Ришикеш, февраль 1968 г.
— Прежде чем приступать к тому, для чего мы здесь собрались — к трансцендентальной медитации как таковой — мы будем учиться медитировать вообще, — крошечный человечек шоколадного цвета со свисавшими по его плечам длинными седыми прядями улыбался так, словно встретил старых друзей.
Их встретили и вправду как дорогих гостей — каждому на шею повесили венок из свежих цветов, и Джон с Джорджем смущенно переглянулись. Пол должен был подъехать только через пару дней. Его всегда что-то держало в Лондоне — какая-то дополнительная работа на студии. Он постоянно сидел с Джорджем Мартином до последнего, выверяя каждую ноту, прежде чем, валясь с ног от усталости, добирался, наконец, до дома. Джон поймал себя на мысли, что они вот сейчас уже здесь начнут практиковать медитацию, а Пол — пока еще на Эбби Роуд. Надо непременно ему позвонить, когда здесь наступит уже глубокая ночь, а на Лондон только-только упадут первые сумерки. Надо ему все рассказать.
— Цель любой медитации, — тихо продолжал говорить человечек, — полное расслабление нашего тела при полной же концентрации души. Концентрации на чем-то таком, что позволяет освободить разум от всего остального, от всех мыслей вообще, дать нашему утомленному мозгу возможность отдохнуть и взглянуть на свою жизнь по-новому. Сначала мы будем концентрироваться на чем-то одном, а потом постепенно мы научимся не концентрироваться ни на чем вообще. Существовать в полной релаксации в полной пустоте за пределами и этого мира, и нашего я. И вот тогда мы сможем обрести самих себя, увидеть себя настоящих, познакомиться с самими собой и получить шанс изменить нашу жизнь к лучшему. Откройте свой разум для самих себя — тех, кого вы пока еще не знаете.
Нет, Пол определенно должен это слышать. Да он умрет со смеху, когда я все это ему расскажу. Познакомиться с самим собой? Привет! Я Джон Леннон. И я тоже! Джон улыбнулся собственным мыслям и снова внимательно посмотрел на проповедника.
— Первое и самое простое упражнение для концентрации — пламя свечи, — через мгновение во всем ашраме вдруг погас свет, а на окна упали тяжелые шторы. В руках у Махариши возникла свеча, чье крохотное пламя едва справлялось с освещением лица проповедника, оставляя все прочие уголки ашрама в кромешной темноте. — Так будет проще войти в это состояние. Просто смотрите на пламя свечи и думайте только о нем, ни о чем больше. Заставьте себя хотя бы пять минут смотреть только на пламя и думать только о нем. Ну что, попробуем? — в ашраме повисла тягостная тишина.
Джон смотрел, как колышется маленький неуверенный огонек, и думал о том, что Пол, вероятно, рассердится: пришлось бросить все дела и мчать на другой конец света, чтобы в темноте ашрама смотреть на танцующее пламя свечи? Стоп, Махариши велел концентрироваться и думать о пламени. Пламя… огонь… свет… тепло… карие глаза… Джон тряхнул волосами. Кажется, мысль ускользнула куда-то не туда. Пламя… свеча… крошечный рыжий огонек… совсем как волосы Джейн. Тьфу ты, ну вот опять!
— Получилось? — через несколько томительных минут спросил Махариши.
Джордж сидел рядом с таким лицом, будто он давно уже постиг все истины вселенной, и просто смотреть на пламя свечи — для него все равно что воспроизвести таблицу умножения — не составит ни малейшего труда.
— Давайте попробуем еще раз. Теперь уже продлим время до десяти минут. Смотрим на пламя свечи и думаем только о нем. Думать позволяется, но только о свече. Если мысль скользит в сторону, мы все равно должны вернуть ее к свече. Ничего страшного, поначалу нам постоянно придется держать ее в узде, но со временем она привыкнет и покорится. Начинаем! — он хлопнул своими сухими ладошками, и Джон снова попытался погрузиться в тепло и жар огонька свечи.
Он танцевал прямо перед его глазами — такой маленький и горячий. И Джон представлял на его месте красивую девушку, извивающуюся под восхищенными взглядами публики. И мысль, наконец, была обуздана, погрузилась в эту девушку, чтобы рассмотреть ее чуть поближе, и уже через мгновение Джон знал, кто она. Ее звали Джулия. Джулия Леннон, и она извивалась там далеко впереди, в руках ее летало банджо, а глаза задорно блестели и подмигивали Джону. Она словно бы звала его пойти с ней, окунуться в ее мир, снова быть вместе. Всегда и только вместе. Джон смотрел на пляшущую огненную фигурку с банджо как завороженный и не слышал очередного хлопка сухеньких ладошек — оказывается, десять минут уже прошли, а Джон даже не успел это осознать.
— Ну что ж, это было только начало. Завтра мы будем практиковаться уже при свете, — и служители ашрама подняли шторы, помещение затопил яркий утренний свет. — Но для этого вам необходимо сегодня еще несколько раз практиковаться в одиночестве. Рекомендую делать это в уборной, либо зашторивать окна. При свете будет сложнее — многое начнет отвлекать вас, а как бороться с этим, я расскажу только завтра. До встречи, — человечек встал, поклонился всем, сложив ладошки в молитвенном жесте прямо перед собой, и мелкими шажками отправился к выходу.
После завтрака Джордж ушел к себе медитировать. Он занимался этим и до поездки, и ему уже не требовалась ни темнота, ни свеча. Джон же, посещавший установочные лекции Махариши в Уэльсе, понял очень мало, намереваясь в полной мере распробовать этот новый путь к наслаждению и умиротворению здесь — в блаженной Индии.
Джон некоторое время слонялся по лужайкам вокруг ашрама, а потом решил все-таки попробовать половить девушку из свечи. Син сразу отказалась заниматься тем же самым: по ее словам, она приехала исключительно в качестве группы сопровождения, и медитация как таковая ее не интересует. Отчасти поэтому Джон попросил разместить их в двух отдельных бунгало, безусловно, втайне надеясь, что к ней же потом подселят и Джейн, которая уж точно не заинтересуется никакой медитацией. А вот Пол… Пол должен будет переехать к нему: бунгало тут были наперечет, и роскоши иметь отдельное только для себя им точно не предоставят.
Джон воспользовался советом Махариши, взял одну из множества ароматических свечей, которыми их домик был забит под завязку, и закрылся в уборной. Для верности даже на защелку. Поставил свечу на край раковины, сам опустился на пол, упираясь спиной в ванну, для пущей комичности сложил ноги по-турецки, положил ладони на бедра и уставился на крохотный язычок пламени, танцующий перед его глазами и заполнивший небольшое помещение уборной тенями самых разных форм. В пламени практически сразу же вызрело уже знакомое лицо матери, и на этот раз она уже не улыбалась, просто стояла там, поправляла свои рыжие волосы и улыбалась. И Джону не пришлось даже заставлять себя не думать ни о чем кроме пресловутого огня — мысли и так замерли, сосредоточившись только на ней, на пламенной Джулии Леннон, погибшей десять лет назад и вот сейчас возродившейся в медитирующем язычке пламени. Она не двигалась, но Джон видел, как едва заметно вздымается ее грудь, и он даже не стал звать ее, чтобы не спугнуть это видение, лишь смотрел на огонь, пляшущий в ее карих глазах, и сам на мгновение слился с этим огнем, провалился в него, забыл, где он находится, и что его окружает.
