Сезон засухи близился к концу. Дух морского ветра, виночерпий и казначей Лазурного Дракона, возвещал начало нового года, выгоняя на небесные пастбища своих длиннорунных овец. Пушистые облака, светло-серые с золотистой каймой, нарисованной лучами молодого Светила, резвились в пронзительно-синих вышних лугах, а внизу наперегонки с ними бежали по улицам портового Бириистэна сухие листья, куски кровельного тростника и маленькие пыльные смерчи. Высокий голос ветра звучал из каменных флейт городского Святилища, и ему вторили большие и малые бронзовые колокола, созывая горожан на праздник Дозорных. В этот день духи тумана и пара возвращались с далёких островов, чтобы пролиться дождём в Великую Реку и рассказать Дракону обо всём, что они видели и слышали. Надеясь на благосклонность Дозорных, подданные Смотрящего-в-Ночь привязывали к бельевым верёвкам и козырькам крыш разноцветные шёлковые вымпелы, расшитые священными символами и словами молитв, и если те стремились к небу, развеваясь на ветру, значит, духи тумана внимательно читали прошения людей, чтобы передать их правителю Великой Реки.
Айсин Тукуур вместе с другими выпускниками бириистэнского сургуля стоял на площади перед главным алтарём духов, глядя, как слуги законоучителя натягивают толстые канаты, увешанные молитвенными знамёнами. Он с удовольствием помог бы младшим служителям, чтобы размять затёкшие ноги и отвлечься от ожидания, но будущему соратнику Прозорливого не подобало суетиться. Оставалось только бормотать вполголоса мантры, слушая, как тревожно трепещут на ветру знамёна, словно домашние птицы, увидевшие стаю диких собратьев. Но всё же, несмотря на скуку и боль в ступнях, Тукуур испытывал огромное облегчение от самого факта, что он находится здесь, у подножия рукотворной скалы в центре городского Святилища. Это значило, что гранильщики и плавильщики сургуля сочли его достойным восьмого, а может — чем не шутит речной дельфин — и седьмого ранга превосходства. С высоты этого осознания дурным сном казались дни изматывающей подготовки к экзаменам, когда он едва не сломался, сражаясь со страхом неудачи.
Этот страх, многократно усиленный чувством сыновнего долга, тяжким грузом давил на плечи каждого из них — детей соратников Смотрящего-в-ночь. Стоило провалить экзамен, и вся семья опозоренного лишалась рангов и должностей. Для большинства мелких чиновников, не успевших накопить на собственный земельный надел, это означало голодную смерть. Их дети вгрызались в камень науки с остервенелым упорством, с чёрной завистью и затаённой враждой поглядывая на вальяжных и жизнерадостных учеников-богачей, чьи родители могли нанять личных наставников. Кому-то эта вражда дарила силы, но у большинства отнимала, и они не выдерживали гонки. Убегали в горы, топились, принимали яд. Друзья старались забыть их имена, боясь привлечь обозлённых духов, и только поредевшие ряды выпускников напоминали о том, что не каждому удаётся перепрыгнуть первую расселину на пути соратника.
Каменные флейты внезапно смолкли, перекрытые потайными заслонками, и толпа радостно загудела, приветствуя процессию Лазурного Дракона. Впереди и по бокам чинно шагали рослые добдобы в бордовых кафтанах, подпоясанных жёлтыми кушаками. Они синхронно ударяли о землю окованными концами своих тяжёлых палиц, отпугивая ретивых охотников за благодатью, жаждущих прикоснуться к одеянию законоучителя. Правитель области в богато украшенной усатой и клыкастой маске изображал самого духа Великой Реки. Его шёлковые одежды блестели и переливались на солнце всеми оттенками синего. Восемь младших знатоков церемоний несли за ним пятнадцатиметровый плащ-хвост, украшенный кованым серебряным гребнем и перламутровыми чешуйками. Следом четверо плавильщиков, облачённые в древнюю фарфоровую броню, несли на парчовых подушках священные предметы: свиток Речей Прозорливого, серебристый венец духовидца, ларец тайн и ритуальную чашу. За ними, печатая шаг, шли солдаты местного гарнизона, держа наперевес неказистые картечницы-огнеплюи с короткими коническими стволами. Замыкали колонну домашние рабы законоучителя из мохнатых островитян, колотящие на ходу в свои деревянные барабаны, и служители сургуля с молитвенными знамёнами.
Дойдя до площади, солдаты и добдобы разделились на две колонны, отгородив жрецов от народа. Верховный шаман подошёл к лестнице, ведущей на вершину алтаря. Зарокотали барабаны. Четверо старших гранильщиков вышли ему навстречу из круглого павильона, венчающего рукотворную скалу. За ними четверо служителей тащили высокий трон со спинкой в виде дельфиньего хвоста. Они установили сидение на небольшой площадке, где законоучителя могли видеть собравшиеся богомольцы. В тот же миг снова протрубили каменные флейты, и правитель области медленно двинулся вверх по ступеням. Остановившись перед троном, он повернулся к народу и ученикам, подняв руки в благословляющем жесте, а затем осторожно сел, стараясь не помять плащ. Плавильщики поставили у его ног ритуальную чашу и соединили её витым серебристым шнуром с древним ларцом тайн. Гранильщики по очереди выложили на крышку ларца драгоценные камни: топаз, рубин и два изумруда. Законоучитель снял тяжёлую маску, и старший плавильщик осторожно возложил ему на голову венец духовидца, следя за тем, чтобы серебряные пластинки-чешуйки плотно прилегали к гладко выбритой по древним канонам коже на висках. Один из четырёх гранильщиков протянул верховному шаману листок с символом призыва, другой опустился на колени, держа за цепочки небольшую курительницу с раскалёнными углями. Законоучитель закрыл глаза, бормоча напев единения. В какой-то момент листок выпал из его руки, и гранильщик ловко поймал его курительницей. Пропитанная ароматным маслом бумага ярко вспыхнула. Второй гранильщик убрал с ларца рубин, а затем все наставники выстроились по бокам трона и переливчато загудели в ритме песни шамана.
Некоторое время правитель сидел неподвижно, но затем вдруг резко вскочил, взмахнув руками как крыльями.
— Слушайте слово Дракона! — громогласно произнёс он.
— Слушайте! Слушайте! — проревели добдобы и солдаты.
Горожане и ученики сургуля привычно повалились в пыль. Наставники снова запели, прославляя щедрость и силу покровителя реки, обещая от его имени вознести усердных и покарать нерадивых. Острый кусочек камня больно впился в грудь Айсин Тукуура, прогоняя остатки того радостного благоговения, которое он испытывал на праздниках в детстве. Оно ещё посещало его, несмотря на годы учёбы в сургуле, способные превратить в циничного нигилиста даже самого пламенного неофита. Не решаясь пошевелиться, будущий соратник сочувственно глядел на небольшую гусеницу, пытающуюся убраться с шумной площади.
— Великий дух Реки призывает своих новых слуг! — возгласил кто-то из гранильщиков. — Дзамэ Максар, Бодоо Боргут, Улан Холом, Айсин Тукуур! Предстаньте перед Драконом!
Не веря своим ушам, Тукуур неуклюже поднялся, путаясь в полах кафтана. Радость и страх, гордость и стыд сплелись в его сердце. "Избранник Дракона! Один из четырёх лучших! Всего на ранг младше отца! Мог ли ты мечтать о таком?!" — восторженно вопила страстная часть его разума. "Только потому, что закололся кинжалом Морин, утопился Эрдэ, потерял разум Аюка" — ворчала рассудочная часть, — "И теперь тебя отправят в столицу другой провинции. Радуйся, если увидишь родителей лет через десять".
Поднявшись по каменным ступеням, четверо учеников снова упали ниц.
— Ноша слуги дракона тяжела, — глубоким басом прорычал верховный шаман. — Если сомневаетесь в своих силах, лучше отступите сейчас.
Снова расселина на пути, снова внутреннее противоборство. Айсин Тукуур любил своих родителей и хотел бы навещать их чаще. Как и многие сверстники, он любил помечтать о приключениях, но не слишком хотел пережить их в действительности. К тому же, ему досталась от отца тяга к уединению, приведшая в своё время Айсин Алдара в Бириистэн — тогда не более чем рабочий посёлок у верфей Прозорливого. Но в сердце Тукуура жило и доставшееся от матери стремление к славе, путешествиям и подвигам. Её рассказы о чудесах страны Смотрящего-в-ночь и его священной Столицы помогли ученику перепрыгнуть первую пропасть. А потому, надеясь увидеть гордость в глазах матери и зная, что отец примет его выбор, Айсин Тукуур поднялся с земли и, без робости глядя на законоучителя, произнёс:
— Я принимаю иго духа Реки и ищу прибежища в его мудрости, ищу прибежища в его беспристрастности, ищу прибежища в его мастерстве!
Бледная улыбка тронула сухие губы верховного шамана, и он провозгласил:
— Стань же причастником его славы, стань причастником его могущества, стань причастником его красоты!
Один из младших служителей одел на шею Тукуура плоскую лазуритовую пластину на синей шёлковой ленте. Выгравированные на ней строчки крылатого письма складывались в символ Равновесия.
— Выбери своё оружие, — негромко сказал один из гранильщиков, протягивая новоиспечённому соратнику парчовую подушку.
