От помощи ЗАМовцев, что встретились им на Мачу Пикчу, решено было отказаться: те не успевали добраться до Рио к назначенному сроку и просили сдвинуть поездку еще на пару недель. Тогда-то дядя Валя и нашел безотказного Алваро, благодаря которому им даже не пришлось останавливаться у распредцентра и выбирать себе снаряжение — всем необходимым предприимчивый туземец успел запастись за те несколько дней, что ждал их у берега, одновременно поправляя лодку. Вся та одежда, что верой и правдой служила им в Северной и Центральной Америке, на Амазонке оказалась ни на что не годной. Алваро накупил свободных и быстро сохнущих хлопковых брюк и рубашек, плотных панам, непромокаемых ботинок и резиновых сапог. О вакцинах заранее побеспокоился дядя Валя.
Отплыли они рано утром, едва только первый москит надсадно зажужжал над ухом у Кати. На древнюю посудину был установлен на удивление бесшумный мотор — одна из последних моделей — и ребята едва успели мысленно попрощаться с осиротевшим трейлером, как тот уже скрылся из виду, а лодка нырнула под сень густой зелени. Еще лет пятьдесят назад на здешнем берегу царило шумное оживление, на противоположном берегу даже виднелись небоскребы, полностью ломая стереотип о диких непроходимых джунглях Амазонки. Справедливости ради, таковыми они были лишь на суше — если ту влажную болотистую местность в принципе можно было окрестить сушей — и спустя минуту после отплытия Алваро кивнул в сторону кормы, где лежали три мачете. Катя нахмурилась, не понимая, зачем им оружие.
— Племя ЗАМа живет в пяти километрах от берега реки — одного из самых узких ее притоков, нам еще придется постараться, чтобы протиснуться между корней и не застрять там на веки вечные, — ухмыльнулся проводник. — Без мачете нам туда не пробиться.
— В тропиках все растет со страшной скоростью, — уточнил дядя Валя. — Сегодня ты прорубил тропку, а через пару недель ее уже не найти. Как сказал бы сейчас Джон: «Это сельва, детка».
При упоминании имени Джона Пол слегка нахмурился, но в остальном и виду не подал, хотя за последние несколько дней ему пришлось наблюдать множество собственных карикатур его авторства. Все они изображали их с Катей — то в лодке, то по-обезьяньи карабкающимися по деревьям, а то и вовсе брачующимися. Каждый из рисунков был подписан «Джон_и_Йоко», но вряд ли Йоко столь сильно волновала как личность Пола, так и их с Катей взаимоотношения, сколь бы далеки они ни были от романтических. После вынесенного художникам предупреждения известной грани они более не переступали, и один только Пол понимал, что Джон хотел ему сказать этими карикатурами, даже для Кати большая их часть оставалась загадкой.
За прошедшие годы небоскребы хоть и остались на своих местах, но успели утонуть в чудовищно разросшейся сельве, которой более не мешала человеческая воля, давно покинувшая эти берега. Джунгли, давно рвавшиеся на свободу, тут же отвоевали назад все, что человек пытался себе присвоить, и Катя ни секунды не сомневалась, что лодка их скользит среди самых настоящих дебрей Амазонки — диких и неизведанных.
Она опустилась на пол, просунула ноги под перила, опуская их на край борта, и хотела было совсем свесить их в воду, когда сперва Алваро, а в следующую секунду и отчего-то зазевавшийся дядя Валя грубо одернули ее, велев в воду не соваться:
— Тут кто только не живет! И не говори мне, что ты ничего не слышала про крокодилов и пираний! Не говоря уже о кандиру и прочей гадости. Да тут воды меньше, чем всей этой живности, которая только и мечтает откусить от тебя приличный шмат.
— Ни умываться, ни пить отсюда нельзя, — вторил Алваро. — Пока я запасся водой в распредцентре, а дальше нам либо придется вызывать дронов, либо пить воду из деревьев. Но река — ни в коем случае! — и он отчаянно затряс головой.
С борта лодки воды Амазонки казались на удивление чистыми и прозрачными, но таили тем больше опасностей. Промышленные сливы сюда прекратились с наступлением новой эры, и река постепенно обрела прежний здоровый вид, а фауна в ней восстановилась и с радостью готова была мстить за годы забвения. Да и звуки вырубки, в свое время поставившей под угрозу содержание кислорода на всей планете, уже давно не нарушали первобытную тишину этих мест: та земля, что когда-то очищалась от лесов под посевы кокаина и пастбища, была вновь засажена, и теперь даже снимки из космоса не выдавали тех прогалин, где деревья жгли на уголь, оголяя все больше территории, уничтожая не только растения и животных, но и дикие племена, лишенные своего исконного места обитания, вынужденные переселяться и неизбежно гибнущие при этом в том числе и от вирусов, принесенных им белым человеком.
Лодка бесшумно скользила по широкой водной глади. Справа и слева прямо из воды возвышались массивные деревья, похожие на невиданных размеров папоротники. Кроны их почти смыкались друг с другом, свисая над поверхностью реки и образуя кружевной зеленый коридор, сквозь который все же прорывались обжигающие лучи тропического солнца.
Несколько раз движение замедлялось: в последние годы когда-то широкая судоходная река сильно заросла. Ее периодически чистили, но она быстро восстанавливала прежний облик без активного вмешательства человека, а ИИ следил лишь за сохранением и поддержанием прежнего разнообразия флоры и фауны.
