На Биг Суре они оказались спустя полторы недели, в течение которых Пол уже больше смотрел в мольберт, чем на озеро, а вот Катя по-прежнему не отрывала взгляда от водной глади и, казалось, парившего над ней призрачного островка, так походившего на остов корабля. Эту схожесть, видно, отметил про себя и Пол, а потому все эскизы его имели вид бескрайнего ярко-синего полотна с застывшим на нем ржавым скелетом давно прогнившего судна. Пол швырял его в разные части холста — то на передний, то на задний планы, но все время выходило не так, как это виделось его внутреннему взору, и очередной лист летел в уничтожитель мусора. Озеро не успело им надоесть, но спустя еще несколько томительных дней, когда тучи все же начали уступать место солнцу, и непостижимая синева вновь накрыла их с головой, они погрузились в трейлер и уехали. Просто потому что целью их путешествия было совсем не Кратерное озеро, да и вдалеке от него вдохновение Пола заработало сильнее, и эскизы стали выходить лучше. А, возможно, это была иллюзия — воспоминания слабее живой картинки. Им обоим не с чем было сравнить, а потому оба довольствовались получившимися работами. И призрачный корабль выглядел убедительнее. Но все равно Пол едва не пропустил Биг Сур, продолжая смешивать краски и подбирать нужный оттенок синего.
Сан-Франциско они проскочили, не заезжая, и сразу выехали на Биг Сур — живописное узкое шоссе, зажатое между скалами и бирюзовыми водами Тихого океана.
Последний вариант картины вышел наиболее интересным, хотя от первоначальной задумки в нем не осталось почти ничего. Озеро здесь обернулось синим зеркалом, возле которого на песчаном берегу стоял покосившийся ржавый остов сгнившего корабля, отражаясь при этом совершенно полноценным судном, готовившимся к отплытию — с мачтами, парусами, целым корпусом, всем такелажем и даже мелькавшими на палубе матросами.
— Намек на скоротечность времени? На то, какими мы себя ощущаем? Что даже в 90 мы по-прежнему остаемся детьми? — порылась в возможных замыслах художника Катя, искренне восхитившаяся тем, что ему удалось, наконец, воспроизвести тот самый оттенок синего, что приковал их к себе на несколько дней и не отпускал до сих пор, заставляя одного тратить бесконечные часы на создание эскизов, а другого — бездумно наблюдать за его работой.
Пол покачал головой.
— Где-то когда-то, кажется, у кого-то из сюрреалистов мне уже попадалось нечто похожее по замыслу на то, о чем ты говоришь. Но я хотел сказать тут совсем не это. Впрочем, вряд ли у меня получится сформулировать свою мысль. Тут вышла нелепица, как с той картиной, куда неведомо как угодил Мерк.
— И снова зеркало… — пробормотала Катя. Мерк ведь так и не ответил на тот ее вопрос, предпочтя погрузиться в бурное обсуждение квазикорректоров погоды. И по-прежнему не выходил на связь.
— Есть в нем что-то эдакое, что не дает мне покоя с самого детства, — признался Пол. — Помню, с ранних лет я всегда мечтал о том, чтобы побывать в зазеркалье — тамошний мир был одновременно так похож и совершенно непохож на наш, вот мне и хотелось увидеть его собственными глазами. Но когда я вырос и увлекся живописью, тема зеркал перестала меня волновать. Я сосредоточился на природе и до последнего времени был уверен, что я пейзажист и только… Разумеется, баловался портретами, но никогда не рассматривал себя в этом качестве.
— И зря. Люди выходят у тебя живыми, настоящими.
— Не всегда талант совпадает с призванием. К сожалению, — пожал плечами Пол.
— Брось, ты универсальный художник. Меня восхищают все твои работы до единой. Тебе же не просто так дали лицензию. Многим ее ни за что не получить. Давеча под одной из моих статей мы обсуждали нынешний образ жизни большинства людей, и один из, так сказать, бывших обвинил нас всех в тунеядстве и бесполезном прожигании ресурсов планеты. Так вот, в отношении меня он прав до самых моих атомов.
— Самобичевание ни к чему не приведет, — Пол слегка приобнял Катю, но ровно настолько, чтобы не давать ей понять, будто претендует на нечто большее, нежели простая дружеская поддержка. — Тут придется либо принять себя как есть, либо, сцепив зубы, полностью менять свою жизнь. И твоя поездка сюда говорит о том, что к последнему варианту ты все же готова.
— Да я и не лично о себе хотела поговорить. Таких трутней, подобных мне, на планете миллионы. Пол, мышиный рай уже наступил. Мы уже вырождаемся. Чему я смогу научить своих детей, если когда-нибудь решусь завести их?