На ней лежали обычная кисть для письма и остро заточенный стилос, именуемый кистью судьи загробного мира. Айсин Тукуур не раздумывая взял кисть для письма, привычно сжав тростниковый черенок между пальцами. Подростком он, как и все, зачарованно слушал сказания о подвигах Смотрящего-в-ночь, первых соратников и бессмертных воителей прошлого, но занятия с плавильщиками сургуля быстро показали разницу между военной романтикой и военным делом. Из последнего Тукууру нравилась, пожалуй, только наука о строительстве крепостей. Но среди его друзей были те, кто вступил на путь доблести с первого года обучения. Даже не поворачивая головы, молодой знаток церемоний знал, что Максар и Холом взяли с подушек стальные стилосы.
— Войдите же в дом духов, вознесите молитвы, и пусть они решат вашу судьбу! — торжественно провозгласил законоучитель.
На вершине рукотворной скалы, в маленьком круглом павильоне с резными каменными стенами и золочёной остроконечной крышей, царствовал ветер. Он то тихо гудел в стропилах, то взвизгивал, как щенок, прорываясь сквозь каменное кружево. Серебряные бубенцы, подвешенные к балкам крыши, непрерывно звенели, словно стая мелких птиц. На мозаичном полу, в геометрических узорах которого угадывалась схема Трёх Миров, стоял бронзовый сосуд для жребия и вокруг него восемь шкатулок, расставленных парами по сторонам света. Напротив входа в стену было вделано огромное серебряное зеркало — волшебный портал в мир духов. В древних святилищах сквозь него можно было увидеть самого Лазурного Дракона и его спутников, но здесь в полированном серебре виднелись лишь слегка размытые отражения четверых соратников Прозорливого. Дзамэ Максар, сын начальника порта, рослый крепыш с широким улыбчивым лицом. Он легко набирал вес, и давно превратился бы в шар, если бы не ежедневные тренировки с тяжёлой боевой киркой. Статный красавец Улан Холом, сын первого гранильщика, с вечной маской горделивого безразличия, за которой пряталась настороженная чуткость бдительного — человека, способного за сто шагов учуять биение сердца колдуна. От самого рождения он был обещан Ордену Стражей, и сейчас искренне не понимал, зачем ему тянуть жребий. Флегматичный Бодоо Боргут, младший сын одного из провинциальных наставников, чьи старшие братья предпочли святости богатство и основали первую на юге ткаческую мануфактуру. Худощавый гибкий Айсин Тукуур с рассеянным взглядом больших, как у его пернатого тёзки-филина, светло-карих глаз. Бедняк среди богачей, но отнюдь не чужак в их кругу: Бэргэны, клан матери Тукуура, потеряли богатство и влияние, но не длину родословной, а это ценилось едва ли не больше ароматных дощечек, заменявших в стране Смотрящего-в-Ночь перламутровые раковины и золотые монеты.
Максар ободряюще улыбнулся Тукууру и хлопнул его по плечу.
— А ты молодец, — весело сказал он. — Даман и Хобоо бились об заклад, что ты откажешься. Теперь они должны мне по две щепки каждый.
— Последнее пари слуги Дракона? — хмыкнул Боргут.
— Пф, — фыркнул Максар. — Сам Прозорливый в пятом воплощении благословил тех, кто почитает удачу!
— А ещё приморскую кухню и любовные стихи, — ехидно заметил Холом.
Тукуур тихо вздохнул. Он недолюбливал болтовню в алтаре, но, увы, ей не брезговали даже старшие гранильщики.
— Если бы по стороне, в которой лежит шкатулка, можно было угадать своё назначение, — мечтательно произнёс Максар. — Я, не раздумывая, выбрал бы юг.
— Южнее Бириистэна что-то есть? — поднял брови Холом.
— Нет, и в этом главная прелесть, — ухмыльнулся сын моряка.
— Первая флотилия? — понимающе улыбнулся Тукуур. — Высокие пальмы, говорящие птицы, ловцы жемчуга и океан приключений вокруг?
— В десятку! — расплылся в довольной улыбке Максар.
— Куда бы я не отправился, — пожал плечами Холом. — Я буду служить Ордену. Указ, который лежит в моей шкатулке, пропадёт зря.
— Довольно о мирском! — сердито оборвал его Тукуур. — Покровительство одного из четверых посланников Дракона неизмеримо ценнее и важнее всего, что может лежать внутри шкатулок!
Холом едва заметно усмехнулся и с легким поклоном пригласил Тукуура пройти к бронзовой урне.
— Тогда соверши для нас гадание, наставник церемоний. Помолимся, братья-соратники!
Избранник Дракона медленно обошёл сосуд и остановился между друзьями и зеркалом в том месте, где на полу были выложены четыре звезды Врат Верхнего мира и их чёрные тени — обломки Драконьей Ладьи.
— О бессмертные посланники, по слову Дракона освободившие людей из рабства Безликого и указавшие нам путь из тьмы Нижнего мира к звёздам мира Верхнего! — нараспев произнёс он, воздев руки. — Ныне явитесь и поднимите для нас фиолетовую Вуаль, отделяющую мир смертных от мира духов! Выберите среди нас, собравшихся здесь, по одному наиболее угодному каждому из вас! Дайте нам хотя бы малую часть своей мудрости, чтобы усилия наши принесли процветание государству, величие правителю и гармонию народу!
Опустившись на колени перед бронзовой урной, он положил дрожащие от волнения руки на крышку и закрыл глаза. Улан Холом шагнул к нему и склонился, держа перед собой сложенные руки.
— Лента Вуали размечает путь, и голос Дракона прорекает из пустоты! — необычно глубоким и серьёзным голосом провозгласил воспитанник Ордена.
Судорожно вздохнув, Айсин Тукуур откинул крышку и вынул из глубины сосуда медную пластинку.
— Первый из них — сияющий воин, подобный расплавленной стали, непобедимый на свету и во тьме, вошедший в неприступную крепость, святая святых Безликого, и посвятивший её Лазурному Дракону, — прочёл он и положил пластину в руки Холома.
Глаза юноши округлились. Он молча прижал пластину ко лбу, поклонился до земли и отошёл в тень, освобождая дорогу товарищам.
— Высокая честь! — пробормотал Максар.
В его голосе Тукууру почудилась обида на то, что Стальной Феникс, покровитель воинов, выбрал не его, а юного стража. Сын моряка замешкался, и Бодоо Боргут шагнул к урне.
— И третий, чьё сердце прозрачно как чистая вода, а натиск сокрушителен как бросок крокодила, — прочёл Тукуур на его табличке.
Боргут поклонился и отошёл в тень. Дзамэ Максар занял его место перед урной. Повинуясь внутреннему импульсу, Айсин Тукуур молча отдал ему табличку.
— Лицо же четвёртого внушало благоговейный трепет, и молнии были подвластны ему! — торжественно прочёл воин и, победно улыбнувшись, отошёл.
Знаток церемоний вынул из сосуда последнюю пластину.
— Второй — мудрец, быстротой ума подобный лису, чьи речи были звонки как серебро, — смущённо прочёл он.
— Возблагодарим же духов и примем их дар, — пробасил Максар.
Айсин Тукуур осторожно взял в руки шкатулку, украшенную изображением Скального Лиса и пером — символом пути мудрости. Внутри лежал листок плотной бумаги с аккуратно выведенными синей тушью строками крылатого письма:
Буря внезапная
Рушит расчёты людей
Воля правителя
— Как нам это понимать? — холодно спросил Холом.
Третий ученик раздражённо покрутил в руках свой листок, украшенный точно таким же стихотворением, и уронил его на пол. Остальные мрачно переглянулись.
— Право удержания, — пробормотал Тукуур, словно пробуя слова на вкус. Они казались горькими. — Неужели снова война?
— Здесь написано "спуститесь и слушайте", — сказал Максар, перевернув листок. — Пожалуй, лучшее, что мы можем сделать.
Они одолели половину ступеней, когда один из гранильщиков подал знак.
— Слушайте! Слушайте! — снова прокричали солдаты.
Законоучитель встал и развернул небольшой свиток.
— Прозорливого избранника духов, связывающего воедино Три Мира, вечно бодрого стража Удела Духов, неустанно Смотрящего-в-ночь, держащего слово, вернувшегося из Верхнего Мира в двадцать второй раз, священное повеление! — провозгласил он, а затем поцеловал печать и поднял свиток над головой.
Четверо товарищей скатились по лестнице до ближайшей площадки и снова упали в пыль, совершая положенные три простирания.
— Открылось Нам, — продолжил читать законоучитель, — что некоторые злодеи, потерявшие истинную веру, пользуясь высоким званием Наших соратников, исказили основы учения, неоднократно на протяжении многих лет удаляя и добавляя знаки и символы так, чтобы это казалось незначительными ошибками. Но сейчас множество этих проступков сложилось в великое бедствие, ослабляя духов-хранителей. Узнав, что духи открыли Нам это, святотатцы впали в безумие, решив между собой убить Нас и солгать народу, будто бы они нашли Нас в двадцать третий раз, но под именем Нашим поставить одного из своих детей. С великой болью в сердце Мы пресекли зло, исходящее от них, обрубив ствол и удалив корни до мельчайшего кусочка. Но ныне предстоит Нам великий труд, и к нему призываем Мы всех Своих соратников, старших и младших, учёных и доблестных. Повелеваем наставникам и законоучителям извлечь из хранилищ драгоценные рукописи Наших заветов и прибыть с ними на Великий Собор, которому Мы определили быть в Баянголе — священном городе, где никогда не прерывалась проповедь учения Дракона. Пусть те, кого несут реки, отправляются в сезон дождей, когда они полноводны. Те же, кто шествует по суше, пусть отправляются в путь с началом засухи. Но, когда бы ни шли вы, берегите священные страницы как зеницу ока, от влаги ли, жара, плесени или моли. Зная верность вашу, не напоминаю об ужасах Нижнего Мира, уготованных нерадивым.
