Дом вздыхал, вздрагивал, скрипуче жаловался на судьбу. Повсюду слышалось шарканье плетёных сандалий, звуки приказов, монотонное бормотание учётчиков. Солдаты гарнизона по приказу Дамдина открывали и взламывали комнаты, обыскивали, описывали имущество. Некоторые из них бросали на Айсин Тукуура подозрительные взгляды, но нахмуренное лицо и уверенная походка чиновника убеждали их, что он выполняет некое поручение и, стало быть, перешёл из обвиняемых снова в обвинители.
Знатоку церемоний не терпелось вернуться в кабинет Буги, но для того, чтобы продолжить расследование, ему нужен был ассистент. Кто-то, кто мог бы поручиться, что Тукуур не подделал улики, а ещё лучше — подтвердить его выводы или предложить свои. Избранник Дракона предпочёл бы, чтобы это был Максар или Холом, но увы, его товарищи выбрали сторону власти, и какой-то частью разума Тукуур понимал, что поступил бы так же, не будь он влюблён в Илану.
Не найдя наверху никого подходящего, знаток церемоний спустился на кухню. Здесь было почти тихо. Остывшая печь беззвучно зевала открытой вьюшкой. На столах и табуретах тонким инеем лежала мука. Дверцы распахнутых шкафчиков поскрипывали от сквозняка, под ними на полу цветастой россыпью валялись шкатулки и кувшинчики из-под приправ. «Какое-то нашествие варваров», — мрачно подумал Тукуур, глядя на сорванную с петель дверцу одного из ларцов. Он был заперт на ключ, и стражники, недолго думая, поддели дверцу клинком, но, похоже, не нашли для себя ничего интересного.
Внутри хранились ингредиенты отвара духов войны — корни лотоса, голубой чай, мякоть каменных яблок, сушёный имбирь, порошок из шаманских зёрен и листья таванга. Знаток церемоний обернул руку платком и аккуратно высыпал коренья и листья на стол. Расположившись рядом с горящей масляной лампой, он начал методично рассматривать каждый кусочек. Листья давно высохли и утратили свой глянцевый блеск. Нарезанные тонкими пластинками корни лотоса сморщились и слегка посерели по краям. Ломтики свежей мякоти каменного яблока маслянисто блестели в свете лампы. Нерешительно покрутив один из них в руках, Тукуур осторожно прикоснулся к нему языком, но не почувствовал посторонней горечи, о которой говорил Дамдин. Ничто не указывало на то, что травы и коренья кто-то обрабатывал мазью семи островов. Конечно, сохранялась возможность, что все испачканные кусочки ушли в отвар, но она была крайне невелика. Нахмурившись, знаток церемоний достал из плетёной шкатулки два ломких округлых листка и медленно разжевал. Вяжущая горечь разлилась по языку. Кажется, один горчит чуть сильнее другого? Старые соратники верили, что таванг обостряет чувства, а Тукууру сейчас не помешала бы наблюдательность стража.
— Нашёл что-нибудь? — раздался полузнакомый голос.
Тукуур вздрогнул, чувствуя как сердце и плечи пронзают горячие иглы страха. Значит, таванг усиливает и его? Тогда понятно, почему его уравновешивают корнем лотоса.
— Ничего особенного, — покачал головой знаток церемоний, поворачиваясь на голос.
В проеме двери, ведущей на улицу, стоял Кумац — военный шаман, который обнаружил тайник Иланы. С его промокшего кафтана срывались капли воды.
— Билгор Тукуур, — удивлённо моргнул офицер. — Простите, я принял Вас за одного из своих учётчиков.
— Не стоит извинений, нохор Кумац, — примирительно улыбнулся избранник Дракона. — Какая удача, что мы встретились! Я как раз хотел просить Вас помочь мне в осмотре места убийства.
— Разве мудрейший Дамдин не закрыл следствие? — нахмурился воин.
— Билгор Дамдин, несомненно, определил виновных, — мягко возразил Тукуур, — но мы обязаны составить подробный отчёт, если не для него, то для градоначальника.