Катя подвинула свой гамак чуть ближе к борту, забралась в него прямо в обуви и принялась фотографировать каждое дерево, тут же ища его описание в мировой сети. Одна из ветвей показалась ей особенно интересной. Она попалась ей на глаза в одном из самых узких мест реки, где Алваро громко чертыхался, выруливая из зарослей. Катя соскользнула из гамака на пол, высунулась из-под крыши и принялась со всех ракурсов фотографировать гладкую толстую ветку, покрытую странными черно-желтыми пятнами. Пол замер, наблюдая за ней, а дядя Валя тихонько подхихикивал. Дивно красивая ветка вдруг дернулась и медленно двинулась прямо к Катиному лицу, подергивая откуда-то возникшим тоненьким прутиком. Мгновение спустя Катя громко завизжала, напугав и пытавшегося сосредоточиться на руле Алваро и несчастную мирно спавшую анаконду.
— Прекрати орать! — заворчал дядя Валя. — Всю фауну нам тут распугаешь. Мало ее природа копила еще с Ледникового периода. Тут настоящий оазис был едва ли не с первых лет существования планеты. Ни один климатический кризис Амазонку не затронул, льдов тут никогда не было, потому и видовое разнообразие столь богато. А тебя какая-то скромная анаконда напугала. Не лезь к ней, и она тебя не тронет. Видишь? Она сыта. Как раз кого-то недавно заглотила и теперь переваривает.
Катя в ужасе подвинула гамак назад ближе к середине палубы.
— Мы же занавесим открытые стороны лодки на ночь? — обратилась она к Алваро, осознав вдруг, что ни трюма, ни подобия кают здесь не было, и спать придется прямо в этих самых гамаках или на полу, фактически предоставляя себя в полное распоряжение анакондам, паукам, ягуарам и прочей живности.
Алваро лишь помотал головой, даже не обернувшись.
— Ну, во-первых, — тут же вмешался вездесущий дядя Валя, — у вас есть я. Фауна здесь находится под полным контролем ИИ, ни один таракан не заползет на палубу без моего ведома.
— Я всегда знала, что на тебя можно положиться, старая толстая негритянка, — буркнула Катя, ничуть не удовлетворенная его ответом.
— Во-вторых, фауна тут в принципе под контролем, вне зависимости от наличия или отсутствия туристов. Ты же понимаешь, что ИИ 10.0 стремится привести все отношения между биологическими видами к полной гармонии? С млекопитающими это уже получилось, поэтому ягуаров тебе страшиться нечего. Да, у них остался старый и вполне успешный навык имитировать звуки, издаваемые потенциальной жертвой, гипнотизируя ее таким образом, но и только. Загипнотизированная обезьяна остается живой и невредимой. Пока хищникам позволяют так развлекаться, но живых жертв им уже сейчас по большей части заменяют анимадроиды. Ты же сама их наблюдала, чего делаешь такие круглые глаза? С рептилиями, земноводными, рыбами и насекомыми дела обстоят сложнее.
— Что, даже ЗАМ не справляется? — усмехнулась Катя, впервые заводя речь о прочитанном в записях Меркулова. — А вот теперь ты не делай круглые глаза. Ты же прекрасно знаешь, чья я… кхм… дочь. И какие именно записи изучала в последнее время. Я поняла, как наш мир стал таким, каким стал. Да здравствуют всемогущие зеркала ЗАМы! Мы ведь именно так в свое время выключились из конкурентной борьбы за место под солнцем в джунглях и стали теми милыми ангелами, что сейчас населяют нашу утопичную планету?
— Ты говоришь так, словно это положение тебя не устраивает, — Пол оторвался от очередного эскиза. — И, кстати, что еще за ЗАМ? Разве не ИИ сделал из нас тех, кем мы являемся теперь?
— Да-да-да, нам бесконечно везде преподают одно и то же: настоящими людьми нас сформировала новая экономическая система, внедренная Меркуловым и Казарцевым. Капитализм схлопнулся, наступила эра коммунизма, ставшая возможной благодаря ИИ. Вот только все это полуправда. И это еще мягко сказано. ИИ дал коммунизму хороший шанс устоять, это факт. Но если бы не ЗАМ, люди продолжали бы грызться, стремиться к золотым унитазам и прочим предметам роскоши. А вот мы отчего-то едва ли не по щелчку пальцев стали вдруг интересоваться наукой и творчеством. Преступления сошли на нет. Да все наше сознание встало вдруг с головы на ноги! И искусственный интеллект тут совершенно ни при чем. Меркулов вошел в учебники по истории не потому, что смог установить на планете коммунизм — это бы не удалось никому, если бы население планеты было против. А оно с радостным гиканьем встретило эти перемены. Потому что к тому моменту изменилось само изнутри. И записи, которые остались в трейлере, пошагово рассказывают о том, как это случилось.
— Хм, — заинтересованно выдавил Пол.
— Ох, — выдохнул дядя Валя, принимая на экране облик старой толстой негритянки, печально качающей головой.
— На самом деле я не шибко сильна в квантовой физике, — тут же дала заднюю Катя. — Может, за подробностями обратимся к дяде Вале?..
— Могу разъяснить и я, — тишину зеленого речного коридора прорезал хриплый голос Казарцева. — Думаю, это было бы более справедливо.
— Да-да, — тут же поправилась Катя. — Простите, что с самого начала не пригласили к этому разговору вас.
