Я посмотрел в зеркало заднего вида. Так и есть, дед задремал, значит можно сделать потише. Но, только моя рука коснулась регулировки звука на магнитоле, как глаза, некогда бывшие, как и у меня ярко-голубыми, а теперь тусклыми, почти белыми, открылись.
— Ромка, только тронь, получишь палкой по хребту, — сообщил дед и показал мне палку, на которую уже лет пять, как опирался при ходьбе. Ранение, полученное еще на войне, догнало его уже сейчас, и осколок, застрявший где-то в ноге, давал о себе знать все чаще и чаще.
— Ты же спал, — возмущенно ответил я, но руку от магнитолы убрал.
— Я песней наслаждался. Пе-с-ней. Это не то, что вы сейчас слушаете, про задницы и муси-пуси, сиси-писи с джага-джагами. Тьфу, срамота, — я промолчал. Объяснять ему, что я не слушаю никакие джаги-джаги бесполезное занятие. Упрямый старый пень как вобьет себе в башку что-то, то хоть убейся, но никак не переубедишь. — Роман, мы ничего не забыли?
— Нет, дед, ничего мы не забыли. — Я это повторял уже стопятьсотый раз и мне, если честно, слегка надоело.
— Ты себе разрешение делаешь? Как вернемся, так сразу ружье на себя начнешь оформлять. Все, последний раз еду, отохотился старый хрыч. Помирать скоро. Жалко будет ружье, боевое оно у меня. — Это точно. Ружьё у деда зачётное. Подарено едва ли не самим Василевским. Принадлежало какому-то барону и было взято в качестве трофея. Вроде в сталь, из которой ствол сделан, даже серебро вплетено. Не много, но коррозию металла предотвращает. Как? Понятия не имею, я не металлург, в конце концов, в таких вещах разбираюсь слабо.
— Ты себя раньше времени не хорони, еще на наших похоронах простудишься, — заявил я, снова посмотрев в зеркало, чтобы увидеть покрытое морщинами лицо. Смерть бабушки два года назад сильно его подкосила, но все равно в свои восемьдесят дед еще оставался вполне крепким стариком, в своем уме и твердой памяти.
— Ну, это мы посмотрим. Если гонять, как кобель, с цепи сорвавшийся, течную суку почуяв, не будешь, глядишь, бог милует, и не побываю раньше срока на твоих похоронах, — я в ответ только поморщился. Снова старые песни о главном, и не надоедает же. — Ты на хрена академию бросил?
— Не всем же в нашей семье офицерами быть, кто-то должен и раздолбаем остаться, — буркнул я, сворачивая с шоссе на проселочную дорогу.
— Да уж, раздолбай ты и есть, — дед покачал головой и отвернулся к окну, за которым поплыла деревня, в которой он родился и провел всю свою юность.
Честно говоря, я до смерти не хотел ехать на эту долбанную охоту. Терпеть не могу открытия. А тут даже не с друзьями водку пить и из веников стрелять, а с пенсионером ночь коротать, а потом еще и утрянку стоять. Но отец приказал деда отвезти, значит, Рома собрал вещи, оформил путевки и поехал. А куда деваться, меня и так после финта с академией могут в любой момент без содержания оставить. Да и деда, как-никак, обижать не охота.
Отец мой в свое время основал бизнес вместе с друзьями — бывшими офицерами. Армейская выучка и пройденные горячие точки позволили им дать серьезный отпор бандитам, а корки ветеранов, к которым присовокупил свою корку ветерана Великой Отечественной дед, дали укорот госструктурам, которые в те лихие времена не слишком от бандитов отличались. Так что они выстояли, развились, и я, хоть и родился в восьмидесятых, но вполне мог назвать себя мажором.
Мог бы, вот только не в своей семье. Суворовское училище, военное училище, армия, а потом академия генштаба — это был тот минимум, который мне расписали мои отец с дедом. На академии я все-таки сломался. Ну, не моё это — форму носить, не моё. С тех пор у нас идет позиционная война, которая непонятно чем в итоге закончится.
