Леший не слышал, как открылась дверь, но мгновенно среагировал на лёгкий сквозняк, дохнувший в лицо из приоткрытой оконной створки. В ту же секунду он сорвал с головы наушники и, развернувшись, наставил на вошедшего пистолет.
— Спасибо, Василий Иванович, за столь радушную встречу! Ты хоть на предохранитель поставь, а то пристрелишь ненароком, — ехидно заметил Малюта, снимая с плеча автомат и плюхаясь на диван. Пружины под кожаной обшивкой горестно клацнули, а безопасник, вытянув уставшие ноги, спросил:
— Может хоть рюмку чая уставшему подчинённому предложишь? Или на сухую докладывать?
Воевода выключил питание рации, погасил настольную лампу, узконаправленно освещавшую тетрадь с шифрами для секретных радиопередач и, накрыв документ газетой «Новости региона», полез в тумбочку за фляжкой смородиновой наливки.
— Петька на связь выходит? — на всякий случай поинтересовался Малюта, хотя, видя осунувшееся, встревоженное лицо Лешего, догадывался об ответе.
— Нет, — коротко бросил воевода, наливая по тридцать капель в две стопки.
Выпили. Закусили карамельками с малиновой начинкой.
— Я, как начальник безопасности гарнизона, — начал Григорий Лукьянович, — Обязан не только ловить врагов, но и заботится о здоровье комсостава и его моральном облике. Ты посмотри на себя в зеркало. Где мой прежний командир? Я вижу перед собой издёрганного, увязшего в сомнениях и неудачах рохлю, готового сдаться и вскинуть над головой лапки.
— Ты многого не знаешь… — начал было воевода, наполняя рюмки по новой, но Малюта резко перебил.
— Я знаю достаточно, чтобы продолжать борьбу. И у меня есть на то все основания. А вот тебе нужно пойти отдохнуть. Просто нормально выспаться. Это избавит от ненужных колебаний из огня да в полымя и устаканит в голове правильный порядок мыслей. Так что давай, собирайся и вали домой.
— Я спал, — продолжал упорствовать Леший, но Малюта отобрал у него фляжку и указал на дверь.
— Я в курсе. Там на крыльце сидит твоя супружница и обещает не пускающему её дневальному все кары небесные, вкупе с адовыми пытками. Говорит, третий день караулит. Пожалей жинку и меня заодно. Обещала, если не выведу тебя из штаба сей момент, то самолично кастрирует меня серпом.
— Передай ей, что наступил самый тяжёлый момент в истории нашего поселения. Я, как командир, должен находиться впереди, на лихом коне…
— Слушай ты, Чапай недоделанный! Ты мне ещё на бульбе покажи тактику действия конного разъезда при встрече с противником! Я не враг себе, чтобы пререкаться с Людмилой Макаровной! Вали нахрен из штаба и завтра будь свеж, бодр и полон праведного гнева к супостатам.
— А твой доклад?
— Завтра. Всё завтра.
— Кстати, — окликнул безопасник Лешего, собирающегося притворить дверь в радиорубку, — Супруга велела первым делом в баню идти. В вонючих портянках в хату не пустит.
Когда воевода, протопав по коридору, сообщил дневальному о своём убытии, Григорий Лукьянович долил свою рюмку до краёв и, хорошо отработанным движением, опрокинул содержимое в рот. Подумал, выбирая между карамелькой и сигаретой. Решил, что закурить сейчас уместнее.
Приятная, тёплая волна прокатилась по пищеводу, обволокла истомой сознание, ухнула в желудок, который тут же очнулся и заурчал, напоминая о необходимости более серьёзной закуски. Малюта согласился с требованием организма и, не прекращая мусолить цигарку, снял трубку телефона внутренней связи.
— Ирина? — удивлённо спросил Григорий Лукьянович, услышав знакомый женский голос, — Ты что живёшь в столовой? Я, вообще-то, надеялся услышать дежурного.
— Я его отправила к колодцу казан песком драить. У сегодняшней смены, видишь ли, рагу подгорело. Надо же так умудриться.
— Хочешь, я их расстреляю? Введение военного положения позволяет мне это сделать без суда и следствия. Саботаж, угроза здоровью, диверсия с целью отравления личного состава. Выбирай статью.
— Гриш? Ты чего названиваешь на ночь глядя?