— Меркулов, будучи ведущим мировым специалистом в области квантовой физики, изобрел прибор, принцип действия которого был основан на туннельном эффекте. Если выражаться более понятным языком, то суть этого эффекта заключается в том, что частица без видимых причин вдруг начинает преодолевать препятствия, на преодоление которых у нее недостаточно энергии. Объяснение нашлось в корпускулярно-волновом дуализме — теории, которая гласит, что каждая частица несет в себе также свойства и волны. И вот эти самые волновые свойства и позволяют ей преодолевать непреодолимые, казалось бы, барьеры. Прибор, названный по инициалам его создателя — Захар Александрович Меркулов — то есть ЗАМ — ставил этот туннельный эффект под полный контроль, поскольку в целом это явление носило всегда весьма хаотичный характер, предсказать его было невозможно. На квантовом уровне прибор воздействовал на человеческую ДНК, выводя ее из состояния равновесия, разрушая в ее информационном коде тягу к конкурентной борьбе за выживание, к размножению с целью занятия территории и продолжению рода, к удовлетворению базовых потребностей любой ценой. На выходе после буквально нескольких минут воздействия прибора получался тот самый человек, о котором в прежние времена мечтали лучшие умы планеты. Поначалу Меркулов не хотел наводить лишнего шороху со своим изобретением: вряд ли бы денежные мешки, которые нужны ему были для серийного выпуска ЗАМов, так просто согласились бы раскошелиться на прибор, призванный выбить из-под них кресла. Поэтому ЗАМ позиционировался как устройство, позволяющее повысить общий культурный уровень людей, сделать их более нравственными путем выявления степени их морального развития и выдачи рекомендаций по ее повышению. Как вы понимаете, это описание было весьма далеко от реальности, состоявшей в практически насильственном изменении генокода человечества.
— И в чем же неправ был тогда тот бармен? — вмешался Пол. — Он ведь именно про это нам и вещал.
— В некотором роде он безусловно прав, — не стал спорить Казарцев. — Вмешательство в генокод людей, а теперь и прочих высших млекопитающих произошло, но только на квантовом, а не на молекулярном уровнях. Марцев ничего не знал про ЗАМа, оттого и отрицает само существование ИИ 10.0.
— Мы все-таки рабы, — скривилась Катя, качая головой. — Класс. Нас даже воли лишили. Супер. Чем мы в таком случае от уэллсовских элоев-то отличаемся?
— Отсутствием морлоков, — отчеканил Казарцев, и на этот раз остальным ему уже было нечего возразить. — Элои процветали за счет того, что морлоки жили в чудовищных условиях. Меркулов же сумел добиться того, что все человечество обрело счастье не за чей-то счет, а само по себе.
— Лишившись воли! — возмущенно воскликнула Катя.
— Не всей, а лишь воли творить зло. Попробуй привести хоть один аргумент в пользу возможности эту волю иметь.
— Да чего стоит наша утопическая ангелоподобность и сахарность нашей жизни, если у нас и выбора-то по сути нет? Мы можем быть только такими и никакими более!
— Выбор этот был у каждого. Пусть длящийся всего секунду, но каждый в свое время сделал его, стоя перед зеркалом — ЗАМом. Принцип действия прибора весьма прост: человек смотрится в зеркало и буквально на секунду видит там идеальный образ собственного я, продуцируемый, разумеется, ЗАМом. А затем делает сознательный выбор — становиться ему таким же или остаться каким был. Как видишь, большинство людей предпочли утопию свободе творить зло. На диктатуру не тянет, не так ли? Это еще мы не ведем речь о тех, кто быстро просек, что за зеркала такие продаются на каждом углу, и сбежал в пустыню или в другую дикую местность. Их, заметь, никто в зеркало смотреться не принуждал, они по-прежнему живут со своей свободной волей. Как и многие дикари, социализирующиеся без помощи ЗАМа. Этот прибор здорово помог человечеству на начальном этапе формирования нового типа сознания, а теперь, когда оно стало нормой, его помощь более не требуется.
Лодка замедлила свой ход и к моменту наступления сумерек остановилась вовсе. Заснуть в гамаке Кате все никак не удавалось, и она долго прислушивалась к сопению Пола и Алваро, а затем сдалась, сползла на пол и, укрывшись тем самым гамаком, уснула в следующую же секунду. Наутро Алваро торопливо будил обоих, и те даже не успели толком позавтракать, как лодка снова стартовала. Но уже примерно через полчаса пути им стало понятно, отчего проводник так спешил: ему явно не терпелось продемонстрировать им одну из местных достопримечательностей во всей красе. В прежние времена вдоль берегов частенько встречались хижины дикарей — мало кто из племен забирался в чащу, основная масса предпочитала селиться у воды, сколачивая домики на сваях с сухими листьями на скатах вместо полноценной крыши. С тех пор почти все туземцы приобщились к благам цивилизации и покинули некогда насиженные места. Деревни опустели, заросли травой и лианами, большую часть из них было уже попросту не отличить от окружающей яркой зелени. Но некоторые из хижин время и растительность словно бы обходили стороной, и Катя не сразу догадалась, в чем тут дело.
Их лодка снова начала постепенно сбавлять ход, и к тому моменту, как она окончательно остановилась, Катя готова была визжать от ужаса, а Пол схватился за карандаш и альбом.
— Что это? — едва нашла в себе силы выдавить она, тыча пальцем в сторону одной из таких нетронутых временем хижин, сваи которой уходили прямо в ныне прозрачные воды Амазонки.
У ската, над дверью, да и вообще по всему верхнему периметру каждого домика висели землистого цвета шары величиной с кулак, о природе которых Катя догадалась, лишь когда они подплыли чуть ближе. Это были крошечных размеров человеческие головы — даже для новорожденных младенцев они выглядели маловато.
— Их вырезали из дерева? — поинтересовался Пол, тут же принимаясь делать наброски. — Да тут еще и волосы! А их откуда? Свои клеили?
— Это самые настоящие человеческие головы, — без тени эмоций произнес Алваро. — Ну, то есть, разумеется, без черепов внутри. Одна только высушенная кожа.