— Ромка, не спи, поворот, — я вздрогнул и свернул на совсем уж неприметную дорогу. Хорошо еще, что мы на внедорожнике, понятия не имею, как на какой-нибудь плоскодонке здесь скакали.
Через пять минут мы выехали на берег реки. Теперь нужно было спустить лодку на воду, и перебраться на остров, на котором всегда, почти каждый год, дед проводил открытие охоты на утку. Я здесь тоже бывал, правда, редко. Все-таки куда круче проводить подобное времяпрепровождение со сверстниками.
Развернув машину, я принялся загонять прицеп, на котором стояла небольшая моторка в воду.
Провозился где-то с час. Дед в это время ходил вокруг и только головой качал. Хорошо хоть под руку не лез. Когда мы уже загрузились в лодку, он ехидно посмотрел на меня.
— Да, Ромка, если руки золотые, то неважно, откуда они растут. Пусть хоть из жопы, да ведь?
— Что еще не так? — я глянул на него раздраженно.
— Ты, друг мой, комаринку с собой взял? — я закрыл глаза и выругался. Ну как можно было забыть нечто столь важное. — Ладно, не ссы. Я взял. Так уж и быть, поделюсь, а то сожрут твою молодую морду, чем перед девками светить будешь? Они ведь прежде всего на внешность смотрят, а потом уже на все остальное.
— Ну не скажи, еще на кошелек, — я усмехнулся. — Чем он толще, тем больше очков плюсуется к внешности. А некоторые вполне профессионально могут твои возможности прикинуть, по шмоткам, тачке, часам… Это, дед, целая наука.
Хорошо, что развить эту тему не удалось, потому что мы причалили. Пока я вытаскивал лодку, дед перетаскал все вещи на место постоянной стоянки. И ни разу тростью не воспользовался. И куда только хромота делась.
Мы успели и палатку поставить, и спальники заранее расстелить, и костер развести, как послышался плеск весел.
— Кого это черт сюда притащил? — дед поморщился и принялся вглядываться в быстро наступающую темноту, принесшую с собой холод, несмотря на календарное лето, и тучи комаров.
— Сашка, здорова, старый черт, — из кустов выскочил, как упомянутый черт из табакерки худой старик, одетый в шинель со споротыми пагонами, и кирзовые сапоги. На голове у него красовалась ушанка.
— Серега, — дед обрадованно вскочил, и они обнялись, похлопывая друг друга по спине. Когда же первые восторги улеглись, он осмотрел Серегу с ног до головы и, подозрительно прищурившись, спросил. — А ты чего так вырядился? Где твое ружье?
— Да ну его, ёптить, внуку еще в прошлом году отдал, а то проблема целая с продлениями, — Серега махнул рукой. — У меня вот чего есть, зацени, старый, — и он, приняв горделивую позу, с видом профессионального эксгибициониста, распахнул шинель. Я отвернулся, и зажал рот двумя руками, чтобы не заржать. Потому что одет Серега был только в белую майку, синие армейские трусы, ну и шинель сверху, из внутреннего кармана которой выглядывала бутылка, наполненная мутным самогоном. — Я как увидел, что вы проехали, так сразу и засобирался. Глаз-то у меня ещё ого-го, я Ромку сразу признал. Недаром снайперил когда-то. Сколько я гниды той фашистской положил, а все одно кажется, что мало, — он стиснул зубы, но предаваться воспоминаниям ему не дал дед. Он-то был одет в хороший камуфляж, и в отличие от своего фронтового товарища выглядел вполне прилично.
— Ты мне лучше скажи, тебя что Алевтина из дома выгнала? Ты чего в таком виде заявился?
— Дык она меня не пускала, карга старая. Ещё за скалку схватилась, — он почесал затылок. — Ну, я бутыль — хвать, шапку на голову и драть, огородами. А бабка за мной со скалкой. Тьфу на нее, еле убег.