Правитель области передал свиток одному из гранильщиков и продолжил:
— Повинуясь мудрости Прозорливого, мы отправимся в путь с началом первых дождей, как только соберутся по моему зову наставники малых святилищ. Первый плавильщик Темир Буга займёт мое место на время Собора. Заботиться о вас ему помогут эти четверо избранников Дракона, которых я удерживаю в Бириистэне властью, завещанной мне неустанно Смотрящим-в-ночь. Повинуйтесь им как самому Прозорливому, помня, что помогающий неопытному наставнику возрасти в мудрости тысячекратно увеличивает свои благие заслуги.
По знаку Законоучителя Темир Буга вышел вперёд, и правитель области с плохо скрываемым облегчением расстегнул тяжёлое облачение Лазурного Дракона. Младшие служители споро натянули его на старшего плавильщика, прямо поверх фарфорового панциря. Затем настал черед четверых товарищей. Максару досталась рыжая косматая шуба и щекастая маска Всепобеждающего Громовержца — гневного бога мохнатых островитян. Боргуту — зеленая пупырчатая кожа Крокодила-рыболова. Холому — плащ из посеребрённых перьев птицы-бегуна и боевые веера Стального Феникса. Тукууру — бархатный халат, пушистая метёлка-хвост и хмурая остроухая личина Скального Лиса.
Зарокотали барабаны, запели боевые раковины, и начался Танец Духов. Скальный Лис, верный герольд Дракона, бежал первым. Он то замирал, прислушиваясь, то стремительно бросался вперёд или в сторону, высоко подпрыгивая, кружась на месте, подметая пушистым хвостом путь Правителю Реки. Под тяжёлым парчовым халатом пот градом катился с Тукуура, заливая глаза, а маска то и дело сбивалась, закрывая обзор, но зато он мог выбросить из головы грядущие проблемы, полностью сосредоточившись на лисьей пляске. Оборачиваясь, он видел, как струится за ним тело Лазурного Дракона. Темир Буга не бежал, а словно перетекал с места на место, идеально выдерживая темп, чтобы не сбились с шага восемь знатоков церемоний, несущих его хвост на посеребрённых шестах. Казалось, что древний доспех не сковывает движений пожилого плавильщика, а, как в старинных сказаниях, помогает ему, удваивая силы. Воин не стал надевать тяжёлую маску, и его седая грива развевалась на ветру, сплетаясь с длинными тонкими усами и бородой, точь-в-точь как на изображениях Дракона. Справа от него притопывал, жонглируя тяжеленной палицей, косматый царь островитян, а слева вышагивал, взмахивая крыльями-веерами Стальной Феникс. Боргут в образе Крокодила-рыболова неспешно плыл за хвостом Дракона, обрызгивая народ освящённой водой. Процессия обогнула главный алтарь и двинулась по широкой спирали к воротам Святилища, окружённая храмовой стражей и толпами ликующих горожан. Там, за воротами, их всех ждал Средний Мир с его тяготами, тревогами, опасностями и грузом долга, но пока можно было смеяться и плясать вместе с Лазурным Драконом, хотя бы на время отрешившись от земных забот.
Не каждый был способен на это, не каждому это было позволено. Шагая размеренной птичьей походкой рядом с извивающимся телом Дракона, Холом знал, что его темп, как и широкие прорези для глаз в клювастой маске, специально предназначен для того, чтобы оставаться настороже. Ему выпало жить в тяжёлое для страны время. Множество солдат утонуло вместе с кораблями у Черепаховых островов, не успев сделать ни единого выстрела. Многих из вернувшихся уволили со службы только для того, чтобы через два года погнать их и их близких на строительство новых Святилищ и обелисков Смотрящего-в-ночь. Трескались и протекали плотины на рисовых полях в обезлюдевших посёлках. На восточном побережье посевы убивала какая-то новая плесень. Смутьяны всех мастей поднимали головы и выходили на улицы для проповеди или грабежа. Вольнодумные философы обвиняли шаманов в косности и глупости, требуя у правительства больше власти для мирян. Жрецы и шаманы ругали Орден за то, что в сургулях духовные практики пришли в упадок, зато процветают сомнительные теории, придуманные мирянами. Недобитые фанатики Безликого грозилигневом и местью полузабытого бога, а бродячие предсказатели пророчили новое Падение Звёзд. Неграмотные крестьяне легко покупались на такое: всегда легче обвинить в своих бедах кого-то другого, чем помнить, что зло прорастает из собственного сердца. Нижний Мир тянул свои когти к душе каждого, цепляясь за любую шероховатость, обвивая человека толстыми лианами страстей, наконец — выливаясь из глаз огнём злобы и алчности. Эти глаза и искал в толпе Холом, позволяя телу самостоятельно шагать в заданном ритме. Добдобы то и дело поглядывали на него, готовые по сигналу стального веера броситься в толпу. Они тоже чувствовали, что сегодня Смотрящий-в-ночь толкнул народ на путь перемен, и, возможно, древнее праздничное перемирие между преступниками и стражей уже не действует.
Враг был многолик, но неизменно хитёр и опытен. На короткий миг Холом выхватил из толпы однорукого человека, во взгляде которого горела жажда мести. Стоило моргнуть — и тот исчез словно призрак. Юный страж сердито сжал губы. Шанс вновь заметить незнакомца был невелик. Конечно, добдобы не выпустят никого из Святилища, пока шаманы не снимут облачения и не уйдут в большой зал сургуля, но убийце несложно будет затеряться в толпе. В портовом городе после войны за острова хватало калек. Улан Холом прикрыл глаза, воссоздавая в памяти лицо бунтовщика. Обветренная загорелая кожа, выступающие скулы, тонкий шрам на щеке… Что ещё? Почему юный Страж вообще успел посмотреть в его сторону?
Оказавшись за воротами, Холом быстро сбросил плащ и маску на руки младшего служителя, но веера сложил и спрятал в рукава. Служитель — один из домашних слуг его отца — молча отдал ему свою потёртую плетёную шляпу и поспешил в сторону трапезной. Прислонившись к ограде рядом с воротами, юный страж спрятал под одежду лазуритовый талисман избранника и приготовился ждать. В запылённом от многочисленных простираний светло-коричневом кафтане он мало чем отличался от многочисленных храмовых служек и небогатых горожан.
Ожидание тянулось мучительно долго, и только шанс раскрыть заговор в самом начале карьеры удерживал Холома на месте. В том, что это был заговор, он почти не сомневался. Если бы человеческий взгляд мог убивать, Темир Буга уже превратился бы в обугленный скелет. Но человек с таким взглядом не бросился врукопашную, не метнул в плавильщика кинжал, не бросил пороховую бомбу, не выстрелил из карманного огнеплюя. Незнакомец затаился, а, значит, у него были сообщники, и время покушения ещё не настало.
Внезапно страж ощутил лёгкое покалывание в шее и левом предплечье, и почти одновременно с этим увидел знакомую сутулую фигуру. "Неужели?!" — довольно осклабившись, подумал он. В одноруком слабо, но отчётливо бился пульс грозы. Холом тихо выдохнул и начал складывать в уме простые числа, пряча от врага собственный пульс. В сказках всё было просто: в сердце колдуна прячется маленькая гроза из Нижнего Мира, а в сердце бдительного — один из духов-дозорных. Он-то и указывает стражу на колдуна. На деле же и чувствительность, и пульс были частью одного и того же проклятого наследия. В сердцах великих предков бушевали бури, недоступные фантазии нынешних людей. С помощью этого дара они читали мысли, оживляли стальных и фарфоровых чудовищ, оказывались одновременно во многих местах, исцеляли смертельные болезни. Но тот же дар открыл дорогу в их души мстительным духам живых камней и злым божествам Нижнего Мира, которым поклонялись морские чудовища. Поэтому и завещал Смотрящий-в-ночь: дети, которые могут чувствовать сердечную грозу, обязаны стать Стражами, чтобы оберегать народ от древнего ужаса. Тех же, чья буря выплёскивается наружу, должно убивать без пощады.
В сердце Холома гроза едва тлела, как, похоже, и в сердце однорукого бунтовщика. Незнакомец мог оказаться как пережившим чистки колдуном, так и покинувшим Орден стражем. Всё реже рождались опасные дети, почти не осталось древних боевых чудовищ, и стражи всё глубже погружались в трясину бюрократии и политических интриг. Неудивительно, что бойцы старой закалки зачастую предпочитали бумажному болоту азарт и наживу преступного мира или призрачные идеалы какой-нибудь бунтовской секты.
Однорукий шёл быстрым пружинистым шагом человека, привычного к долгим переходам. Время от времени он останавливался, внимательно осматривая окрестности, а затем резко менял направление. Сначала Холом подумал, что бунтарь почувствовал слежку, но потом понял, что тот не слишком хорошо знает город.