Очнулся он от ощущения чудовищно затекшей спины. Свеча оплавилась и осела, и Джону стоило немалых усилий подняться, растереть поясницу, затушить грозящий пожаром огонек и неуклюже вывалиться из ванной. Судя по висевшим в гостиной часам, он просидел там больше часа. Наверное, это еще не было в полной мере медитацией, ведь он сумел отрешиться от всего, кроме самого главного. Сможет ли Махариши научить его отрешаться и от мыслей о матери тоже? Джон выкинул огарок в урну и пошел звать Джорджа прогуляться к Гангу.
Великая река уже тогда выглядела совсем не так, как представлял себе Джон. В мыслях он рисовал себе широкое полноводное русло с абсолютно прозрачными водами, куда можно безбоязненно окунуться и очистить одновременно и тело, и душу. В реальности же это оказалась довольно узкая речонка, цвет воды в которой было даже трудно описать в двух словах. Наверное, нечто подобное по цвету и консистенции сливали в мировой океан заводы и фабрики, планомерно загрязняющие планету. Это была серо-коричневая жижа, к которой даже подойти-то было мерзко, не то чтобы попытаться в нее окунуться. Но Джорджа такие мелочи не остановили: он скинул с себя одежду и с радостным криком “Jai Guru Deva Om!” вошел в воду практически по плечи. Помимо неприглядного внешнего вида, от Ганга исходил чудовищный запах серы и затхлости.
— Джорджи, ты не боишься подцепить там какую-нибудь заразу? — робко поинтересовался Джон, но тот его не слышал, радостно окунаясь в отвратительную жижу и продолжая выкрикивать мантру.
По подсчетам Джона, к семи Пол точно уже должен был оказаться дома, поэтому ровно в полночь, когда ужин был съеден и сочинена пара мелодий, он набрал на аппарате номер, который давно выучил наизусть. Трубку сняла Джейн.
— Привет. Пол дома? — выпалил Джон.
— Только вошел. Сейчас мы садимся ужинать. Может, наберешь его попозже? — Джейн даже не надо было уточнять, кто звонит.
— У нас тут уже полночь. К тому моменту я уже лягу. Позови его!
— Значит, вы поговорите завтра, — вежливо, но твердо отвечала Джейн.
— Черт побери, просто позови его на два слова!
— Джейн, кто там? — послышался голос на заднем плане.
— Дело ваше, — и Джон, казалось, даже через многие тысячи километров увидел, как пожала плечами Джейн, передавая трубку жениху.
— Джон? — без малейшего сомнения в голосе уточнил Пол.
— Мы уже начали медитировать! — выпалил тот. — И у меня кое-что получилось! Я видел Джулию, представляешь?!
— Где же? — хмыкнул Пол.
— В пламени свечи во время медитации! У меня получилось отключить мысли от всего несущественного, и я сосредоточился только на огне. И увидел ее. Она мне так давно не снилась, а тут…
— И что ты почувствовал в этот момент? — Пол, похоже, искренне заинтересовался сбивчивым рассказом Джона.
— Только радость и тепло. Махариши пообещал, что по окончании двухмесячного курса мы научимся смотреть внутрь самих себя и там познакомимся с собой истинными, которых мы пока еще не знаем. Вот умора, а!
— Страшно представить, что мы там можем увидеть, — устало выдавил Пол. — После всех-то наших экспериментов с веществами, после смерти наших матерей… Джон, может, не стоит рисковать? Эта затея с такими глубокими раскопками внутрь нашей личности может плохо закончиться. Кто знает, что мы там в себе раскопаем?
— Пол, ну это же шанс для творческого рывка! Плюс тебя же никто не заставляет в точности следовать инструкциям этого чудака. Ты можешь просто гулять по берегу реки, пить коктейли, есть вегетарианские блюда и наслаждаться солнцем. Там же не будет экзаменов на лучшего трансцендентального медитатора!
— Я ведь не только о себе, Джон, но и о тебе в первую очередь… Ты сам-то не боишься?
— Пол, это ужасно интересно. Я хочу попробовать пройти этот путь до конца. Тем более, что уже в самом его начале встретил ее. Я не могу упустить такой шанс, понимаешь?
— Понимаю. Пожалуйста, будь осторожен. Я прилечу послезавтра. Слишком глубоко не погружайся там без меня, — и Джон почувствовал его теплую улыбку так, словно бы тот стоял прямо рядом с ним.
На следующий день все снова собрались в ашраме до завтрака. Махариши настаивал, что погружение в себя необходимо совершать на голодный желудок. А поскольку встреча проводилась ранним утром, едва ли не с первыми лучами солнца, есть тогда не хотелось почти никому, и все с легкостью пошли на это условие.
— Я не буду вас допрашивать о вчерашних успехах. Это только ваше достижение. И даже если на этом пути возникают непреодолимые трудности в виде навязчивых мыслей, от которых вам никак не удается избавиться, не насилуйте себя, не отбивайтесь от них, тратя на это всех себя. Позвольте себе просто плыть по течению за этими настойчивыми мыслями, пробуйте их на вкус, перекатывайте во рту, погружайтесь в них до самого дна, позволяйте им звучать в своей голове, но только не обдумывайте их. Пусть мысль плывет беспрепятственно, не перескакивайте в ней с вопроса на ответ. Если в голове звучит вопрос, пусть звучит и дальше, не ищите к нему решений, просто повторяйте его, если потребуется, сотни раз, пока он перестанет значить для вас хоть что-то, а потом… отпустите его. И тогда он уйдет, открывая вам широкий путь по ту сторону всего.
Итак, на втором занятии я обещал научить вас медитации при свете дня. Возможно, это у вас получится не сразу и какое-то время вы все равно будете закрываться в уборной или занавешивать окна. Ничего страшного в этом нет, это нормально. Со временем вы обязательно сможете медитировать в шумной комнате, полной народу, и ничто не сможет отвлечь вас от самих себя. А пока… пока просто начните с того, что закройте глаза и представьте ту самую вчерашнюю свечу. Не надо ее зажигать, просто вызовите в памяти тот образ и повторите все то, что проделывали вчера так, словно бы смотрите на реальную свечу, сидя в реальной темноте. Итак, пробуем. Начнем с трех минут, поскольку это задание посложнее вчерашнего — объект нужно представить, а не цепляться за уже имеющийся. Сейчас мысли удержать будет уже сложнее, так как у разума нашего стоит две задачи — представить свечу и концентрироваться на ней. Поэтому у вас может ничего не получиться. Это не страшно. Мы потом повторим упражнение еще несколько раз.