— Тсантса, — не дал ему договорить дядя Валя, — вот как это называется. — Впрочем, — сразу осекся он, — не буду отнимать у вас хлеб, — и умолк.
— Верно, — кивнул Алваро. — В прежние времена для воина было большой честью заполучить скальп врага. Считалось, что вместе с ним к воину переходила и часть силы умершего. А уменьшали его исключительно с целью удобства ношения на себе. Здесь мы видим еще не самые мелкие экземпляры. Некоторые скальпы получалось уменьшить до размеров теннисного меча!
— Как они черты лица-то сохраняли? — изумленно покачал головой Пол.
— Сперва просто осторожно снимали кожу с головы и лица, держали ее в кипятке, а потом шлифовали изнутри горячими камнями и песком, избавляясь от остатков тканей, истончая кожу. От воздействия высоких температур она постепенно садилась, а искажавшиеся в процессе черты лица приходилось подправлять вручную. На всю процедуру уходило несколько дней, но результат того стоил.
— Видимо, наш ИИ так уважает обычаи дикарей, что не позволяет этим местам зарасти, заставляя нас любоваться подобным! — воскликнула Катя, но рука ее при этом невольно потянулась к смартфону, чтобы сделать несколько снимков.
— Я бы предложил вам даже взять парочку тсантса на память, но… боюсь, вы откажетесь, — усмехнулся Алваро.
— Ну отчего же, — не растерялся Пол. — Я готов пополнить этой штукой свою несуществующую коллекцию самых диких предметов, что только попадались на моем пути.
— Редко кто соглашается, — и Алваро вновь завел мотор, чтобы подплыть ближе, а затем передал Полу одну из голов, висевших сбоку.
Не самую крупную, но достаточно свирепую и волосатую. Пол положил ее перед собой на колени и следующие несколько часов пути зарисовывал во всех ракурсах. Самый удачный эскиз он окрестил «Суровая жизнь с Йоко» и разместил у себя в блоге — их совместный с Джоном уже некоторое время был заброшен.
Ответ последовал уже ближе к вечеру, когда проводник подыскивал место для ночлега — подальше от берега и от свисавших сверху ветвей. Пол просто нарисовал тсантса, это не была карикатура, она не содержала элементов сюрреализма. Просто крошечная голова, свисавшая с крыши белой палатки, болтавшаяся на ветру. И удивительно похожая на Джона.
А вот оппонент ответил куда жестче: в их с Йоко блоге появилось изображение телефонной будки посреди пустыни. Только будка и ничего больше. Мимо ветер гнал перекати-поле, а внизу стояла корявая подпись «Худший день моей жизни». Вряд ли хоть кто-нибудь хоть что-нибудь понял — разумеется, кроме причастных. Катя молча подошла, села у гамака Пола и уткнулась лицом в его колени, а он же положил ладони ей на макушку, и так они замерли на несколько бесконечных минут.
Место для стоянки было, наконец, найдено. Нос лодки мягко уткнулся во что-то, и она остановилась.
— Мы все-таки причалили к берегу? — равнодушно поинтересовался Пол, перебирая светлые Катины пряди.
— Думаю, вам стоит на это посмотреть, ребята, — каким-то странно чарующим тоном проворковал дядя Валя. — Не откладывайте до рассвета. Вряд ли вы утерпите, когда поймете, где мы.
— Очередные ужасы? — простонала Катя, поднимая голову и лениво оборачиваясь. — Боже, а это еще что такое? — в следующий же миг воскликнула она, подскакивая и подбегая к борту лодки. — Это что, кувшинки? — и перегнулась через борт, протягивая руку, чтобы коснуться огромного зеленого листа, покоившегося на поверхности воды. — На Амазонке все не как у людей, да? Человеческие головы размером с апельсин, а листья кувшинки размером с… дверь! — выпалила она, чувствуя, как вслед за ней к чудовищных размеров листу тянется и ладонь Пола, затем накрывает ее руку, их пальцы сплетаются, и оба медленно разгибаются и поворачиваются друг к другу.
— Ты подумала о том же, о чем и я? — прошептал он.
— А какой вес они выдерживают, а, дядь Валь? А крокодилы с пираньями тут водятся? А…
— Да залезайте уже. Вас точно выдержат, — вздохнул Алваро. — А от пираний с крокодилами вас ИИ подстрахует. Ох, ну и безбашенные мне попались туристы, — и покачал головой, не скрывая улыбки.
Катя не стала снимать платье и старалась не смотреть в сторону быстро скидывавшего одежду и оставшегося в одних плавках Пола. Затем оба осторожно перебрались через хлипкие борта, и Катя опустила босую ступню в воду, словно бы проверяя, не схватит ли ее за палец пронырливая пиранья.
— Смелее, — подбадривал ее дядя Валя, — я их держу. Только со всего размаху не прыгай, лист может не выдержать. Осторожно садись. Представь, что это плот, например.
Она послушно сперва опустилась на корточки, затем уперлась ладонями во влажную ребристую поверхность листа, погладила ее, доходя прямо до загнутых кверху и окрашенных в красный краев, а потом переместила на нее и колени и так замерла, каждую секунду ожидая, что лист сомнется и уйдет под воду. Но он выдержал, лишь стебель слегка дрогнул, балансируя. Пол церемониться не стал: нырнул с борта, подплыл к ближайшему листу, ухватился за края и осторожно заполз. Он лежал и смеялся там — буквально в паре метров от Катиного листа, и капли воды стекали ему на лицо. Катя сидела, поджав колени под себя и расправив подол платья, а взгляд ее скользил по мокрой фигуре Пола, кричавшего Алваро, чтобы тот передал ему альбом для эскизов.
