– А Панамка если зайдет? – ненавязчиво поинтересовался я.
– А пусть докажет, что тут кто-то курил, запаха-то нет, – хитро ответил тот.
Хотелось что-то возразить, но от соприкосновения головы с подушкой так стало на все пофиг. Встряхнувшись, я погрузился в чтение.
– Почему, – начал Форд и присел на корточки, ежась от холода, – почему ты лежишь лицом в грязи?
– Это отвечает моему настроению, – объяснил Марвин. – Не надо делать вид, будто вы хотите со мной разговаривать. Я знаю, вы меня ненавидите.
– С чего ты взял?
– Ненавидите, да. Меня все ненавидят. Так устроена Вселенная. Стоит мне заговорить с кем-то, как меня начинают ненавидеть. Даже роботы ненавидят меня. Бросьте меня здесь, зачем со мной возиться…
Марвин мученически поднялся и застыл, мрачно глядя в сторону.
– И этот корабль ненавидел меня, – удрученно выдавил он из себя, указывая на полицейский крейсер.
– Макс, – внезапно подал голос Дэнчик.
– Чего? – переспросил я, не отрываясь от книги.
– А помнишь, как мы в девятом классе лазали в заброшенный детский лагерь недалеко от нашего поселка? – тихо спросил тот. – Ну, точнее, не то, чтобы заброшенный, а временно закрытый.
– Припоминаю чего-то такое, – да, тут не забудешь. Как мы аккуратно снимали окно с какого-то корпуса и там сидели всю ночь, попивая пивко и шарахаясь от каждого шороха. – А что?
– Да так, навеяло почему-то, – ответил Дэнчик. – Может, это нам такое своеобразное наказание за то, что попортили тамошнее имущество?
– Да перестань, чего мы там испортили? Мы ведь даже снятое окно на место потом поставили, – усмехнулся я. – Да и потом, наверняка в нашей жизни есть грешки посерьезнее, чем вскрытие полузаброшенного здания.
– Ты все ту перевернутую палатку с капустой вспоминаешь? Макс, ну сколько можно, мне было шестнадцать лет, я был тупой и очень выпивший, мне надо было куда-то девать энергию…
– Да я не про капусту, господи, – засмеялся я. Да, та еще история была. Я, наверное, никогда так не бежал, как в ту ночь. – Я в целом. Взять меня – последние пять лет я вел себя, как конченый ублюдок по отношению к homo. Да и сейчас продолжаю. И это даже уже не от меня зависит. Прижилось. И как-то изменить себя уже и не выходит.
– Да прям уж как ублюдок? – не поверил Дэнчик. – Не, ты, конечно, стал той еще занозой в заднице, но все же, на мой взгляд, ты сейчас немного переусердствовал с формулировкой.
– Да нет, брат, не переусердствовал, – вздохнул я.
Ступени за дверью неожиданно заскрипели. Дэнчик только успел убрать электронку, как внутрь без предупреждения влетела Алиса. Вид у нее был крайне взволнованный. Чуть скрытые под челкой янтарного цвета глаза лихорадочно стреляли по всем углам комнаты.
– Стучаться религия не позволяет? – нахмурился я.
– Ой, будто вы тут чем-то запрещенным могли заниматься, – фыркнула Двачевская. – Если только вы не приверженцы сексуальной революции.
– Рыжая, ты чего-то конкретного хотела? – Дэнчик привстал с кровати, готовясь защищаться невесть от чего.
Алиса, на лице которой отображалось плохо скрываемое смущение, еще некоторое время колебалась, прежде чем выпрямить спину и гордо начать декламировать:
Максим, сосед мой, свет очей моих
Я так люблю очки твои, цвета перламутра.
И посвящаю я тебе сей стих,
Ибо хочу с тобой быть каждое я утро.
Ну нихрена ж себе водевиль. Это что сейчас, мать вашу, было такое? Двачевская окончательно тронулась рассудком?
– Какого ху… – но офигеть до конца я не успел, ибо Алиса резко подскочила к моей кровати, нагнулась, легонько поцеловала в губы и тут же отскочила, будто ошпаренная. Тут я уже не просто офигел, а без малого охренел. Дэнчик тем временем разразился неистовым хохотом, а для меня деление на ноль только что стало реальностью.
Будто этого было мало, в домике откуда ни возьмись возникла хохочущая под стать моему другу Ульянка. Сюрреализм происходящего достиг критической отметки.
– Бим! Бам! Бум! – прокричала девчушка. – Давай, Лиска, чего молчишь?
– Бим… – вздохнула Двачевская.
– Бам! – радостно вторила ей Ульянка.
– Бум! – это они произнесли синхронно, после чего отвесили друг другу по «пятюне».
– Так, стоп! – я, наконец-то, пришел в себя. – Какого… лешего это было сейчас?
– А непонятно разве? – все еще хохотал Дэнчик. – Тебя поцеловала красивая девушка. Так иногда бывает. Да, этой девушкой оказалась Двачевская, но…
– Ой, да иди ты, – рыкнул я, пока Алиса не осмыслила его неосторожно брошенную фразочку. – Так, а ты признавайся, это что за цыганочка с выходом была?
– В карты я проиграла, что непонятного! – взъелась рыжая. – А эта мелкая коза загадала, чтоб я тебя поцеловала. И оду тебе прочитала, которую она лично сочинила.
Осознание пришло не сразу. Зато когда до моей ясной головушки-таки дошел смысл сей миниатюры, расхохотался уже я. Да уж, а я грешным делом было подумал, что Двачевской срочно нужно вызывать санитаров с Виолой во главе. И считал пострадавшим себя, хотя по факту Алисе досталось куда больше.
– Знаешь, Уль, – выдохнул я, стирая слезы с глаз. – Ты меня, конечно, прости, но на оду это очень слабо тянет.
– Ну, уж извините, Пушкин у меня над душой не стоял, – надулась мелкая. – И так минут пять над рифмой думала. Мог бы и «спасибо» сказать, ибо твои телескопы нифига не цвета перламутра.
– Да о чем речь, вообще от души, – я буквально упивался образовавшимся весельем. Да уж, вечер перестал быть томным, как говорится.
– Все, поржал? – красная как рак Алиса, кажется, начинала чувствовать себя не в своей тарелке. – Ладно, Уля, пошли отсюда. Бесит меня уже эта парочка. Особенно этот, – она ткнула пальцем в мою сторону.
– Сочту за комплимент, – подмигнул я.
– Девчат, а может мы с вами в картишки? – внезапно предложил Дэнчик. Мой удивленный взгляд остался проигнорирован.
– На желание? – бесноватый огонек загорелся в глазах у Алисы. Беда-бедовая, не к добру это…
– Ну ясен-красен, – кивнул мой друг. – Заодно и познакомимся поближе. Лиске с Максом уж определенно найдется, о чем поболтать.
Секундная тишина, единственным звуком в которой был скрип шестеренок в голове у Алисы. Сейчас-сейчас. Три, два…