Джон увидел, как слева от него Джордж уже сидит с закрытыми глазами и, кажется, вовсю медитирует. Вчера он так и не рассказал, что увидел в пламени свечи, поэтому промолчал и Джон. Нужно убедиться, что видение никуда не исчезло, что оно все еще там — в постепенно раскрывающемся сознании Джона. Он закрыл глаза и вызвал в памяти вчерашний образ Джулии, танцующей с банджо в руках. И она пришла — практически сразу. Уже не в виде силуэта на фоне пламени свечи. Она выглядела так, как и запомнил ее когда-то Джон — такой же молодой, задорной и прекрасной, как смертный грех. Карие глаза ее лукаво усмехались. Она постояла немного, а потом вдруг сделала шаг вперед и протянула к Джону руки словно бы в попытке обнять его. Но разум Джона был так тяжел и неуклюж, что как он ни пытался — ему все никак не удавалось пойти навстречу матери и обнять ее в ответ. Он лишь дергался, словно чудовищного размера цепи приковали его сознание к черепной коробке намертво, и так и не смог сделать ни шагу, лишь в отчаянии смотрел, как тянется она к нему, а сам все бился из последних сил, пока не услышал хлопок сухих ладошек.
— Думаю, сейчас уже стоит сказать, что некоторые из вас, а, возможно, и почти все заметили, как трансформируется пламя свечи перед внутренним взором. С кем-то это могло произойти еще вчера, но сегодня, уверен, с этим столкнулось уже большинство. Вы представляете свечу, но вместо нее видите что-то другое. Я не буду высказывать догадок на тему того, что бы это могло быть. Скажу лишь, что то, что вы увидели, занимает одно из самых важных мест в вашей жизни. Прошу обратить на это внимание. Вам придется пройти через это — для кого-то весьма болезненное переживание — чтобы погрузиться на самое дно собственной личности. Только тогда вы узнаете себя настоящих и обретете гармонию и смысл. Не пугайтесь, не отталкивайте это, просто позвольте ему появляться вновь и вновь и сами сделайте шаг навстречу этому. Сначала это будет трудно, почти невыполнимо. Вам будет казаться, будто ноги ваши вросли в скалу, и вы не можете сделать ни шагу, но постепенно, раз за разом вы сможете освободиться, и это станет началом вашего настоящего пути в глубины себя. Первый шаг надо пробовать делать прямо сейчас. Я по-прежнему отвожу вам на это всего три минуты — больше пока не стоит, поскольку это слишком большое напряжение для ума. Сейчас сконцентрируйтесь не на самом объекте, а на том, чтобы приблизиться к нему хоть на самую малую толику. Хотя бы даже мысленно. Итак, пробуем!
Джон снова закрыл глаза, и Джулия возникла перед его внутренним взором так, словно бы никогда и не исчезала. Но теперь он не стал рассматривать ее, не стал наслаждаться столь давно не виденными им чертами, а начал дергаться в попытке освободиться из пут разума, крепко приковавших его к обыденному восприятию и не желавших выпустить из своих объятий. Он дергался, пинался, под конец даже начал кричать и звать мать, чтобы она хоть как-то помогла ему освободить хоть один палец, но у него так ничего и не вышло. И когда раздался хлопок сухих ладошек, Джон завыл от отчаяния.
— Если у вас ничего не получилось, не огорчайтесь. Это и вправду сложная задача. У многих на это уходят долгие недели, а мы же стремимся за два коротких месяца резко и быстро повысить свою осознанность и познать все глубины самих себя. Моя задача — показать вам путь, который вы впоследствии будете проходить самостоятельно. Не надо рваться достичь всего за эти недели пребывания в Ришикеше. Одним рывком такой длинный путь не одолеть. Идите медленно и осторожно, оглядывайтесь по сторонам, следите за своими ощущениями. И если чувствуете перенапряжение, лучше остановитесь и отдохните. Потому что насилие над собой даже при медитации чревато срывами. Вместо глубин собственной личности вы тогда упадете на дно собственного ада, где вас примутся грызть ваши демоны, от которых по-хорошему медитация как раз должна защитить. Я прошу вас, не перенапрягайтесь. Поэтому на сегодня задание всего одно: чуть ближе к вечеру попробуйте потратить еще три-пять минут на попытки вырваться из пут. Но не более того. В остальном же отдыхайте, не переедайте, высыпайтесь и не вступайте ни с кем в конфликты — они только активизируют ваших демонов, а нам сейчас это совершенно не нужно. Итак, до встречи за обедом! — и человечек поклонился и засеменил к выходу.
— У тебя получилось? — Джон толкнул Джорджа в бок. Тот улыбнулся и кивнул.
— Я же уже несколько недель регулярно практикуюсь.
— И кого ты там увидел в своем пламени свечи?
— Кришну, — просто ответил Джордж, тоже отчего-то поклонился Джону и, взяв Патти за руку, отправился завтракать.
— А кого видел ты? — Синтия подхватила Джона под локоть и заискивающе улыбнулась, заглядывая ему в глаза.
— Пока никого, — пожал он плечами. — Просто огонь, — и не стал задавать ей встречный вопрос, не желая больше ни с кем обсуждать эту тему. Ни с кем, кроме Пола.
В полночь Джон опять позвонил ему, опять некоторое время пререкался с Джейн, Пол снова перехватил у нее трубку, и они провели несколько счастливых минут, болтая то об успехах Джона в медитации, то об успехах Пола в студии. А потом тот отправился спать: самолет вылетал рано утром, и Джон решил бежать встречать его. Несмотря на ранний вылет, из-за большой разницы во времени, а также долгого перелета, в Дели Пол прибывал только около десяти вечера следующего дня, сразу же пересаживался на внутренний рейс до Дехрадуна, а потом за полночь шаттл доставлял их уже в сам Ришикеш.
В тот день новых занятий с Махариши не было. Он лишь собрал всех с утра и снова попросил практиковать вчерашнее упражнение — на этот раз разрешалось сделать три подхода по пять минут. Джону не терпелось похвастаться Полу своими успехами, поэтому он лишь покивал, про себя решив медитировать до упора, пока не сможет сделать хоть крохотный шаг навстречу Джулии.
После завтрака он заперся в бунгало, задернул шторы, сел на пол, прижимаясь спиной к кровати и снова складывая ноги по-турецки, провел влажными от волнения ладонями по бедрам, так и оставаясь в одних только плавках — от чудовищной жары не спасали даже вентиляторы, закрыл глаза и ринулся в бой. Махариши твердил, что не нужно себя насиловать, не нужно вырываться из оков, если дело не идет само? Плевать. Он, черт побери, Джон Леннон или кто? Он гений, который может все. И если ему нужно встретиться с матерью, никто не в силах ему в этом помешать. Никакому долбанному Махариши это не по плечу.
Джулия вновь возникла перед его внутренним взором. На этот раз она выглядела несколько опечаленной, но оттого еще отчаяннее протягивала к нему руки и словно бы даже звала, умоляла поскорее приблизиться к ней. И Джон снова рвался, напрягая разум до предела. Он даже физически ощущал, как напряглось его тело, как сжались мышцы ног и рук, стиснулись зубы и кулаки. Он завыл, потом заорал, но так и не сдвинулся ни на йоту. Когда он открыл глаза и посмотрел на часы, то осознал, что провел в этой бесплодной борьбе целых полтора часа — безбожно больше позволенного гуру. Джон бессильно рухнул на постель и застонал: все впустую. Что бы он только ни делал, а вырваться не получается. Джулия зовет и едва ли не плачет, а Джона просто приковало к скале как Прометея, и никак этот ад не побороть, не преодолеть. Все тело болело так, словно он пробежал многокилометровый марафон. Даже думать было больно — так перенапрягся его мозг. И поэтому Джон просто лежал, тяжело дыша и не зная, как ему дальше быть.