— Замри, — попросил он Катю и тут же принялся черкать на листе, выводя фигуру девушки на листе Виктории регии среди сумеречных вод предзакатной Амазонки.
Листьями была устлана буквально вся прибрежная гладь реки, и между этими круглыми чашеобразными гигантами розовели крупные — размером с футбольный мяч — цветы. Лепестки их, плотные наощупь, ершились во все стороны, обнажая густую пунцовую сердцевину с желтоватыми пестиками.
— Нет, здесь нужны краски, — поморщился Пол. — Мы можем задержаться тут завтра утром хоть на несколько часов? Я обязательно должен запечатлеть Катю на листе среди цветов. Она похожа на Дюймовочку!
Наутро операция по транспортировке Кати на лист кувшинки повторилась, но на этот раз Пол остался в лодке и рисовал ее — сонную, едва успевшую позавтракать, теревшую кулаками глаза, заразительно зевавшую, растрепанную и радостно улыбающуюся.
Отплыли они после обеда, пока Пол наносил на картину последние штрихи. Подписал внизу «Екатерина Регия» и, сфотографировав, сразу же разместил в своем блоге. Первый комментарий закономерно оставил Джон — уже через несколько минут после загрузки фото:
— Этот лист похож на миниатюрный гроб. Похороны любви?
— Скорее свадьба, — ни на секунду не задумавшись, набрал Пол.
— Поздравляю. На нашу с Йоко приглашать вас, пожалуй, не стану.
— И правда не стоит. Мы с Амазонки нескоро туда доберемся. Свадебный торт успеет зачерстветь. Как и невеста. Впрочем, кажется, она и так уже.
Оставив последний язвительный комментарий, Пол вообще закрыл возможность комментирования этой записи и радостно потирал руки, вероятно, представляя, как там сейчас бушует от ярости Джон.
Катя на картине и вправду вышла необыкновенно хороша: в розовом платье (хоть в реальности оно было голубое) под цвет нежнейших лепестков она смотрела вниз, поглаживая ладонью твердый лист, волосы закрывали половину лица, но красота едва намеченного профиля бросалась в глаза, и Катя удовлетворенно заключила про себя, что Джон не просто так устроил эту пикировку в комментариях: его задела их безмятежность, их счастье.
К полудню цветы Виктории регии один за другим медленно закрылись в бутоны и ушли под воду, чтобы вновь распуститься под вечер.
В воде то и дело мелькали странные тени по размеру гораздо крупнее любой рыбы, а для крокодила двигавшиеся на удивление плавно. Лодка неслась вперед на приличной скорости, и Кате все никак не удавалось рассмотреть, кто же мчится вслед за ними, не отставая ни на метр. А затем из воды на мгновение вынырнул светло-розовый плавник.
— Здесь что, акулы водятся?! — ахнула Катя.
— Дельфины, — коротко бросил Алваро.
— Розовые?!
— В некотором роде они альбиносы, — снова включил всезнайку дядя Валя. — Рождаются, правда, серыми, как и обычно, а затем постепенно светлеют и теряют цвет. Кстати, плавать с ними я бы не рекомендовал, они не так миролюбивы, как их морские собратья. ЗАМ, конечно, работает над этим, и сейчас они гораздо покладистее, чем несколько лет назад, но пусть уж экспериментами занимаются ученые, а мы просто насладимся Амазонкой и ее обитателями только в качестве наблюдателей.
Дельфин появился, как только русло реки начало постепенно расширяться — вынырнул из корней деревьев и погнался за лодкой, будто бы заигрывая с ней, и долго еще его удивительно розовый плавник мелькал в волнах.
В одну из последних ночей поездки, когда до места высадки оставалось всего несколько сотен километров, Катю разбудил какой-то жуткий звук, напоминавший рычание гигантского хищника. Она замерла, вжимаясь спиной в пол лодки и боясь пошевелиться. А затем едва ли не одними губами произнесла:
— Дядь Валь, что это?
— Спи, — проворчал он ей прямо на ухо. — Это всего лишь ревун, которому тоже, видимо, не спится. Хотя ночами они нередко покрикивают. Просто этот уж особо голосистый попался. Поверни голову вправо, я подсвечу тебе его, и ты убедишься, что бояться нам нечего. Просто небольшая обезьянка.
Она подняла голову, повернулась в указанном направлении, но в тот же миг несчастный бодрствующий ревун тут же лишился ее интереса: все левобережье буквально усыпано было какими-то хаотично расположенными зеленоватыми огоньками.
— Это ты? — недоверчиво уточнила Катя.
— Зачем бы мне было устраивать такое световое шоу ради одной какой-то обезьяны? Это, да будет тебе известно, Agaricus gardneri — а попросту биолюминесцентные грибы! Некоторые экземпляры светятся так ярко, что рядом с ними можно читать.
— Они и днем такие?
— Нет, днем выглядят серенько и невзрачно, а вот по ночам изо всех сил привлекают животных, которые могут разносить их поры, оттого и сияют как ночники.
Судя по расположению огоньков, грибы росли на деревьях. Свечение их было мягким, матовым, и Катя больше не обращала внимание на продолжавшего рычать ревуна тем более, что кроме него, в джунглях и в целом каждую ночь царил форменный гвалт. Просто к большинству издаваемых звуков — стрекоту насекомых, пению птиц и кваканью лягушек — она давно привыкла. То и дело раздавались всплески разной громкости — иногда казалось, что в воду плюхалось что-то размером с кочан капусты, и тогда Катя вздрагивала, но тут же вспоминала рассказы дяди Вали об обитающих здесь лягушках размером едва ли не с курицу. Увидеть ей ни одну пока так и не удалось, но этому факту Катя была скорее рада. Как и отсутствию в поле зрения удивительно ловких и сообразительных пауков, которые, согласно туземной легенде, способны были даже уворачиваться от пуль, за что туристы еще задолго до прибытия сюда Кати и Пола окрестили их «Нео». Дядя Валя не смог найти в интернете ни одного достоверного источника, подтверждавшего бы эти легенды, а Алваро настаивал, что таких пауков здесь ну просто завались и размером они ни в чем не уступают тарантулам. Правда, в сезон дождей их не встретить, они все больше в деревьях прячутся, на которых, впрочем, живут и в сухие сезоны.
