— Как ты думаешь, это может иметь какое-то отношение? Если мы впихнем туда что-нибудь еще, думаешь, это починит чип?
— Я не производственный юнит.
— Но ты же бот, верно? Ты знаешь об этих вещах. Пожалуйста, — сказала я дрожащим голосом, — я не хочу, чтобы меня сожрали опухоли.
— Опухоли не хватает челюстей, необходимых для обработки плоти в традиционном смысле…
— Ты знаешь, что я имею в виду, — прорычала я. — Пожалуйста, Фрэнк. Если мы не можем вытащить чип, то мы должны хотя бы попытаться его починить. В противном случае в моем мозгу будут расти опухоли, пока он не вытолкнет весь чип из моего черепа.
— Анатомически невозможно… но я понимаю твою точку зрения. Я сохраню изображение твоего чипа, — я услышала слабый щелчок, за которым последовала вспышка света, которая на мгновение затемнила экран, — и попытаюсь получить доступ к некоторым файлам разработки в командной комнате. Хотя предупреждаю: эти файлы заблокированы. Любая попытка взломать их систему безопасности не останется незамеченной.
— Незамеченной для кого? Учреждения? — решила я, когда Фрэнк не ответил.
— Нет. Не Учреждения.
— Тогда кого?
Прошел еще один долгий миг. В этот миг была тяжесть — какая-то тяжесть, которая заставляла меня чувствовать себя неловко. Если бы Фрэнк был человеком, я бы подумала, что он собирался мне солгать. У него на носу выступили бы капельки пота; его дыхание стало бы прерывистым.
— Существо, упоминаемое в некоторых файлах как Шеф.
— Кто, черт возьми, Шеф?
— Полагаю, он в некотором роде твое божество. Твой создатель. Все это построил Шеф, — сказал Фрэнк, протягивая руку к потолку. — Учреждения, Колонии и X-юнитов. Он создал тебя, Шарли.
Мне не нравилось, как это звучало.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что он создал меня?
— Ты являешься его интеллектуальной собственностью, как и любой юнит X.
Я не была ничьей. Я была живым, дышащим существом, способным принимать собственные решения — и собственные ошибки. Но я старалась говорить ровно:
— Так где же этот Шеф? Есть шанс, что я смогу с ним поговорить?
— Извини, но эта тема для разговора закрыта.
— Ты не можешь просто говорить это каждый раз, когда…! Ах!
Что-то громко зашипело рядом с моим ухом. Я ощутила острый укол в шее, в вене, которая пульсировала чуть ниже подбородка. Я открыла рот, чтобы спросить Фрэнка, что он творил, но слова так и не вырвались.
Вокруг меня рушились четыре черные стены. Я глядела на крошечную точку света — последний клочок моего сознания. Он парил в слабом свете полумесяца на рассвете, на бледно-голубом небе. Затем взошло солнце. Почерневшее солнце. Большое чернильное пятно с лучами, которые тянулись, как руки.
Эти руки обвили увядшую луну и заглушили последний свет…
* * *
— …не то чтобы я ожидал, что ты поймешь. Вы, люди, вероятно, все еще украшаете свои пещеры рисунками собак и дугами мочи.
Я не понимала, был это сон или нет.
Воробей была здесь. Она сидела за столом напротив меня, закатив серебряные глаза, продолжая рассказывать, какой глупой она меня считала. Эта часть казалась реальной. Комната сбивала с толку.
На полсекунды мне почудилось, что я сидела в столовой наемников: крашеные шлакоблочные стены, уродливый кремовый пол с черными крапинками в узоре и ряды блестящих металлических столов. Все это было до ужаса знакомо. Я была почти уверена, что была здесь раньше. Даже запах, густой запах вареного мяса, напоминал мне о столовой. Но этого не могло быть.
Я взорвала то место.
— Ты бы сошла с ума, если бы увидела, что я умею делать с цветами…
— Где мы, черт возьми? — выпалила я. Мой голос был слишком громким. Я наполовину застряла в тумане сна, и даже мне казалось, что я шумела. Вопрос эхом разнесся по пустой комнате, слишком большой для двух человек. — Где мы? — сказала я снова.
На этот раз мой голос превратился в жуткий шепот.
Воробей отошла от стола, будто я только что угрожала убить ее.
— Мы в столовой.
— Внутри крепости?
— Это называется Учреждение, дурочка. Я же сказала тебе двадцать минут назад, что мы идем обедать в столовую. Почему я вообще беспокоюсь? — буркнула она себе под нос.
Я смотрела, как она взяла кусок еды с тарелки и отправила в рот. Было похоже на вареную куриную грудку с нарезанным картофелем. На десерт было какое-то печенье.
Мой поднос был таким же, как у нее. Куриная грудка была наполовину съедена, хотя я не помнила, чтобы откусила. Я отложила вилку и потянулась за печеньем. Единственное печенье я пробовала от Анны. И я вспомнила, что на вкус оно было теплым — как мед и специи.
Это печенье было на вкус как опилки и клей.
— Нужно сначала пообедать, язычник, — пошутила Воробей, когда я выплюнула печенье.
— Я не стану такое есть, — буркнула я. Курица была сухой и жесткой, а картофель с тем же успехом мог быть грязными дисками. — Где специи?
— Специи?
— Да, вроде соли и халапеньо… и, может, немного кинзы, — добавила я, изо всех сил пытаясь проглотить особенно хрустящую картофелину.
— Я знаю, что такое специи. Я видела их в Архиве, — пылко сказала Воробей. — Но в Учреждении их нет. Фермерские станции выращивают только самое необходимое.
— Фермерские станции? — моя голова кружилась. Между ушами крутилось около сорока вопросов, и я не могла заставить выдавить ни один из них. Вот тогда я и вспомнила, что Фрэнк разрезал мне затылок.
Я вспомнила опухоль и чип.
Я вспомнила жгучее ощущение, которое я испытала, когда черные стены навалились на меня…
И это… было последним, что я помнила.
Но моя курица была наполовину съедена. В моей руке была вилка. Воробей вела себя так, будто мы уже давно разговариваем — достаточно долго, чтобы полностью разозлиться на меня. Хоть десять минут.