Шаттл до Дехрадуна отходил около полуночи. Никто, кроме Джона, не пожелал ехать встречать новоприбывших, поэтому они отправились с водителем вдвоем. Джон открыл окно, высунул голову наружу и ловил порывы свежего ночного ветра, всматриваясь в далекие тревожные звезды и размышляя, как же ему вырваться из пут. Пол бы, наверное, не стал так напрягаться. Пол бы попытался добиться всего своей извечной дипломатией. Этот этичный сукин сын смог бы договориться с любыми кандалами. Подобное предположение само по себе вызвало у Джона приступ смеха, и он откинулся на скрипучую спинку сиденья и прикрыл глаза.
— Джулия, — прошептал он, — помоги мне. У меня ничего не выходит, — и снова ощутил ее дыхание совсем близко, и снова его сковывали чудовищные кандалы.
Но он больше не рвался, просто сидел расслабленный до предела и шептал:
— Помоги мне, мне очень нужно приблизиться к тебе. Пропустите меня к ней. Мне это очень нужно. Я так долго ждал этого…
Все произошло само собой, Джон даже сам толком не понял, как именно это случилось, но на этот раз хватило лишь одного небольшого движения, и путы были сброшены и оставлены позади, а сам он шагал вперед к маячившему огоньком силуэту матери. Он все шел и шел, но силуэт отчего-то только все больше отдалялся, будто бы и Джулия сама куда-то спешила, при этом по-прежнему протягивая к Джону руки, словно бы зовя его за собой.
— Приехали, — брякнул водитель в тот самый момент, когда Джону показалось, что он стал все же чуть ближе и теперь может рассмотреть мать чуть лучше.
Дневные жестокие усилия не прошли даром, и он рассчитывал, что избавился от кандалов обыденного сознания уже навсегда.
Аэропорт Дехрадуна походил скорее на провинциальную автобусную станцию — такой же маленький, обшарпанный и нелепый. В такой час в нем почти не было пассажиров, лишь несколько встречающих долгожданный рейс из столицы. Прибытия самолета оставалось ждать еще около сорока минут, и Джон забился в дальний угол аэропорта и снова погрузился в свою медитацию, пытаясь нагнать-таки ускользающую Джулию. Но ему снова это не удалось: пут больше не было, его ничто не удерживало, но она убегала так быстро, лишь крошечной яркой точкой мигая на горизонте сознания, что Джон готов был рыдать от отчаяния: каждый следующий шаг сопровождался новыми непреодолимыми трудностями. Но скоро должен был прибыть Пол, а завтра будет новый день с новыми установками от Махариши. И Джон обязательно добьется всего, что требуется, в самые кратчайшие сроки. Не будь он Джоном Ленноном.
Когда объявили о прибытии самолета, Джулия была так далеко, что Джон едва различал ее, и о том, чтобы вновь попытаться догнать, уже не шло и речи.
В зал вошли уставшие и сонные Пол с Джейн и Ринго с Морин, вяло помахали Джону, а он бросился обнимать всех и каждого, чувствуя, как радостно бьется сердце, словно он не виделся с ними много лет. Он схватил Пола за локоть и принялся на ухо рассказывать о своих успехах в медитации, а Джейн осуждающе наблюдала, как они шушукаются, и укоризненно качала головой. В шаттл воссоединившаяся парочка вошла последней. Пол чинно уселся рядом с Джейн, а Джон плюхнулся впереди них, развернулся, залез на сиденье прямо с ногами, положил подбородок на спинку и продолжал рассказывать о прогулке к Гангу, о том, каким зазнайкой сделался Джордж, об отвратительной местной пище, от которой у него развилась изжога, об отсутствии алкоголя, об адской жаре и тучах мух и болтал без умолку все четверть часа, что занял у них путь до Ришикеша.
Они были на месте около половины второго ночи, и Джон потащил Пола к себе в бунгало, брякнув Джейн через плечо:
— Ты, наверное, этим не заинтересуешься, поэтому тебе лучше поселиться с Син.
Но его тут же одернул Пол:
— Ты что же, с Син в разные бунгало заселился?
— Ее вся эта медитация мало интересует, поэтому мы решили, что со мной будешь жить ты.
— Хм, — задумчиво протянул Пол. — Но я хотел бы остаться с Джейн. Там еще будут свободные бунгало? — учтиво обратился он к встречающему персоналу.
Джон скрестил было пальцы, но свободное бунгало отчего-то довольно быстро нашлось, что, впрочем, не слишком сильно расстроило Джона: больше всего он волновался, что его могут подселить к Син, а это уж и вовсе никуда не годилось. В конце концов, официально Пол мог жить с Джейн, но не будь Джон Джоном, если не вытащит Пола к себе и не вынудит остаться на ночь хотя бы несколько раз.
Они расстались у дорожек, ведущих к домикам, и Джон снова кинулся обниматься. Пол лишь снисходительно улыбался, но было видно, что он тоже очень рад видеть друга.
На следующее утро оба поднялись с большим трудом, и занятие стало повторением пройденного специально для новоприбывших. Пока Пол в темноте ловил пламя свечи, Джон снова пытался догнать Джулию, и снова тщетно.
Днем Пол с Джейн тоже пожелали посмотреть на Ганг, и Джон поплелся вместе с ними, оставив Син одну — она не переносила адскую вонь с реки. Пол был обходительным и галантным кавалером, а Джон мечтал только о том, чтобы остаться, наконец, с ним наедине и обсудить Махариши, медитацию, посочинять да и просто побыть вместе. Джейн была неглупой барышней и прекрасно почувствовала это стремление, поэтому быстро сморщила носик и убежала подальше от великой реки с ее великим зловонием, а вот Джон с Полом присели на берегу и болтали до самого заката. Пол не увидел ничего особенного в пламени свечи, никто не явился ему, чтобы стать путеводной звездой в глубины его я. Джон же с полным восторгом хвастался своими достижениями, умалчивая о том, что догнать мать ему так пока и не удавалось.
— Не слишком ли ты торопишь события? — засомневался Пол. — Махариши же сказал, что в этом деле спешка не нужна. Можно схлопотать большие проблемы, если попытаться путь длиною в год преодолеть за несколько дней: ты попросту надорвешься.
— Ерунда! Я Джон Леннон или кто? У Джорджа уже все получается, значит, и я смогу.
— Джордж тренируется уже несколько месяцев! Конечно, у него получается!
— Так, Макка, ты что, не веришь в мои силы?!
— Да верю я, — рассмеялся Пол. — Просто переживаю, как бы это для тебя не обернулось нервным срывом и депрессией…
«Если я ее не догоню, то так и будет», — подумал Джон, не решаясь произнести это вслух.
Посочинять в тот день так и не вышло, хотя одна мелодия уже третий день теребила утомленный мозг Джона, и он даже напел ее Полу.
— Хочу посвятить ее матери, — добавил он. — Пока не знаю, что там будет за текст, но звучит она так, словно бы адресована Джулии.
Они еще долго сидели на берегу в полном молчании, и Джон всем существом ощущал присутствие друга рядом. И знал, что теперь у него все должно получиться. Теперь он обязательно догонит Джулию и узнает, что там — за горизонтом, за гранью его мятущегося сознания.
