Миссингеру удалось незаметно пробраться в кухню. Незаметно — это значит, что он ни на кого не наткнулся по дороге. Видимо, слухи о том, что с Мастером творится нечто неладное, расползлись по резиденции, и теперь прислуга решила, что можно немного расслабиться. Миссингер растянул толстые губы в ухмылке и решил рассеять эти заблуждения.
Демон ворвался в кухню с грохотом и рычанием:
— Ага, попались, мошенники!
Что тут началось! Один прирос к месту от страха, другой пытался стать как можно незаметнее, забиться куда-нибудь в один из шкафов для посуды. Третий с куриным кудахтаньем носился в проходах между плитой и столами… По пути перепуганные люди сбивали со столов чашки, миски и плошки. На полу уже красовались лужи невообразимого состава.
Миссингер принюхался к кухонным ароматам. Его развеселил этот переполох, но следовало подумать, как из этого бедлама вынести хоть немного пищи, не побывавшей на полу. Демон решительно приблизился к одному из официантов, державшему в трясущихся руках огромную кастрюлю. Бедолага прирос к месту, не зная, куда бежать. Миссингер поднял крышку на этой кастрюле и внимательно осмотрел её содержимое. Результатом осмотра и обнюхивания он остался доволен, потому что попытался забрать из рук окаменевшего официанта кастрюлю. Но не тут-то было! Перетрусивший человек, вытаращив глаза, крепко держался за никелированные ручки, как за последнюю спасительную соломинку. Демон подёргал кастрюлю, боясь расплескать её содержимое. Официант по-прежнему глупо таращился и ни в какую не желал отцепиться от своего груза.
— Давай сюда, кому говорят! — рыкнул демон.
Человек судорожно сглотнул. Под ним на полу растекалась лужица.
— Фу, — Миссингер изобразил отвращение.
Потом он единым духом выхлебал то, что было в кастрюле. Глаза демона зажмурились, а язык с тремя концами высунулся и пошел ходить вокруг вывороченных губ. Закончив это приятное занятие, он отшвырнул кастрюлю, и та со звоном и грохотом покатилась по полу. Миссингер дружески похлопал стоявшего перед ним официанта по плечу и пошел дальше в поисках съестного. Увязав в большой тюк всё, что показалось ему съедобным, Миссингер покинул кухню, сипло взревев напоследок.
Прошло не менее пятнадцати минут, пока вся прислуга хотя бы немного пришла в себя и начала выползать из своих укрытий.
— Что ты нёс в той кастрюле? — спросил кто-то у официанта, который так и стоял над своей лужей, конфузливо сжав колени.
— Смесь вчерашних объедков для животных, — ответил тот.