– Мужики, ну, вы точно не знаете никакой Юли? Может, все же, вспомните? Низенькая такая, каштановые волосы, глаза, ну, словно желто-зеленого оттенка… – я старался себя убедить, что девушка меня просто разыграла. Зачем-то прикинулась человеком на должности.
Ага, и Дэнчику, получается, тоже? Нормальная такая история…
– Спроси у Ольги Дмитриевны, – пожал плечами Шурик. – Мы тебе вряд ли чем поможем – шатенок в старших отрядах не то, чтобы много, но и не мало. Поименно всех трудно запомнить.
Он как-то виновато улыбается, еще раз желает мне удачи, Электроник жмет мою руку своей слегка вспотевшей ладонью, и оба кибернетика удаляются, оставив меня на пороге медпункта в гордом одиночестве и некоторой, уже совсем не гордой, растерянности. Я еще некоторое время размышлял об услышанном. Лагерь не переставал удивлять. Хотя, казалось, удивляться уже, в общем-то, и нечему. С кем же я говорил? Так-так, а что если…
Не-не, стоп. Сразу начинать списывать все на мистику и девочек-кошек не самое рациональное решение. Даже здесь, в «Совенке». За вычетом некоторых, гхм, особенностей, это ведь самый обычный пионерский лагерь. Первым делом и вправду стоит при первой же возможности поговорить с Ольгой Дмитриевной. А уже потом, если и это не принесет никаких результатов, начинать наводить панику.
Так что к Виоле я зашел уже совсем в другом, куда более правильном расположении духа. В помещении тихо играло радио, откуда диктор севшим голосом освещал, судя по всему, последние новости. Я как не пытался прислушаться – так ни черта и не понял, что он там сквозь помехи мелит. А хозяйка этого помещения, уверенная в себе и сильная женщина, по своему обыкновению сидела за своим столом, делала какие-то записи. И было что-то удивительное в ее позе, в наклоне головы. Она была словно прекрасное произведение искусства, восхитительное, но недостижимое.
– Здравствуй, Максим, – медсестра оторвалась от своего занятия, с каким-то даже изяществом отложив ручку в сторону. – Какими судьбами?
– Да я вот… – черт, я же тут с миссией! А что я? Опять отвлекаюсь на мистику и неземную красоту Виолетты Церновны Коллайдер. Все же иногда самому себе леща дать охота. Беда-бедовая, блин, – Что по радио передают?
– Да ерунду разную. Не перестаешь удивляться, какой чушью народу мозг разрывают, если об этом плотно задуматься. А оторваться не могу, головы что-то совсем нет сегодня. Кстати говоря, – неожиданно вскидывает руку медсестра. – Не хочешь, раз такое дело, немного по территории прогуляться? Очень уж погода радует. А то завтра, говорят, дождь обещают.
– С удовольствием, – бухаю я прежде, чем успеваю взвесить все «за» и «против».
– Только давай я быстренько переоденусь во что-то более… подходящее обстановке, – кокетливо протягивает Виола – А то в халате по лагерю ходить без надобности ну совсем неохота.
– Конечно, – говорю. – Я Вас на крылечке подожду.
– Я быстро, – смеется.
– Не сомневаюсь, – улыбаюсь в ответ. И все с таким же выражением крайней умственной недостаточности на лице вываливаюсь назад на крыльцо.
Ладно, может так оно и к лучшему. Непринужденная обстановка, то, се. А погода и впрямь расстаралась. И никаких признаков скорого дождя, если уж на то пошло. Врут, поди, опять наши синоптики.
Был такой не то анекдот, не то притча про Сталина – спросил Иосиф Виссарионович у метеорологов, какой у них процент точности прогнозов. Отвечают ему, что, мол, сорок процентов. На что Вождь выдает, говорите наоборот, и тогда у вас будет шестьдесят процентов.