На следующий день Махариши терпеливо объяснял вновь прибывшим технику медитации с закрытыми глазами, посоветовав побольше концентрироваться на дыхании и ни слова не сказав ни про кандалы, ни про необходимость освободиться от них, чтобы идти вперед. Пола это нимало не смутило: казалось, медитация стала для него просто способом расслабиться и отвлечься от шумного Лондона и нескончаемой работы в студии. Он с готовностью выполнял все, что было велено, но и не более того. Огонек свечи так и остался для него просто огоньком, пока Джон продолжал безуспешно гнаться за матерью.
В тот день он показал Полу аккорды будущей песни, которую уже назвал Julia, и Пол одобрил мелодические ходы, даже не пытаясь их корректировать, как он обычно любил делать. Джон и сам гордился этой простенькой, но такой красивой вещью, и уже перед сном снова сел медитировать. На этот раз он уже не бежал, а просто брел в кромешной тьме, замечая, что огонек, хоть и был совсем крошечным, но все же из виду не пропадал, оставляя Джону возможность догнать его. А Джон брел, играл на воображаемой гитаре и напевал:
— Half of what I say is meaningless, but I say it just to reach you, Julia…
И огонек вдруг замер и больше уже не убегал. Джон все шел и шел, придумывая текст песни буквально на ходу, тут же его меняя и отмечая про себя, что крошечная точка постепенно начинает обретать очертания женского силуэта, пока он отчетливо не увидел в нем мать.
— Julia, Julia, morning moon, touch me… Sleeping sand, silent cloud…
— Джон, — вдруг услышал он голос матери, — Джон! — и уже через мгновение он утонул в ее объятиях.
Рыдания вырвались из его груди, он прижимал ее к себе и шептал что-то нервное и безумное, целовал ее лицо, волосы, руки, а она гладила его по голове, шептала, как он вырос, каким красивым и талантливым стал. Джон не заметил, как уснул, так и не закончив медитацию, просто растворившись в ней без остатка.
Просыпаться было почти невозможным: ему словно бы пришлось выныривать из каких-то безумных глубин подсознания. Накануне он даже не заметил, как погрузился туда. А, может, это случилось, пока он догонял мать? Теперь все, сказанное Махариши, казалось ему детским лепетом: все эти свечи, концентрация на дыхании… Он видел мать, говорил с ней, обнимал ее. Какого черта ему еще нужно от этой медитации?
И Махариши словно бы почувствовал, как один из его учеников уже близок к тому, чтобы переступить грань дозволенного.
— Прошу вас помнить об одном: концентрация на выбранном вами объекте должна быть временной. Вы не должны цепляться за него, а потом вам следует непременно отпустить его. Даже если вам этого не хочется. Но в этом и суть медитации — отрешиться от всего, отпустить всё и всех, следовать только за дыханием, чтобы достичь границ сознания и не потревожить внутренних демонов. Они не должны знать, что вы рядом, иначе вам придется худо.
То же самое ему повторил и Пол, когда Джон с улыбкой на лице поведал ему, каких успехов достиг накануне. Он привлек к дискуссии и Джорджа, и вот тот уже не на шутку перепугался прыткости Леннона.
— Ни в коем случае не ходи туда, куда она тебя тащит! Она нужна тебе лишь для концентрации, чтобы отрешиться от внешних объектов и шумов, а ты вместо внешнего ада поперся в свой внутренний ад. Ты хоть понимаешь, чем это для тебя может закончиться?
— Парни, ну вы чего? — развел руками Джон. — Уж ЛСД не смогло нас сломить, а тут какая-то паршивая медитация…
— Послушай меня, Джонни, — толкнул его Джордж пальцем в грудь, — ты работаешь с глубинными слоями психики. Тут не каждый психоаналитик за такое возьмется. А ты, чертов придурок, и тем более не справишься. Поэтому делай как тебе говорят. Отпусти свою Джулию. Только один ты сможешь выйти за границы разума. А она тебя утащит на самое дно, слышишь?
— Слышу, — покорно проворчал Джон.
На следующий день Махариши начал с того, что резко запретил им концентрироваться на объектах
— Выбросьте из головы пламя свечи и все, что последовало за ним. Они свою роль сыграли — раскрыли ваше сознание, расслабили вас, позволили заглянуть вглубь себя. Но дальнейшему продвижению они будут препятствовать, поэтому необходимо запомнить те ощущения, что возникали у вас при наблюдении за пламенем свечи, а потом выкинуть из этой череды само пламя. Концентрироваться только на ощущениях, воспроизводить их у себя, не представляя ничего в уме, оставляя ум свободным и расслабленным. Пусть мысли как прежде текут — не задерживайтесь на них, и они уйдут. Просто дышите, сосредоточьтесь на процессе — изучите, как двигаются ваши мышцы при вдохе, как раскрывается грудная клетка, поднимается живот, как шумит выдыхаемый воздух. Дышите попеременно — вдыхая носом, выдыхая ртом и наоборот. И после нескольких дней таких тренировок пламя свечи уйдет из вашего сознания, и вы сможете задерживаться в глубинах собственного я без концентрации на объекте. Он был нашим костылем, но ходить мы должны учиться без посторонней помощи. Итак пробуем — дышим, шумно вдыхая и еще более шумно выдыхая, думая о дыхании, об эластичных мышцах, впуская себя вглубь собственного я…
Хлопок сухих ладошек, и Джон закрывает глаза, полностью игнорируя сказанное Махариши. Чисто по инерции он, разумеется, начинает дышать, чтобы не привлекать внимание. Вдох, выдох, вдох, выдох, но там, внутри черепной коробки, снова оживает Джулия, снова обнимает его, улыбается, гладит по волосам, берет за руку и ведет куда-то за собой. И Джон, возможно, и хотел бы воспротивиться ей — голоса Пола, Джорджа и даже Махариши все еще звучат у него в ушах, отпечатываясь в подсознании липким страхом, но присутствие матери развеивает все его опасения.
— Мама… — шепчет он, — мне нельзя с тобой. Говорят, я слечу с катушек, если пойду за тобой, а не буду пытаться сделать все это один. Я должен попробовать медитировать один.
— Маленький мой мальчик… ты и так всю жизнь был один, без меня. Разве тебе мало того длинного беспросветного одиночества? Я так виновата перед тобой. Я не могу простить себе этого, так позволь же мне искупить былой эгоизм. Я хотела бы проводить с тобой как можно больше времени, пока это возможно. Пока все это не наскучило тебе…
— Мне это никогда не наскучит! — с жаром выпаливает Джон. — Просто… тогда я не смогу в полной мере понять самого себя, познакомиться со своим глубинным я, узнать, чего оно хочет, и помочь ему достичь этого. Не смогу расслабиться и обрести счастье.
— А ты несчастен, сынок?
— Не знаю, мам. У меня есть слава, деньги, друзья, сын… Меня радует мое творчество, и вроде бы желать больше нечего, но… все равно подспудно что-то сидит во мне эдакое, что мешает до конца постичь самого себя, впитать себя без остатка и потом подарить миру, чтобы мир знал, каково это — быть Джоном Ленноном. Этого сейчас не знает никто. Даже Пол…
— Даже? — вскинула бровь Джулия.