— Любви и милосердию ко всему живому. Кто знает, может, твои дети станут великими учеными и подарят нам бессмертие и возможность существовать вне материальной оболочки? Не ставь на себе крест.
Катя подняла на него мрачный взгляд, но не решилась озвучить просьбу, которая беспрерывно мучила ее последние несколько дней. Ну, разумеется, для зачатия детей никому нынче не требовалось искать партнера или даже только донора. Достаточно было подать запрос, сдать собственный материал и через девять месяцев ждать готового младенца. Конечно же, пара сдавала материал вместе, а одиноким не задавали ни одного лишнего вопроса — отсутствие партнера давно перестало быть некоей негативной характеристикой, превратившись в особенность, подобно цвету волос, форме носа и праворукости с леворукостью. Кто-то предпочитал кошек, кто-то больше любил собак, кто-то жил с партнером, кто-то — один. Но именно здесь и именно сейчас Катя бы многое отдала просто за возможность пойти и сдать генетический материал вместе с Полом, ничего не требуя от него, даже не прося. Ничего, кроме генетического материала. И до все тех же атомов она осознавала, что получит отказ, а потому и не заикнулась на эту тему, продолжая бросать на художника хмурые взгляд голубых глаз, затянутых мутной пеленой.
За левыми окнами трейлера мелькали пепельно-серые горы, ощетинившиеся вечнозелеными хвойными, топорщившиеся сухой и ломкой травой. Биг Сур прижимался к самому их подножию — так, что случайному пешеходу некуда было бы отступить, окажись он на пути мчавших по шоссе автомобилей — никакой обочины, пусть даже самой узкой и невнятной — здесь предусмотрено не было, зато позволялся разгон до максимально возможных скоростей: ИИ жестко контролировал безопасность как пассажиров, так и маловероятных пешеходов. А вот справа бушевал безбрежный и величественный Тихий океан, прямо в суровые объятия которого и обрывалось шоссе. Дядя Валя установил скорость в 250 км/ч — если ехать быстрее, можно просто ничего не рассмотреть, а мелькающие за окнами пейзажи превратятся в слившееся воедино мутно-серое полотно, включил антиграв, чтобы убрать тряску, и Катя испытала ощущение полета, сидя на переднем пассажирском сиденье и наблюдая за тем, как трейлер разрезал ткань пространства. Далеко впереди горы и океан сливались в единую первобытную сущность и лишь при встрече с трейлером нехотя расползались по разным сторонам шоссе.
Спустя час этой безумной гонки за острыми ощущениями дядя Валя вдруг резко затормозил, и Катя не успела спросить, в чем причина столь резкой смены настроения, как трейлер вынырнул с шоссе и буквально завис над пропастью, которую, вероятно, образовали когда-то горные обвалы. Она вскрикнула, чувствуя тянущую боль в ногах, которая всегда настигала ее в пиковые моменты страха, но уже через несколько секунд выдохнула с облегчением: трейлер снова разогнался до прежних скоростей и словно бы парил в воздухе. Справа и слева при этом виднелось только небо да плещущие внизу волны, и лишь восторженное бормотание Пола: «Виадук» вывело ее из оцепенения и заставило вытянуться чуть дальше, чтобы рассмотреть, наконец, опоры перекинутого через пропасть и казавшегося таким хрупким моста.
Она никогда прежде не бывала в Шотландии, славившейся своими виадуками, и хрупкий мост на тонких опорах, повисший над горным разломом с хлеставшими внизу волнами, вышиб из нее эмоции, которых она прежде за собой не замечала. И если Кратерное озеро вызвало восторг и трепет, то здесь ее накрыло осознанием величия и непобедимости стихии, через которую человечество может только перекинуть хлипкий мост, но никогда — одолеть в полной мере. Даже с помощью, казалось бы, всемогущего ИИ 10.0. Возможно, когда-нибудь на смену ему придет ИИ 100.0, и тогда стихия будет побеждена и сломлена, но вот не станет ли это Пирровой победой? Не обратится ли тогда планета в ту самую из старой повести Кира Булычева — «воды нет, растительности нет, населена роботами»? И где та грань между полным подчинением стихии и полным ее покорением? Как достигнуть тех пресловутых баланса и гармонии с природой, к которым так стремились зеленые капиталистической эпохи? Так много вопросов и так мало ответов, пока полотно виадука выскальзывало из-под колес трейлера, оставаясь далеко позади.
В Шотландии такие мосты были построены из камня и навевали вековую ностальгию о временах древних замков и закованных в латы рыцарей, и Катя погрузилась в созерцании голофотографий, пока трейлер замер у ограждения, а Пол — выскользнул наружу и подыскивал нужный ракурс.
