– Макс… братушка… дай чего от головы…
А братушка-то и помочь ничем не может. Я бы заставил себя ради него доплестись до медпункта, чего не стал бы делать даже ради себя любимого, да только Виола дополнительным комплектом ключей меня вроде как не обеспечивала. Вот и пришлось оставить просьбу без ответа. Достал Чарон из-под подушки, сделала пару особенно мерзких тяг, чем только еще более ухудшил свое и без того не радостное состояние.
– Максон… ну, пожалуйста… ты же ветеринар, мать твою, вылечи похмельное животное…
– Да нету ничего, – отвечаю, сглотнув неприятный комок в горле. Даже поправлять Дэнчика в этот раз не стал, ибо без толку. – Сам мучаюсь.
– Ну и пошел ты, – бурчит друг, уткнувшись головой в подушку.
Ну и ладно. Ну и пойду. Мы люди не гордые. С трудом повторно отлепил задницу от кровати, скрипя всеми суставами оделся и, стеная, кое-как добрался до выхода.
На улице все так и кричало, что собирается дождь. Ветрено и свежо. И по-хорошему прохладно. Даже как-то самочувствие улучшилось. Свежий, блин, воздух. Ничем не испорченный.
Водные процедуры и вправду помогли прийти в себя, пусть и не до конца. Даже ледяная вода в этот раз не казалась каким-то сатанинским испытанием, а вполне себе бодряще и освежающе ложилась на лицо. Нагрелась, что ли, в кои-то веки? Хотя, хрена лысого она нагреется, из источника ведь, как я понял, идет. А там температура стандартная. Хоть непрерывно солнце жарь – один черт не поменяется. Максимум на один-два градуса повысится. А в данном конкретном случае это так, пшик.
Стою, думаю, чего дальше-то делать. Домой возвращаться не вижу резона, там злой, как черт, Дэнчик, отчаянно жаждущий похмелиться. Так что ну его нафиг, пойду, до пристани прогуляюсь. Чего-то вот тянет туда в последнее время.
Да что ж такое происходит-то, а? Вот меньше всех хотел вляпаться в какую-то романтическую лабуду, так первее всех в нее, впереди собственного визга, и вляпался. Иронично, как говорится. И ведь сам виноват, как сейчас не изворачивайся. Или что, не оказывал, хочешь сказать, девушке внимания? Не пялился на нее, пуская слюни в пол? Черт возьми, разве не ты хотел поцеловать ее, так, к слову? Просто все это казалось таким естественным, будто все так и должно быть, будто это самое правильное, что можно было делать в этом лагере…
«Идиот. Какой же я идиот. Что же я натворил, придурок, блин, великовозрастный… Ученый, твою мать, рационалист. Ага, щаз. Вот и пошла вся твоя рациональность рыжей лисе под хвост».
На пристани неожиданно вижу белую спину какого-то черноволосого пионера. Приглядываюсь – Витя из «Волчонка». Сидит на краюшке деревянного настила, свесив ноги в воду. Рядом с ним расположилась походная кружка, вкусно дымящаяся какой-то темно-красной жидкостью. Судя по всему – чай с шиповником. Наутро лучше и не придумаешь.
Витя обернулся в полголовы, пододвинул к себе поближе кружку с чаем и молча кивнул на освободившееся пространство. Промычав благодарность, я скинул сандалии и пристроился, также окунув ноги в прохладную воду. Пятки тут же нещадно обожгло, но стоило чутка потерпеть, как сразу стало очень даже хорошо. Словно вся головная боль ушла вместе с ногами в эту прозрачную воду.
Говорить с пионером как-то было и не о чем, да и просто посидеть, глядя на пустующие железнодорожные пути, гадая, что же там прячется за таким далеким и одновременно близким горизонтом казалось как-то куда приятнее этих бессмысленных разговоров ни о чем. Да и вообще я поймал себя на мысли, что с этим парнишкой почему-то было очень хорошо молчать. Есть такая порода людей. Ее ни с чем не спутаешь.
– Извини, не додумался взять с собой термос, так бы угостил, конечно. Не думал просто, что кто-то еще заявится сюда в такую рань, – прерывает молчание Витя, когда чай в его кружке почти заканчивается.
– Да не беда, – отвечаю, стараясь ободрительно улыбнуться. – В меня бы все равно сейчас не влезло.
Тот хмыкает и вновь переводит взгляд в сторону сероватого неба.
– Ты как себя чувствуешь?
– Да, нормально… – смущенно жму плечами. Появилось дикое желание выговориться этому пареньку, с которым я сегодня попрощаюсь и больше со стопроцентной вероятностью не увижусь никогда в жизни. Но я быстро остужаю этот мимолетный пыл ненужной никому откровенности. – Башка еще чуть-чуть побаливает, но это уже фигня полная, к завтраку пройдет. А у тебя как?
Витя в ответ задумчиво пожевал нижнюю губу, тяжело нахмурив брови.
– Да хреново, Макс. Глупость вчера сделал. Бо-о-ольшую глупость…
Ой, чувак, не ты один. Вот он, блин, типичный вечер пятницы – на утро все охреневают и всю субботу пытаются понять, как вообще жить-то дальше теперь. В итоге под вечер забивают и снова нажираются. И творят херни еще больше. Такой вот парадокс.
– И чего ж ты такого начудил? Вроде самый адекватный вчера был, – спрашиваю. – Или это личное?