— Ближе него у меня сейчас никого нет, — пожимает Джон плечами. — Мне и с Джулсом тяжеловато общаться. Я люблю его, но между нами словно бы какой-то барьер, который у меня никак не выходит преодолеть. А с Полом… мы будто единый организм. Но и он частенько не понимает меня. Так чего же ждать понимания от других, когда я сам в себе теряюсь…
— А ты правда хочешь узнать все о себе и достичь абсолютного счастья? Или это мантра, вдолбленная тебе в голову этим бедовым гуру? — Джулия выглядела несколько обеспокоенной.
— Хочу, — твердо произнес Джон. — Для этого я здесь. У меня есть в жизни все, чего только душа пожелает, но при этом присутствует ощущение некоей недосказанности. Джордж говорит, что это нехватка бога в жизни, потребность в некоем мистическом опыте. Вот я и хочу получить этот опыт, чтобы ощутить себя, наконец, полноценной гармоничной личностью. Ты поможешь мне в этом? Махариши сказал…
— К черту твоего Махариши. Кто он тебе, Джон? И кто тебе я?
Вопрос был решен так просто и так быстро, что в тот день Джон больше не стал рассказывать никому из ребят о разговоре с матерью. Даже с Полом не поделился, поскольку знал, чем это обернется — новыми спорами и сомнениями. Мама давно умерла, да и она его еще при жизни бросила, а Пол вот он — здесь, всегда с ним, не бросает, рядом, на него можно рассчитывать. Джон боялся, что не устоит и снова послушает Пола, а не Джулию. Именно поэтому Пол узнал только то, что Джон заранее придумал ему озвучить — он сделал все так, как велел Махариши. Он следил за дыханием и отключился от Джулии, и его настиг блаженный покой. В тот же день он дописал новую песню, но показывать Полу пока не стал, и сам не вполне понимая, почему. Хотел для начала сыграть ее Джулии, а уж потом…
Махариши дал им отдых на несколько дней, позволяя самим делать первые робкие шаги навстречу себе настоящим. И получалось это, пожалуй, только у Джорджа — он каждое утро неизменно приходил к гуру за советом, и с каждым новым днем облик его становился все умиротвореннее. Пол с Ринго совершенно искренне пытались медитировать, но их попытки всегда заканчивались одинаково: первый брался за гитару и погружался в бесконечное полотно мелодий, лившихся из-под его пальцев, а второй отправлялся дегустировать местные блюда и забывал обо всем на свете. Джон же почти все время проводил в одиночестве, не решаясь делиться своими впечатлениями даже с Полом. Он запирался в бунгало, делая вид, будто подолгу спит, занавешивал шторы, поскольку дневной свет все еще отвлекал его, закрывал глаза и вновь и вновь бежал навстречу матери. С каждой новой встречей она уводила его за собой все дальше — ласково обнимая, нежно гладя по голове, умоляя простить ее за то, что когда-то бросила его на Мими… Где-то в глубине души Джон осознавал, что все это игры его травмированной души, что Джулия давно умерла, и никакого загробного мира не существует, что он сам себе придумывает ее образ, чтобы хоть так вернуть мать, но она выглядела столь реалистично и появилась только с приходом в его жизнь Махариши, а, значит, ему удалось высвободить в себе что-то особенное. Что-то, что обязательно поможет ему в дальнейшем — и в творчестве, и… во всем остальном.
Постепенно окружающая их с Джулией темнота начинала растворяться, и вот вокруг царил уже сначала серый полумрак, а затем его словно бы заполонили всполохи восхода, и все вокруг залито было золотисто-розовым, а Джон ощущал неизбывное счастье, сжимая ладонь матери и ощущая, будто грудь его готова разорваться. Ему все время казалось, что он не переживет снизошедшего на него восторга, что голова его взорвется от переизбытка эмоций, а Джулия все вела и вела его вперед.
— Куда мы идем? — однажды все же спросил у нее Джон.
— Ты же хотел все узнать о себе, сынок. Я веду себя самым коротким путем. Ваш гуру учит, что на это должен уйти не один месяц, но разве я не знаю своего сына? Ты нетерпелив и хочешь получить все и сразу. Поэтому я здесь, чтобы помочь тебе. Ты уже значительно опередил Джорджа, хотя тот начал гораздо раньше тебя. Еще несколько дней, и мы будем у цели. Ты готов?
— А мне нужно как-то готовиться к этому? — насторожился Джон.
— Чаще будь один, так погружение в собственные глубины не покажется тебе слишком резким и болезненным.
Активнее всего приходилось отталкивать Син и Ринго: Джордж занимался исключительно собой, Пол видел, что Джону не до них, и не навязывался, и сам предпочитая общество гитары, а вот Ринго было скучно, и он постоянно звал Джона прогуляться. А Син попросту желала проводить с мужем чуть больше времени, разве не для этого она поехала за ним в Индию? Джону стоило немалого труда отбрехиваться от тех, кто в другое время доставлял ему столько радости. Даже сеансы Махариши он посещал уже исключительно для галочки, не слушая, о чем там вещает старикашка.
— Завтра, — пообещала Джулия еще через неделю. — Это случится завтра.
Джон плохо спал в ту ночь, и на утренней медитации в ашраме постоянно клевал носом и лишь делал вид, что медитирует — по-настоящему он собирался погружаться в себя только в своем бунгало. На этот раз, закончив лекцию, Махариши остался сидеть, наблюдая, как расходятся его гости, а потом окрикнул Джона, попросив его задержаться на минуту. Джон пожал плечами, подошел, плюхнулся рядом с гуру и заразительно зевнул. Тот улыбнулся и положил свою сухую ладошку ему на плечо:
— Я знаю, чем ты занимаешься, Джон. И хотел бы тебя предостеречь. Это может плохо кончиться. И я, увы, ничем не смогу тебе помочь.
Джон нахмурился и отвел взгляд, не зная, что бы такое соврать.
— Могу лишь подсказать, как выбраться из тех глубин, где тебе не захочется находиться, — продолжал Махариши. — Остальных я буду обучать мантрам только через неделю, а тебе дам твою уже сейчас, поскольку вижу, что ты уже готов. Ты слишком много времени проводишь за медитацией, это истощит тебя, а потому… тебе уже сейчас нужна мантра, которая позволит удержаться на нужном уровне подсознания и не свалиться в психический ад, который есть здесь у каждого из нас, — и он постучал тонким пальчиком по виску. — Суть моего учения заключается в том, что достичь своего истинного я можно, лишь сосредоточившись на индивидуальной мантре, которая выдается тебе гуру, когда твоя душа полностью открыта для него. Я внимательно наблюдал за вами все эти дни и подобрал сочетание звуков для каждого. Вы такие разные, но все же вы едины и не можете существовать друг без друга, а потому и мантры ваши, хоть и различны, но все же произнесенные вместе будут символизировать дух вашего творчества, ваших отношений. Итак, твоя мантра, Джон — love. Всего три звука, которые ты можешь произносить как тебе удобно, главное условие — целиком сосредоточиться только на них так, чтобы все твое сознание перетекло в эти звуки и скользило вслед за ними за пределы житейских невзгод. Я знаю, ты проводишь смелые эксперименты с глубинами подсознания, но эта мантра позволит тебе удержаться на плаву. Хорошенько потренируйся с ней, прежде чем решишься нырять. И удачи тебе. Я буду молиться за тебя, — Махариши наклонился и прижался прохладной щекой к разгоряченному лицу Джона.