— Я спущусь вниз, — наконец, решил он и пошагал по склону, чтобы рассмотреть виадук во всей красе.
Катя с ним не пошла, продолжая листать фото из Шотландии.
За следующую неделю пути до парка секвой, где путешественники решили немного задержаться, они останавливались еще несколько раз, прежде чем Пол смог закончить картину. Виадук вышел великолепным — торжественным, монументальным свидетельством силы человеческой мысли. Там на самом верху, облокотившись о перила моста, стояли двое. Фигуры их были совсем мелкими, и, как ни старалась, Катя не могла рассмотреть их лиц или понять по фигурам, кто бы это мог быть. А спрашивать Пола не имело никакого смысла, он лишь жал плечами, заявляя, что это все его фантазия, что это два абсолютно случайных человека, не имеющих никакого отношения к реальности. Вот только, пусть и будучи простым автором банальных статеек, Катя все равно имела неплохое представление о процессе творчества — никто никогда не выдумывает своих героев с нуля, у всех всегда был, есть и будет определенный прототип. И она тщетно пыталась рассмотреть у одной из фигур платье или свою озорную челку, но они были такими смутными, будто бы слившийся воедино двухголовый монстр, и, в конце концов, она бросила эту затею. Возможно, Пол вообще изобразил там не себя, а родителей или кого-то еще из своего прошлого. Ведь они и знакомы-то были всего несколько недель, с чего бы ему придавать их встрече слишком большое значение.
Национальный парк секвой имел вид самой настоящей страны гигантов. Здесь давно уже позволили дикой природе взять верх над человеческими правилами, и парк этот оставался парком только лишь по названию, а по сути он уже несколько десятков лет представлял собой лес самых внушительных, величественных и огромных деревьев на планете. Секвойи жили тысячелетиями, и конкретно эти стволы, взмывавшие вверх на добрую сотню метров, повидали самые разные времена. Жаль, что стволы их не способны были копить информацию о происходящем вокруг, чтобы ученые потом расшифровали ее, сделав массу исторических открытий. Впрочем, касались бы они по большей части исключительно жизни туземцев, и сердце Кати болезненно екнуло — до резервации в Аризоне оставалось всего пару дней пути, и даже если Пол заставит их проторчать в парке целую неделю, все равно они уже значительно приблизились к цели своего пути. Непрочитанных записей Меркулова осталось совсем мало, и Катя нарочно делала длительные перерывы между их чтением, чтобы дотянуть до резервации, узнать там все, что хотела, и остаток пути по Латинской Америке спокойно обдумывать полученную информацию, поскольку с Полом разговор все равно не клеился, а Мерк ограничивал свое присутствие в ее жизни лишь редкими и краткими комментариями под ее статьями. И на ее недоуменные вопросы, в чем причина столь странного поведения, дядя Валя только посмеивался, а Казарцев, напротив, хмурился, словно бы понимал больше, чем мог озвучить.
Секвойи производили поистине ужасающее впечатление — любое творение рук человеческих, значительно превосходящее размерами и несколько подобных деревьев, стоящих в ряд, воспринимались куда спокойнее. Захватывало дух от высоты и объемов, но и только. А попытки вообразить, что такой гигант вырвался наружу из-под земли сам по себе, без всякой помощи человека, вызывали священный трепет перед непостижимостью и непобедимостью стихии. И Катя вновь углубилась в размышления, уже ранее накрывавшие ее у виадука. А Пол снова сел за мольберт.
— Чудовищная штука, — восхищенно пробормотал он. — А ну-ка встань рядом. Только в сопоставлении с человеческим ростом можно ощутить их монструозность, — он цокнул языком и принялся что-то черкать на холсте.
Катя прижалась к нагретому солнцем стволу, обхватывая руками один из множества выступов на коре.
— Да тут диаметр никак не меньше восьми метров! — подал голос Казарцев.
— Страшно представить, что здесь творится при урагане. Или когда такая штука высыхает и решает упасть, — Катя вздрогнула и непроизвольно дернулась, вообразив эту картину.
— Локальное землетрясение, — тут же встрял дядя Валя. — Впрочем, случается такое событие очень редко, учитывая срок жизни наших великанов.
Пол, казалось, не слушал их разговор, продолжая что-то выводить на холсте. В последнее время работы его лишились пейзажной простоты и начали обретать легкий привкус сюрреализма, что сделало его еще более молчаливым. Теперь он обдумывал не только мазки и углы падения света, но и сюжет, а потому, заглянув под вечер Полу за плечо, Катя ничуть не удивилась, когда увидела там нечто, радикально отличавшееся от простого изображения секвойи. Работа пока оставалась всего лишь эскизом, а задавать вопросы про будущий замысел наброска показалось ей глупым и неприличным, но то, что на холсте не было и намека не только на секвойю, но и на хоть какое-нибудь дерево в принципе, уже показалось ей несколько странным.