Кумац недовольно сжал губы, но кивнул.
— Согласен. Ждите меня наверху, я скоро буду.
Поднявшись по скрипучей лестнице, знаток церемоний стремительно прошёл по узкому коридору и остановился на пороге кабинета первого плавильщика. Он поморгал, давая глазам приспособиться к полумраку и дрожащему свету камина, а затем медленно осмотрел комнату. Теперь Тукуур старался видеть всё не как простой свидетель, а как сыщик, подмечая детали, отделяя следы схватки Санджара со стражниками от улик, оставшихся от первого убийства. Легче всего было бы оттолкнуться от версии Дамдина, проверяя каждое утверждение дознавателя, но тогда знаток церемоний рисковал потерять нити, уходящие за пределы картины.
Тукуур снова закрыл глаза и позволил шорохам и скрипам заполнить разум, изгоняя из него внутренний монолог. Теперь он заранее услышал быстрые шаги Кумаца и одного из его учётчиков. Помощник военного шамана нёс стопку из трёх грифельных досок, на его поясе позвякивал футляр с меловыми карандашами.
— Помолимся, — хмуро произнёс Кумац.
Знаток церемоний снял шляпу и поднял её к небу как ритуальную чашу.
— Скальный Лис, неутомимый охотник за истиной, победитель забвения! — возгласил он. — Прими наше усердие вместо приношения четырёх драгоценностей и даруй нам упорство, даруй нам силу, даруй нам проницательность, даруй нам беспристрастность!
— Дух Скального Лиса, твоего покровителя, да поможет тебе обрести истину, следуя от малого к великому, от частного к общему, от улики к доказательству, от доказательства к воздаянию! — отозвался военный шаман.
Тукуур перевернул шляпу, как будто вылил из неё на себя ароматное масло, надел её и осторожно подошёл к телу Темир Буги.
— Погибший — временный градоначальник Темир Буга, соратник Прозорливого четвёртого ранга на пути доблести, первый меч Бириистэна, — продиктовал он.
Грифель учетчика заскрипел по доске.
— Тело не тронуто тлением, косвенные признаки подтверждают время убийства не ранее вчерашнего вечера. В груди глубокая колотая рана, предположительно — основная причина смерти. Орудия убийства рядом не обнаружено. Судя по форме раны, клинок плоский, листовидный. Возможно — метательный нож, — знаток церемоний вопросительно взглянул на военного шамана.
Кумац кивнул и продолжил за него:
— На теле убитого не обнаружено других следов борьбы и увечий, кроме ритуальных шрамов на лице. В кабинете много оружия, но убитый им не воспользовался. Нет повреждений стен и мебели, характерных для места контактного боя.
— Есть следы, — покачал головой учётчик, указывая грифелем на свежие зарубки на стенах.
— Их оставил телохранитель убитого, Санджар, оказывая сопротивление страже, — ответил Тукуур.
— Свидетельствую и подтверждаю, — согласился Кумац.
— Несколько капель крови между телом убитого и окном, — продолжил знаток церемоний. — Вероятно, убийца извлёк своё оружие, но был достаточно аккуратен, чтобы не оставить отпечатков ног.
— Поза погибшего необычна, — вставил учётчик.
Тукуур задумчиво кивнул.
— Темир Буга лежит на спине ногами к окну, то есть он стоял лицом к убийце, — продиктовал за него военный шаман. — Поза статична, руки почти вытянуты вдоль тела. Не видно попытки уклониться, закрыться, перехватить клинок, хотя убитый был на это способен.
В памяти молнией сверкнуло яркое утро. Темир Буга на вытоптанной учениками площадке, напротив него бледный второгодок натягивает тетиву.
— Целься! — командует плавильщик.
Ученик неуверенно приподнимает лук.
— В меня целься, растяпа! — рычит наставник и нетерпеливо машет толпящимся поодаль первогодкам. — Расступись!
Второгодок сжимает зубы, смещает прицел вправо, к ветру.