Витя поежился, обхватив туловище руками. Тряхнув головой, одним глотком добил чай.
– Да, личное, – говорит с таким холодом, что аж самому становится некомфортно. – Но тут штука в том, что мы с тобой, Макс, последний раз в жизни, считай, видимся. Как бы вчерашние тосты и не говорили обратное. И какое между нами, спрашивается, может быть личное? Так что, если я сейчас выругаюсь в твою жилетку, то с меня точно не убудет. Ну и если ты возражать не будешь, конечно.
А знаешь, друг мой пионер, принимается. В самом-то деле, чего бы и не выговориться? Как в поездах, когда со случайными попутчиками можно на такие темы начать разговаривать, не со всякими близкими-то это со спокойной душой пообсуждаешь. А сейчас ведь тот же самый поезд.
– Не буду, – киваю.
Витя глубоко вздохнул и вынул ноги из воды, скрестив их под собой:
– Со Светой вчера прогуляться решили… Болтали обо всякой ерунде, ну и как-то до бани дошли. И черт вот меня дернул посидеть там на лавочке немного предложить. И все бы ничего, да только баня открытой оказалась, у вас ведь там какой-то добрый молодец с такой силой по двери саданул, что щеколду с внутренней стороны снес и проушины помял, я еще вчера заметил…
Я не смог сдержать кривой ухмылки. Я ведь, помнится, этот небольшой акт вандализма сам случайным образом и устроил, когда от «бабки» чуть сердечный приступ не словил.
–… ну мы и переместились плавненько внутрь. Ну а что – темнота, риск, уединение… Алкоголь в башке. Понимаешь, да, к чему клоню?
Ой-ой-ой… Понимаю, да, очень хорошо понимаю.
А у меня еще, оказывается, не все так плохо. Хотя, опять же, с какой стороны посмотреть. Как по мне, так уж лучше переспать по пьяной лавочке, чем услышать в свой адрес признания в большой и светлой.
– Я и сам, честно говоря, не понял, как все это настолько быстро и настолько естественно произошло… Да и не задумывался как-то в тот момент. Зато теперь, блин, всю голову измучил. Мы со Светкой ведь так-то друзья, никогда ни о каких чувствах и речи не шло. Так, подкалывали друг друга, не больше. Ну, есть симпатия, конечно, но никакая любовь там и рядом не лежала. Нет, я люблю ее, правда, но… не так. А вчера… Ох, блин…
Черт, надеюсь, что Сереженька вчера с Аленкой никоим образом не накуролесил. В противном случае, на одного моего коллегу в этом бренном мире станет меньше. Если только он, как честный человек, не согласится на ней жениться.
Какой-то у меня нездоровый комплекс старшего брата появился…
– А ты не думал, что это все может быть и к лучшему? – спрашиваю. – Я к тому, что, может быть, произошедшее между вами это как раз именно, что и должно было случиться? Почему бы вам, собственно, и вправду не попробовать стать… парой?
Витя посмотрел на меня с ничем не прикрытым скепсисом. Разве что только пальцем у виска не покрутил:
– Макс, ну ты, блин, сам-то понимаешь, какую глупость сейчас сказал? Насильно мил не будешь. Если я буду сейчас пытаться заставить себя ее полюбить, то в итоге всем только хуже сделаю. И себе, и Светке. Я-то знаю, что я не испытываю к ней ничего, кроме дружбы. Поэтому и говорю, что глупость вчера сделал. Конкретную. И что дальше теперь делать, вообще не представляю. Только и остается надеяться, что она не станет в связи с этим переоценивать наши уже «чуть больше, чем друг» отношения. Потому что тогда, боюсь, у меня тупо не будет другого выхода, кроме как наступить себе на горло. Я не хочу делать ей больно. А так, глядишь, она и сама увидит, с каким идиотом ей все же приходится иметь дело.
На этих словах он довольно горько усмехнулся. Выцарапал забившийся между дощечками камушек и с силой запустил его по водяной глади. Тот совершил три или четыре прыжка по поверхности, прежде чем с громким бульканьем уйти на глубину.
Нихрена себе. Всю жизнь мечтал научиться так делать.
– Знаешь, а ведь у меня похожая ситуация, – при этом я все еще удивленно таращусь в ту точку, где камушек пошел ко дну. – С Алисой.
Витя вперил в меня внимательный и почти что даже сочувствующий взгляд карих глаз:
– Тоже что ль вчера не удержались и решили заняться тем, чего в нашей распрекрасной стране до недавних пор якобы не было?
В груди что-то неприятно кольнуло, очень захотелось дать ему в морду за такие намеки, но вовремя одумался. Для Алисы в этой фразе не было ничего оскорбительного. Просто невинный вопрос.
– Не, – губы, однако, все же сжались в тоненькую ниточку. – Ничего такого между нами не было. Там еще хуже. Она мне в… В чувствах, короче, призналась.
Ну не могу я это слово выговорить. Вот никак. Да и словосочетание «химическая реакция» мне как-то больше само по себе нравится.
А Витя, неожиданно для меня, хохочет. Даже обидно как-то стало.
– Ну ты, блин, Макс, нашел проблему, – выдыхает, отсмеявшись, парнишка. – В любви призналась, катастрофа-то какая. Радоваться надо, когда такая девушка на тебя сама вешается. А у тебя лицо, будто ты тарелку лимонов съел. Знаешь ли, ахах, вопросы тут ненужные волей-неволей возникают…