По центру холста Пол изобразил гору, по очертаниям напоминавшую пик Лассен. Из самой ее вершины рвался вверх гигантский — вряд ли в чем-то уступавший по размерам самой горе — орел. Рвался так, словно с горой они были единым целым, и тот решил вдруг разорвать эту связь — как если бы секвойя решила покинуть свое место обитания и выдрала бы сама себя из почвы прямо с необъятными корнями. Нижней частью туловища орел врос в гору так же прочно, как секвойя — в землю, а верхняя стремилась обрести свободу и взлететь. Поскольку это был всего лишь эскиз, эмоции не сдававшейся птицы переданы были весьма скупо, но и по тем нескольким штрихам улавливалась тоска вперемешку с настойчивым стремлением добиться своего и улететь. И, судя по настрою орла, верилось, что когда-нибудь он непременно осуществит задуманное и вырвется в небо. Катя завороженно смотрела на картину: за эти несколько недель пути Пол из банального пейзажиста, одного из множества, вырос в уже уверенно ощущавшего себя на этом поприще сюрреалиста, продолжателя Рене Магритта.
— Как ты назовешь ее? — тихо спросила Катя, по-прежнему не сводя взгляда с холста.
— Выбираю между «1991» и «ИИ 10.0». А ты как считаешь?
— Это секвойи натолкнули тебя на подобные идеи?
— Их сила и величие. Они столетиями рвутся ввысь, невзирая на все препятствия. Разве человечество не способно на подобную же силу духа? Вырваться из мира джунглей в небо… Думаю, остановлюсь на «ИИ 10.0» — так будет значительно понятнее.
— Тем более, что при таком раскладе у картины появляется второй смысл, — подал голос прежде молчавший Казарцев. — Человечество вырывается из джунглей с помощью ИИ, или сам ИИ вырывается из рамок машинного разума и становится…
— Чем? Кем? — удивленно спросила Катя.
— Еще одним живым независимым разумом на планете Земля.
— То есть, вы хотите сказать, что ИИ 10.0 таковым не является? — нахмурилась Катя, а Пол тем временем аккуратно свернул лист с эскизом и убрал его в тубус.
— ИИ создан людьми во многом по нашему же подобию. И когда-нибудь неизбежно должен эволюционировать во что-то гораздо более глобальное и мощное.
— И вот тогда человечеству точно наступит конец.
— Совсем необязательно. Почему ты оцениваешь чужеродный разум исключительно категориями человеческой психологии? С чего ты взяла, что этому разуму будет в принципе присуща ксенофобия? Страх перед чужаками и проистекающее из него инстинктивное желание сразу же уничтожить их — это, по сути, признание собственной слабости перед ними. Признание в том, что только мертвый чужак для тебя неопасен. Ну а если ты — нечто вроде бога? Настолько всемогущ, что на свете в принципе не может существовать ничего, что способно было бы даже просто выбить тебя из колеи, не говоря уже о том, чтобы вызвать страх или причинить какой-то ущерб. Какой тогда смысл уничтожать кого-либо, если ты заведомо на несколько порядков сильнее и умнее их?
— Вы рисуете образ какого-то электронного бога. Ну и зачем ему тогда нужны будем мы?
— Затем же, зачем ты сейчас нужна дяде Вале, зачем все человечество нужно ИИ 10.0. Он абсолютно автономен, и, по большому счету, ему ничего не стоит стереть человечество с лица Земли. Однако, он почему-то этого не делает
— Помню-помню. Саймак, зоопарк.
— Да хоть бы даже и так. Ты имеешь что-то против подобного расклада?
Катя пожала плечами. По сути, минусов у существующей ситуации, на ее взгляд, не было никаких. Зоопарк, так зоопарк. Все лучше, чем тюрьма и джунгли, как было все прошлые века.
На следующий день Пол все же взялся за самый обычный пейзаж, отложив, вероятно, набросок до того момента, как они вернутся на дорогу, чтобы не тратить время на наполнение его красками. Но к вечеру Катя вновь лицезрела весьма странную работу: от величественного дерева осталась одна лишь нижняя часть гигантского ствола, прижавшись к которому, стояла чья-то одинокая фигура — бесформенная и едва различимая. Голова фигуры была задрана кверху, левая нога чуть отставлена назад, а руки прижимались к стволу лишь подушечками пальцев.
— Вот именно ее я и назову «ИИ 10.0», а предыдущая пусть остается «1991», — задумчиво протянул Пол, нанося последние штрихи. — Узнала? — и ткнул пальцем в крошечную фигуру у ствола.