— Спускай!
Звенит тетива, свистит меч, и две половины стрелы отлетают в помятую траву.
— Лучше, — удовлетворённо кивает Темир Буга. — Ещё одну!
— Свидетельствую и подтверждаю, — мрачно произнёс избранник Дракона. — Все эти улики и малое количество крови, вылившееся из раны, подтверждают версию посланника. В момент нанесения удара Темир Буга уже был не в состоянии сражаться.
Военный шаман снял с пояса небольшую металлическую пластинку и погрузил её в рану.
— Удар нанесён сильный, не слишком точный, — прокомментировал он. — Если орудием и был метательный нож, им били в упор, без броска, с доворотом внутри тела чтобы задеть сердце. Опытный врач ударил бы чуть выше и левее, чтобы не задеть рёбра. Из чего я заключаю, что рану нанёс телохранитель Санджар. Следы во дворе соответствуют его размеру ступни — это я только что проверил.
Тукуур кивнул.
— Улики с достаточной точностью позволяют установить личность нападавшего, — продиктовал он. — Тем не менее, поскольку ножевое ранение не было единственной причиной смерти, необходимо также установить личность отравителя…
— Что возвращает нас к дочери убитого, — вставил Кумац. — Вы ведь уже три недели служите секретарём Буги? Что можете сказать об их отношениях?
Айсин Тукуур наморщил лоб. Всю эту неделю он читал и писал письма, разбирал бумаги своего предшественника, составлял воззвания духам-хранителям и сжигал их в домашнем святилище. За это время знаток церемоний видел Илану три или четыре раза, когда Темир Буга приглашал своих помощников за семейный стол. И каждый раз надежды Тукуура на беседу с возлюбленной разбивались о каменную стену застольного этикета. До сих пор он принимал холодную отстранённость Иланы на свой счёт. Наверное, думал знаток церемоний, она полюбила кого-то из учёных толонцев, и теперь я кажусь ей неотёсанным деревенщиной… Но что если это были признаки раздора с отцом? Или, быть может, ледяная маска скрывала усталость, пожирающую силы любого человека, связавшего судьбу с тайным обществом и вынужденного проживать две жизни одновременно?
— Ничего определённого, — покачал головой избранник Дракона. — Увы, я не знаю и сотой доли тайн, которые хранит этот дом.
— Самое время это исправить, — усмехнулся Кумац. — Предлагаю начать с потайного хода.
Тукуур поднял серебряный трисвечник, сбитый на пол Санджаром. Две свечи выпали из него и откатились в угол, третья переломилась у основания. Повезло им, что мятежный телохранитель не устроил пожар. Положив целые свечи на стол, знаток церемоний вынул из ящика стола огниво и два кусочка огненной ваты. Положив вату в малахитовую пепельницу в виде черепахи, он несколько раз ударил кресалом по кремню, высекая искры. Пропитанный селитрой пушистый хлопок моментально вспыхнул. Тукуур зажёг одну из свечей, подержал над ней вторую, чтобы размякла и приклеилась к подсвечнику, а затем проделал ту же процедуру с первой. Всю жизнь он делал это машинально, не задумываясь, а теперь вот позавидовал Дамдину, у которого был собственный болотный огонь. Сколько же времени экономили далёкие предки благодаря этим летающим фонарям!
Коридор, спрятанный за книжным шкафом, оказался узким, но довольно длинным. От кабинета первого плавильщика он уходил почти на женскую половину дома, и там обрывался крутой лестницей, ведущей в сырой подвал. Вдоль дощатой стены примерно на уровне груди тянулась бронзовая полоса, набранная из тонких полированных пластин длиной примерно в локоть. Первые семь из них поблёскивали в дрожащем свете трисвечника, остальные совсем позеленели от патины.
— Лента-поводырь, — указал на неё военный шаман. — С такой легче идти в полной темноте.