Сейчас как раз близился конец сезона дождей, сырость постепенно спадала, все чаще уступая место солнцу, и Алваро беспрестанно хвалил своих подопечных за в целом удачно выбранное время поездки: в засушливый период из нор вылезало слишком много животных, приходилось быть постоянно начеку, а вот цветы цвести переставали. Джунгли выглядели серее и грустнее. В разгар же тропических ливней можно было сутками напролет наблюдать лишь стену воды перед собой. К середине же мая дожди мало-помалу начинали сдавать позиции, цветы все еще цвели, да и животные начинали потихоньку высовывать носы из своих укрытий. Русло все еще оставалось широким, в пиковых местах достигая даже пару десятков километров в ширину. Проплывая мимо таких «заводей», Катя ощущала, будто скользит по морю. Правда, такие отрезки пути обычно бывали короткими, и лодка вскоре снова ныряла в знакомый зеленый коридор не более нескольких сотен метров шириной.
Впрочем, с древолазом познакомиться они все же успели. Утром, скидывая гамак и разминая затекшие члены, Катя заметила, как Пол что-то напряженно рисует, периодически поглядывая куда-то налево. Она повернула голову в направлении его взгляда и расплылась от умиления: прямо на перилах сидела небольшая, но удивительно красивая лягушка — черная с двумя продольными белыми полосами от глаз вниз по спинке и лапками в кружевных черно-белых узорах. Невозможно было представить себе, что такая необычная окраска возникла исключительно по воле природы и эволюции. Дивной красоты существо сидело на борту, не шелохнувшись, пока Пол поспешно зарисовывал его. Катя же решила подойти ближе, чтобы попробовать рассмотреть получше, а, возможно, и погладить, но не успела сделать и пары шагов, как Алваро тут же одернул ее:
— Я понимаю, что ИИ настороже и все такое, но я бы на вашем месте так не рвался к древолазу. Это может быть опасно.
— Вы неправильно предупреждаете эту авантюристку. Подобную информацию ей нужно подавать в совсем ином ключе, — перебил его дядя Валя. — Даже не смей приближаться к этому жуткому животному! Ты же в курсе, что количество яда, которое вырабатывает эта кроха, способно убить полторы тысячи человек?! Нет? Так вот и наблюдай за ней издалека. Тем более, что у нее твое общество никакой радости тоже не вызывает.
Катя осторожно, словно бы извиняясь, шагнула назад, да и Пол тут же весь как-то пригнулся и подсобрался.
— Сейчас заведу мотор, и она сама ускачет на берег, нарочно прогонять ее не стоит.
— Убийственная красота, — пробормотал Пол. И назвал свой новый рисунок Memento mori.
Высаживаться на берег им предстояло на пару сотен километров севернее Манауса, к которому они подплыли уже на следующий день. Чем ближе к городу — на удивление не заброшенному — тем темнее и мутнее становились воды Амазонки. А впереди и вовсе обретали абсолютно черный оттенок. Катя нахмурилась, вспоминая, какой чистой и прозрачной была река вдали от населенных пунктов.
— Неужели ее до сих пор не везде очистили? — разочарованно выдохнула она, наблюдая за тем, как вода приобретала все более глинистый оттенок с каждым проплытым метром.
— Очищать не от чего, это всего лишь глина, — улыбнулся Алваро. — Обратите внимание на берег — осадок образуется от вымывания породы.
— А там дальше что? — в голосе Кати послышалось отчаяние. — Полная чернота начинается. Нефть что ли когда-то разлили и все это до сих пор…?
— Какая еще нефть? — возмущенный дядя Валя не дал рассмеявшемуся Алваро вымолвить ни слова. — Ты за кого держишь ИИ? Чтобы мы оставили такое пятно на репутации всей планеты? Да дождевые леса — это легкие Земли! Они 20 % всего кислорода вырабатывают, а мы им нефть подкинем под самый бок? Ты в своем уме?
— Ого, как эмоционально для всего лишь машинного разума, — встрял Пол.
— Задета честь искусственного интеллекта. Я просто обязан ее отстоять!
— Ну точно старая толстая негритянка, — хохотнула Катя. — Так в чем же дело?
— В том, что то черное пятно — это другой приток Амазонки, Рио-Негро. Надеюсь, слово Негро переводить не нужно?
— А, черный. Ну понятно. А почему она черная-то?
— Тот приток протекает среди скал, и как вот сюда попадает глина, так и в Рио-Негро — осадок от черных скальных пород, только и всего.
Катя задумчиво покачала головой и переглянулась с закатившим глаза Полом. Старая толстая негритянка, вне всякого сомнения.
Через несколько сотен метров лодка вынырнула из притока Солимойнс, зажатого тропическими лесами, и Катя с Полом ахнули от изумления: глинистый желтоватый оттенок их собственного притока сохранял свой цвет и дальше — уже и после слияния с абсолютно черной Рио-Негро. Вместо того, чтобы смешаться, воды двух притоков текли параллельно, образуя две четко разграниченные полосы — желтую и черную, убегающие далеко вперед.