Они прошли по широким мощёным улицам квартала соратников Прозорливого, мимо каменных заборов, за которыми скрывались ухоженные сады и просторные поместья городских жрецов-чиновников, и углубились в переулки ремесленного города. Большинство лавок было ещё закрыто, и только некоторые продавцы уличной еды разогревали свои жаровни, готовясь встретить проголодавшихся почитателей Лазурного Дракона. На полупустой рыночной площади несколько слуг законоучителя старательно оттирали с памятной стелы грубо намалёванные соком клейкой лианы идеограммы "разум" и "справедливость". До сих пор доморощенные революционеры не заходили дальше мелкого вандализма, но очень скоро всё могло измениться.
Брусчатка сменилась утоптанной глиной. Однорукий явно вёл своего преследователя вглубь Птичьего Базара — переплетения кривых улочек, зажатых с обеих сторон плетёными заборами бедняцких лачуг. Полагаясь на своё чутьё, Холом позволил незнакомцу скрыться из поля зрения. В детстве он с ватагой приятелей нередко искал в трущобах приключений, а потому знал местность куда лучше пришлого бунтовщика.
Однорукий ходил кругами, то ускоряясь, то замедляясь. Пыль и сор Птичника сменились склизкой грязью Порта, а потом снова брусчаткой центральных кварталов. Юный страж начинал терять терпение. Неужели этот болван заметил слежку? Или он убивает время, не желая возвращаться в свою зловонную лачугу до темноты? Холом едва сдерживался от того, чтобы обогнать однорукого и устроить ему засаду. Но в чём он может обвинить оборванца? В том, что тот злобно таращился на правителя, да ещё в образе Дракона? Двадцать плетей вряд ли сильно повредят дублёной шкуре старого волка, и после них однорукий надолго заляжет на дно. Нет, дичь домой приносит только терпеливый охотник.
И терпение юного стража было вознаграждено. Совершив круг почёта по нищим кварталам, однорукий вернулся на рыночную площадь. Служители власти уже победили крамольную надпись, и, рассевшись на камнях, курили длинные трубки. Горожане толпились вокруг лотков с засахаренными орехами, жареной в масле рыбой и маринованными побегами золотистого тростника. Холом ожидал, что незнакомец присоединится к ним, ведь уже давно пора было подкрепить силы, но тот неожиданно направился к двухэтажному чайному домику с высоким резным крыльцом.
«Вот оно!» — с радостным возбуждением подумал избранник Дракона. Чайная старого Сампая обслуживала младших соратников и прочую чистую публику, портовым голодранцам в ней было не место. Значит, однорукого ждут.
Бунтовщик, как и следовало ожидать, вошёл через вход для прислуги, а Холом, чтобы не привлекать внимания, поднялся по ступеням парадного крыльца. В просторном зале чайной царила тишина. Косые лучи утреннего солнца падали сквозь узкие окошки прямо в небольшой бассейн с зеркальными карпами, разбегаясь оттуда тысячами зайчиков по деревянным колоннам, украшенным резьбой в виде драконьей чешуи. Рыбы, смирившиеся с неизбежной участью чьего-то обеда, едва шевелили плавниками, предаваясь созерцанию мира духов. Старший слуга чайного мастера, невысокий круглолицый парень по имени Арбай, вышел ему навстречу из-за своей ширмы. Он грозно нахмурился, глядя на пыльный кафтан гостя, но, увидев лазуритовую пластинку избранника, тут же расплылся в широкой улыбке.
— Добро пожаловать, добро пожаловать, доблестный соратник! — часто кланяясь затараторил он. — Желаешь чашечку напитка шаманов? Или сытный обед после дальней дороги?
— Быть может, чуть позже, — с улыбкой ответил Холом. — А пока скажи, любезный, что за однорукий тип только что вошёл через чёрный ход?
Арбай заморгал и пожал плечами.
— Не видел, доблестный господин. Но, если тебе угодно, узнаю у поваров.
— Будь добр, — кивнул Улан Холом, протянув слуге несколько клеймёных дощечек — чуть больше, чем стоил обед.
Слуга вернулся быстро, на его лице застыла маска вины и скорби.
— Я невероятно сожалею, доблестный господин, но твоему нерадивому слуге не удалось ничего узнать. Никто не видел однорукого, увы!
Страж вздохнул и прислушался. Где-то на верхнем этаже чайной приглушённо бился знакомый пульс. «Неужели эти негодяи мне врут?» — подумал Холом. — «Или… Ну конечно! Увечье ненастоящее! Ладно, продолжим охоту».
Отпустив слугу, Улан Холом поднялся на верхнюю галерею. Здесь, в тишине небольших комнат с обитыми войлоком стенами, любили обсуждать крупные сделки работорговцы и плантаторы с ближних островов. Пульс зазвучал с новой силой. Повинуясь своему чутью, юный страж зашёл в переход, ведущий к небольшим комнаткам, которые мастер Сампай сдавал приезжим. Он осторожно скользил вдоль запертых дверей, надеясь подслушать что-нибудь важное, когда одна из них резко распахнулась и из неё вышел высокий человек в потёртом светло-сером чиновничьем кафтане. Холом вежливо скрестил кисти рук в жесте четырёх сторон света, пристально глядя на незнакомца. Метаморфоза поражала. Исчезла болезненная сутулость, затушёванный ореховым маслом тонкий шрам едва виднелся на гладко выбритом лице, и только пульс внутренней грозы указывал, что юный страж не ошибся. Бунтовщик бросил на него быстрый жёсткий взгляд и поднял палец к небу. Улан Холом почтительно склонил голову и пошёл дальше по коридору, запомнив дверь незнакомца. Свернув за угол, он дождался, когда под ногами заговорщика заскрипит лестница, а затем быстро прокрался на галерею. Незнакомец подошёл к двери, протянул Арбаю несколько дощечек и вышел на улицу.
Холом вернулся к двери и достал из кармана отмычку. Хлипкая деревянная преграда, способная защитить только от хозяйских котов, легко поддалась, и юный страж шагнул было в комнату, но тут же отпрянул назад, прошипев матросское ругательство. В дверном проёме, угрожающе жужжа, завис болотный огонёк — самый маленький, но всё равно опасный слуга великих предков. Светящийся шар замерцал, наливаясь красным. Холом замер. В его мозгу одновременно родились желание бежать и нечто невыразимое словами. Волна возбуждения и уверенности в победе прокатилась от затылка к левому предплечью и вовне, усиленная незримыми веригами. Шар испуганно пискнул и погас. Боевой транс прервался, только саднила кожа там, где с ней срасталась воплощённая воля Ордена.
Страж быстро прошёл мимо обездвиженного колдовского слуги. Кто же такой этот незнакомец? Кто настолько дерзок, что привёл в город болотный огонь? Комната не давала ответов. Узкая кровать, застеленная армейским одеялом, грубый столик, таз для умывания и мутное бронзовое зеркало — пристанище мелкого чиновника или торговца средней руки. Присев, Холом заглянул под кровать. Там, скрытый от глаз свисающим одеялом, притаился добротный дорожный сундук. Вместо замка в крепкое дерево была врезана восьмиугольная пластина с гравировкой в виде снежинки — герб Ледяной Цитадели. "Значит, всё-таки, Страж", — решил Улан Холом, — "Но бывший или действующий?"
Он положил руку на пластину, и вновь тёплая волна прокатилась от незримых вериг к кончикам пальцев. Снежинка вспыхнула белым, раздался чёткий щелчок. Холом быстро выдвинул сундук из-под кровати и откинул крышку. Внутри лежал дорогой тёмно-синий кафтан с вышитым на груди символом Трёх Миров, а на нём, бережно завёрнутая в бархатный платок, покоилась резная нефритовая пластина. Искусно вырезанные слова гласили: "Силой Великого Дракона, Моя воля живёт в носителе нефритового оберега, Моё слово изрекают его уста, и увиденное им от Меня не скроется. Противящийся Моему посланнику умрёт и дух его низвергнут будет в пепельные ямы Нижнего Мира". Юный страж побледнел и дрожащими пальцами начал заворачивать пластинку обратно в кроваво-красный бархат. Посланник самого Прозорливого! Если он застанет Холома здесь… Предательский платок снова развернулся, из него выпало "зеркало души" — табличка из золотистого дерева, на которой искусным придворным мастером был вырезан портрет мужчины лет тридцати пяти — сорока и нанесены изящные строки летящего письма. "Улагай Дамдин, милостью Дракона личный прорицатель Смотрящего-в-ночь, соратник третьего ранга на пути доблести, удостоенный титула "Разящий без промаха" в год крапчатой мыши, девятнадцатый от возвращения Смотрящего-в-Ночь в двадцать второй раз", — быстро прочёл Улан Холом. Юноша глубоко вдохнул и заставил себя три минуты сидеть без движения, пока звенящие вопли его страха не превратились в тихое поскуливание. Выдохнув, он быстро и аккуратно завернул в платок обе пластины, захлопнул сундук и задвинул его под кровать. Где-то внизу хлопнула дверь, на лестнице послышались шаги. Распрямившись словно пружина, Улан Холом подлетел к окну и нырнул в него, больно ударившись о лакированную черепицу покатой крыши. Зрение помутилось, а когда страж пришёл в себя, он уже стоял во внутреннем дворе трактира, прижавшись к стене сарая. Где-то над ним с гневным треском распахнулось окно. Холом затаил дыхание, считая удары сердца. Окно захлопнулось, послышался сердитый возглас: незнакомец звал слуг. Воспользовавшись суматохой, страж выскочил за ворота и нырнул в толпу. Нужно было срочно рассказать об увиденном отцу.
