Я просто не знала, как.
Мое сердце билось серией быстрых неглубоких ударов. Ощущение напоминало мне камень, прыгающий по поверхности пруда: шлеп, шлеп, шлеп — и исчез. Каким бы ни было это чувство, оно ушло глубоко под воду. Я не знала его веса, формы или цвета. Все, что у меня осталось, это рябь…
Рябь, вырывающаяся из глубины серебристо-лунных глаз.
— Как тебя зовут? — наконец, сказала я, и мой голос стал тише, чтобы соответствовать ее тихому тону. Я не знала, почему она была такой тихой. Но после того как я прошла через Учреждение, я не собиралась рисковать делать то, что навлечет на нас неприятности.
— Воробей, — ответила она. — А тебя?
— Шарли.
— Шарли…? — она склонила голову и прищурилась — Нормалы не делали такое выражение лица. — Разве Шарли не мальчишеское имя?
— Разве Воробей не птичье имя?
Она улыбнулась мне, и мое сердце снова замерло.
— Ладно. С тобой все в порядке, Шарли? Фрэнк сказал, что ты вляпалась в неприятности.
— Я в порядке, — уверила я ее. Хотя я не была уверена, что со мной все было в порядке.
Я осторожно коснулась своих ребер, провела суставами пальцев по их изгибам — движение, от которого раньше я бы упала на колени. Я бы кричала от боли. Но сейчас?
— Я в порядке… я действительно в порядке.
Я отвела взгляд от Воробья, он рассеянно скользил по дальней стене, пока я осматривала остальную часть своего тела на наличие повреждений. Царапины на спине и рваные кольца на запястьях исчезли. Мое лицо снова было гладким; комки опустились и исчезли. Там, где раньше было огнестрельное ранение, я ощутила особую гладкость шрама.
Я была в рубашке без рукавов и широких брюках. Они были мягкими и чистыми, а материал, из которого они были сделаны, был белым, как потолок. Пока я ощупывала шрам от пулевого ранения, размышляя, сколько времени прошло с тех пор, как я попала в Учреждение, я ощутила кое-что еще. Армия крохотных бугорков, численностью в тысячи, начала скапливаться на обнаженной плоти моих предплечий.
— Мне холодно, — прошептала я.
Я не знала, почему сказала это так странно, почему держала слова во рту, пока они не вырвались с недоверием. Я не удивилась, что мне было холодно, конечно. Я была удивлена, что выжила? Что вылечилась, наверное?
Я подняла взгляд и заметила, что Воробей наблюдала за мной.
Нет, изучала меня…
Поглощала меня.
Ее взгляд был прикован к моей руке, она смотрела на рисунок мурашек на моей коже, и ее взгляд был так напряжен, что я ощущала пульсирующий жар. Волны тепла спускались по спирали в виде узкого луча и царапали каждую выпуклость — взгляд столь же взвешенный, как красный свет сканера экзоскафандра. И я была поражена этим.
Застыла.
Не могла двигаться.
Рука Воробья дёрнулась с того места, где она держала её на коленях. Я увидела вспышку чего-то желтого с розовым кругом на конце. Давно я его не видела, но сразу узнала.
— Это карандаш?
Ее рука защитно сжалась, и я заметила, что она лежала на чем-то, похожем на маленький черный блокнот.
— Ты …? Ты делала записи обо мне, пока я спала?
Воробей была уже готова дать мне прямой ответ, когда ее губы внезапно сжались.
— Мне не разрешено говорить.
— Что тебе нельзя говорить?
— Мне нельзя говорить, почему я… нет, — она покачала головой, и волны ее темных волос хлестали ее по плечу при этом движении, — нет, я не могу тебе сказать. Я должна держать свои особенности при себе, чтобы дать тебе возможность развить свои.
— Мои…?
— Особенности, — закончила она, когда я не смогла.
Я понимала слово, но не понимала, почему оно использовалось в данной ситуации. Эта ситуация началась неловко и становилась только более неудобной с каждой минутой.
— Ладно. Тебе не обязательно рассказывать мне, о чем ты писала…
— Я не… тьфу, — она швырнула блокнот на кровать рядом с собой и скрестила ноги. — Что ты хочешь узнать?
Я была ошарашена ее реакцией. Воробей выглядела Нормально: у нее было гладкое лицо, идеальная кожа — и из того, что я видела сквозь ее мешковатую одежду, в ее телосложении были характерные для Нормалов мускулы. Она, судя по всему, была Нормалом.
Но она вела себя как человек.
Ее лицо, то, как высоко поднимались брови в ожидании, а губы кривились в раздражении. Ее поза, то, как она согнула ноги на коленях вместо того, чтобы сидеть прямо. Она касалась кончиком большого пальца кончика каждого пальца, ожидая, что я скажу — жест нетерпения, который я видела у Аши десятки раз, когда я не позволяла ей просто подойти к кому-нибудь и нанести удар.
Эти воспоминания об Аше напомнили об осторожности. Я знала, как быстро кто-то мог превратиться из моего друга в полный ад. Воробей мне даже не была другом: она просто была странной, не переставала пялиться на меня. Но пока мы застряли вместе, я могла попытаться кое-что выяснить.
— Где я?
— Учреждение, — кратко ответила она.
— Учреждение Двенадцать?
Она приподняла бровь.
— Их больше одного?
— Наверное. Люди обычно не нумеруют вещи, если их всего одна.
— Ты шутишь, да? — сказала Воробей после долгого момента, когда она только смотрела в черные серединки моих глаз. — Как интересно.
Я не знала, почему это было интересно. До сих пор Воробей была бесполезной. Ей повезло, что я не вернулась к той манере Уолтера, которая заключалась в том, чтобы обмотать ее горло простыней и сжимать до тех пор, пока она не посинеет и скажет мне то, что я хотела знать.
Я сделала глубокий вдох, напоминая себе, что попытка задушить Нормала приведет лишь к тому, что меня швырнут через ближайшую стену. Если Воробей была Нормалом… я все еще не была уверена.