— Love, love, love… — бормотал Джон по пути в бунгало, — love, love, love…
Махариши словно бы нарочно выписал ему мантру, произнося которую, Джон погружался в мелодию написанной им All you need is love, а вслед за мелодией — проваливался и в воспоминания о том, как та была написана, как блестели тогда глаза Пола, когда он настраивал бас и подправлял парочку тактов. Love, love, love… Джулия выветрилась из головы в одночасье, как будто бы Махариши именно этого и добивался. Джон чертыхнулся, хлопнул дверью бунгало и рухнул на кровать вниз лицом. Love, love, love… сознание текло свободно и беспрепятственно вслед за короткой емкой мантрой, которую Джон произносил одними лишь губами. Love, love, love… Черт побери! Он не за этим сейчас уединился! Возьми себя в руки, наконец.
Джон поднялся, занавесил окна, уселся у кровати, сложив ноги по-турецки и закрыл глаза, складывая пальцы в привычный жест. На этот раз Джулия возникла не сразу, он даже успел начать беспокоиться, а появится ли она вообще, или чудодейственная мантра навсегда преградила ей путь к сознанию Джона. Но спустя несколько минут тишины и безмыслия рыжая шевелюра матери все-таки возникла из ниоткуда, а вокруг снова заиграли золотисто-розовые всполохи.
— Кажется, тебя обучили чему-то новенькому, — улыбнулась Джулия, вновь обнимая сына.
— Да, Махариши подарил мне личную мантру, — но тут палец матери опустился на его губы.
— Ни слова больше и идем. Нам осталось совсем немного, а мантры оставь для послеобеденной релаксации. Только для этого они и нужны, — она хохотнула, тряхнула рыжими кудрями и рванула вперед, Джон едва поспевал за ней.
Вокруг ничего не менялось, они по-прежнему утопали в красочном восходе, и Джону начало казаться, что конца их пути не видно. Они все шли и шли, а на языке у него вертелась мантра, и он едва ли не силой заставлял себя не думать о ней, а смотреть вперед и предвкушать то, ради чего он здесь. Спустя, наверное, час впереди и вправду что-то замаячило, и вскоре Джон уже мог рассмотреть повисшую в пустоте дверь. Она показалась ему слишком необычной, но именно такую дверь Джон бы открыл без страха и лишних сомнений: это был кусок дерева ярких, почти кислотных расцветок, и Джон невольно вспомнил свой лимузин, расписанный под влиянием ЛСД-трипов. Здесь было что-то похожее, но только еще более безумное: по полотну двери бежали забавные уродцы, путавшиеся ногами в буйной растительности, перемежавшейся с дикими узорами, словно бы вдохновленными инопланетным разумом. Джон, не задумываясь, ухватился за прозрачную ручку и, отодвинув Джулию в сторону, смело шагнул вперед.
— Я с тобой, — тихо прошептала мать откуда-то сзади, но Джон уже не слышал ее. Он стоял, разинув рот, не понимая, как такое в принципе возможно.
Вокруг царила ночь, но в окнах домов, которые вдруг откуда-то возникли здесь, все еще местами горел свет. Иногда даже красный. Джон едва держался на ногах, ощущая жестокую тошноту от выпитого. Он сделал несколько шагов в сторону, привалился к стене ближайшего дома и наклонился, стараясь дышать глубже. Где он, черт побери? И почему его так тошнит? Кто-то подошел к нему сзади, дружелюбно похлопал по плечу и произнес:
— Ну ты как? На, глотни воды, быстрее вырвет и полегчает, — и прямо перед его лицом возникла бутылка, зажатая в чьих-то сильных пальцах.
Джон развернулся, окинул затуманенным взглядом фигуру, стоявшую рядом с ним, но тут же в ужасе отшатнулся: это был Стю Саттклифф собственной персоной.
— Стю? — пробормотал он. — Ты?!
— А то кто же, — усмехнулся тот. — Ты ожидал увидеть кого-то другого? Пола что ли? — улыбка тут же сползла с его лица, сменившись гримасой неприязни. — Пол твой подцепил очередную девочку и уединился с ней, так что…
— Давай сюда свою воду, — Джон выхватил бутылку из ледяных пальцев Стю и в несколько глотков опорожнил ее.
— Ну а ты предпочел нажраться и зачем-то потащил меня сюда. Ты хотел о чем-то поговорить. Я весь внимание, — на лице Стю читалось, что он уже не ждет ни сюрпризов, ни откровений, просто хочет поскорее убраться отсюда и вернуться в их каморку.
— Ни черта не помню, — прохрипел Джон, отбрасывая в сторону пустую бутылку. — У меня что-то с головой. Еще минут пять назад я… да как я здесь вообще оказался?! Я же в Индии был! — он принялся метаться из стороны в сторону, хватаясь за разрывавшуюся от боли голову.
Он в Гамбурге, черт побери! Стю снова жив! Но… как?! Он развернулся, схватил друга за плечи и как следует встряхнул.
— Стю, это ведь ты, да? Мне же не грезится все это, а? Ты настоящий? Живой?
— Джон, ты точно перебрал. Пойдем назад, Пол наверняка уже закончил. Тебе надо поспать. Мы уже сутки на ногах.
Но тот не слушал его, лишь толкнул ладонью к стене, прижался к нему грудью, сильнее впиваясь пальцами в плечи, приблизил губы к его уху и отчетливо прошептал:
— Стю, ты никуда больше не денешься от меня. Я больше не позволю тебе умереть. Ты останешься со мной, и тогда… все будет иначе, клянусь!
— Ты с ума сошел? — глаза Стюарта округлились, он попытался выбраться из цепких объятий Джона, но это мало кому удавалось, и тем более не тщедушному Стю.
— Ты… я давно хотел сказать тебе… — Джон опустил голову, с трудом соображая, что он собирается сейчас поведать своему лучшему другу. Лучшему? Другу? Черт с ним, пусть даже так.
Мозг разрывало на части от пульсирующей боли, а в груди билось всего одно странное желание — оставаться и дальше вот так, прижимать Стю к стене, дышать ему в лицо и никуда не отпускать, а потом… потом… Джон резко дернулся вперед и прижался губами к вытянутым в нитку губам Стюарта. В голове тут же взорвалась галактика, Джон затрясся с ног до головы, перед глазами замелькал образ Пола в постели с той шлюхой… Стю не шелохнулся, и на мгновение Джону даже показалось, что тот ответил ему на поцелуй, но это была лишь усмешка.
— Джон, — тихо, но твердо произнес Стю, отстраняясь, — ты хочешь совсем не этого. Не лги себе хотя бы здесь и сейчас. Это не то место, где стоит давать волю фантазии.
— Стю? — изумленно уставился на него Джон.
— Мы идем домой, — он схватил Джона за руку и поволок за собой назад в квартал красных фонарей, где в их грязной вонючей каморке Пол продолжал кувыркаться с очередной фанаткой, а Джордж зажимал уши на соседнем матрасе, пытаясь придумать аккорды к своей первой, так пока и не написанной песне.
— Нет, — замотал головой Джон. — Нет!
— Хватит прятаться! — крикнул Стю. — Ты пришел сюда именно за этим, прекращай бежать от правды! Посмотри ей в глаза хотя бы сейчас! — и силой втолкнул Джона в обшарпанное здание.