— Молодец, — дед покивал. — Форму держишь. От Алевтины еще никто не уходил, а ты вот смог.
— Ну так давай выпьем за встречу, а, старлей? — Серега вытащил бутыль и поставил посредине нашего импровизированного стола, на котором вполне неплохая закусь стояла.
— Рано, сержант. Сейчас на шулюм кого-нибудь стрельнем, вот тогда и отметим: и встречу, и открытие. — Дед поднялся со стула, взял ружье, которое держал еще вполне крепко, и пошел к берегу. Откуда уже была слышна утиная перекличка.
Он не успел отойти от нашего лагеря и десяти шагов, как снова послышался плеск весел, а вскоре мимо нас прошел рыбак в белой панамке. Возраста он был примерно такого же, что и дед со своим сержантом. Только вот доброжелательным его назвать было трудно.
— Понаехали тут, своими пулеметами всю рыбу распугают, — пробурчал он. У Сереги не только зрение, но и слух оказался отменным. Услышав, что бурчит рыбак, он как заорет.
— Шел бы ты лесом, Яков Панфилыч, если совсем из ума выжил и Сашку Белова не узнаешь.
— А хоть и узнаю, что с того? Вас обоих еще в сорок пятом надо было под трибунал отдать, — снова пробурчал Яков Панфилыч. — А то ишь, шуры-муры почти на передовой. — И он, задрав голову в панамке, пошел дальше.
— Вот же гондон штопанный, — сплюнул дед. — Как был им, так, похоже, и помрет. Козёл плешивый.
— А кем он был, раз под трибунал вас хотел? — мне стало любопытно, что это за товарищ такой.
— Политрук. Всё в партийные вожаки метил. Да под меня копал, тьфу, — дед опять сплюнул. — Только хер ему, а не трибунал, мы же с Серегой герои, — он хохотнул.
— И чего он так на вас взъелся? — я посмотрел вслед белой панамке. Надо же, какие страсти на войне творились.
— Да все из-за врачихи молоденькой. Настеньки. Ух как он перед ней гоголем ходил, да только она вон, его выбрала, — и Серега хохотнув ткнул в моего деда, а я внезапно понял, что это о моей бабушке Насте говорят. — А я вот всегда говорил, что ты намеренно тогда ногу дал себе ранить. Девки-то молоденькие жалеть шибко любят. А тут такой красавец, да молодой и неженатый. И жалеть-не пережалеть, — он снова хохотнул, а дед показал ему кулак и снова пошел к реке.
— Только бы в шляпку эту белую не попасть. Вот ведь до греха доводит, прямо искушает на старости лет. Как был гондоном, так и остался. Пень старый собакам ссать, — ругался дед негромко все то время, пока шел к своему старому месту, откуда всегда птицу стрелял.
Я тихо шел за ним. Не то чтобы надо было его караулить, но, всякое могло приключиться.
Шорох крыльев. В темноте уже ни черта не видно. Плюх, и выстрел. Турпанье крыльев по воде в тишине стремительно наступившей ночи слышно очень отчетливо. Попал. Надо же. Еще могет старый хрыч, ведь на звук стрелял.
— Ромка, фонарь с собой? — я же тихо шел, и как он меня услышал?
— С собой, — нехотя ответил я.
— Иди, подбери. Крякаш, похоже. На шулюм самое оно. — И дед отошел чуть в сторону, давая мне раскатать на ноге болотники и, включив фонарь, осматривать воду. Утка к счастью лежала недалеко от берега. Еще немного и ее вовсе прибьет течением.
— А почему ты Соболя с собой не взял? — проворчал я, заходя в воду.
— Да ты что, с ума сошел? Соболь старый уже, куда ему за утками плавать? — дед даже удивился моей недогадливости.
— А, ну да, Соболь уже старый, а Рома — молодой, Рома сплавает, если надо. Вариант «охотник с собакой», мать вашу.