А Виола, кстати, действительно быстро обернулась. В высоких белых кроссовках и и стильном, идеально сидящем на ладной фигурке спортивном костюме. Поневоле залюбуешься.
– До сцены предлагаю, – говорит. – Там и людей сейчас поменьше, да и местность поживописнее, чем вдоль домиков туда-сюда шататься.
Я согласно киваю в ответ. Мне-то, в целом, глубоко фиолетово. Могу и среди домиков. Даже под локоток. И пусть думают, чего хотят. Мне-то до этого гумуса, извините, какое дело?
Хотя, все же, небольшое есть. Рыжее такое, наглое. Это я себя вовремя одергиваю. Все же мне далеко не безразлично, что там эта стервозина обо мне надумает. Нет, я, конечно, личность свободная. но… Пропал дом, в общем… Отвалите.
– О чем задумался? – спрашивает Виола.
– На удивление, о важном, – и признаю я это больше самому себе.
– Никак, поди, о той пионерке, с которой вчера за ручки держался? – хищно хмыкает медсестра. – Интересный выбор. Впрочем, от тебя я, честно говоря, другого и не ждала.
– В каком плане? – тут у меня немного бровь даже дернулась. И эта туда же. Ну неужели мы с Двачевской и впрямь так подходим под разряд этой самой так называемой идеальной пары?
– Ну что ж я, Максим, породу твою не раскусила? – как-то даже мечтательно вздохнула медсестра. – Быть первым всегда и во всем, отчаянно, до зубовного скрипа и стона. Сметать к черту все преграды на пути и покорять те вершины, о которых кто-то послабее даже и заикаться не думает. Даже не знаю, почему ты при таких знаменателях решил покорить сердце знаменитой Двачевской? Я, конечно, с Алисой, к сожалению, и парой слов не перемолвилась за эту смену, да и за прошлую тоже, но слухи, знаешь ли, особенно в таком месте, как пионерлагерь, быстро расползаются.
– Нормальная такая характеристика, – хмыкаю.
– Не вижу причин жаловаться, – ответила Виола. – Но и перебарщивать с этим делом тоже не советую. Иначе это рискует перерасти в самый что ни на есть натуральный сволочизм. А из-за этого, знаешь ли, можно потерять очень многое. Уж я-то знаю.
– А Вы… – начал было я.
– Не я, – она мягко останавливает мой слегка поспешный вопрос. – Был в моей жизни молодой человек. Как же я была в него влюблена! Такой легкий и веселый парень, умевший читать стихи и гулять по ночным крышам. Умевший выбирать именно те цветы, которые мне именно в тот самый вечер хотелось увидеть в своей вазе. Он мог говорить обо всем целую ночь напролет, начиная с районных сплетен и заканчивая четверостишиями Омара Хайяма. С ним можно было пойти куда угодно, хоть в театр, хоть на концерт классической музыки, хоть в пивную, хоть на дискотеку, да даже на тот же самый футбол, не к темноте он будь помянут. И везде с ним было весело и хорошо. Но больше всего на свете он жаждал этой чертовой власти. А я просто хотела помогать людям. Слишком уж разными были наши жизненные цели.
Я молчу. До безумия хочется закурить, но сдерживаюсь. Потому что очень хорошо вижу в этом человеке себя. И мысленно благодарю судьбу за то, что позволила мне сделать хоть какие-то шаги к изменениям в лучшую сторону.
Доходим до сцены, а там, в дальнем углу, на самом ее краешке, влюбленные целуются. И нас даже не замечают. Идиллия, чтоб ее…
Виола одобрительно ухмыляется и ладошкой манит меня в противоположный конец сцены. Подходим, останавливаемся, она облокачивается на облицовку, достает сигареты и аккуратно прикуривает, разгоняя свободной рукой ленивый сиреневый дымок. При этом замечаю, что то и дело продолжает поглядывать в сторону парочки.
– Знаешь, – говорит. – Максим, что-то мысль в голову пришла, не могу не высказать.