Тукуур провёл рукой по последней блестящей пластине. Углы этой пластины были скруглены сильнее, чем у других, и держалась она не на двух гвоздях, а на одном, вбитом посредине. Знаток церемоний надавил на один из углов и ощутил лёгкий люфт, но пластина не поддалась. Он поднёс трисвечник ближе и внимательно осмотрел края. На верхней кромке смутно поблёскивали натёртые пальцами участки. Избранник Дракона протянул трисвечник Кумацу и задумчиво опустил руки на пластину так, чтобы пальцы легли на отметины. Так можно было только давить вниз на оба плеча, но гвоздь держал крепко.
— Попробуйте подцепить, — посоветовал военный шаман.
Тукуур снял с пояса нож для бумаги и легко вогнал его между досками и бронзой. Дерево заскрипело, а потом в стене что-то щёлкнуло, и пластина отошла от неё ровно настолько, чтобы можно было просунуть пальцы. Гвоздь оказался толстым штифтом с фигурными бороздками. Осторожно поворачивая пластину, знаток церемоний добился того, что пластина снова прилегла к стене, но уже под углом. Потайной замок глухо щёлкнул, и дощатая дверь приоткрылась, пропуская шаманов в небольшую пыльную комнату. Откуда-то из-под потолка сочился тусклый свет, такой же серый, как ковёр пыли под ногами. А от самого входа к противоположной стене тянулась цепочка крупных смазанных следов босых ног. Неизвестный шёл осторожно, ощупывая стопами неровности пола. В некоторых местах он отшагивал в сторону, явно стараясь не задеть скрипучую доску.
Кумац взял у учётчика измерительный циркуль и склонился над следами.
— Большой палец отставлен, — пробормотал он. — Следы воина, привыкшего к плетёным сандалиям. Вероятно, мужчины. Однозначно — человека, не мохнатого.
— Санджар? — предположил Тукуур.
— Проверим, — отозвался военный шаман, измеряя следы. — Пишите: длина — восемь и две трети залгиур[1], большая ширина — четыре, малая — два с половиной.
Продиктовав основные соотношения учётчику, Кумац осторожно переступил порог. Тукуур последовал за ним, стараясь ступать подальше от следов незнакомца, чтобы не повредить их.
Справа от него в углу притаилась детская кровать с резной спинкой в виде распростёршей крылья совы. Символы, вырезанные на крыльях и по ободу каркаса, складывались в ритмичные строки на незнакомом языке. На выцветшем зелёном покрывале лежал пёстрый тряпичный мяч и игрушечный бегун с хвостом из настоящих перьев. Чуть поодаль стоял пустой платяной шкаф и несколько полок. На одной из них в горшочке пылились три кисточки и набор цветных мелков.
Следы пересекали комнату по диагонали, огибая наклонный столик вроде ученического пюпитра или мольберта. К столешнице был приколот набросок: в сине-фиолетовом ночном небе, окружённые странным шафранно-розовым ореолом, застыли Феникс и Царь-камень — оба спутника срединного мира. Чуть выше изрытой оспинами глыбы Царь-камня угадывались три огонька Врат верхнего мира.
— Последний раз Стальной Феникс сходился так близко с Царь-камнем пять лет назад, накануне войны, — заметил военный шаман, заглядывая через плечо Тукуура. — Из-за этого смыло береговые посты и мы проморгали заморских дьяволов.
— Помню, — вздохнул знаток церемоний. — Нижний этаж затопило, и я неделю ночевал на крыше. Только вот ни разу не видел, чтобы они так светились.
На стене, там, где остановился незнакомец, висела большая картина. Узкая долблёная лодка скользила по гладкой темно-зелёной воде между высокими, оплетёнными медовой лозой стволами добанов. Молодые воздушные корни торчали из воды как белые копья, со скрюченных веток настороженно смотрели три пятнистые белки и серебристая обезьянка.
— Вряд ли он любовался живописью, — пробормотал Тукуур.
Взявшись за раму, он легко снял полотно со стены. За ним обнаружился узкий лаз в другую комнату. Потайная дверца на той стороне была отломана, и через неё виднелась разворошенная во время обыска постель и опустевший книжный стеллаж.