— Что ты там бурчишь? — с берега спросил дед.
— Ничего, тебе послышалось, — я подобрал утку и вылез на берег.
Скоро варилась похлебка, а старые приятели предались воспоминаниям. Как бы мне не хотелось их послушать, но пара стопок мутного пойла меня сморила так, что я залез в спальник и отрубился.
— Рома, вставай, утро уже, — я открыл глаза. Ничего себе утро. Часа четыре не больше. От воды начал подниматься туман, и холод проникал даже в спальник, заставляя ежиться.
— Дед, я спал часа три, имей совесть, все равно раньше пяти не полетят, — я попытался залезть поглубже и снова закрыл глаза, но дед снова потрепал меня за плечо.
— Вставай, говорю. Пока на свое место встанешь, как раз полетят. Да, смотри внимательно, а то одна белая панамка появится в прицеле неожиданно и все характеристики тебе испоганит. Яшка это может, всё поганить. Человек он такой.
Я уже понял, что от деда все равно не отделаться, принялся выбираться из палатки. Радовало только то, что отстоим утрянку и домой поедем. А там уж я отосплюсь.
Внезапно раздался грохот, да такой, что земля под ногами качнулась. Я не удержался на ногах и упал на колени.
— Это чего такое было? — на земле зашевелился бугор, который при более близком рассмотрении оказался сержантом, спящем прямо на земле, укутавшись в шинель. Я решил, что, если уж его отчество мне никто озвучивать не собирается, буду звать его дед Сергей.
— Не знаю, — я покачал головой, поднимаясь на ноги. Происходящее мне определенно не нравилось. — Землетрясение?
— Какое нахер землетрясение? Это кто-то очень умный рыбу глушить удумал. Ну Яшка, ну держись у меня. Узнаю, что ты балуешься, то прямо по панамке белой настучу, — зло проговорил вылезший из палатки дед.
— Что-то мне не нравится этот туман старлей, — тихо проговорил дед Сергей. — Какой-то он не такой. Какой-то неправильный. Как тогда…
— Брось, обычный туман, как всегда в это время года, — махнул рукой дед, но я увидел, что он делает это немного неуверенно. Какая-то безотчетная тревога передалась и мне. Чтобы как-то занять время, я взял ружье и направился к берегу.
Время шло, а туман и не думал рассеиваться. Да и в добавок ко всему ни хлопанья крыльев, ни утиных криков слышно не было.
— Что-то, Рома, не везет нам сегодня, — я вздрогнул, когда из тумана вышел дед.
— Ты меня так не пугай, я чуть не выстрелил.
— Ты ружье всегда на предохранителе держи, а то ни дай бог, чего случится, — дед попытался вглядеться вдаль, но ничего у него не получилось. — Никуда не годиться. Пошли к лагерю. Все равно в такой туман куда-то ехать равносильно самоубийству. Да еще нога разболелась, как всегда не вовремя, — и дед пошел впереди меня с каждым шагом все больше и больше хромая.
— Это вы тут творите непотребства? — мы сначала услышали крик, и лишь когда вышли к костру, который развел дед Сергей, то увидели, как Яков Панфилыч стоит над философски смотрящим на него Сергеем и потрясает кулаком. Все в нем выражало негодование. Даже белая панамка казалась возмущенной.
— Че ты орешь? Чего мы по-твоему делаем? — дед Сергей помешал остывший за ночь шулюм и только потом повернулся к Якову.
— Утку взрываете, или рыбу глушите. Думаете, я взрыв от чего-то другого не отличу?
— Кто тут рыбу глушит? Ты нас случайно с собой не спутал? — дед сел на стул и принялся разминать ногу.
— А кто, кроме вас, бесы вы старые, мог такое устроить?
— Еще скажи, Яша, что это мы туман напустили, — зло прервал крики бывшего политрука дед.
— А может и вы, я-то откуда знаю, на что вы вообще способны…
Его вопли прервал тихий всплеск. Затем еще один, и еще.
