Я слышал его слова, но прислушивался в основном к тому небольшому оттенку беспокойства, который мелькал в его голосе, то высоком, то низком, то низком, то высоком, пока он пытался собраться с мыслями в надежде не облажаться.
– Какой же высокомерный гад, – сплюнула Алиса. – Он, кажется, даже не задумывался, что, может быть, я могу оказаться человеком в здравом уме, а не настолько дурой, чтобы прийти сюда ради него и раздеваться до пояса.
– Он точно один пришел? – спросил я.
– Да точно-точно, – Алиса залихватски тряхнула челкой. – Даже его крошечного мозга хватит, чтобы догадаться, что его могли и обмануть. А такого позора перед корешами подобные типчики пережить не смогут. Все, держи гитару, давай ведро.
– Стой, подожди, – аккуратно схватил я ее за плечо. – Не задерживайся только. Типа, стоять и злорадствовать, как типичный киношный злодей, начинать не стоит. Выливаешь ему отходы на голову и сразу валим, лады?
– Лады, – уж слишком нехорошо Алиса сейчас улыбнулась. Прямо ух.
Рыжая придвинулась ближе и немножко пошуршала в кустах, раздвигая ветки плечом.
– ДваЧе, это ты? – заголосил паренек.
Твою. Дивизию. Мать. Покойся с миром, мальчик.
Алиса пару раз выдохнула, проломилась сквозь кусты и стремительно кинулась на Ульянкиного обидчика. Он отшатнулся с воплем «Что ты!..», заслонив лицо руками, когда содержимое ведра с противным бульканьем вылилось на него. По всем волосам, рукам и лицу стали обтекать отходы. Персонаж при этом умудрился запутаться в ногах и, обиженно взвизгнув, смачно приземлился на жопу. Поднимает на Алису глаза, в которых сейчас отображается вся скорбь вечно обиженных и угнетенных.
«Все, рыжуля, давай, вали», – думаю.
Но нет. Двачевская вошла в раж. Откидывает ведро в сторонку и, удовлетворенно хмыкнув, манерно достает сигарету из кармана. А затем внезапно пару раз бьет пацана по ребрам. Легонько, судя по замаху. Однако тому хватает и этого, отчего он испуганно прижимается к стволу ближайшего дерева. Ох, беда-бедовая.
– Алиса! – выскакиваю я из кустов. – Ты чего творишь, психичка ненормальная?
– Не мешай, Макс, – зло бросает мне девушка и переводит взгляд на парня. – Ты, – говорит, прикуривая и лениво разгоняя дым ладошкой. – И вправду думал, что я тут перед тобой, сопляком озабоченным, раздеваться начну?
Парнишка испуганно сглатывает и кивает.
– Да, дела, – вздыхает Алиса, выдыхая дым. – Может, мне тебе еще разок прописать? Так, для профилактики?
Тот просипел что-то и отрицательно качнул головой.
– Ты завтра извиняешься перед Улькой, понял, гад? – Алиса наклоняется к нему почти вплотную, выдыхая новую порцию дыма прямо ему в лицо. – И чтоб я тебя больше не видела. И упаси тебя Господь рассказать об этом хотя бы кому-нибудь из вожатых, я тебе такое устрою, что ты у меня всю оставшуюся жизнь под себя будешь ходить, всасываешь, щенок?
Он дослушивает ее речь, и в конце последнего слова неожиданно спокойно кивает.
– Сигаретой, – спрашивает. – Не угостишь? А то свои в домике оставил.
– Охренеть, а еще чего тебе сделать? Макарену, может, станцевать? – прежде чем Алиса окончательно бы вскипела, я мягко взял ее под локоть. Та переводит на меня бешеный взгляд, но тут же успокаивается.
– Все, оставь его, – говорю. – Он все понял. Верно?
– Да верно-верно, – сплевывает тот остатки отходной капусты. – Твою ж мать, новый ведь комплект был. Меня старуха прибьет…
Алиса еще раз злобно зыркает и, швырнув недокуренную сигарету, уходит куда-то вглубь леса. Последний раз, и даже с небольшим сочувствием, окинув обтекающего паренька взглядом, иду следом за ней.
На лес уже опустилась тьма. Тропинку я уже видел при помощи честного слова. Хорошо, что хоть белая рубашка Алисы служила каким-никаким ориентиром.
– Черт, рыжая, мы же обговаривали, что ты просто выливаешь на него ведро и мы валим к такой-то матери, – ругаюсь я ей в спину. – А ты чего устроила? На кой черт ты его еще и бить начала?
– Я целилась по тем местам, где просто больно и обидно, чем опасно для его такого драгоценного здоровья, – ядовито отозвалась та.
– Да какая разница! – я обреченно вскидываю руки. – Алиса, это было как минимум глупо и недальновидно.