— Комната Темир Иланы, — констатировал Кумац. — Обратная сторона её тайника. Думаю, именно так дочери убитого доставили сосуд с мазью.
— Кстати, что стало с сосудом? — спросил знаток церемоний. — Билгор Дамдин забрал его?
— Нет, сосуд ещё у меня, — ответил военный шаман. — Думаете, на нём могли остаться отпечатки?
— Сомневаюсь, но чем речной дельфин не шутит…
Когда они вернулись в кабинет Буги, два добдоба уже укладывали тела плавильщика и его телохранителя на носилки. Кумац властным жестом остановил их и снова раскрыл циркуль. Обмерив огрубевшие подошвы Санджара, он досадливо мотнул головой:
— Не он. Значит, был ещё соучастник.
"Не удастся быстро закрыть дело", — удовлетворённо подумал Тукуур.
— Принесите медицинский сосуд! — приказал учётчику военный шаман.
— И немного печной сажи, пожалуйста, — добавил знаток церемоний.
Он зажёг ещё несколько свечей и сильнее отдёрнул занавески, впуская в комнату призрачный свет пасмурного утра. Служитель быстро вернулся с замотанным в тряпицу фарфоровым цилиндром и осторожно поставил его на стол. Тукуур заглянул внутрь. Белёсая мазь была примята, как будто её извлекали из сосуда пальцем. Из горлышка доносился лёгкий пряный аромат.
— Кто-то не слишком осторожничал, — пробормотал знаток церемоний. — Странно, очень странно.
Тукуур подошёл к окну и открыл его, чтобы цветные стёкла и промасленная бумага не задерживали свет. Натянув полотняные перчатки, он осторожно начал вращать цилиндр, пристально разглядывая покрытые белой глазурью бока. Сосуд был подлинным произведением искусства. Хотя изображение было неподвижным, в нём чувствовалось напряжение и жизнь, как будто вот-вот взмахнут хвостами дельфины-охотники, и серебристые рыбы бросятся от них врассыпную, а сложившие крылья морские птицы врежутся в водную толщу, чтобы урвать свою часть добычи. Вглядываясь в детали этой сцены, Тукуур не заметил, как затаил дыхание. Ощутив тесноту в груди, он непроизвольно выдохнул, и безупречно гладкая поверхность цилиндра покрылась туманом, на котором проявился слабый жирный отпечаток.
— Оттиск духа! — провозгласил Айсин Тукуур. — Преступнику не удалось скрыть свои следы!
— Признаюсь, билгор Тукуур, я не силён в дерматоглифике, — проворчал Кумац. — О чём Вам говорит рисунок на этом пальце?
— Оставивший его несомненно был учёным шаманом, — уверенно произнёс знаток церемоний.
— В самом деле? — поднял бровь военный шаман.
— Полагаю, он нёс сосуд завёрнутым в платок, чтобы не оставлять отпечатков. Но на месте решил, что платок оставлять нельзя, и столкнул сосуд кончиком среднего или безымянного пальца. Это был человек, привыкший ставить оттиски большого пальца на сургучных печатях и указательного — под своими письмами.
— Хорошее предположение, — кивнул Кумац. — Полагаю, под Ваше описание вполне подходит Темир Илана. Она ведь тоже была нашей соратницей и дочерью шамана, не так ли? Вглядитесь в эти изгибы. Чего в них больше — мужского или женского?
Тукуур растолок хлопья сажи в тонкий порошок и тщательно посыпал верхнюю грань сосуда. Легким дуновением удалив лишнее, он положил цилиндр на бок и прокатил его по листу тонкой рисовой бумаги, подложив под него сухую губку для кистей. На поверхности листа отпечатались тёмно-серые завитки.
— Я тоже лишь ученик, — вздохнул знаток церемоний, всматриваясь в отпечаток. — Мне нужно от чего-то оттолкнуться. Образца женственности нам не найти, но кто может быть эталоном мужественности, если не первый воин Бириистэна?
Военный шаман напряжённо сжал губы.
