Ну, разбила это, конечно, Панамка сейчас хватанула. Но да, приятно бедной девчушке явно не было.
А виновник торжества сидел, оттопырив губы, тяжело дыша и часто шмыгая носом. Синицына, тем временем, встала с кушетки, тут же расположив руки по швам, и проговорила тихим, дрожащим голосом:
– И еще он позавчера в меня резинкой стрельнул… Чуть кровь из уха не пошла…
Она снова села и застыла с неподвижным лицом. Все вожатые молчали. Одна лишь Виола как-то многозначительно вздохнула и продолжила делать записи в своей тетради, вытянув под столом длинные ноги и скрестив их в лодыжках.
– Н-ну… – как-то неуверенно протянула Ольга. – Я думаю, дело тут простое. Говорите свое мнение, и все.
Вожатые призадумались. Дронов с Синицыной также сидели молча. Тишину прерывал лишь скрип ручки по тетрадному листу со стороны Виолы и чириканье двух воробушков, расположившихся со внешней стороны подоконника.
– Да выгнать его и всех делов, – наконец пробасил сохранявший до этого молчание безымянный вожатый.
– Если Дронова просто выгнать, то это не понесет за собой никакой воспитательной практики, – подняла указательный палец Маша. – Мы все люди взрослые, вожатые, правильно? И среди нас почему-то не наблюдается случаев, чтобы юноши колотили девушек. А среди детей, к моему большому сожалению, это массовое бедствие. Мальчики смотрят на девочек, как на низших существ, всячески их притесняют. И я считаю, что это не что иное, как пережиток тех времен, когда на женщину смотрели как на рабыню…
– Чего-то Вас, Мария Алексеевна, уже куда-то не туда понесло, – хмыкнул Витя.
– …и по-моему, товарищи, мы должны организовать над Дроновым товарищеский суд, – продолжила распаляться Маша, начисто проигнорировав своего коллегу. – Мы должны сделать этот случай достоянием всего лагеря, чтобы вытравить эти феодальные замашки из нашего коллектива.
Ну ей прям только броневика для полного комплекта сейчас не хватало. Даже у Панамки челюсть отвисла. А новоиспеченный феодал тем временем кусал нижнюю губу, пока Синицына искоса поглядывала на него.
– Так, – наконец собралась с мыслями Ольга. – Никита Валерьевич за то, чтобы выгнать, Мария Алексеевна за товарищеский суд. Виктор Семенович, а Вы что скажете?
– Ну, знаете, если бы за это дело всех без исключения выгоняли из лагерей, то это сразу нужно половину младших отрядов домой отправлять, – протянул Витя. – Да и, Ольга Дмитриевна, нас тоже стоило бы в свое время тогда уж. Или Вы забыли, какие мы с Вами в детстве устраивали баталии?
– Мы, Виктор Семенович, говорим сейчас не о нас, а о Дронове! – Панамка покрылась краской и поспешно отвернулась от насмешливого взгляда Вити. – Ладно, дело тут более чем ясное. Дронова предупреждали не раз, что такого поведения лагерь не потерпит и что подобное хулиганство…
– Ольга Дмитриевна, ну какое же тут хулиганство! – наконец не выдержала всего этого цирка Виола, за что получила от меня взгляд, полный благодарности. Еще бы чуть-чуть и я сам бы разнес тут всех в пух и прах. Кроме, пожалуй, Вити. Он оказался на поверку довольно вменяемым. – Никакого тут хулиганства нет.
– Интересно, Виолетта Церновна, – нахмурилась Маша. – А что же это тогда?
– Мария Алексеевна, вот Вам лет сколько? – спокойно спросила Виола, не отрываясь от своих записей.
– Ну… – замялась та. – Двадцать один… Почти.
– Вот именно, – кивнула медсестра. – Тут всем, за вычетом меня, моего очаровательного помощника, – украдкой подмигнула она мне. – Ну и, конечно же, виновников нашего спонтанного собрания, от двадцати до двадцати пяти. И что, неужели все так скоропостижно забыли, что значит быть детьми? Я даже, признаться, немного разочарована.
