– Привет, – зато медсестра материализовалась.
И как же, черт возьми, я был рад ее видеть!
– Здравствуйте, Виола, – киваю, незаметно стараясь унять дрожь в коленях. – А я тут, знаете, посоветоваться с Вами хотел, по вопросу одному.
– Ну так заходи, – улыбается. – Соку попьем, да кофейком закусим.
– Ну, можно и не сока, а чего-нибудь и посущественнее, – наглеть, так наглеть. – А то такая погода, что хоть вешайся.
Виола на секунду задумывается.
– А знаешь, можно и посущественнее. Но только если тема совсем подходящая будет. Чего продукт просто так переводить?
Уж поверьте, Виола. Уж поверьте…
========== ДЕНЬ 7. ВЕТЕР ПЕРЕМЕН ==========
Виола включила свет, и медпункт тут же озарился теплым, ласковым, каким-то удивительно домашним светом. Полный контраст с какофонией, которая осталась там, за дверью. Я позволил себе улыбнуться и, на мгновенье погрузившись в белый шум полиэтилена, скинул дождевик и облегченно упал на кушетку.
– Полагаю, фраза про «располагайся, чувствуй себя как дома» будет слегка запоздалой, – сверкнула глазами, в которых навеки поселились уже когда-то отмеченные мной скачущие бесенята, улыбающаяся медсестра.
– Ой, – мгновенно подобрался я. Действительно, не подумал что-то. А поди тут, с такой ватной головой, да с таким звиздецом за плечами.
– Да что ж ты так подскочил-то сразу, – хмыкает как самое ехидное существо на этом свете Виола. Убийца в белом халате, блин. – Сиди уж, а мне надо сперва отойти на минутку. Хотя, стой… Полезным делом займись – разбери бардак в аптечном шкафу, а то завтра с этим Днем Нептуна понабегут пионеры со всякими ушибами и прочими прелестями. Еще и температуру кто подхватит от долгого купания, к бабке не ходи.
Перед тем, как оставить меня в одиночестве, ненадолго задерживается у магнитофона на подоконнике. Несколько щелчков, и вот из динамиков заиграла одна из нетленок группы «Алиса». Будто специально.
«Две тысячи тринадцатых лун отдано нелепой игре. Но свет ушедшей звезды все еще свет…».
Пока вялыми движениями разбирал аптечку, одними губами подпевая Кинчеву, появился момент хотя бы немного проанализировать произошедшее. И ничего хорошего в итогах как-то не выходило. Сейчас от ошибки меня уберег случай. Не появись Виола, я ведь и в самом деле мог пойти до конца. Мог бы. Не факт, конечно… Хотя, чего сейчас уже масло это гонять. Было и было. Надо просто сделать выводы. И идти дальше по пути, который я сам себе и сделал.
Ну, как в реальной жизни, хэй!
Поблескивающий никелированной поверхностью металлический лоток, какие-то баночки со знакомыми и одновременно нет названиями, свежая упаковка бинтов… Руки стали непослушными, из-за чего я уронил пару флаконов с хлоргексидином.
– Ну вообще отлично, – проворчал я сам себе под нос.
– Потерянный ты какой-то сегодня, – отметила внезапно вернувшаяся Виола, снисходительно смотря, как я ползаю по полу, собирая флаконы и поигрывая в руках небольших размеров фляжкой.
– Сегодня? – саркастично уточнил я. – У меня вообще всю последнюю неделю чувство, будто я на другой планете.
– Неужели наш лагерь так выбивается из твоей картины мира? – удивленно заморгала медсестра.
– Да не совсем в лагере дело… – тут я решительно сжал зубы, отказываясь признавать этим все на свете понимающим гетерохромным глазам, что лагерь-то выбивается, да еще как, но проблема-то не в нем… Расставив оставшийся хлоргексидин, на негнущихся ногах добрел до кушетки, куда вновь без каких-либо дополнительных разрешений упал и обессиленно привалился к стене. Почему-то очень хотелось расплакаться.
А ведь подходящий момент повернуть диалог в нужное для меня русло. Сейчас плавненько подведу к теме про Двачевскую и…
– Ну да, ну да, – хлопнула себя по лбу Виола. – Действительно, глупость сказала. Конечно же дело в вашем романе с Алисой. Когда первый раз по-настоящему влюбляешься, то происходящее действительно отрывается от реальности. А потерянный потому что поругались? Так это все ерунда, странно было бы, если бы не ругались.
Я непроизвольно вздрогнул. Забыл, что у Виолы все же подозрительно развита способность к какому-то чуть ли не ясновидению. В теории, я мог бы вообще даже ничего не говорить, просто стоять столбом и выслушивать диагноз своей бедовой головушки.
– Я в нее не влюблен, – цежу.
– И ничего я по ней не сохну… Я иногда забываю, что ты еще подросток. Склад личности ведь у тебя далеко не инфантильный. А мальчишки, как ни крути, не меняются, – снисходительно хмыкает Виола. – Вот только все время почему-то про глаза забывают. А те говорят совсем другое. Из-за чего поругались-то хоть, пионеры?
– Потому что… – заелозил по кушетке я, почему-то очень боясь вновь встретиться с Виолой взглядом. – Потому что Вы сейчас кое в чем ошиблись. Я когда-то любил раньше. Но не вышло. Это было неприятно, больно, я очень остро ощутил свою дефектность и, честно говоря, больше мне такого и за даром не надо. Как-то… страшно, что ли… А она блин, рыжая искорка, летит поперек батьки в пекло, а мне только и остается, что охреневать с полуоткрытым ртом.
