, что нужно, для хорошей практики!
— А что с ним стало? — полюбопытствовал я.
— С кем?
— Ну, с вашим, третьим.
— Отчислили его, на днях совсем. Но не бери в голову, — поспешно добавил он, ухмыльнувшись. — И тебя поднатаскаем не хуже.
— Что ж… — вдруг стало мне еще больше не по себе. — Хорошо, если так.
Разделили нас по итогу на четыре группы, каждая из которых отправилась прочесывать вверенную ей сторону леса. Мы втроем ушли на северо-запад, и уже спустя несколько минут окружающие нас звуки показались мне куда тише, чем раньше; шорох листвы — реже. Словно природа в один момент замерла, смолкла, оставляя еще больше пространства для воображения.
Даже если так, долго мне воображать не пришлось. Камецкий остановил нас движением руки, прислушался.
— Портал открылся, — громким шепотом оповестил он, оборачиваясь к Павлу. — Чувствуешь всплеск?
— Да-а-а… — протянул тот, довольно улыбаясь. — Интересно, что на этот раз? Готов узнать, пацан? — глянул он на меня, и я кивнул, сглотнув вязкую слюну.
И в подтверждение их слов впереди послышался раскатистый рёв, пробирающий до самых костей.