Украшенные чеканными цветами ворота храма-жилища первого гранильщика были широко открыты. Казалось, войти в дом сановного шамана мог любой мирянин, но Холом знал, что это впечатление обманчиво. Войдя в арку, он поднял голову и просвистел короткую трель. Ветви растущего у ворот раскидистого добана зашевелились, и из кроны высунулась щекастая голова Меткого Третьего — одного из вольноотпущенников его отца. Бронзовый мех на подбородке островитянина был заплетён множеством мелких косичек.
— Отец дома? — спросил охранника Холом.
Меткий Третий утвердительно раздул защёчные мешки и издал короткий трубный звук.
— Хорошо, — улыбнулся избранник дракона, сплетя пальцы в жесте благодарности.
Охранник потряс косичками и исчез среди ветвей.
В доме царила суета. Слуги проветривали сундуки с дорожным платьем, секретари носились с письмами и поручениями. Хотя отцу предстояло отправиться в Баянгол не раньше, чем через месяц, готовиться к этому и передавать дела заместителям следовало уже сейчас.
У двери кабинета Улан Баира застыл телохранитель в стальном нагруднике. Он предостерегающе поднял руку и покачал головой. Холом кивнул и приготовился ждать, хотя внутри него всё кипело от нетерпения. Из-за стены раздавались голоса, но мягкая обивка стен скрадывала звук, сохраняя тайны хозяина дома от посторонних. Через некоторое время голоса смолкли, и охранник, выждав ещё несколько долгих минут, отступил в сторону.
К удивлению юного стража, в кабинете кроме отца никого не оказалось. Первый гранильщик сидел в кресле, потирая тронутые сединой виски. Глубокие морщины на лбу, отвислые щёки и опущенные уголки губ придавали его лицу слегка обиженное выражение, которое могло бы показаться комичным, если бы не цепкий взгляд водянисто-зелёных, как у речного ястреба, глаз.
— Посланник Прозорливого в городе! — с порога выпалил Холом.
Отец метнул в него быстрый взгляд из-под полуопущенных век и едва заметно пожевал губами.
— Посланник… — пробормотал первый гранильщик. — Ты уверен? Нас никто не предупреждал…
— У него в сундуке нефритовый оберег! И халат высшего соратника с символом Трёх Миров…
Улан Баир резко поднял голову.
— В сундуке? — резко спросил он. — А что, позволь узнать, ты делал у него в сундуке?
Холом глубоко вдохнул, пытаясь сосредоточиться.
— Я заметил этого человека в святилище, во время Пляски. Он следил за Темир Бугой, и в его взгляде читалась ненависть. Я решил, что он готовит покушение, и решил выследить его. Почувствовал, что он — носитель бури, проклятая кровь, как и я. Выглядел он при этом как обычный оборванец, однорукий матрос…
Первый гранильщик хмурился, слушая рассказ сына, но не перебивал, и только вертел на пальце фамильный перстень-печатку. Когда Холом дошёл до появления болотного огня, Улан Баир болезненно прищурился и вздохнул.
— …Воля Ордена укрепила меня, и я сбежал через окно, — закончил Холом.
Его отец сгорбился в кресле и устало помассировал глаза.
— Плохо, — мрачно сказал он.
Какое-то время он молчал, и юный страж решил было, что отец не станет делиться своими мыслями, но учитель сургуля в его душе всё же взял верх над хитрым политиком.
— Чем именно плохо, сын? Как думаешь? — словно нехотя спросил Баир.
Улан Холом нахмурился. В детстве такие вопросы нередко оканчивались наказанием, которое он должен был выбрать сам. Это оставило в душе неприятный отпечаток, хотя и делалось — как понимал Холом — для его же блага.
— Прибытие посланника означает, что Прозорливый видит изъяны в управлении городом, — осторожно подбирая слова, ответил он.
Отец кивнул и молча загнул один палец.
— Человек, которого прислал Смотрящий-в-ночь, по какой-то причине затаил зло на временного градоначальника, и не будет беспристрастен.
Два пальца. Холом вздохнул и опустил голову.
— Я своими действиями разозлил столичного чиновника и окончательно испортил его мнение о городе, — признал он.
— Если было что портить, — хмыкнул первый гранильщик. — Близко, но подумай лучше.
— Его болотный шар мог запомнить меня, и это принесёт неприятности нашей семье, — глухо произнёс юный страж. — Хотя я был при исполнении обязанностей и действовал по воле Ордена.
— Верно, — сухо кивнул его отец. — Я кое-что знаю об этом Дамдине. Говорят, он вступил в Орден ради почёта и власти, но провалил важное задание. Тогда он предпочёл предать обеты и искать славы на войне, где втёрся в доверие к Прозорливому. Такой человек захочет либо выместить на нас обиду, либо заставить нас задабривать его подарками и услугами.
— Мне следует сознаться, — решительно сказал Холом. — Лучше если я пострадаю, чем вся семья окажется в долгу у такого человека!
Улан Баир покачал головой.
— Я верю, что у тебя большое будущее, сын, — спокойно произнёс он. — Не спеши им жертвовать раньше времени.
Юноша удивлённо моргнул. Отец редко хвалил кого-либо, тем более — его.
— Я беспокоюсь о тебе, — продолжил Улан Баир, — и поэтому хотел бы, чтобы в сундук к Дамдину залез кто-то другой. Но не пойми меня неправильно. Я рад, что ты раскрыл маскарад посланника и рассказал об этом мне. Теперь он не сможет застать нас врасплох, и я постараюсь, чтобы у этого Дамдина не было времени для мелкой мести.
— Как я могу помочь тебе, отец? — растроганно спросил юный страж.
— Пока что выбрось посланника из головы, — с лёгкой улыбкой ответил Баир. — Сегодня вечером законоучитель устраивает званый ужин для именитых людей города. Я хочу, чтобы ты был там и обратил внимание на дочь нашего временного градоначальника, Илану. Она только что вернулась из Толона…
— Отец, ты же знаешь, что я намерен принести обет безбрачия! — удивлённо воскликнул Холом.
Первый гранильщик досадливо вздохнул.
— Ни на минуту не забываю этого прискорбного факта, — раздражённо процедил он. — Как можно быть в один миг таким догадливым, а в следующий столь бестолковым? Разумеется, я не собираюсь её за тебя сватать! Мне донесли, что она — опасная нигилистка, член зловредной секты, запустившей свои щупальца даже в ряды Ордена. Возможно, это клевета, и тогда я приму меры, чтобы репутация её отца не пострадала. Если же это правда, я придумаю, как обезвредить её с наименьшими потерями для города. Так что прими ванну, надень лучший кафтан и будь готов цитировать поэтов и обсуждать природу. В беседе с ней используй фразу "око тайфуна" и посмотри, что из этого выйдет.
— Слушаюсь! — по-военному отчеканил Холом и, не оглядываясь, вышел.
Но если бы он оглянулся, то заметил бы, как отеческая улыбка расцвела на губах Баира и тут же увяла, сменившись гримасой затаённой скорби.
**
Когда Стальной Феникс в четвёртый и последний раз за день воспарил над Средним миром, морской ветер утих и воздух сразу стал тяжёлым и жарким, немногим прохладнее пара над кипящим котлом. В такую погоду толонские модницы надевали разрезные хитоны из тонкого шёлка, украшая запястья и плечи витыми браслетами. Несомненно, добрая половина знатных дочерей Бириистэна и не меньшее число их взрослых братьев хотели бы сегодня увидеть Илану в таком наряде. Их родители и, в первую очередь, её отец — главный из учителей, готовивших в бириистэнском сургуле шаманов-воинов — надеялись, что она появится на праздничном ужине в традиционном горском платье с цветной бахромой и крупными лазуритовыми бусами, как подобает дочери знатного рода. Но Темир Илана была одной из немногих женщин в Уделе Духов, кто мог себе позволить совершенно иной наряд — парадный кафтан мастера внутренней гармонии, белый с сине-серебряной вышивкой. Это тоже был традиционный горский костюм, с длинными рукавами и жёстким стоячим воротником, плотный и жаркий, хоть его цвета и символизировали снег и лёд — стихию, убивающую болезни и останавливающую гниение. Но чиновничий кафтан словно орлиные крылья поднимал девушку высоко над провинциальной ярмаркой невест, на которой ещё не так давно она даже не собиралась появляться.
Дочь первого плавильщика невесело усмехнулась своему отражению, поправила кушак и повесила на него "зеркало души". "Темир Илана, милостью Дракона одобренный лекарь, соратница седьмого ранга на пути мудрости, удостоенная титула "Исправленная резцом" в год серой чайки, двадцать четвёртый от возвращения Смотрящего-в-Ночь в двадцать второй раз". Это или распугает всех желающих просить её руки, или от них, наоборот, отбоя не будет. Какой старый шаман или купец не захочет, чтобы его невестка была профессиональным врачом? Такой поворот мог способствовать примирению Иланы с отцом, хотя она сомневалась, что они оба готовы к этому. Девушка всё ещё винила плавильщика в смерти матери, а отец её — в предательстве тех идеалов, за которые его жена, якобы, отдала жизнь.
Мир, где люди с особыми талантами занимают положенное им высокое место. Изгнание захватчиков-горцев, гибель злого хищника, которому они поклоняются, и исцеление Великого Певца, которого завоеватели называют безликим демоном. Многие были готовы умереть за такие вещи, но отец лгал: Темир Аси была не из их числа. Мать боялась вторых родов, убивших её, и радовалась тому, что её первая дочь не унаследовала ни бледной кожи, ни колдовского таланта. Аси хотела спокойно жить в Бириистэне и лечить людей, и в этом — о, злая ирония мира — у неё было больше общего с книгохранителями Ордена, чем с фанатиками Безликого, благоговейным шёпотом произносившими её имя — имя правнучки последнего из просвещённых правителей древнего Толона. На беду Аси, Иланы и многих подобных им, имена знаменитых предков в этом мире значили куда больше, чем все желания и усилия отдельного человека.