Медсестра внимательно смотрит на меня, вроде как бы чего не понимая. Вздохнув, ставит фляжку на стол и садится рядом, положив руку мне на плечо.
– А ты, Максим, уверен, что до этого у тебя любовь была? Поверь уж старому врачу – любовь не может быть не взаимной. Это либо выдумка бездарных писателей, либо извращение, либо слепота одного из любящих. Это не то, что живет в каждом человеке по отдельности, как живут голод, страх, похоть, наконец, а связь между двоими, линия сопряжения. Она в одиночку невозможна, просто не сойдется, как не сходятся данные в Олиных описях после каждой смены. А у вас не так. Я видела это в четверг, после похода. Вы друг друга любите. И даже рискну предположить, что с того самого момента, как друг друга впервые увидели. Так что, Максим, не будь идиотом, подобно Онегину, не разглядевшему из-за своих комплексов свою настоящую любовь.
Я молчу, морщусь. Не верю. Уж извините. Тут больше доверюсь Есенину, который говаривал, что нужно обязательно хоть раз в жизни полюбить, иначе вы так и будете думать, что это прекрасно.
– Откуда? – медленно снимаю очки, тщательно начав протирать линзы кончиком рубашки. – Откуда у Вас такая уверенность? Неужели этому тоже учат в медицинских институтах? Если так, выходит, я собираюсь получать не совсем правильное образование…
– А ты поработай с мое в городской больнице, можешь смело заочно получать диплом профессионального психотерапевта, – одними губами засмеялась Виола.
– Да даже если я действительно испытываю к ней чувства, что с того? – встаю с кушетки и, остановившись у окна, незаметно делаю тягу из электронки, выдохнув аккуратно дым через ноздри.
– В смысле «что с того»? – удивляется Виола. – Ты меня, Максим, не пугай, мне, знаешь ли, и своей дури по жизни хватает.
– Да не собирался я никого пугать, – шиплю, не оборачиваясь. – Тут дело в том, что даже если отбросить мои личные какие-то заморочки, то мы все равно не сможем быть вместе. Никак. Совсем. И никто тут не виноват – ни я, ни она. Обстоятельства так вот сложились… Это все долго объяснять. Лучше уж совсем никак. И это мое решение, которое…
Как она оказалась со мной чуть ли не лицом к лицу, я даже и не совсем понял.
– Ты, – говорит с холодным спокойствием. – Даже не идиот. А самый, оказывается, настоящий трус и дешевка. Потому что нет в мире большей подлости, чем не попытаться сделать счастливой любимую женщину. И если ты хочешь, чтобы я когда-нибудь тебя впоследствии снова зауважала, постарайся сделать так, чтобы я этот эпизод забыла, понял?
Так же резко отстраняется, подходит к столу, и, мотнув головой, делает большой глоток из фляжки.
Такое чувство, что я ей только что нанес прямо-таки личное оскорбление.
– Виола, – говорю. – А Вам не приходило в голову, что я как раз и хочу сделать так, чтобы она была счастлива?
– Нет! – рубит та. – Потому что ты сейчас не ее пытаешься счастливой сделать, а себя, несчастненького, жалеешь! Это ведь легче всего – в благородную позу встать и жалеть себя, бедного, до изнеможения. Веди себя достойно и не изображай мне тут страданий молодого Вертера. Тебя девка любит? Сам знаешь – любит! И ты ее любишь, что ты тоже прекрасно знаешь! И все, что сейчас от тебя, дурака, требуется, это придумать, как сделать так, чтобы ей было с тобой хорошо, даже если у тебя, извиняюсь, проблемы начнутся чуть ниже пояса.
– Да с этим-то как раз у меня все нормально, – стремительно краснею я. – Это тут вообще не при чем, даже на сотую долю…
– Да уж куда уж, – смотрит издевательски Виола. – Конечно не при чем. А вот ты очень даже при чем. Потому как ты не за нее, а за себя в первую очередь переживаешь… пионер. Знаешь, в жизни есть три варианта – быть счастливым, стать счастливым или сдаться. И то, что ты отвергаешь того, кого любишь – не великое самопожертвование, ты просто хочешь быть несчастным. Но то, что ты несчастен, не делает тебя лучше других, это просто делает тебя несчастным. И это будет уже не «сложившимися обстоятельствами», а твоим личным решением, твоим личным поражением и твоей личной трусостью.
Мдэ… Так… как бы это сказать-то поточнее… безжалостно, что ли, я об этом никогда не думал. Беда-бедовая.
– Неприятно… – пробормотал я, чувствуя себя маленьким нашкодившим мальчишкой, которого сейчас пару раз хлестанули ремнем по жопе и поставили в угол. Непривычно, оказывается, когда тебя мордой по столу возят. И, блин, что самое обидное – вполне по делу.
– Это хорошо, значит начал головой думать, а не задницей, – подначила Виола. – Я тебе уже, помнится, говорила, что я когда-то знала человека, который был почти что как ты. И я не хочу, чтобы ты повторил его путь. Так что эту дурь я из тебя буду выбивать любыми способами.
– Зачем Вам это? – недоуменно смотрю я на медсестру. – Я же ведь… Виола, Вы каждую смену знакомитесь с десятками пионеров. И я не думаю, что в каждой смене Вы находите любимчика, которого начинаете опекать. Зачем Вы со мной так возитесь, откровенничаете, думать заставляете, время свое на меня убиваете? Я же не мальчик, догадываюсь, что оно для Вас тоже чего-то, да стоит.