– Ну, если не можете не высказать, тогда говорите, – жму плечами я, без остановки вертя в кармане электронку. Зараза, как же курить-то не вовремя захотелось…
– Ну, вот посмотри на этих пионеров, – она без зазрения совести кивает в их сторону. Хотя они так на наше появление и не отреагировали. – Вот я тебе рассказывала о своей бурной молодости. Крыши, ночные свидания, вся эта романтическая суета… И сейчас вроде, казалось бы, что мешает? А вот так вот сесть с мужчиной на краешек сцены и целоваться до онемения губ – уже как-то и не с руки. Почему, интересно? Неужто эта самая молодость и в самом деле закончилась? Так почему тогда я этого не чувствую?
Ох, не знаю я, Виолетта Церновна, не знаю. Не от возраста, думаю, это все же зависит. Я хоть сейчас, если так подумать, готов творить хрень и безо всякого стеснения лобызаться на людях. Пусть мне и не за тридцать, а пока что всего лишь под.
– Не думаю, что Вы сейчас правы, Виола, – говорю. – Отец рассказывал, как за мамой по молодости ухаживал. Цветами заваливал. Из университета встречал ежедневно. По всяким местам интересным водил. Романтика-романтика, короче говоря. А вот так вот на природе, грубо говоря, в каком-нибудь условном парке на скамейке – никогда не целовались. Первый раз ее поцеловал, когда домой провожал, около подъезда. Хотел в щечку чмокнуть, а получилось, что в губы уткнулся.
Виола в ответ на мою историю как-то расстроенно даже скривилась.
– Ну вот, видишь, а ты говоришь, мол, не кокетничайте, Виола. А ведь я все-таки постарела. Хоть это и незаметно пока для окружающих. Растеряла то, что раньше было. Я вот, ты даже представить себе не можешь, как этим ребятам сейчас завидую.
А эти там наконец-то оторвались друг от друга. Нас заметили, синхронно ойкнули, на что Виола им с лукавством подмигнула. Смотрю – пионеры о чем-то зашушукались, да и к нам идут, краснея с каждым шагом все больше и больше.
– Извините, Виолетта Церновна, – наконец доносится до нас робкий голос парнишки. – А у Вас…
И замолчал. Побаивается чего-то.
– У меня, да, – согласно кивает Виола, начав в своей привычной манере растягивать слова. – В шкафу наверняка найдется. Вас же изделие №2 интересует… пионеры?
Эти самые пионеры аж глаза вытаращили от испуга. Стоят, рты раскрыли, забыли вообще изначальную цель визита.
– Да я это… – собирается, наконец, кое-как парнишка. – У Вас… закурить не найдется?
Ого. Вот уж действительно, наглость – второе счастье. Я бы в его возрасте, скорее всего, так и не рискнул бы, окажись в такой ситуации.
А Виола безразлично, даже как-то разочарованно, жмет плечами, да и протягивает парнишке пачку. Тот аж поглядывать на окружающий мир по-другому начал, с высоты своего нового, пипец какого высокого положения. Взял слегка подрагивающей рукой никотиновую палочку, да и задымил вовсю. И даже без намека на кашель, хочу заметить. Виола и спутнице его как бы невзначай предложила, но та скромно отказалась.
– А мы тут, кстати, с моим юным помощником как раз о вас разговаривали, пионеры, – неожиданно улыбается медсестра своей, кажется, самой обаятельной из всего арсенала улыбок. – Вы уж извините. Завидую я вам по-доброму. Хорошо вам сейчас. Лето, приятный теплый вечер, любите друг друга…
– Ну, – опять смущается парнишка. – То, что любим друг друга, это, конечно, да. А вот этот теплый вечер, он нам, извините, нафиг не сдался. У Маринки соседка – помощница вожатого, у меня сосед тоже тот еще фрукт. Да и вожатый наш – Никита, чтоб его, Валерьевич. Вот и приходится ныкаться по углам.