Илана тряхнула головой, прогоняя горькие и опасные мысли. Сегодня ей следовало быть как никогда собранной и внимательной. Ещё раз придирчиво осмотрев своё отражение, дочь первого плавильщика вышла из комнаты. Увидев её, старая служанка огорчённо всплеснула руками.
— Молодая госпожа снова нарядилась в мужское платье! Какой благонравный юноша возьмёт Вас после этого замуж?!
— Я вернулась сюда, чтобы продолжить дело матери, — спокойно ответила Илана. — Что скажет об этом яснее одежды лекаря?
Это было правдой лишь отчасти. Темир Аси лечила людей, богатых и бедных, но сейчас в лечении нуждалась вся страна. После войны с пришельцами из-за моря Удел Духов был похож на ослабевшего от голода и ран человека, внутри которого одна за другой просыпаются застарелые язвы. Если не вскрыть эти нарывы, не отделить острым скальпелем больную плоть от здоровой, всё тело погибнет в муках от злой гангрены. В этом она была убеждена так же, как и другие члены общества друзей Разума, собравшегося вокруг Дзана Бадзара — знаменитого врача, поэта и философа, бывшего книгохранителя Срединной Цитадели.
Один из таких нарывов зрел здесь, на юге. Донесения о массовых побегах рабов, участившихся нападениях бандитов на речные караваны и стычках с солдатами местных гарнизонов говорили о том, что в густых джунглях вокруг Бириистэна собралась небольшая армия. Стоит немного промедлить, и этой силой воспользуются фанатики Безликого, чтобы снова погрузить страну в пучины кровавой междоусобицы, или братья Ордена Стражей, чтобы укрепить свою и так чрезмерную власть. Поэтому Илана, в чьих жилах текла кровь и полководцев гор, и правителей джунглей, вызвалась стать тем скальпелем, что вскроет нарыв и обрежет нити, управляющие бунтовщиками. Друзья надеялись, что в её руках восстание сможет стать очищающей силой, подобной порошку, который искусственно вызывает горячку, чтобы победить затяжную болезнь.
Дочь плавильщика размышляла об этом всё время, пока четверо крепких островитян несли её закрытый паланкин к воротам городского Святилища. По слухам, именно беглые рабы-островитяне, называющие себя "Детьми Громовержца" были основой грядущего бунта. Связан ли кто-то из четверых носильщиков с восстанием? Возможно. Имеет ли к нему отношение то, что несколько доверенных вольноотпущенников её отца, включая главного телохранителя, в последний год оставили службу? Вероятно. Связан ли с бунтовщиками сам Темир Буга? Определённо. Человек, стремившийся вернуть власть пророков Великого Певца, просто не мог упустить такую возможность. Значит, Илане предстоит битва с отцом, его должниками и союзниками. Положение одобренного лекаря могло дать ей хорошую возможность приобрести своих, но дочь плавильщика не знала, сколько у неё на самом деле осталось времени.
В этом году правитель области пригласил своих гостей в павильон Вечерней Прохлады. Как и большинство общественных зданий на юге страны, это был просто обширный помост, над которым, опираясь на резные деревянные колонны, покоилась покатая крыша из лакированной черепицы. В павильоне не было ни стен, ни перегородок, чтобы не мешать даже малейшему движению воздуха. Натянутые между колоннами гирлянды разноцветных бумажных фонариков с написанными на них пожеланиями изобилия и долголетия придавали незатейливому строению нарядный праздничный вид. В центре павильона на небольшом возвышении девушка лет пятнадцати в расшитом белыми лотосами платье, сосредоточенно хмурясь, играла на двадцатиструнном ягане нежную мелодию. Именитые горожане в просторных светлых одеждах негромко переговаривались, изредка подходя к доскам из мягкой пальмовой древесины, в которые были воткнуты заострённые палочки с насаженными на них ломтиками ароматного мяса или сваренными в меду фруктами. Бесшумные и предупредительные служители время от времени наполняли их высокие пиалы травяным чаем или лёгким ягодным вином.
Отец ждал Илану в тени деревьев недалеко от павильона. Увидев наряд дочери, он на мгновение смутился, но быстро сориентировался и вместо того, чтобы предложить ей руку, как делали другие отцы и мужья, широким жестом пригласил следовать за ним. Законоучитель ждал их на верхней ступени помоста. С учтивой улыбкой он приветствовал каждого вновь прибывшего, обмениваясь с ними парой вежливых фраз. Подойдя к первой ступени, отец и дочь сложили руки в жесте четырёх ветров и поклонились правителю.
— Нохор Буга, — весело произнёс тот. — Я рад видеть, что Ваша прелестная дочь завершила своё обучение! Но, кажется, Вы забыли сказать ей, что идёте на ужин, а не на совет!
— Увы, мудрейший, — вздохнул плавильщик, — в молодости я слишком часто повторял, что нет одежды лучше мундира. Боюсь, Илана слишком хорошо это запомнила!
Девушка решила подыграть отцу, изобразив на лице застенчивую улыбку. Законоучитель негромко рассмеялся, по этикету прикрывая рот левой ладонью.
— Я всегда мечтал, чтобы нашему городу служили талантливые молодые люди, — сменил тему он. — Благодаря Вам, нохор, эта мечта исполняется!
— Вы слишком любезны, билгор Токта, — покачал головой первый плавильщик. — Ваша семья делает для этого куда больше, и пример тому — прекрасная игра Вашей старшей внучки!
— Ох, это Вы слишком любезны, доблестный соратник! Ей ещё многому предстоит научиться! Но проходите, прошу Вас! Внутри Вас ждут вещи куда более приятные, чем беседа со стариком!
Законоучитель ошибался. Они едва сделали несколько шагов по направлению к столам, когда Бугу перехватил сутулый мужчина в светло-кофейной мантии с подвязанными шёлковой лентой седыми волосами. Илана едва узнала в обрюзгшем старике с отвислыми щеками Улан Баира — первого гранильщика, то есть старшего из учителей, готовящих в бириистэнской школе гражданских чиновников. Десять лет назад Баир горделивым молодцем, быстрым как лесной кот, по которому тайком вздыхали городские красавицы. Увы, он предпочёл им племянницу Токты, девушку скромную и не слишком чарующую взгляды, а по словам завистниц — ещё и с ведьмовским прошлым. Учитывая, что единственного сына Баир отдал на воспитание в Прибрежную цитадель Ордена, сплетни вполне могли оказаться правдой. Как бы то ни было, законоучитель доверял этому человеку как родному сыну, и Баир правил пока Токта царствовал.
Гранильщик скользнул по лицу Иланы быстрым взглядом из-под тяжёлых век и, слегка дёрнув щекой, вполголоса прошептал её отцу:
— Нохор Буга, не хочу портить Вам аппетит делами, но дело спешное.
С этими словами он сунул Темир Буге маленькую грифельную доску. Отойдя чуть в сторону, первый плавильщик дважды пробежал текст глазами. Он держал доску так, чтобы никто и, в первую очередь, Илана, не мог разобрать, что там написано, но девушка увидела, как напряглось и потемнело его лицо.
— Ты уверен? — глухим голосом спросил он.
— Позже! — недовольно бросил Улан Баир.
Буга яростно стёр текст рукавом и бросил дощечку гранильщику. Тот на удивление ловко поймал её и спрятал в рукав. Быстро поклонившись Илане, Улан Баир скрылся среди гостей.
— Что-то не так? — участливо спросила девушка у отца.
Тот мрачно покачал головой.
— Городские дела. Ничего… ничего, с чем ты могла бы помочь.
Илана отметила про себя эту заминку. Что хотел, но не смог сказать Буга? Ничего важного? Вряд ли. Ничего, что её касается? Увы, она слишком долго не видела отца, чтобы понимать сейчас ход его мыслей.
Тем временем все приглашённые прибыли, и законоучитель поднялся на возвышение. Его внучка завершила игру изящной импровизацией, привлекая внимание собравшихся.
— Все вы хорошо замечаете приметы, — хорошо поставленным голосом начал речь Токта, — И можете не хуже меня судить, что через три, самое большее — через пять дней прольётся первый ливень нового сезона дождей. Это значит, что очень скоро, скорее, чем мне бы хотелось, я оставлю родной город, повинуясь призыву неустанно Смотрящего-в-Ночь. От имени всех вас я принесу горячие молитвы перед священными чешуйками Лазурного Дракона, которые покоятся на дне нерукотворного пруда в Баянгольском Святилище. В моём сердце радость скорой встречи со святыней смешивается с тоской по родному городу — ведь Собор может продлиться не один год. И наш прозорливый правитель, зная мои чувства даже на большом расстоянии, поспешил снять тяжесть с моих плеч и прислал в Бириистэн своего полномочного посланника!
Удивлённые вздохи и возбуждённый шёпот волной прокатился по залу. Токта взмахнул рукой, требуя тишины. За его спиной сосредоточенно хмурился Улан Баир.
— К сожалению, мудрейший Дамдин утомился после долгого пути и попросил меня преподать вам благословение от его имени, — продолжил законоучитель. — Но зная, что многим из вас не терпится узнать о чудесах Священной Столицы, я упросил присоединиться к нам доблестного Цэрэна из гвардейского знамени "Снежных Барсов".