— Разумно ли тревожить гневный дух убитого? — проворчал он.
— Несомненно! — воскликнул Тукуур.
— Мне это не нравится, — нахмурился Кумац. — Возьмите лучше свои отпечатки — у Вас руки и так в саже — и не будем рисковать!
Но знаток церемоний порывисто встал, схватил со стола тушечницу, и в три шага подлетел к телу убитого.
— Нохор Буга! Проявись вновь в срединном мире и помоги своим недостойным соратникам найти твоих убийц и воздать им по заслугам! — нараспев произнёс он, покрывая тушью пальцы первого плавильщика.
История могла бы пойти по-другому, если бы Тукуур оставил листок с первым отпечатком на столе. Но он, увлёкшись, так и не выпустил его из рук, а потом положил рядом с собой, в ногах Темир Буги. Сделав чёткие оттиски пальцев убитого, знаток церемоний положил оба листка рядом и замер, как будто мстительный дух и правда наслал на него холодную хворь. В комнате было уже достаточно светло для того, чтобы увидеть: линии и завитки на двух оттисках повторялись. Подняв голову, Тукуур встретился с колючим, выжидающим взглядом военного шамана. "Почему он пытался меня остановить?" — пронеслось в голове знатока церемоний. — "Из-за суеверия, или..?"
— Будьте добры, подайте мне измерительный циркуль, — как можно спокойнее попросил Айсин Тукуур.
Кумац задумчиво побарабанил пальцами по рукояти шаманского ножа и кивнул учётчику. Тот шагнул вперёд и протянул знатоку церемоний бронзовый инструмент. Тукуур бросил быстрый взгляд на добдобов. Они стояли в дверях со скучающими лицами. "Прекрати!" — мысленно одёрнул себя избранник Дракона. — "Если бы Кумац знал, что отпечатки совпадут, разве он повёл бы меня в ту комнату?" Он отдёрнул покрывало, обнажив ноги Темир Буги. Учётчик удивлённо вытаращил глаза, военный шаман вышел из-за его спины и скрестил руки на груди. Озарённый внезапной догадкой, Тукуур поднял правую руку убитого и внимательно осмотрел кончики пальцев. Указательный слегка поблескивал от жира. Принюхавшись, знаток церемоний ощутил лёгкий запах мази.
— Что Вы нашли? — напряжённо спросил Кумац.
— На указательном пальце правой руки следы мази, — хрипло ответил Тукуур. — Оттиск безымянного пальца Буги имеет много общих линий с отпечатком на сосуде. Наконец, размеры его стопы — восемь и две трети на четыре, на два с половиной. Те же соотношения. При ходьбе стопа расширяется, я учёл поправки. Темир Буга сам зачерпнул яд из сосуда, растворил в своём напитке, а затем отнёс оставшееся в тайник дочери.
— Не может быть! — воскликнул учётчик.
— Для чего? — холодно спросил Кумац.
— Не знаю, — устало ответил Тукуур. — Возможно, чтобы отвести подозрения от настоящего убийцы… Или… Нет, я слишком неопытен чтобы делать выводы. Что думаете Вы?
Военный шаман покачал головой.
— Если бы не столько улик, я бы назвал это бредом. Но, раз уж мы поставлены перед фактом, следует доложить о нём градоначальнику. Пусть он делает выводы и принимает решения.
Знаток церемоний облегчённо выдохнул.
— Согласен. Но кто сейчас градоначальник?
— Полагаю, этот груз доверят первому гранильщику сургуля. Но пока этого не произошло, мы отправимся прямо к законоучителю, мудрейшему Токте.