— Жрать хочу! Может человек только что вернувшийся с боевого задания проголодаться?
Через четверть часа Малюта, цыкнув на внезапно побледневшего повара, усаживался на лавку за дежурный стол. Ирина, прогнав салфеткой находящегося в наряде бойца, сама принесла тарелку жареной картошки, одинокую, неоднократно истыканную вилкой котлету, вымытые овощи и миску толсто нарезанного сала.
— Балуешь меня Ирина Батьковна, — иронично, почти бархатным голосом, проворковал Григорий Лукьянович.
— Михайловна я, — подсказала хозяйка, подкладывая веток в самовар.
— Вот и я говорю, Ирина Михайловна, подозрительна мне твоя услужливость. Видать скверну какую учудили за время моего отсутствия?
— Ты, Гриша, Мюллера тут передо мной не строй! Чай я не Штирлиц! Пальчиков моих на том чемодане нет!
— Каком чемодане? — опешил безопасник, мгновенно прокручивая в голове все возможные версии.
— С рацией русской пианистки, — выдохнула Ирина, заливаясь весёлым смехом.
— Тьфу, ты, — расстроился Малюта, — Купился, как рекрут-первогодок. Присядь, Ир, разговор у меня к тебе имеется.
Женщина приосанилась, поправила причёску и опустилась на лавку напротив начальника службы безопасности.
— Решил завербовать меня? Давно пора. А то ко мне Батлай из первого взвода клинья подбивает.
— Угомонись, Ира, хватит ёрничать.
— Серьёзна, как никогда. Тут даже слепой заметит, что за последние дни все словно с цепи сорвались. Половина напряжены, будто у них нерв в копчике защемило, остальные растеряны. Сначала все шептались, мол, война с Москвой начнётся из-за передела сфер влияния, теперь судачат, что чернокнижники, чью главнючку Леший порешил, прислали отряд отморозков. Нас действительно хотят поголовно вырезать?
— Нет.
— Ну да. Так ты мне правду и сказал.
— Именно правду я и сказал. Сама подумай головой, а не тем чем вы, женщины, обычно думаете. Если бы нас хотели убить, то уже давно бы убили. Те люди, которых воевода называет ассасинами, кота за хвост тянуть не умеют. Работу выполняют чётко и, по возможности, быстро. А раз мы ещё живы, то неинтересны им от слова «совсем».
— А что им нужно?
— Об этом и хочу поговорить. Готова?
Фальшивая серьёзность исчезла с лица хозяйки, уступив место обычной заботливости и неуёмному любопытству.
— А всё же жаль. Сексот звучит так эротишно. Я бы стала твоим лучшим сексотом.
Малюта вздохнул и беззвучно выругался. Служба научила терпеливо выслушивать любые бредни и сдержанно реагировать на всевозможные провокации.
— Ты права, — начал он, не забыв начать с похвалы, — Если бы не казацкий чуб, я бы воеводу не признал. Осунулся как-то, нервным, дерганным стал. У всех состояние близкое к панике. Поэтому расспрашивать их бесполезно. Тот, кто ждёт беду, вокруг видит только её тень. Мне нужен сторонний взгляд. Не замыленный бесконечным ожиданием опасности, а объективный и независимый. На тебя никто не давит. Поэтому ты замечаешь нюансы, которые упускают желающие выслужиться. Что тебе за три дня, пока я отсутствовал, показалось странным? Или просто необычным.
Ирина задумалась, проникнувшись доверием безопасника и важностью возложенной миссии.
— Ну, Василь Иваныч, этих ассасинов точно не боится. Перемена случилась, когда паломники явились. Тут его словно подменили. Скрытный стал. С обычным человеком разговаривает, будто врага допрашивает. Вот тебе истинный крест. Два дня назад это и произошло.
Малюта разочарованно пожал плечами, откусил половину котлеты, поковырялся вилкой в картошке. Подцепив на хлеб несколько кусков сала, принялся жевать, разбавляя сухомятку помидорной мякотью. Наконец прожевав, высказал своё мнение.
— Эка невидаль, паломники. Этих прохиндев шастает по округе предостаточно. Что в них необычного?
— Так не знает никто! — всплеснул руками Ирина, — Запер их в казарме, благо гарнизон по поселениям рассредоточился. Слышал, в Карповке диверсия была? Барак артельщиков подожгли, да подстанцию с генератором. В аккурат в ночь, после выхода Данилы.
