Блейз слабо ухмыльнулся, а глухой звук продолжался.
— Ты должна затаиться ради меня, Сайра, потому что Шеф чертовски на нас зол. Я не думаю, что он когда-нибудь перестанет искать этот ключ. Слишком плохо для него: я не буду помнить, что я сделал с ним. Ну… я лучше пойду, — Блейз прикоснулся пальцами к губам и крепко прижал их к экрану. — Я люблю тебя, Сайра. И я вернусь за тобой.
Блейз с дрожью встал. Он игнорировал стук в дверь и угрозы Говарда. Я смотрела, как он убрал флакон в машину, стоящую у стены. Затем он лег на холодный металлический стол.
— Не делай этого! Не делай этого, X1-37! — Говард кричал через дверь.
Я могла видеть от Блейза только его ботинки — остальная часть его тела лежала за кадром. Я видела паучьи тени, движущиеся по стене позади него, и слышала пронзительный гул пилы, вращающейся на конце роботизированной руки. Мгновение она плавно шипела, вращаясь в открытом воздухе.
Затем она задела что-то существенное.
— Нет! Нет! — кричал Говард, когда брызги красной крови отлетели на стену.
Ноги Блейза сильно тряслись, пока рука резала ему голову, вторая рука вынула чип из его мозга. Группа роботов-манипуляторов скользнула по потолку к машине, встроенной в стену, где опустила окровавленный пластиковый пакет.
— Нет! — я услышала, как дверь с шипением открылась, и тело упало на пол. Я видела от Говарда только его спину, когда он взобрался по машине и яростно застучал по ее кнопкам. Он кричал как сумасшедший — кричал что-то о том, что Блейз украл его ключ. Я не слышала, что он говорил, потому что изображение внезапно выключилось.
И я запуталась больше, чем когда-либо.
ГЛАВА 22
Я сидела внутри фургона минут пять — на жаре и в темноте, мой разум пульсировал ужасной вещью, свидетелем которой я только что стала, — и не произносила ни слова.
Фрэнк солгал мне. Он знал о Блейзе с самого начала. Он был с Блейзом с самого начала. Когда я наткнулась на Учреждение, это не было случайностью: Блейз надеялся, что меня схватят, и поэтому оставлял меня в живых ровно столько, сколько нужно, чтобы мы добрались до санитарной комнаты. Затем он ушел.
Я до сих пор помнила отвращение на его лице, когда он зарычал, что я мешала. Когда он сказал, что никто не будет скучать по мне. Когда он сказал, что у него были важные дела, и что я должна была просто снова погрузиться во тьму. Наверное, он думал, что Учреждение сделает то, на что он был запрограммирован, и что меня переработают.
Но у Фрэнка были другие планы.
— Ты знал, что я не Блейз, — сказала я, и мой голос был чуть выше шепота.
— Верно, — ответил Фрэнк.
— Ты знал, что я была из других… из других личностей. Но ты не убил меня.
— Верно, — снова сказал Фрэнк.
Тогда у меня был к нему только один вопрос:
— Почему? Зачем тебе возиться со мной, вместо того, чтобы просто передать другому человеку?
— Мой ответ может быть не таким простым и прямым, как тебе хотелось бы. Ты все еще хочешь, чтобы я продолжил?
— Конечно, — ответила я. А что, черт возьми, мне еще было делать?
Ничто из этого не имело значения. Ничто из того, что произошло в любой из моих прошлых жизней, не изменило бы того, кем я стала. Но пока я застряла в этом кромешном фургоне с лживым медицинским ботом, было бы неплохо отвлечься от проклятой жары.
— Причина, по которой я не отправил тебя на переработку, полностью связана с моим взаимодействием с Сайрой. Или, как вы ее знаете…
— Воробей, — сказала я. Я не была дурой: я поняла эту часть.
— Верно. Сайра — это юнит X2-1, которое в настоящее время отвечает на прозвище Воробей, — сказал Фрэнк. — В одном из своих предыдущих циклов она вступила в контакт с юнитом X1-37 — юнитом, который, согласно многочисленным отчетам о состоянии, испытал катастрофический сбой в своем микрочипе, который подавил его функции соответствия. Вместе юниты сбежали из Двенадцатого учреждения и до конца своих циклов жили сами по себе на южной территории Техаса. Насколько я понимаю, юнит X1-37 и юнит X2-1 могли быть вовлечены в романтические отношения, когда их циклы слились, — продолжал Фрэнк. — У них была близость, которая, безусловно, была эмоциональной и, возможно, даже физической, и я думаю, что эта связь, которую они разделяли, могла каким-то образом проникнуть в их генетические структуры.