– Знаешь что! – раздраженно чуть ли не кричала та. – Тебе легко говорить. А мне, чтоб ты понимал, очень хотелось ему вмазать. Аж зубы, мать твою, сводило. Наказать. И даже не столько его, сколько себя. За то, что позволила когда-то такому вот типчику себя за нос водить!
Чувствую – плачет. Только на этот раз молча, по-мужски, без всех этих дурацких всхлипов и завываний. Лишь в уголках янтарных глаз потихоньку скапливаются предательские слезы.
– О чем ты? – спрашиваю, понимая, что сейчас, скорее всего, услышу что-то личное, если Алиса только не соскочит. Возражать я не буду. Имеет полное право.
– Прошлой весной с мальчиком познакомилась, – она аккуратно промокает скопившиеся слезы красной тряпкой. – Такие серенады пел, что мать моя… Повелась, дура, влюбилась. Первая любовь была. А потом, как выяснилось, ему только… ему только это и надо было. Он почему-то решил, что раз я… – она резко испуганно замолчала, словно чуть было не сказала что-то такое, отчего я должен был тотчас же развернуться и уйти к себе домой. Она, конечно, не понимала, что я этого ни за что бы не сделал. – Раз я не считаю чем-то зазорным одеваться открыто, то это сразу значит, что даю всем налево и направо, – ложь, конечно, сказать она изначально хотела совершенно не это. Ну да ладно, не хочет, значит, не мое дело. – Я ему отказала. Он меня ударил тогда. Очень сильно. Я в больнице с сотрясением лежала. Теперь ты, надеюсь, понимаешь, почему у меня такая реакция была? Нет больше вопросов?
Да уж, дела… Бедная девочка. Так ведь и без малого травму на всю жизнь можно получить. Слыхал истории, конечно, и похуже, но разве этому рыжему чуду, которое сейчас сдерживается из последних сил, чтобы окончательно не удариться в слезы, должно стать от этого легче? Я не стал ничего говорить, это было лишним. Просто молча подошел и обнял. Алиса пару раз вздрогнула, после чего крепко вцепилась в мои плечи ноготочками.
– Не плачь, лисенок, – шепнул я. – Ты в безопасности.
Она поднимает на меня слегка опухшие глаза. Наши лица снова оказываются рядом. Так рядом, что мне вновь сносит крышу, и я уже снова готов поцеловать ее. Да и она явно не будет возражать, если судить по тому, как она легонько прикрыла глаза…
И тут рыжая тихо вскрикнула. Я оглянулся и увидел, как к нам, быстро увеличиваясь в размерах, неслась какая-то тень. Прошло не больше секунды, прежде чем в каких-то трех метрах от нас пролетела огромная птица. Распластав в воздухе черные крылья, она мелькнула над нами и скрылась в темной листве.
– Ты… видел? – оторопело прошептала Алиса.
– Видел, – кивнул я. – Как думаешь?
– Я тебе чего, блин, орнитолог? – шикнула девушка. – Ты у нас ветврач, между прочим, знать должен!
Ох уж эти стереотипы, что ветврачи должны поголовно знать все породы и виды всех животных на свете. Достав телефон, включил фонарик и посветил в ту сторону, куда улетела громадина. И, к своему большому удивлению, увидел вместо огромного дракона всего лишь маленького совенка, который деловито восседал на ветке.
– Тьфу ты, блин, – ругнулся я. А Алиса, забыв о своей печальной истории, весело рассмеялась. – Вот что значит игра теней.
– Какой он миленький, – улыбалась девушка. – Вот бы потрогать.
– Лучше не надо, – ответил я. – Пусть себе сидит спокойно. И так я его, кажись, светом напугал.
Алиса согласно кивнула, помахала совенку на прощание рукой, и мы двинулись дальше.
Вскоре мы выбрались на освещенную луной полянку. Выглядело это очень красиво, словно лесной амфитеатр. Алиса тут же приметила бревно, на которое и уселась, аккуратно выуживая из чехла гитару.
– То самое место, о котором я говорила, – сообщила она. – Не была здесь с прошлой смены. Не было причины ходить… – девушка выдержала многозначительную паузу. – И ничего ведь не поменялось. Даже бревно то же.
Становилось уже довольно прохладно, так что я решил сообразить немного огня, мимоходом накинув на девушку свой пиджак.
– Спасибо… – смущенно пробормотала Алиса, когда ее плечи накрыла его джинсовая ткань.
Набрал веток в ближайшей округе и довольно скоро разжег небольшой костерок. Алиса что-то бренчала, а я задумчиво ворошил угли. Вообще, люблю смотреть на огонь. Особенно, когда есть над чем подумать. А подумать определенно было о чем. Например, о чувстве гребаной незавершенности. Или о том, что я заслуживаю хорошенького такого леща, дабы он мои мысли в порядок наконец-то привел, раз я сам не в состоянии.