– А как у нас могут быть дела? – переспрашиваю монотонно.
– Да вот так, – говорит. – Я ее как не увижу – ходит, улыбается. Никогда ее такой не видела. А все после знакомства с тобой началось.
– Так может то в Ульянке дело, – отвечаю, смутившись.
– Да нет, не в ней, – улыбнулась Лена. – Береги ее, ладно? Она очень добрая, на самом деле. Вы в этом с ней схожи. Хотя оба и пытаетесь из себя показывать тех, кем не являетесь. Так что вот уж кому-кому, а вам действительно вместе надо держаться. Чтоб от глупостей друг друга оберегали. А там уж повзрослеете, поймете, какими дураками были.
Да, мне взрослеть-то в самый раз, ага.
Оба молчим. Я просто не знаю, что сказать в ответ. Стоит, конечно. Да только вот что сейчас будет правильным сказать, если подумать?
– На остров поедем, поговорим об этом поподробнее, если захочешь, – предлагает Лена. – Ты, кстати, разбираешься в технике?
– Ну, смотря в какой, – отвечаю.
– Фотоаппарат, – ответила фиолетоволосая. – Родители на окончание десятого класса подарили, а я с этой штуковиной, как мартышка и очки.
Ну, будучи подростком, я увлекался фотографией. В принципе, думаю, что тут я смогу быть полезен.
– Посмотрим, – кивнул я.
Лена благодарно улыбается. А ее сестра с Дэнчиком, тем временем, чуть ли не драться начали.
– Нет! – надрывно кричала Аленка. – Я бедная девушка, я люблю гусаров! Меня каждый оскорбить может! Мне суждено вечно быть несчастной – вечно любить да страдать в одиночестве.
– Катерина Ивановна, простите меня! – Дэнчик в порыве чувств упал на колени и старательно изображал слезу.
– О, смотрю, все идет полным ходом.
Вернулись Славя с Женей. У библиотекарши слегка опухшие от слез глаза, но в целом уже держится молодцом. Даже как-то жалко ее стало, чисто по-человечески.
– Так, а теперь еще раз и, по возможности, без текста, – четко проговорила та. – У нас времени чуть меньше часа, нужно постараться выжать из него максимум!
========== ДЕНЬ 5. ОСТРОВ «БЛИЖНИЙ» ==========
Как понять, что что-то идет не по плану? Проще простого – когда невинная поездочка до маленького, едва поросшего березками острова, чтобы просто набрать земляники, оборачивается целой, блин, историей! Впрочем, обо всем по порядку.
Когда часы стукнули одиннадцать утра, репетиция подошла к концу. Женя поблагодарила всех нас (первый раз за все четыре прогона) и еще раз напомнила, что репетиция во вторник, хотим мы или нет, будет по большей части без текста. Труппа поворчала для приличия, но деваться было некуда. Уже выходя из репетиционной, я заметил небольшую склянку. Прикинув, что туда, в целом, уместится достаточно земляники для рыжих, быстренько стащил ее, пока библиотекарша отвернулась, и сунул в карман шорт. Она не очень прилично выпирала, но меня это как-то не особо волновало. А начинать целенаправленно искать другую свободную тару – лишняя трата времени. Верну на следующей репетиции. Больно мне нужна эта склянка в личное пользование, ага.
Впору было выдвигаться уже в сторону пристани, где мы должны были получить в свое распоряжение лодки и выдвинуться за земляникой. Разве что только Славя сперва собиралась быстро добежать до Ольги Дмитриевны, дабы взять у нее две корзинки для ягод, но, поскольку Лене, как выяснилось, срочно необходимо было дойти до своего тринадцатого домика, то корзинки вызвалась забрать заодно она, ибо все равно получалось по пути. Аленка увязалась за ней, так что на пристань мы с Дэнчиком шли в обществе одной активистки. Славя хоть и была благодарна фиолетоволосой, что не пришлось бежать в другой конец лагеря, но вполголоса ругалась, ведь получалось, что если бы не необходимость забрать корзинки у вожатой, внезапные Ленины планы вполне бы способствовали задержке всего остального коллектива, что явно говорило бы о вопиющей безответственности оного. На что Дэнчик в очень вежливой форме попросил блондинку не сгущать краски.
Честное слово, лучше бы все ограничилось ворчанием Славяны.
На пристани нас уже дожидалась остальная троица человек из Аленкиного отряда во главе с уже знакомым мне Никитой Валерьевичем. Его недовольная физиономия вполне могла сойти за эдакий тревожный звоночек, на который, увы и ах, никто бы в здравом уме не обратил внимание. Хотя объективно она уже не предвещала ничего хорошего.
– Ну и где вас носит? – спрашивает вожатый зудящим голосом. – Ольга Дмитриевна, вроде, четко обозначила время в одиннадцать утра. Почему я должен ждать? Почему вас трое? И где еще одна моя пионерка, которая в вашей самодеятельности участвует?
– Простите, Никита Валерьевич, – втянула голову в плечи Славя. – Тут такие обстоятельства…
Почему Славя сразу начала давать заднюю, вместо того, чтобы хотя бы постараться себя защитить, – тайна сия велика есть. Неужели действительно так трудно хотя бы слово поперек сказать? Он же очевидно сейчас перегибает палку.
– Обстоятельства, говоришь? – повысил голос Никита. – Насколько я понимаю, девочка, Ольга Дмитриевна поставила за старшую именно тебя, стало быть, на тебе все организационные моменты, от которых зависит дальнейшая слаженная работа коллектива. А ты его так подводишь! Может, мне походатайствовать перед Ольгой Дмитриевной, дабы тебя сняли с должности помощницы вожатой?