За ближайшей же дверью слышались громкие девичьи стоны, перемежающиеся гитарными переборами.
— Иди туда! Только так ты победишь своих внутренних демонов!
Джон робко вошел и замер на пороге, увидев то, что и ожидал: на матрасе у дальней стены виднелись две копошащиеся фигуры. Они занимались любовью, не стыдясь ничего и никого. Джон видел, как обнаженное тело Пола ритмично двигалось, как пятки барышни бились об его плечи, с каким смущением косился в их сторону молчаливый Джордж, пытавшийся спрятаться за гитару.
— Ну же. Пойди и скажи ему. Сделай это сейчас! Не откладывай на семь чертовых лет! — пихнул его сзади Стю.
В ту минуту Пол показался ему дивно прекрасным и недостижимым в своей красоте и совершенстве. Он горько усмехнулся, сделал несколько шагов к матрасу и уставился на девушку, которую так страстно сейчас обнимал его лучший друг. Лучший? Друг? Она была совершенно невзрачной — наверное, в тот момент Полу вообще было все равно, кого тащить в койку, гормоны играли слишком бурно.
— Ну же! — крикнул сзади Стю, и в голосе его Джону отчего-то почудились интонации Джулии.
Он вздрогнул, обернулся, но так и не смог рассмотреть, кто из них двоих стоял на пороге — фигура скрылась в тени. Он снова посмотрел на обнаженную спину Пола, его стройные ноги, изящные ладони, лежавшие на девичьих грудях, и заскрипел зубами от злости и бессилия. А затем схватил валявшееся тут же платье девушки и резким движением разорвал его надвое. Ткань печально треснула, девушка охнула и замерла. Пол тоже остановился и поднял голову. А Джон тем временем достал из кармана штанов нож и принялся яростно кромсать обрывки платья, затем швырнул их на пол и топтал ногами. Пол вскочил, оттолкнул Джона в сторону, буквально навис над ним — обнаженный и прекрасный. И Джон замер, вспоминая, что все это уже однажды случалось с ними. И у него опять не хватило силы духа что-то изменить.
— Джон, ты чего? — взволнованно потряс его Пол, сзади визжала девчонка, сгребая в охапку все, что осталось от ее одежды.
Джон зажмурился и помотал головой.
— Дурак, — послышалось откуда-то слева, и тяжелая ладонь Стю снова легла ему на плечо. — Трус!
Джон осторожно открыл глаза: Пол все еще стоял перед ним, но его словно бы поставили на паузу, как и всех остальных в этой комнате — девушку, Джорджа, стоявшего на пороге Пита Беста. Будто они были куклами, искусно выполненными манекенами, а не живыми людьми. Живыми же в каморке оставались только Джон и Стю. Стю с хитрой ухмылкой Джулии в уставших глазах.
— Джон, для чего ты пришел сюда? — гремели их голоса у него в ушах.
— Я хотел познакомиться с истинным собой.
— Ну и что ты узнал о себе за это время?
— Мне чертовски не хватает матери, — заикаясь, произнес Джон. — Но это никакое не открытие. Я всегда это знал!
— Поэтому не надо тратить время на то, чтобы продолжать лгать себе. Не для этого ты пришел сюда. Не для этого обманул Махариши.
— Love, love, love… — тихонько запел Джон, чувствуя, как начинает трястись от страха.
— Мантра на этом уровне тебе уже не поможет, — покачал головой Стю. — Ты уже рухнул на самое дно своего персонального ада, так осмелься во всем признаться, наконец!
— В чем?! — завопил Джон, зажмуриваясь и зажимая уши. — В ЧЕМ?!
Стю схватил его за локоть и куда-то потащил, потом с силой оторвал его ладони от ушей.
— Открой глаза, — твердо произнес он. — Открой их.
Джон шумно выдохнул, поднял лицо и медленно размежил веки. Он стоял напротив зеркала, впрочем, отражались в нем совсем не они со Стю. Точнее… Джон там был, но не нынешний, не юный мальчик в кожаном костюме посреди гамбургского квартала красных фонарей, а тот, периода Индии — в свободном белом хлопковом костюме, и рядом с ним Пол — расслабленный, веселый, беззаботный, лениво перебирающий струны неизменной гитары… В следующее мгновение глаза Джона, стоявшего в грязной каморке по эту сторону зеркала, округлились от ужаса, потому что тот зеркальный Джон смело подошел к сидевшему на берегу Ганга Полу, опустился рядом с ним и порывисто поцеловал его, отбрасывая в сторону мешавшую гитару. Вслед за тем изображение в зеркале померкло, потускнело, и Джон снова увидел свою мрачную помятую физиономию
— Ну? — осторожно толкнул его в плечо Стю.
— Что ну? — буркнул Джон.
— Ты ведь за этим сюда пришел, да? Ты ведь это хотел узнать?
— Нет! — заорал Джон. — Нет! Нет! НЕЕЕЕЕТ! Love, love, love… — он вопил и махал руками, потом переходил на шепот, повторяя мантру Махариши, а вслед за тем почувствовал вдруг, как кто-то трясет его за плечо.
— Джон? — тихий голос раздался прямо над его ухом. — Джон!
Он открыл глаза и в первые несколько секунд не понял, где находится. Над ним нависло обеспокоенное лицо Пола, спина затекла, колени ныли от перенапряжения. И лишь спустя пару минут он узнал свою комнату в бунгало. И даже сквозь занавешенные шторы было видно, что на Ришикеш уже давно упала ночь.
Сердце Джона билось отчаянно и воспаленно, перед глазами все еще стояла сцена секса Пола с местной шлюхой и… тот поцелуй в зеркале. Он повернулся к другу, вцепился в его плечи и, пробормотав: «Прости», сам едва понимая, что делает, повторил тот иллюзорный зеркальный поцелуй в реальности.
Пол не замер, не вытянулся в нитку, не отстранился, не оттолкнул Джона, но заботливо погладил его по спине, потом по волосам.
— Ты медитировал чертову уйму времени. Я начал волноваться. Да и Махариши велел проверить, как ты тут. Все в порядке?
— Пол, я… — начал было Джон, но Пол явно и изо всех сил делал вид, будто ничего особенного не произошло.
— Тебе надо поесть. Пойдем к нам с Джейн, у тебя тут шаром покати, я уже проверил.
Он помог Джону подняться, похлопал его по плечу, растер ему затекшие ноги и взял под руку, ведя к выходу, а все внутри Джона орало: «Черт, черт, ЧЕРТ!» И внутренний Стю заливисто хохотал и орал из черепной коробки:
— Ты добился чего так жаждал все эти годы! Наслаждайся! Разве не этого тебе так страстно хотелось? Разве обо мне ты мечтал, когда пытался затащить меня в постель и так бесстыдно лапал тогда в грязной подворотне? Джон, скажи, ведь правда приятнее лжи, не так ведь? Правда лучше самообмана, да? Ты предпочел знать правду, а не тонуть в иллюзиях дружбы и соавторства. Теперь у тебя нет пути назад. Ты должен пройти его до конца.
А Джулия молчала, ей было нечего добавить. Наверное, потому, что ни ее, ни Стю на самом деле не существовало — по крайней мере, в тот момент, в марте 1968 г. Был только Джон, его страхи, его демоны и его правда, которую он решился, наконец, открыть самому себе.