— Ассасины? — для порядка спросил безопасник, прикидывая, что участие столичных головорезов весьма сомнительно. Они в это время с дозором воевали, километрах в тридцати от рыбацкой деревни.
— Кто ж мне об этом докладывать будет?
— Ладно. Разберусь. Так что с паломниками не так?
— Так я же говорю, Леший их от всех спрятал. Никого к ним не подпускает. Даже еду сам таскает. Может настойки на мяте принести? Ночь на дворе, а перед сном самое то.
— Обязательно принеси, но позже. Значит, воевода шибко озадачился появлением паломников?
— Не то слово! Помнишь, как три года назад Семён Устюгов пропал? Уже и мёртвым признали, и в церкви отпели, а он возьми и вернись. Вот такие же глаза у Василия Ивановича были, когда он за обедом для них пришёл. Всё затылок чесал и матюкался, как грузчик с похмелья.
Ничего более заслуживающего внимания Малюта за время ужина не услышал. В основном это были сплетни о всевозможных угрозах, да описания быта гарнизона в условиях военного положения.
Покончив с предложенным угощением и утешив себя кружкой крепкого чая, Григорий Лукьянович поблагодарил хозяйку и, поднявшись, направился к выходу.
— А как же настойка?
— Я помню и обязательно вернусь.
— Вообще-то я спать ложиться собираюсь.
— Одно другому не мешает, — загадочно намекнул Малюта и вышел на крыльцо.
Расспросив смену на КПП и узнав, кто дежурил в момент прибытия паломников, безопасник, для вида поводив жалом и полистав журнал регистраций, ушёл в караулку. Вызвав начкара на улицу, приказал привести рядовых Селиванова и Приходько.
«Ну что ж, — прикинул Малюта, прикуривая сигарету, — Коли Леший решил играть со мной в тёмную, то и я не стану раскрывать свои карты. Главное, не привлекать внимание».
Бойцы, сонно щурясь и беспрестанно оправляя амуницию, вытянулись по стойке смирно. Прежде чем они громко доложат о своём прибытии, безопасник приложил палец к губам и каждому показал кулак.
— Седай на лавку, — приказал он опешившим рядовым, — Отвечать тихо, быстро и исключительно по делу. Сплетни и ваши домыслы меня не интересуют. После окончания разговора, забыть о нём, как о страшном сне. Ясно?
— Так точно, — прошептал светловолосый, порываясь встать и козырнуть.
Малюта остановил, вернув на место шлепком по плечу.
— Во сколько прибыли паломники?
— Около полудня. Точнее в дежурном журнале.
— Как отрекомендовались?
— Старший, с нашивками майора ФСБ, приказал доложить воеводе о прибытии группы паломников из Москвы. Так же он сообщил, что цель туристического похода Уральские горы и им требуется проводник. В качестве проводника он назвал Данилу Выживальщика.
— Дальше! — потребовал безопасник, ткнув пальцем в брюнета.
— Я запись вёл, — оправдываясь, доложил тот, — Разговаривал с ними Селиванов.
— Допустим. Дальше боец Селиванов.
— Да собственно всё. Вызвал по телефону штабного дневального, тот послал к воеводе Мотю Давыдова. Это новый ординарец, вместо сбежавшего Петьки Бойко. Затем прибыл Василий Иванович самолично. Переговорил с глазу на глаз с майором и увёл паломников в казарму.
— Сколько паломников?
— Пятеро. Одеты в старый вариант «горки», так что трудно определить гражданские или военные. Однако по выправке и поведению скорее служивые. Рюкзаки не туристические. Объёмные, с пиксельным камуфляжем.
— А майор?
— Сразу после передачи уехал с конвоем и автобус с собой забрали.
— Паломники вооружены?
— Разгрузки нет, но на ремне табельные пистолеты.
— С чего решил, будто стволы табельные? Сам же говорил, что идентифицировать паломников не смог.
— Так ведь «Грач». Он сейчас только на вооружении МВД.
После допроса дежуривших в тот день караульных, Малюта отправился в общагу при казарме, где жили вольнонаёмные, старослужащие и находящиеся на особом положении.
Он намеревался опросить нового ординарца воеводы и на этом закончить сегодняшнее расследование, отложив сведение итогов на утро.