Он легко поклонился стоявшему неподалёку крепко сложенному человеку с круглым, окаймлённым короткой бородой, лицом. Столичный офицер, как и большинство приглашённых, предпочёл официальному кафтану просторные одежды южан.
— Но прежде чем позволить вам сполна насладиться беседой, я обязан представить всем вам своего временного заместителя и его помощников. Нохор Буга, прошу!
Темир Буга поднялся на возвышение, пытаясь придать своему лицу беззаботное праздничное выражение.
— Для меня это огромная честь, но так же и тяжёлое бремя, — хрипловато произнёс плавильщик. — Я просил мудрейшего Токту назначить на этот пост нашего друга и соратника Улан Баира, несомненно, куда более достойного. Но его мудрость и знание древнего Баянгола — ведь он вырос и учился в священном городе — станут большой поддержкой для нашего дорогого наставника во время Собора. Поэтому пост получил я, грубый солдат без опыта подобных дел, и я прошу вас, достойные сограждане, быть ко мне снисходительными.
Горожане учтиво закивали, но от Иланы не укрылось несколько саркастических усмешек. Этикет требовал от чиновника преувеличенной скромности, но собравшиеся хорошо знали, что не Буга, а Токта неопытен в делах и служит расписной ширмой для двух своих советников. В своё время на высокий пост его протолкнул Орден, чтобы бириистэнский законоучитель не мешал братьям из Прибрежной Цитадели проворачивать в городе торговые махинации. Пока все стороны жили в мире, но Илана подозревала, что бесхарактерность правителя области в любой момент может вылезти Стражам боком.
— К счастью, — продолжил Темир Буга, — я буду не один. Уверен, что посланник Прозорливого не откажет мне в наставлении, а юные избранники Дракона, которых наш правитель великодушно оставил в городе, поддержат мои дряхлеющие руки. Вот они, перед вами!
Повинуясь взмаху руки первого плавильщика, четверо юношей приблизились к возвышению. Один из них был точной копией молодого Улан Баира, остальные трое не показались Илане знакомыми.
— Дзамэ Максар — самый способный из оружейных мастеров, которых мне довелось учить, — указал её отец на невысокого парня, шириной плеч не уступавшего столичному гвардейцу. — Он будет совмещать должности начальника городской стражи и третьего плавильщика сургуля. Улан Холом, чьи таланты не нуждаются в похвалах, возглавит канцелярию по делам мирян. Бодоо Боргут будет ведать делами рынка и торговых гильдий. Наконец, Айсин Тукуур, за право именоваться наставником которого мы поспорим с многомудрым Баиром, станет моим прорицателем и начальником духовной канцелярии.
Худощавый юноша в слегка великоватом парадном кафтане низко поклонился отцу и собравшимся, бормоча слова вежливого самоуничижения. Илана нахмурилась. Перед отъездом в Толон они с Тукууром посещали занятия у одного наставника, готовившего чиновничьих детей к поступлению в сургуль. Тогда он был общительным и любознательным мальчиком, увлечённым историей и географией. Откуда теперь в нём взялось столько подобострастия? Покопавшись в памяти, она вспомнила одну деталь: Тукуур был из бедной семьи, его отец тогда был всего на один ранг выше чем сын сейчас. Стоило догадаться, что не он, а Темир Буга по каким-то причинам оплатил обучение юноши.
Заметив взгляд Иланы, новый прорицатель отца повернулся к ней, и его лицо осветилось радостью узнавания. Юноша смущённо поклонился. Илана удивлённо сложила руки в жесте приветствия. Она едва вспомнила Тукуура, а знаток церемоний, похоже, узнал её сразу. Кажется, в те далёкие годы он был ей слегка увлечён. Могли ли эти чувства сохраниться так долго? Неужели в этом захолустье так мало красивых девушек? Илана задумалась, почти не слушая речь отца. Пожалуй, она могла бы использовать это, чтобы привлечь на свою сторону доверенного человека своего отца. Но после утончённого толонского общества ей совсем не хотелось морочить голову мальчишке-провинциалу. К тому же, кто знает, как сильно он и его семья обязаны Темир Буге? Такой человек мог легко оказаться кинжалом без рукояти. В любом случае, ей требовалось время, чтобы это обдумать.
Не желая давать молодому чиновнику ложных надежд, Илана поспешила присоединиться к группе горожан, обступивших столичного офицера.
— Как много воинов прибыло с Вами, доблестный Цэрэн? — как раз спросил кто-то.
— Всего двое, — спокойно ответил тот.
— Разве это не опасно? — ахнула одна из знатных дам.
Гвардеец ухмыльнулся, довольный произведённым впечатлением.
— Снежный барс в бою стоит десятка солдат, — хвастливо ответил он. — Да и славный Дамдин, наш дворцовый прорицатель, не робкого десятка. На войне с заморскими демонами его копьё защищало Прозорливого справа, а меч Дарсен Тагара — слева!
— Но ведь чиновнику такого высокого ранга полагается эскорт не меньше полусотни? — осторожно спросил глава гильдии ювелиров.
— Конечно, — подкрутил усы Цэрэн. — Но комендант гарнизона в Речных Вратах попросил у мудрейшего Дамдина помощи в поимке опасных разбойников, поэтому остаток пути мы проделали вчетвером. Ведь для посланника самое важное — безопасность государства! Как он мог отказать? Но не переживайте! Если ваша городская стража не успевает ловить воров, то одно письмо — и полусотня через три дня будет здесь! И тогда вы увидите, как работает столичная гвардия!
Слушая похвальбу гвардейца, Илана краем глаза заметила, как Улан Баир и Темир Буга выскользнули из павильона. Девушка многое бы дала за то, чтобы узнать, о чём будут говорить эти двое, но она не могла просто так покинуть павильон, тем более — в одиночку. Дочь плавильщика окинула взглядом собравшихся, пытаясь понять, кто из сановных дам мог бы составить ей компанию. Несколько раз она ловила на себе взгляд Тукуура, но юный чиновник так и не решился заговорить с ней до того, как их снова представит друг другу отец. А вот его коллега сумел найти подходящий предлог.
— Билгэ Илана, я прошу разрешения обратиться к Вам как к врачу, — тихо произнёс Улан Холом, скрестив руки в жесте четырёх сторон света.
Она ответила вежливым полупоклоном, настороженно глядя на затянутого в чёрный орденский кафтан секретаря. Внимание этого человека могло означать всё что угодно, и дочь плавильщика ещё раз порадовалась тому, что не унаследовала даже малой доли способностей матери.
— С детства меня мучит неприятный недуг, — выждав паузу, продолжил Холом. — Мне вечно не хватает слёз. Глаза быстро пересыхают и воспаляются от пыли. Я хотел бы выбрать путь доблести, и плавильщики сургуля считают меня способным учеником…
"Путь факельщика, ты хочешь сказать", — неприязненно подумала девушка. — "Стремишься убивать колдунов, а не только вынюхивать их".
— Я полагала, что воины Ордена Стражей чаще вступают в поединки разумов, чем в рукопашный бой, — сказала она вслух.
— Так говорят легенды, — склонил голову чиновник. — На практике же разбойники встречаются куда чаще колдунов, а их жертвам некогда различать юрисдикции.
— Вы ведь сын первого гранильщика, верно? — уточнила Илана. — Я слышала, что Вашей семье служит один из лучших лекарей этого города. Что он Вам назначил?
— Бальзам из живицы каменных яблок, смешанной с соком алоэ и настоем трёх летних трав, разбавленный смесью морской и пресной воды три к одному, — без запинки ответил страж. — Я стараюсь постоянно держать его при себе, но надеялся, что ученица мудрейшего Бадзара знает более действенное средство.
— К сожалению, поскольку недуг врождённый, я не знаю способов его исцелить, — покачала головой Илана. — Мне известны два рецепта более эффективных бальзамов, но Ваш врач, вероятнее всего, специально использует тот, в который входят только местные травы, и который можно быстро изготовить в нужном количестве. Ведь, насколько я понимаю, Вы не отказались от тренировок?
— Вы правы, — ответил Холом и задумчиво оглядел зал. — Все вокруг безмятежны, но мне кажется, будто мы замерли в оке тайфуна. Вокруг бушует стена всесокрушающей стихии, но мы старательно не замечаем её, продолжая заниматься своими делами.
Дочь плавильщика слегка нахмурилась, сбитая с толку странными словами молодого чиновника. Ей показалось, что он выделил слова «око тайфуна», как будто они были тайным паролем.
— Спокойствие ока тайфуна даёт Вам время подготовиться, — осторожно ответила она, решив проверить свою догадку. — Осознать своё место и двигаться вслед за тайфуном.
Страж быстро посмотрел ей в глаза, и тут же снова склонил голову. В его взгляде читалось любопытство.
— Вы почти цитируете мудрость Ордена, — заметил он.
— Вы удивлены? — подняла брось Илана.
— Зная, кем был Ваш учитель, пожалуй, нет, — пожал плечами Холом. — Но я не думал…
— Что покинув ваши стройные ряды он перестал ценить собранные Орденом крупицы мудрости? — с вызовом продолжила дочь плавильщика.
— Вы правы, это… — Улан Холом замялся, подбирая слово. — Неразумно с моей стороны.
— Как и вся наша беседа, — язвительно сказала Илана. — Не боитесь, что она повредит Вашей репутации?