— Как тут вообще кого-либо можно узнать? — покачала головой Катя.
— Меркулов? — тут же высказал свои соображения Казарцев, и Пол, улыбаясь, кивнул. — Но… как вы…?
— В интернете сохранилось не так много его фото и видео да и те в основном уже из второй половины жизни, но не узнать эту характерную позу просто невозможно. Тысячу раз видел, как он подобным образом прижимался к неработающей ЭВМ в попытке понять, что там стряслось. Либо просто наслаждался ее рабочим гудением, — и вместо Михаила голограмма изобразила пожилого уже человека, аналогичным образом прижимавшегося к напоминавшему мигающий огоньками шкаф серверу.
— Не все поймут, — едва скрывая досаду, что не догадалась сама, произнесла Катя.
— Тем приятнее будет тем, кто поймет. А остальные пусть наслаждаются мыслью, которую я пытаюсь до них донести. Вне зависимости от того, кто стоит у ствола и восхищается его необъятной мощью.
Последним этапом первой части их пути в резервацию стала пустыня Мохаве, не походившая на привычные пустыни, рисующиеся нашему воображению, когда произносится это слово. По большому счету, даже Сахара не вполне отвечает этим нашим фантазиям, но в Мохаве от них и вовсе нет ничего. Смертельное дыхание пустыни путешественники ощутили уже на подъезде к ней, даже невзирая на то, что в полной мере пустыней ее все же назвать было нельзя — здесь в больших количествах произрастали юкка, можжевельник и полынь. Но вид этой чахлой растительности никак не помогал адаптироваться к чудовищной жаре, постепенно накрывавшей их. Гигантский термометр, установленный здесь никак не меньше века назад и с тех пор не раз сносимый и возводимый заново, показывал температуру в 54 градуса. Здесь уже Пол не выказал ни малейшего желания вылезти из прохладного трейлера, хотя виды за окнами завораживали: красно-коричные бугристые холмы сменялись щетинистым можжевельником. Мимо то и дело пробегали игуаны, мелькнул даже любопытный енот — на всем протяжении пустыни текла река, и поэтому вся живность вполне вольготно чувствовала себя в местности, где за год в лучшем случае выпадало около 150 мм осадков.
Пол попросил дядю Валю сбросить скорость до минимальной и беспрестанно черкал карандашом, зарисовывая останцы, напоминающие разбросанные по долине огромные сморчки с торчащими кверху острыми шляпками. Наружу они решились выбраться только под вечер, когда солнце заползло за горизонт, и пустыня моментально погрузилась в вязкий пепельный полумрак. Неостывшая еще земля дышала жаром, но воздух быстро охлаждался и, как это обычно бывает в пустынях, незадолго до полуночи Полу с Катей пришлось забраться назад, поскольку температура опустилась едва ли не до нуля.
— Вот где не помешало бы подкорректировать климат, — проворчала Катя, кутаясь в плед и прихлебывая чай с корицей и лимоном.
— Зачем? Кому он здесь доставляет неудобства? Животные и растения давно адаптировались, река рядом, а туристам такие перепады температур весьма интересны. Ты же вот тоже покинула трейлер, только чтобы выяснить, а что такое пятьдесят градусов в пустыне, — и Казарцев усмехнулся. — Нельзя лишать человека новых безобидных впечатлений. Зато тебе будет что вспомнить, когда вернешься в свой уютный домик в средней полосе.
— Справедливости ради, — вмешался в их диспут дядя Валя, — климат здесь все же корректируют, хоть и нечасто. В совсем уж засушливые периоды, — вслед за этой фразой по крыше трейлера застучали первые робкие капли дождя. — Да-да, — тут же ответил он на незаданный вопрос, — я знал, на какой день здесь запланирована корректировка, поэтому привез вас именно сегодня. И завтра утром вы поймете, зачем. А пока — наслаждайтесь шумом дождя и можжевеловым чаем.
Катя уснула почти мгновенно, как только голова ее коснулась подушки. Сквозь сон ей слышались отдаленные раскаты грома, а барабанная дробь капель по крыше все усиливалась, пока вода не хлынула с неба сплошным потоком. Но дождь продолжался никак не больше полутора часов, и, когда они проснулись около восьми утра и выглянули в окно, почва успела основательно подсохнуть, а поверхность ее, словно золотыми монетами, усыпана была ярко-оранжевыми цветами. Семена будто бы лежали там и ждали обильного полива, чтобы тут же пойти в рост и преобразить пустыню всего за несколько часов.