Дневальный дрых, пуская слюни на столешницу, подложив сгиб локтя под ухо. Безопасник не стал чудить, как бывало, когда он по ночам проверял бдительность караульных, а просунув голову в открытую створку будки, губами изобразил звонок телефона.
Боец, ещё не проснувшись, заученным движением потянулся к трубке, а когда открыл глаза, то нос к носу встретился с мило улыбающимся Малютой. Шок парня оказался столь мощным, что зрачки закатились под веки, будто он старался осмотреть череп изнутри, а тело обмякло в офисном полукресле.
— Господи, — выругался безопасник, — Наберут в армию по объявлению!
В столовую Григорий Лукьянович вернулся около двух часов ночи. Приложил палец к губам, призывая к тишине ту часть наряда, которая дремала за столами и не успела заныкаться при появлении начальства. Потом, тем же пальцем, он добродушно погрозил остолбеневшим бойцам, намекая на последствия для тех, кто вздумает болтать об увиденном.
Пройдя через зал, Малюта направился в самый дальний конец коридора, где находилась комната отдыха заведующей всем общепитом гарнизона. Легкого нажатия на рычаг дверной ручки оказалось достаточно, чтобы створка приоткрылась. Как Малюта и ожидал, язычок защёлки не был заблокирован фиксатором. В узкой прихожей на трюмо горела свеча. Рядом стоял изящный графинчик, скорее всего из хрустального набора времён развитого социализма, и рюмка, наполненная по каёмочку пахнущей мятой настойкой. Чуть в стороне миска с тремя малосольными помидорами из колхозной теплицы.
Все в гарнизоне знали чрезмерную страсть начальника службы безопасности к этой культуре овощей, в любых её гастрономических проявлениях. Многие посмеивались, когда были уверены, что за ними никто не наблюдает. Ирина Михайловна помнила и использовала томаты, как стратегическое оружие.
Григорий Лукьянович улыбнулся отражению в зеркале. И улыбка отнюдь не выглядела пугающей. Мелочь, а приятно.
Петух — птица самодостаточная и эгоистичная. Ему без разницы какая обстановка складывается за стенами курятника. Мирное время, военное положение, демократия или диктатура. С восходом солнца птичий инстинкт требует оповестить всех обитателей его гарема об этом радостном событии. Что касается людей, то те, кто его кормит, поит и убирает в курятнике, тоже имеют право, услышав зычный призыв, выйти на улицу и восхитится рассветом.
Малюта, услышав кукареканье живого будильника, приоткрыл один глаз и сладко потянулся. Ирины не было, как и повода куда-то спешить. Он попытался зевнуть, но понял, что природу не обманешь и годами выработанная привычка вставать с рассветом прочно обосновалась в его сознании.
Вошла Ирина и, бесстыдно скинув халат, принялась одеваться более детально, начав с нижнего белья. Какая женщина откажет себе в этом маленьком удовольствии? Не спеша, совмещая привычный обряд одевания с эротическими телодвижениями, которые без зрителя не имеют никакого значения. Желание и умения соблазнять — это то, что в крови любой женщины. Даже если она делает вид, будто борется за равноправие и отрицает кокетство, считая его пережитком прошлого.
— Туалет знаешь где? — спросила Ирина, застёгивая молнию сарафана.
— Утро начинается не с кофе, — вздохнул Малюта и побрёл искать нужник.
Чашка кофе, как ни странно, ждала его на дежурном столе. Как он любил. Много молока и в меру сахара.
Секундой позже, облачённый в поварской колпак, белые штаны и рубаху боец принёс поднос со сливочным маслом и овсяным печеньем.
— Как звать, служивый? — спросил, блаженно щурясь.
— Гоша Савельев! — радостно доложил дежурный.
— Запомни, Гоша Савельев, если придётся тебя допрашивать, то вторую степень пыток к тебе применять не буду. Вот тебе подарок за старания!
Боец, нервно сглонул и побелев в цвет костюма, исчез на кухне.
— Как кофе? — спросила Ирина, поймав Малюту перед самой входной дверью.
— Как и настойка — бесподобен.
— У меня ещё в запасе имеются. И то, и другое.
— Приглашаешь?
— Фи, Гриша, откуда в тебе столько солдафонской вульгарщины? Я теперь твоя агентесса и к вечеру у меня может появиться очень важная информация. Зайти допросить меня — это твой служебный долг!