– Виолетта Церновна, к чему Вы сейчас клоните? – спросила Ольга.
– Ох, как же тяжело… Может ты озвучишь мою мысль… пионер? – стрельнула в меня глазами Виола.
– Втюрился, – я был горд, что та доверила именно мне озвучить такую простую, казалось бы, прописную истину.
– Чего? – поднял голову Никита.
– Сохнет он по ней, – продолжила медсестра. – Ну, нравится она ему.
– Чепуха! – взвился вожатый. – А бьет тогда зачем?
– Ну, все так делают, – усмехнулась Виола. – Помню, в школе тоже сох по мне один мальчик, так я постоянно вся в синяках ходила. Правда, не жаловалась никому.
– Черт, и как же я сама-то… – пробормотала Ольга и, заложив руки за спину, принялась ходить по помещению.
Тут мальчик вскочил весь красный. Маленькие серые глазки метались из стороны в сторону.
– Ничего я по ней не сохну! – закричал он свирепо.
Синицына сидела, опустив ресницы, такая же красная, как и ее внезапный кавалер.
– Неправда это! Ничего я по ней не сохну! – повторил мальчик с еще большим остервенением.
– Так, ну-ка… – прикрикнула Ольга. – Оба! На крылечко шагом марш!
Дронов тут же пулей выбежал из медпункта. За ним, семеня тоненькими ножками, вышла Синицына. Панамка тяжко выдохнула и сама упала на кушетку.
– Водички, Ольга Дмитриевна? – приторно вежливо поинтересовался я.
– Отстань, Максим, – отмахнулась от меня Ольга. Затем повернулась к Виоле. – Вилка, а ты уверена, что он именно, ну… сохнет?
Ага, значит при мне можно уже и не соблюдать этот показной официоз. Серьезно, цирк, да и только. Тошниловка сплошная. Никогда бы не устроился работать в подобные заведения и на подобные должности. И дело тут даже не в моей не шибко большой любви к homo. Душой кривить не очень люблю.
– Абсолютно, – кивнула медсестра.
– Вот ведь незадача, – нахмурилась вожатая, теребя края панамки. – Если бы он из хулиганства ее лупил, можно было бы его по всей строгости. А тут вон оно как…
– А нам-то что? – удивленно посмотрел на нее Никита. – Сохнет, не сохнет – все равно морду бьет.
Заметка на будущее – меня определенно не возьмут в вожатые, ибо, по всей видимости, в резюме должна присутствовать характеристика «клинический дебил». А адекватные вожатые устраиваются на эту должность исключительно по блату.
– Кажется, я понял, почему в каждой деревне хотят иметь своего идиота, – четко проговорил я, намеренно при этом заострив внимание на таблице Сивцева. – Они действительно забавны.
– Чего? – гаркнул Никита.
– Понимаешь ли, Никитос, то, что ты говоришь – это формальный подход, – встрял Витя. – Перед нами живой человек все-таки. И, может, он даже страдает.
– То есть, я сейчас правильно понимаю вашу с Олей логику, что если тебе кто-нибудь не нравится и ты его изводишь, то тебя за это накажут, – медленно проговорила Маша. – А если тебе нравится кто-нибудь, так издевайся над ним сколько хочешь, тебя за это еще и пожалеют. Интересно, ничего не скажешь.
Мой едкий комментарий канул в лету. А жаль, я уже заготовил для Никитки парочку реплик.
– Маш, ну это же элементарная психология, – встала с кушетки Ольга. – Мальчик тянется к девочке, но не решается ей об этом сказать. Вот и пытается обратить на себя внимание таким специфическим способом. Нужно вести работу в этом направлении. Мы ведь вожатые, а не палачи какие-то.
– Ну, хорошо, ты ведь у нас старшая, – фыркнула Маша. – Как будем вести работу?
– Дайте им совместное занятие, – вздохнул я, поняв, что сия полемика рискует неоправданно затянуться.
– Парень, не лезь, а? – сверкнул глазами Никита.