— Эфемероиды, — авторитетно изрек дядя Валя. — Я предусмотрел и это. Вы просто не могли пропустить такое зрелище. Думаю, по этому поводу у Пола обязательно родится новый неординарный сюжет.
Тот и правда выбрался из трейлера, забыв про завтрак, и, осторожно ступая по земле, стараясь не примять ни одного цветка, отошел чуть подальше от машины, установил складной стульчик, все так же тщательно контролируя каждое движение, и просто подпер голову руками, обозревая окрестности. За кисть он взялся только через час, и вскоре на полотне тоже зацвели яркие бутоны, рвавшиеся из-под только что увлажненной земли и теснившие можжевельник. Они торчали над поверхностью на высоких тоненьких ножках без всяких признаков листвы и ослепляли не хуже солнца. Катя на цыпочках пробралась к Полу, отыскала крошечный пятачок, куда, вероятно, не успели попасть семена, и опустилась на корточки, преданно заглядывая ему за плечо. А на его холсте в гуще эфемероидов прятались крупные белые мыши — довольно потрепанные на вид. Они уныло брели по цветущей пустыне, словно бы не замечая ничего вокруг, уставившись невидящим взором куда-то себе под хрупкие неухоженные лапки. А где-то на заднем фоне виднелся открытый загон с мисками полными еды.
— Так и назовешь ее — «Рай»? — Катя даже не сомневалась, когда Пол просто кивнул, не оборачиваясь. — Представляю, какие бурные дискуссии она вызовет.
— Разве это плохо? Лет 70 назад вряд ли кто-нибудь хоть что-либо в ней понял бы. Лет 200 назад ее запретили бы, прекратив любые зарождающиеся обсуждения.
Они побрели назад к трейлеру обедать, когда откуда-то издалека раздался странный гудящий звук, словно бы взлетал небольшой самолет или кто-то дул в огромную трубу. Катя замерла и осмотрелась. Небо вокруг было абсолютно чистым. Когда-то давно здесь построили космодром, но он уже много лет не отвечал современным нуждам и остался памятником ушедшей эпохи, поэтому и звуков никаких издавать не мог. Гудение продолжалось несколько минут — ровное, монотонное, без нарастания.
— Песок намок от дождя, — зачитал с голограммы явно пытавшийся выяснить природу звука Пол, — верхние слои дюн уже подсохли, отслоились от нижних и начали осыпаться, и трение многочисленных песчинок друг от друга в итоге и породило это гудение. Пустыня полна сюрпризов.
— Да еще каких! — тут же подхватил Казарцев. — Не желаете съездить глянуть на камни, движущиеся сами по себе без всякого внешнего воздействия?
— Их секрет давно разгадан, нашел чем увлечь молодежь! — проворчал дядя Валя. — И как раз сегодня их движение лицезреть мы бы точно не смогли. Надо дождаться мороза, чтобы на высохшем дне озера образовалась тоненькая корочка льда, который и относит камни на некоторое расстояние. А поскольку она едвазаметна, а след от камней остается приличный, вот и казалось людям, что камни движутся сами по себе. Мы лучше их на кладбище самолетов отвезем и заодно на космодром посмотрим, да, ребята? — и оба согласно закивали.
Чтобы успеть все осмотреть до жары, дядя Валя погнал трейлер ночью, пока подопечные его мирно спали при антиграве. И к шести утра они уже были со всех сторон окружены стройными рядами безупречно выглядевших летательных аппаратов. Катя зевнула, выкарабкалась из постели и с изумлением уставилось на торчавшее прямо возле окна крыло одного из самолетов.
— Поразительно! Я-то рассчитывала увидеть здесь свалку, ржавые развалины, а тут словно выставка. Какое же это кладбище!
— Ну при такой жаре и сухости ни один металл не заржавеет, поэтому их сюда и свозили десятилетиями. Их тут еще и по размерам выставили. У прекрасной техники и смерть должна быть прекрасной.
Они выбрались наружу, пока солнце не начало шпарить в полную силу и не разогрело фюзеляжи до невозможных температур, и пошагали по идеально ровным проходам между самолетами, восхищаясь самой задумке отдания последних почестей этим величественным машинам. Кое-где виднелись трапы, но в салонах царила выхолощенная пустота — ни одного кресла, ни единого прибора, лишь голые корпуса, сиявшие под ослепительным блеском пустыни.
И все равно здесь веяло смертью. Катя окинула взглядом несколько самолетов и поежилась: какими бы красивыми и пышными ни были похороны, на свадьбу, день рождения или любой другой праздник они не походят ничем. Как бы шикарен ни был гроб, он всегда останется только гробом. И идеальная по форме могила с растущими на ней самыми дивными и редкими цветами никогда не сможет заменить самого неидеального, но живого ее нынешнего обитателя. То же касалось и самолетов — им бы парить высоко в небе, вмещая в себя десятки веселых или дрожащих от страха пассажиров, чем сверкать мертвым совершенством посреди мертвых песков.