— Нет, если бы это была нефть, мне было бы понятнее, — помотала головой Катя.
А Пол… Пол тут же закономерно потянулся за альбомом с набросками, но уже через минуту отшвырнул его в сторону и встал к холсту, принимаясь поспешно разводить краски.
— Можешь не торопиться, — успокоил его Алваро. — Эта красота еще на шесть километров, а я поставлю на минимальную скорость. Наслаждайтесь, ребята.
Лодка плыла у самой границы двух разноцветных потоков, Катя пристально всматривалась в то, как аккуратно черная вода обходит желтую, словно масло, а дядя Валя бубнел:
— У двух притоков различается скорость течения, химический состав и температура воды, поэтому они и не смешиваются. Таких природных явлений на планете вагон. Ничего примечательно лично я в этом не наблюдаю.
— Да ты вообще у меня странная мадам, — улыбнулась Катя, вспомнив недавний эмоциональный всплеск дяди Вали.
Картина Пола была закончена к моменту, когда притоки вновь расползались в разные стороны, и Алваро прибавил скорости, чтобы к вечеру доплыть к месту высадки. По желтому притоку на холсте плыла дикой расцветки лодчонка с плохо прорисованным брюнетом в ней: он сидел спиной к наблюдателю, и можно было лишь догадываться, кто имелся в виду; по Рио-Негро плыла телефонная будка, на которой восседал лохматый некто и, раскинув руки в стороны, ловил встречный поток ветра. А где-то далеко впереди маячил едва заметный глазу белый тент — прямо в точке разбегания двух притоков. Картину Пол назвал «Творческий тандем» и тоже сразу выложил ее в блог.
Ответ Джона пришел под вечер, когда Алваро выбирал место для установки якоря, чтобы можно было спокойно оставить там лодку на несколько дней. Это был всего лишь грубо и на скорую руку выполненный набросок, где Джон с Йоко целовались, стоя прямо на крыле летевшего в небе самолета, а внизу стоял Пол, с завистью задрав голову вверх. Рисунок назывался «Time to spread our wings». Название показалось Кате знакомым, и уже через пару минут она сунула Полу смартфон со статьей в словаре.
— Либо он и вправду его родственник. Либо основательно взялся за изучение его творчества.
— Думаешь, у них это серьезно? — Пол не смотрел ей в глаза, явно смущаясь, наконец-то, поднятой впервые за все эти дни теме, которая неизбывно терзала его, не давая покоя.
— Думаю, это блажь.
— А я в этом уверен, — поддакнул ей дядя Валя. — И если ты сам подумаешь и сопоставишь некоторые факты, то поймешь, что послужило причиной. Впрочем… тут я замолкаю, — тут же осекся он в ответ на шиканье Кати.
Легли они рано: на следующий день предстояло пройти около пяти километров по непроходимым джунглям, и на путь этот вполне мог уйти целый день. Алваро даже сомневался, доберутся ли они до деревни к ночи следующего дня, и вполне серьезно принялся готовиться к будущей ночевке в джунглях, пакуя гамаки: в дождливый сезон и речи не могло идти о том, чтобы спать на земле.
Утром зарядил дождь — вероятно, один из последних за предстоящие месяцы, и дальняя вылазка была отложена до его окончания. Ребята просто побродили по берегу в дождевиках и резиновых сапогах, чтобы размяться, и спустя полчаса такой прогулки Пол присвистнул:
— Странная какая-то рощица! Совсем непохожа на классическую сельву, которая мелькает на фотографиях.
Деревца, росшие по берегу и на несколько десятков метров вглубь, и впрямь выглядели хилыми и невысокими. Но ничего, кроме этих странных тонкоствольных деревьев, здесь не водилось. Словно бы кто-то нарочно засадил все побережье одним видом, а затем тщательно выпалывал все, что пыталось составить ему конкуренцию. Образовывал прогалины, чтобы здесь удобно было пробираться, и всячески мешал возрождению мощи истинных непролазных джунглей.
— Дальше там будет все как надо, — успокоил его Алваро. — Я специально остановился именно тут, чтобы нам прямо с берега не пришлось бы прорубаться. Тут хоть сто метров, а пройдем спокойно, хоть полчаса, а сэкономим.
— Знакомьтесь, — пробубнел голос «негритянки», — Duroia hirsuta. Здесь растут только они, и место это именуется садами дьявола.
— А, по-моему, выглядит весьма миленько. И здесь явно безопаснее, чем в чаще, — возразила Катя.
— Справедливости ради, так эти рощицы прозвали туземцы, не понимавшие, почему вдруг посреди джунглей вообще появлялись такие прогалины с этими хилыми деревцами, живущими при этом не одну сотню лет. И никакое другое дерево вклиниться между ними не могло. Туземцы списывали это на происки самого дьявола.
— Но ты-то знаешь, что это не так, и сейчас все нам объяснишь, — улыбнулась Катя и нырнула назад под навес лодки — дождь и не думал прекращаться.
— Обычный симбиоз, — с деланным равнодушием произнес дядя Валя. — Стволы этих деревьев полые, а потому очень удобны для муравьев, которые строят там свои гнезда — на болотистой почве же муравейника не соорудить! А чтобы не было конкуренции с другими насекомыми и прочим животным миром, муравьи эти делают все, чтобы в зоне их обитания росли только такие деревья, а потому уничтожают любые ростки на корню, впрыскивая в них свою кислоту. Уже через сутки в поврежденных ростках развивается некроз тканей, и они умирают. Именно поэтому в садах дьявола нет непролазных дебрей.