— Я — доверенный секретарь Вашего отца, — спокойно ответил страж. — Ему пришлось оставить Вас в одиночестве, и мой долг исправить ситуацию. Что касается моих обетов, то Орден всегда видит правду моего сердца.
При этих словах он инстинктивно коснулся левого рукава чуть пониже локтя. Илана мысленно отметила эту деталь. До её друзей доходили смутные слухи о таинственных приспособлениях, с помощью которых мастера Ордена подчиняли себе волю воспитанников из знатных семей. Кто-то говорил об особых кандалах, кто-то — о браслетах. Достоверно было известно только то, что нескольких чиновников и крупных землевладельцев, строивших планы против Ордена, без колебаний и сожалений выдали суду собственные дети. Было ли здесь действительно замешано колдовство, или наследники просто решили, что родители подзадержались в Среднем мире, никто не знал. "В любом случае, если Холому промыли мозги в Цитадели, то это — проблема Улан Баира, а не моя", — решила Илана. Вместо того, чтобы забивать этим голову, стоило использовать подвернувшуюся возможность.
— Раз так, то не будете ли Вы любезны проводить меня к беседке Розовых Кувшинок? — спросила она. — Хотелось бы проветрить голову перед новой порцией учтивых банальностей.
— Всегда к Вашим услугам, — поклонился Холом.
Они направились к выходу, сложив руки на животе в жесте созерцания и стараясь идти в одном темпе, как подобает соратникам Прозорливого равного ранга. Илане было приятно, что молодой чиновник принял её ранг как должное, без всех этих хмурых взглядов или снисходительных ужимок. Большую часть пути он молчал, не мешая её мыслям, и лишь изредка ненавязчиво указывал на новые изваяния мифических птиц и зверей, весьма неплохие для глухой провинции. Дочери плавильщика пришлось несколько раз напомнить себе, что рядом с ней не просто симпатичный молодой человек, а опасная ищейка Ордена. Все знали, что подобные Холому воспитанники умеют чувствовать присутствие колдуна. Но учат ли их языку тела обычного человека? Умеет ли её спутник замечать мимолётное волнение или страх, отличать искренние слова от лжи? Увы, Орден умел хранить свои секреты.
— Как Вы оцениваете художественные качества памятной стелы на рыночной площади, нохор Холом? — спросила она как можно более беззаботным голосом.
Страж недоверчиво покосился на неё.
— Вы, должно быть, шутите, мудрая соратница! — воскликнул он. — Вот уже неделю с этой стелы каждый день счищают крамольную надпись, но по сравнению с тем, что остаётся, она кажется изысканной каллиграфией!
Илана прыснула со смеху, но Холом вдруг нахмурился и предупреждающе поднял руку. Из-за деревьев послышались сердитые голоса.
— …понять, как он узнал меня?! Весь большой круг прошёл и ещё четвёрка! Ни я, ни ты уже не выглядим так, как двадцать четыре года назад!
— Он видел, как ты танцуешь с мечом. Это, поверь, изменилось мало. Но я далёк от мысли, будто он оказался здесь случайно.
— Проклятая крыса! И как не вовремя: ещё год или полтора… Но столько нам не выгадать!
— Рад, что ты это понимаешь. Его люди в Речных Вратах…
— Занесённый топор. Вижу. Пусть оставит себе сказки о разбойниках! Придётся…
Темир Буга резко оборвал фразу, увидев дочь. Улан Баир хмуро уставился на сына.
— А вы двое что здесь делаете?! — зло рявкнул первый плавильщик.
— Я попросила твоего помощника отвести меня в беседку Розовых Кувшинок, — быстро ответила Илана. — Не знала, что это запрещено!
Её отец досадливо поморщился.
— Прости. Дурные вести. Я сам тебя провожу: другу Баиру как раз нужно поговорить с сыном.
Некоторое время они шли в напряжённом молчании.
— Много услышала? — проворчал, наконец, Буга.
— Почти ничего, — тряхнула головой его дочь. — Для чего тебе нужен год, отец?
Темир Буга, похоже, успел придумать ответ.
— Навести порядок в проклятом городе! — сердито бросил он. — В округе бандит на бандите, а Прозорливый прислал своего человека, да ещё и моего старого врага! Ты вернулась в тяжёлое время, дочь. Зачем?
Вопрос едва не застал её врасплох. Илана поморщилась.
— Я заметила, что ты не рад меня видеть.
— Не увиливай! — рыкнул плавильщик.
— Из дочерней почтительности, — раздражённо ответила девушка. — От ностальгии. Из-за того, наконец, что в Толоне я лечила бы от любовной тоски богатых дам, чьи мужья боятся доверить их попечению другого мужчины, даже такого же седобородого…
— А здесь будешь зашивать резаные раны портовым грузчикам? — фыркнул её отец. — Я растил тебя воительницей! Надеялся, что ты продолжишь мою борьбу, но ты предпочла спрятать голову в песок, как твоя мать!
— Наконец ты это признал, — прошептала Илана.
— Ах вот в чём дело! — осклабился Буга. — Месть? Ты отвергла то, что мне дорого, а теперь что?
Он внезапно остановился, сжав кулаки.
— Может это ты, — свистящим шёпотом спросил он, — привела врага к моему порогу? Меня предупреждали о такой возможности!
— Не оскорбляй меня, отец! — холодно ответила девушка. — Думаешь, я для того десять лет изучала яды, чтобы теперь достать из нафталина какого-то твоего врага, о котором не имела понятия?! Если бы я хотела отомстить, то сделала бы это сама, тут мы похожи! Но я не хочу, — чуть мягче сказала она. — Мы были теми, кем были, и делали то, что делали. Нужно двигаться дальше. Веришь ты мне или нет, я приехала открыть практику. Но пойму, если ты не захочешь, чтобы я принимала пациентов под твоей крышей.
— Пф, — фыркнул плавильщик. — Под моей крышей я хотя бы буду видеть, с кем ты общаешься. Шпион в моём ближнем круге… Возможно, он попытается привлечь тебя на свою сторону.
Илана нахмурилась.
— Кто предупредил тебя, отец? Улан Баир?
— Нет, — покачал головой Буга. — Кто-то прислал письмо. «В Вашем ближнем круге шпион, и прошлое более не является тайной. Бойтесь человека, которого ранилии в Улюне. Его имя — Улагай Дамдин». И подпись — Лис.
— Скорее кличка, — пробормотала Илана. — Хотя и имён таких немало. Унэг, Унэгжаб, Унэгбадзар… Я буду настороже.
— Спасибо, — устало вздохнул плавильщик. — Но лучше не путайся под ногами.
***
— Милая семейка, — пробормотал Холом, бесшумно вынырнув из кустов на поляну, где ждал его отец.
Улан Баир молча устремил на него вопросительный взгляд. Юный страж покачал головой.
— Смутные обвинения и полуприкрытые угрозы. Очень мало конкретики. Буга решил, что это Илана навела на него Дамдина. Кто-то предупредил, что среди его людей шпион, — добавил он. — Анонимным письмом.
— Око тайфуна, — напомнил Улан Баир.
— Почти ничего, — нахмурился его сын. — Лёгкое волнение когда я произнёс слова, и только.
Его отец задумчиво пожевал губами.
— Всё-таки, она подозрительна. Да и Буга, если разобраться, тоже. Теперь ты и Тукуур будете жить в доме Буги. Это даст больше шансов разобраться.
— Конечно, — сухо кивнул страж. — Но для этого я должен знать, что происходит. Тем более, что ты уезжаешь, а я теперь — глава мирской канцелярии.
— В окрестностях города действует радикальная секта, — неохотно ответил Баир. — На днях на одного из моих людей вышел вербовщик. Пока всё, что мы знаем — пароль. «Око тайфуна». Но ещё мой человек получил вот это.
Улан Баир достал из рукава лазуритовый амулет в виде рыбьей чешуйки. На поверхности камня были искусно вырезаны завитки и прожилки, в центре тускло поблёскивало включение из более светлой породы.
— Кажется, я видел такой же у тебя, — задумчиво сказал страж, разглядывая вещицу.
— Верно, — кивнул Баир. — Знак избранника Баянгольского сургуля. Но присмотрись, и увидишь разницу.
Холом взял странный амулет. Камень был странно холодным на ощупь, и страж тут же почувствовал лёгкое онемение ниже локтя, где срастался с его кожей браслет незримых вериг. Присмотревшись, он заметил, что серебряная цепочка не продета в отверстие, а будто бы вплавлена в толщу камня. То, что он сначала принял за лазурит или драгоценный синий жадеит, было полупрозрачной стеклянистой массой, в глубине которой светились фиолетовые и серебряные искорки. Самая крупная, похожая на светло-голубое сердце, теперь мерцала в такт его пульсу. Постепенно чешуйка потеплела, и стражу вдруг показалось, что кто-то далёкий и близкий одновременно бросил на него внимательный взгляд. Ощущение встревожило Холома
— Это называют истинной чешуёй Дракона, — тихо сказал гранильщик. — Они очень редки и способны влиять на разум. А люди, способные раздавать их вот так очень опасны.
Страж хотел вернуть амулет, но Баир покачал головой.
— Оставь себе. Эта вещь и болотный огонь Дамдина — две противоположности. Если прорицатель попробует затуманить твой разум, амулет поможет. Но не касайся его открытой кожей без крайней нужды!
— Я понял тебя, отец, — ответил страж. — Я буду предельно осторожен. И предельно внимателен.