Космопорт сильно отличался от других сооружений подобного толка, потому что использовался для техники горизонтального взлета и, как следствие, суборбитальных полетов. Сверху он выглядел словно огромный бокал на тонкой ножке взлетно-посадочной полосы с заползшим в него диковинным жуком — собственно, самим зданием космопорта. Видео путешественники получили с одного из множества дронов, которого дядя Валя на полчаса отвлек от других дел. Внутри космопорта было темно и прохладно — здесь по-прежнему следили за системой кондиционирования воздуха, поддерживая ее в рабочем состоянии из-за потока туристов. По этой же причине сооружение выглядело словно только что отстроенное, но у Кати с Полом не вызвало никаких особенных эмоций — каждый из них успел побывать на настоящих современных космодромах, пусть и даже в рамках простых школьных экскурсий, но человеческая мысль шагнула так далеко, сделав помещения куда эргономичнее, сэкономив множество пространства для зеленых насаждений, именно поэтому столь немыслимых размеров здания рождали здоровое любопытство, но и не более того.
— Здесь, в принципе, не так далеко до нашего современного космодрома. Можем потратить время и…
— После резервации, хорошо? — перебила Катя своего электронного опекуна. — Наше путешествие и так слишком затянулось. Мне хотелось бы уже поскорее попасть в резервацию и двинуться дальше, — по вполне понятным причинам эта тема была для нее болезненна, и никто не стал настаивать.
— Ну хоть в Калико заглянете? — умоляющим голосом попросил Казарцев. — Страсть как хочу там побывать. Там, говорят, с некоторых пор снова люди поселились.
По дороге, хоть и сделав небольшой крюк, они заехали полюбоваться на телефонную будку, которую восстановили здесь около сорока лет назад. Изначально ее поставили в пустыне с вполне практичной целью — обеспечить связь для работающих поблизости шахтеров. Но потом шахты опустели, люди разъехались, а будка осталась торчать посреди безлюдья. Сюда заглядывали туристы, иногда сюда даже звонили люди из большого и шумного мира в надежде, что кто-нибудь обязательно ответит. И им отвечали. Со временем у туристов превратилось в традицию устраиваться на ночлег именно возле будки и с надеждой ждать очередной звонка от кого-нибудь с другого края света. Они тащили сюда мусор, и этот участок Мохаве стремительно двигался к экологической катастрофе, пока власти не снесли будку. Вспомнили о давешней достопримечательности только сорок лет назад, когда новая жизнь обрела более-менее понятную форму. Туристы принялись заново стекаться сюда: кто-то помнил будку еще по прежним временам, кто-то читал о ней, кто-то натыкался случайно. Вот только мусора они больше не тащили, хотя с прежним энтузиазмом звонили и ждали звонка.
Трейлер притормозил, когда на горизонте показалось столь необычное для пустыни сооружение, притулившееся к одинокой чапарали. Пол привычно схватился за холст и карандаш, Катя же вышла просто размяться. Будка была самой обыкновенной — стеклянной, без двери, с воткнутым в угол телефонным аппаратом. Пол присел в нескольких шагах от нее сбоку и принялся черкать карандашом, а Катя прошла дальше, намереваясь набрать наугад чей-нибудь номер, позвонить в пустоту и послушать гудки. Но замерла буквально в паре метров от входа: внутри на корточках сидел парень и курил, всматриваясь куда-то вдаль, словно бы не замечая, что к нему непозволительно близко подобрались другие люди. Выглядел он несколько неопрятно: явно пару дней не брился, одежда была мятой и весьма потрепанной, волосы — всклокочены, глаза — в красных прожилках от очевидного недосыпа. Катя замерла и обернулась, окрикивая Пола.
— Хм, и здесь не побыть одному, — усмехнулся парень, приподнимаясь с рюкзака, на котором сидел все это время.
Лицо его показалось Кате неуловимо знакомым, и она нахмурилась, безуспешно роясь в воспоминаниях. А сзади к ней уже подходил Пол. Впрочем, страха она все равно не испытывала: в любом случае, дядя Валя никогда не позволит случиться с ней чему-то дурному. Да и что дурного может произойти в их безопасном мире?
— А она у тебя смелая, — кивнул парень, явно с любопытством осматривая Пола.
— Как вы сюда добрались? — исключительно вежливо поинтересовался тот.
— Да благо не в 20 веке живем! Аэротакси рулит во всех смыслах, — и хохотнул, отбрасывая недокуренную сигарету в сторону.