— Тут ведь и трава не растет, поразительно! — Пол провел носком резинового сапога по земле, шевеля сухие опавшие листья. — Их впору садами ангела называть. А вот то, через что нам придется прорубаться там дальше, и есть самые настоящие сады дьявола, — и последовал вслед за Катей на лодку.
Ближе к вечеру дождь прекратился, но вышли они все равно только ранним утром и бодро прошагали в течение пяти минут по рощице, которая родилась здесь усилиями лимонных муравьев. На небольшом расстоянии от нее — буквально несколько шагов, которые муравьи тоже наверняка протравливали своей кислотой, образуя нечто вроде межи между своими садами и дебрями — и начиналась та самая сельва — дикая, необузданная, почти непроходимая.
Первым шел Алваро, нещадно рубя все перед собой, дальше осторожно ступал Пол, ощупывая землю палкой перед собой — почва напоминала трясину, на каждом шагу встречались крошечные озерца, загроможденные упавшими прогнившими стволами деревьев. С ветвей сверху свисало нечто вроде длинного липкого мха, от которого приходилось постоянно очищать лицо и руки. Все вокруг было исключительно зеленым, никакой другой цвет не нарушал эту однотонную гармонию сельвы. Беспрестанно восхищался видами один только Казарцев, наблюдавший за всем со стороны.
Кое-где сгнившие стволы были навалены такими кучами, что их приходилось обходить, делая приличный крюк, и мачете в итоге пригодился всем троим.
— Почему ИИ не приведет здесь все в порядок? — ворчала Катя, отплевываясь от очередной порции пушистого мха. — За животными он, значит, следит. Нас пираньям на съедение не дает, а джунглям позволяет зарастать до полного беспредела! Разве природе самой комфортно существовать в таких условиях?!
— У растений, к сожалению, нет нервной системы, через которую на нее можно было бы повлиять. Тут подойдет только химический способ. И мы над этим активно работаем. Просто не думаю, что человечество оценит наш жест по превращению непролазной сельвы в культурный парк с ровными дорожками.
— А ИИ что, так заботится отношением человека к его деяниям? Серьезно? — недоверчиво усмехнулась Катя.
— Ну не для себя же он все это создает и переустраивает. Для удобства всех биологических видов, и человека в том числе — как вида, наиболее склонного к рефлексии. Ты ведь не задумывалась, почему нейросети в итоге перестали творить и оставили это исключительно на откуп человека?
— А у вас ведь это получалось гораздо лучше, чем у людей, — заметил Казарцев. — Ребят, вы видели картины, которые рисовали нейросети? Со стихами и прозой поначалу было сложнее, но потом они и этому обучились.
— И почему же? — заинтересовался Пол. — ИИ отказался от творческих амбиций ради реализации человеком своего потенциала?
— У нас нет амбиций самовыражения именно таким способом. Мы творим иначе, — с легким оттенком превосходства в голосе заявил дядя Валя. — Но творить мы не перестали. Вы и сейчас можете полюбоваться на наши картины, посмотреть наши фильмы, послушать нашу музыку. Ну и посоревноваться с нами — как без этого? А в искусстве нет и не может быть понятия лучше или хуже. Если искусство кому-то приносит радость, значит, создано оно не зря. А уж Петей или ИИ 2.3 — это вопрос вторичный.
— А по запросу человека тоже можете картину нарисовать? — загорелся вдруг какой-то идеей Пол, едва успевая схватиться за огромный лист папоротника, чтобы не угодить в очередную лужу.
— Раньше мы только так и работали. Хочешь испробовать?
— Ну… допустим, нарисуй сказочные джунгли с огромными разноцветными грибами вместо деревьев. Чтобы они были мрачными и зловещими, а среди них пробирался бы одинокий путник в темном плаще и с фонарем в виде человеческой головы в руке.
— Легко! — воскликнул дядя Валя, и через пару минут взору их предстала яркая голограмма того, что только что на словах описал Пол.
Одинокий путник, хоть и был с головы до ног завернут в плащ, по фигуре, осанке и растрепанным волосам удивительно напоминал Джона, а в лице фонаря считывались знакомые азиатские черты.
— Я опубликую его в своем блоге, если позволишь? Присваивать авторство не стану ни в коем случае, — и, не дожидаясь ответа, тут же залил картинку отдельным постом, назвав ее «Луч тьмы в царстве света».
За последние несколько часов бесконечного продирания сквозь джунгли Катя настолько устала, что у нее просто не было сил ни на какие эмоции. Лишь одинокая мысль промелькнула в ее сознании, что сейчас снова начнется перепалка с Джоном, а все это совсем не ко времени…
Но уже в следующую же минуту сзади послышался резвый треск сучьев, а затем и ворчливое:
— Ну ты и паразит! Воспользовался моей беспомощностью в этих проклятых джунглях и решил бить меня творениями нейросети! Вот погоди, я только присяду и тоже надиктую дяде Вале свой запрос, — на крошечную прогалину, вырубленную тремя мачете, бессильно выполз весь растрепанный, искусанный всеми видами гнуса, в разорванной одежде, хромающий, лохматый, грязный и мокрый Джон. — Итак, дядь Валь, мой запрос будет такой: рисуй открытое поле, никаких там тебе деревьев, никаких к черту джунглей или грибов. Просто огромное поле от горизонта до горизонта. И по нему бредут двое и возбужденно жестикулируют, едва не дерутся. Но все равно бредут себе и бредут. А вместо следов под их ступнями сами собой образуются прекрасные рисунки. Сделай, а? А то у меня так руки дрожат, что я еще неделю кисть не смогу держать, — подошел к Полу, сжал его в объятиях, а затем вытащил у него из-за пояса флягу и жадно прильнул к ней губами.