— На веслах кто-то идет, — почему-то шепотом произнес дед Сергей. — Не к добру это. Да и туман этот. Похожий на тот, помнишь, Саня? В Кёнисберге. В том проклятом замке. — Снова раздался плеск вёсел. — Ох, не к добру всё это, — повторил он.
— Почему, — поддавшись коллективному бессознательному, прошептал я.
— Да потому что никто в своем уме с добрыми намерениями не пойдет в такой туман по реке. Кроме того, что легко разбиться, так еще и заблудиться, как два пальца об асфальт. Вот я и говорю, что не к добру все это, — Сергей обвел взглядом землю и подобрал палку. Запахнул шинель и подошел к деду, который поднял ружье.
— Рома, встань-ка сзади. К Якову Панфилычу, — тихо проговорил дед.
— Да ты с ума сошел? Это вы за меня вставайте… — попытался я достучатся до его разума. Я был моложе, реакция у меня была лучше, да и вообще.
— Ты поговори у меня еще. Делай, что велено. Якова Панфилыча караулить надо, а то он таких дел наворотит, что чертям тошно станет. А я не могу, и Серега не может, мы его за все хорошее и прибить можем, а ты просто вразумить сумеешь, — дед говорил, держа ружье, но я видел, что руки уже не могут его удерживать так долго и начинают дрожать мелкой дрожью. Вот что за упрямый старый баран?
Я встал за спинами стариков, чуть ли, не закипая от злости. Яков же стоял тихо, тревожно гладя в сторону звуков. И не собирался делать глупостей. Тем временем в тумане послышались приглушенные шаги, а ещё, вроде бы шелест крыльев над головой раздался. Снова наступила тишина и длилась почти минуту, или что-то около того. Когда нервы натянулись до предела, на поляну вышли два человека. Я опустил ружье и протер глаза. Надо бы рецептик спросить у деда Сергея, что он такого забористого в свой самогон кладет, что такие глюки порождает? А вот дед наоборот вскинул свою двустволку, да и дед Сергей крепче сжал палку, нахмурившись.
Мужики были в форме, явно военного образца, смутно напоминающую немецкую, времен Второй мировой. Осмотрев нас, они внезапно бросились в сторону деда Сергея, всё еще кутавшегося в свою старую шинель.
Бах-бах! — явно заигравшиеся в войну мужики рухнули на землю, но, несмотря на то, что дед попал в сердце, судя по темным пятнам, расползающимся по кителям, умирать не спешили. Но тут в этом деле им помог дед Сергей, ловко проткнув каждого острой, обожженной на конце палкой.
Я же перевел взгляд с одного на другого и растерянно проговорил.
— Вы чего натворили? Дед, какого лешего ты стрелял? Вы же двух человек завалили!
— Тише, Ромка, не шуми, — тихо проговорил дед, озираясь по сторонам. — Что там, Серёга?
Дед Сергей в это время наклонился к трупу и ахнул.
— Саня, это же этот, помнишь? Который драпал от нас в том замке. Мы ещё документину его нашли, которую он выронил по дороге. Ганс фон Вюрт. Только, Саня, он почти не изменился. Таким же молодым, как и тогда, остался.
— Какого дьявола происходит? — процедил дед, вскидывая ружьё, осматривая окрестности.
Я же хотел продолжал рвать на себе волосы, причитая, что старики каких-то реставраторов завалили, не просив даже, как их звать. И лишь подленькая мыслишка пытался прорваться сквозь панику, охватившую мозг: они бросились именно на безоружного деда Сергея. Именно на него! Потому что на нём до сих пор надета старая шинель красноармейца Советской армии.
Туман начал рассеиваться. Какой-то отдаленный шум привлек моё внимание. Я задрал голову вверх и так и остался стоять, приоткрыв рот. Потому что над нами величественно плыл самый настоящий дирижабль. Господи, что происходит? Что происходит, вашу мать⁈