— Вот почему Блейз помнит Воробья и Учреждение, а я нет, — пробормотала я, махнув рукой. — Просто перейди к делу.
— Я предупреждал тебя, что мой ответ не будет прямым…
— Да, и я должна была послушать. Но я этого не сделала. Итак, мы здесь.
Я услышала тихий щелчок, когда Фрэнк согнул шею и кивнул.
— Очень хорошо. Как ты, возможно, поняла из спроецированного мной файла, Блейз запрограммировал меня заботиться о Сайре, а его микрочип вернули в четвертую колонию. Он попросил показать мне проекцию на восемнадцатый год ее цикла — полагаю, потому что в возрасте восемнадцати лет Блейз получил бы полномочия, необходимые ему для выхода из Колонии Двенадцать по своему желанию. Он планировал использовать эти учетные данные, чтобы получить доступ к Учреждению Двенадцать и вернуть Воробья — после чего они смогут спокойно прожить еще один цикл. Я делал то, что мне было приказано в течение первых двух циклов, но Блейз так и не вернулся за Сайрой. Сказать, что она была разочарована, было бы несправедливо. Ее здоровье ухудшилось, а ее разочарование вылилось в летаргию, которая в конечном итоге оказалась фатальной. Я ничего не мог сделать, кроме как следить за ее деградацией и при необходимости применять успокоительные средства. В каждом из этих двух циклов Воробей не доживала до тридцатилетнего возраста. Я был создан, чтобы ухаживать за пациентами-людьми, Шарли, — говорил Фрэнк, его динамики перешли на низкий гул. — Людьми с их хрупкими телами и ограниченным сроком жизни. Я не был создан для того, чтобы постоянно терпеть деградацию и смерть одного пациента — пациента, о котором я заботился с самого рождения. Наблюдение за болезненным спадом Воробья во время второго цикла, должно быть, запустило какой-то протокол сохранения, спрятанный глубоко в моем коде. Я не мог подвергнуть ее проекции в третий раз. Я не мог умышленно совершить действие, которое привело бы к смерти моего пациента. Так что с тех пор я не показывал ей проекцию. Когда Воробей обнаружила тебя на камере дрона, я решил действовать в интересах ее сохранения во второй раз: вместо того, чтобы утилизировать тебя, я решил восстановить твое тяжелораненое тело и сохранить тебе жизнь.
Фрэнк сделал паузу. Если он ждал благодарности, то зря. Он проржавеет, прежде чем я поблагодарю его за что-либо — меньше всего за то, что пощадил меня, когда я не сделала ни одной вещи, чтобы причинить ему боль. Если люди не беспокоили меня, я их не трогала. Это был нормальный, приличный поступок. Я не собиралась пресмыкаться из-за того, что кто-то вел себя порядочно.
Прошло еще мгновение, и Фрэнк продолжил:
— Заинтересованность Воробья в тебе была немедленной и сильной. Я не сомневаюсь, что ваши генетические структуры каким-то образом связаны…
— Возможно, она связана с Блейзом, — прорычала я, защищаясь, — но не со мной. Я ее не знаю.
— Возможно, — согласился Фрэнк. — Но если я прав, и ваша общая связь изменила вашу генетику, тогда есть часть тебя, которая помнит Воробья. Я не призываю тебя к какой-либо близости с ней, — добавил он, когда я начала протестовать. — Я просто хотел, чтобы ты поняла всю тяжесть своего влияния на ее действия и объем власти, которой ты обладаешь. И я бы попросил тебя относиться к ней терпеливо, с добротой, пока ваши циклы пересекаются.
— Я буду относиться к ней так же, как и ко всем остальным: пока она добра ко мне, я буду мила к ней. Но это все.
Я снова села на корточки и направилась к двери. Я не могла сидеть здесь в темноте с Фрэнком ни минуты. Я не могла ждать, когда сомнения и гнев захлестнут меня. Я должна уйти отсюда. Я должна была что-то сделать своими руками.
— Куда ты идешь? — крикнул Фрэнк, когда я открыла двери.
— Я собираюсь разжечь огонь.
— Зачем?
— Чтобы поесть и вскипятить чертову воду.
— В фургоне есть плита…
— Да ну, я не хочу плитку! — огрызнулась я. — Я хочу что-нибудь сжечь — и я не особо в этом разбираюсь.
Фрэнк, кажется, не понимал моей угрозы:
— Очень хорошо. Я помогу тебе.
Он шаркал позади меня, согнувшись пополам, пока не выпрыгнул из фургона. Затем он выпрямился во весь рост с пугающей скоростью.
— Шарли?