Дядя Валя вздохнул и тут же вызвал из трейлера уничтожитель мусора, проворчав лишь:
— Впервые вижу такое свинство.
— Ой, дайте хоть здесь-то посвинячить! — откликнулся на его ворчание незнакомец. — А то устроили концлагерь — не кашляни, не чихни, окурок мимо урны не брось. Куда податься свободному человеку? Даже в пустыне его засек мерзкий ИИ и лишает возможности расслабиться!
— Да вас бы и без дяди Вали замели, — пожала плечами Катя.
— Ну и что бы мне за это было? Профилактическая беседа? Изгнание из общества? Тюрем-то у нас давно уже нет. Все надеются исключительно на совесть. А зря!
— У вас-то, как я погляжу, ее не завелось. Странно, впервые сталкиваюсь с таким.
— Да брось, — махнул тот рукой. — Я ничем не отличаюсь от вас. Проверяю вот только, не генная ли эта модификация. Может, нам генами запрещено совершать гадости, поэтому мы все вдруг такими правильными заделались. А что, версия вполне имеет право на жизнь. Вы сами-то хоть верите в то, что мерзкие человеческие свиньи вдруг стали послушными милыми овечками — белыми и пушистыми? Не мусорят, не воруют. Тысячелетиями до этого только тем и занимались, а тут вдруг откуда ни возьмись… Думаю, ИИ этот чего-то эдакое нам в ДНК впаял, чтобы мы и думать не смели о каких-то правонарушениях или безнравственном поведении.
— По вашему поступку этого не скажешь.
— Да-да, я как раз проверял это подальше от людей. Смогу ли вытворить нечто подобное в присутствии безобидной группы граждан, которые по виду непохожи на стукачей.
— В нашем обществе нет стукачей.
— Ты в этом уверена, белобрысая? — усмехнулся парень, и в карих глазах его в очередной раз мелькнула насмешка. — Хотя ты права. Зачем нужны стукачи, когда мы и так под колпаком — даже в самых пустынных местах за нами наблюдает всевидящее око нашего искусственного Саурона. У меня вот ведь тоже ничего не вышло. Хоть ваш электронный дружок и подобрал окурок, но он опередил меня всего только на секунду. Я бы сделал это сам. В душе так и закололо, когда я увидел тлеющую сигаретку среди сухой травы. Тьфу. Я ж говорю, это генетическая модификация. Мы уже не те люди, какими были наши предки.
— А как быть с теми, кто родился еще в прежние времена? Их-то ДНК было уже не изменить.
— Уверен, что ИИ 10.0 нашел какой-то способ обезвредить и их. Не верю, что люди по собственному желанию пошли на все это радужное безволие, на этот зоопарк.
За время разговора Пол не издал ни звука, лишь с интересом наблюдал за незнакомцем, словно запоминая его подвижное лицо, чтобы лучше потом передать его на бумаге. А тот изредка бросал тревожные взгляды в сторону художника, но не пытался с ним заговорить, будто бы позируя, намеренно игнорируя.
— Ладно, я двинул, бывайте, — и щелкнул пальцами в воздухе, вызывая голограмму, а через нее — аэротакси.
Летательный аппарат возник в воздухе уже через минуту, а еще через две унес незнакомца, даже не потрудившегося сообщить им, куда он держит путь.
— Какой, однако же, колоритный персонаж, — поспешил поделиться впечатлениями неизменно присутствующий с ними везде Казарцев. — И теория у него интересная. Я таких уже немало выслушал, но, признаться, эта — одна из наиболее сложно опровергаемых.
— Ну что, налюбовались? — принялся поторапливать их дядя Валя. — До Калико еще несколько часов пути. Пол, ты успеешь дорисовать свою будку по дороге.
И лишь когда Пол выбросил первоначальный набросок и принялся за новый — на этот раз с давешним незнакомцем, прикорнувшим на корточках внутри будки — Катю снова укололо странное чувство, будто она где-то видела его прежде. Но озвучивать эту мысль она не стала, наблюдая за тем, как тщательно вырисовывает Пол лицо парня, уделяя внимание каждой щетинке и морщинке. Он явно заприметил и то, как изогнуты были его губы, сжимающие догоравший окурок, как запутались в густой непослушной шевелюре его только на рисунке показавшиеся Кате вдруг красивыми пальцы — то ли она не обратила на них внимания раньше, то ли красота и вправду была в глазах смотрящего. Незнакомец выглядел худым и явно измотанным, но взгляд Пола все равно странно потеплел, пока он черкал карандашом по бумаге, выводя каждую мелкую черточку.
К городу-призраку Калико они добрались только к ночи и решили не покидать трейлер до утра.