Его глаза были полны жизнерадостного оптимизма и вполне себе идиотического превосходства. М-да, этот чувак определенно нарывается. Нет, ну не охренеть, а? Вот уж, блин, извините, – нечаянная радость нарисовалась.
– Вроде никто никого не подводит, – хмуро вставил свое слово Дэнчик, поигрывая костяшками пальцев. – В одиннадцать утра у нас должна была только закончиться репетиция. Так что, по сути, это вы рано пришли, а не мы опоздали.
– Молодой человек, перебивать меня не нужно! – голос вожатого пустил петуха, отчего я не удержался и прыснул. Испугался, черт проклятый. Правильно делает. Я и то покрупнее него буду, пусть и не Аполлон Бельведерский. За Дэнчика и говорить не приходится. – Я вожатый, а вы пионеры, вы должны меня слушать и впитывать!
Ой, а вот это ты точно зря, чувак. Я честно держался, но, кажется, кое-кого пора безбожно смять. Как ту промокашку в далеком и довольно-таки счастливом детстве.
– Никита Валерьевич, а что делать, если я, например, не любитель ролевых игр? – напевно спросил я. – Впрочем, если Вы настаиваете…
– Опять ты, – сузил глаза тот, повернувшись в мою сторону.
Оу, я становлюсь популярным. Какое знакомое чувство. Трудно будет отвыкнуть. Впрочем, я и не собирался.
– Опять я, да, – выхожу вперед, непреднамеренно загораживая товарищей. – Мне кажется, или кто-то сейчас немного злоупотребляет своими полномочиями? Я в том плане, что… эта девочка делает работу побольше и получше Вашего, да… И за это могу поручиться я лично. Может поручиться и мой друг, да и вообще любой из нашего отряда. Как, собственно, и сама Ольга Дмитриевна, перед которой Вы собрались… за что-то там ходатайствовать. Вы сами это ведь прекрасно осознаете, да только шакалья обида на весь этот проклятый мир так и подмывает показать хоть над кем-то свое мнимое превосходство. А теперь скажите, Никита Валерьевич, я прав или… я прав?
Никитос аж язык проглотил от такой изысканной дерзости. Тишина на пристани была почти осязаемой. Даже его отряд молчал, пусть в их глазах и читалось немое восхищение касательно моей персоны.
– Да как ты смеешь! – наконец, сорвался тот, шумно вытягивая воздух сквозь зубы. – Так разговаривать с вожатым! Ну, ничего, я добьюсь, чтоб тебе такую характеристику накатали, да ты у меня…
Холодная ярость сокрушительной волной прошлась по телу. Давненько я не давал своей темной стороне хорошенько повеселиться.
– Да я у Вас не в первый раз, – пропел я, снимая галстук и вальяжно повязывая его на руку. Вожатый выпучил глаза так, будто я вдогонку еще снял с себя значок с Ильичом и смачно на него харкнул. – Интересно, а что Комсомол скажет о непедагогичном обращении? Просто мне кажется, что я стал невольным свидетелем попытки психологического насилия и социального паразитизма. Что, я так понимаю, недопустимо для человека Вашей должности. Да еще и свидетели имеются, аж целых пятеро… Ой, так может мне Ольге Дмитриевне походатайствовать? Как вообще проходит процедура увольнения вожатых? Это слишком унизительно или нет? Просто если «нет», то думаю, что простым увольнением я не буду удовлетворен. И буду действовать уже своими методами. А они могут быть… нелицеприятны.
Никитос побелел, как мел, но инстинкт самосохранения, видимо, довольно мудро подсказал ему промолчать. А то я боюсь представить, как сейчас со стороны выглядело мое лицо. Я чувствовал, что улыбался. А вот насколько жуткой была сейчас моя улыбка… Думаю, что лучше мне не знать.
– Хорошо, – выдавил улыбку вожатый. – Ладно. Оставлю тебя довольствоваться твоей липовой победой, мальчик. Только помни, что отныне я приложу все усилия, чтобы сделать твое существование в этом лагере настолько невыносимым, насколько это возможно! Отряд! – обратился он уже к своим. – Поступаете в распоряжение Славяны Петровны. Жду от вас хороших результатов!
Гордо вскинув голову, Никитка глянул на меня с глубочайшим презрением и прошествовал вглубь лагеря. Я проводил его ледяным взглядом. Вряд ли он выполнит свою угрозу. Кишка тонка.
– Спасибо, ребят, – обреченно прошептала Славя. – Не стоило, конечно, но… спасибо.
– Да ладно уж, – махнул я рукой. Холод постепенно улетучивался. – Ну и что значит «не стоило»? Ты получила наглядное пособие, как противостоять обнаглевшим вожатым.
– Максим, ты же понимаешь, я не могу одобрить такого поведения, – взгляд ее голубых глаз сейчас меня изучал особенно внимательно. – Как ни крути, но он старший. Нужно искать другие методы…
– Господи, Славя! – не выдержал уже Дэнчик. – Нельзя ничего добиться без чувства собственного достоинства! И когда любой пытается его как-то уничижить, то этому надо давать решительный отпор!
– Ой, а у кого это голос прорезался? – улыбаюсь.
– Я тебе сейчас неиронично врежу, Макс, – фыркает Дэнчик.
– Бить никого не надо! – тут же оживилась активистка. – Денис, сходи лучше пока за веслами. Хотя нет, давай я лучше с тобой схожу? А то пока ты там разберешься, что к чему, а нам и вправду время уже нельзя терять.