**
Холом, Максар и их солдаты укрылись за штабелем пустых бочек. В двух сотнях шагов от них возвышался крепкий деревянный склад, усилиями владельцев превращённый в полноценный блокгауз. Из узких окошек-бойниц торчали мушкетные дула и, стоило кому-то из бойцов высунуться из укрытия, как рядом с противным чавканьем впивалась в дерево пуля. Поэтому солдаты и стражники охватили здание широким кольцом, прячась за стенами построек, ящиками и бочками. Их мушкеты и огнеплюи не могли пробить толстых брёвен склада, поэтому вся надежда была на пушки городской крепости, охраняющей вход в гавань. Несколько орудий всегда смотрели в сторону жилых кварталов, больше для внушения должного страха, чем от ожидания реального мятежа, но сегодня ситуация переменилась. Новость о том, что в убийстве Темир Буги замешан один из управляющих компании "Медовая лоза", разнеслась по городу подобно пожару. Иначе и быть не могло: именно компания, а отнюдь не законоучитель и не офицеры флота Прозорливого, управляла Бириистэном. Корабли флота гнили в доках, а вымпелы боевых джонок "Медовой Лозы" гордо развевались в небе залива. Склады компании ломились от зерна, муки, драгоценной древесины и угля. Вереницы рабов, захваченных на островах, тянулись вглубь континента на стройки Прозорливого, а в обратную сторону рекой текли оружие и драгоценности. Сам Орден Стражей имел немалую долю в "Медовой Лозе" и оказывал ей покровительство, а потому неудивительно, что комендант крепости и его артиллеристы медлили.
Холом прекрасно их понимал. Чего он теперь не понимал, так это лёгкости, с которой Улагай Дамдин отправил двух молодых офицеров и неполных два десятка солдат арестовать Морь Эрдэни. Вначале он решил, что Стражи благословили действия дворцового прорицателя, и люди Ордена внутри компании помогут им. Но когда охранники "Медовой Лозы" ответили на требования Максара презрительным плевком и выстрелами, Улан Холом понял, что ситуация гораздо хуже. Либо стражи из Прибрежной Цитадели не знали о миссии Дамдина, либо "Медовая Лоза" была настолько заражена ересью Безликого, что не боялась в открытую выступить против посланника Прозорливого и его армии.
— Чтоб им провалиться в Нижний мир, этим артиллеристам! — прорычал Максар. — Сидим из-за них здесь как крысы! Всё, с меня довольно!
Воин решительно надел похожий на морскую раковину шлем и вышел на середину площади. Раздалось несколько мушкетных выстрелов, но пули сминались о древний панцирь Максара и свинцовыми лепёшками падали на землю.
— Сдавайтесь! — проревел он. — Ваши мушкеты мне не страшны! Выходите, или я подожгу склад с четырёх концов, и живые позавидуют мёртвым!
Некоторое время стояла напряжённая тишина, а потом Холому показалось, что в его товарища кто-то бросил горсть черепков. Похожий на древнее боевое чудище офицер медленно и грузно рухнул на спину. В его нагрудной пластине зияла дыра с неровными краями, словно проломленная тяжёлым молотом. Юный страж затравленно оглянулся, сложив пальцы в жест, отпугивающий злых духов. Кто кроме них мог пробить древний доспех?
Призрачный враг не испугался. Раздался хлопок, чуть тише мушкетного выстрела, и одну из бочек разорвало в клочья. Сидевший за ней солдат не успел даже вскрикнуть. «Стрелок с древним огнеплюем!» — догадался Холом.
— Духи бездны! — крикнул кто-то.
— Огонь по бойницам! — ещё громче заорал страж. — Не дайте ему высунуться!
Затрещали разрозненные выстрелы, но солдаты и стражники быстро растратили порох и принялись перезаряжать огнеплюи. Пользуясь этим, невидимый враг сделал ещё три быстрых выстрела, но затем порох, как видно, вышел и у него.
— Сигнальщик! — прокричал Холом. — Две красных ракеты! Пусть канониры разнесут это логово к живым камням!
Ракеты с шипением взмыли в воздух, и через несколько долгих минут со стороны крепости, наконец, раздался пушечный выстрел. Ядро со свистом промчалось над головами стражников, и проломило крышу соседнего склада.
— Перелёт! — досадливо поморщился страж.
Прогремело ещё два выстрела, и на этот раз тяжёлые ядра пробили брешь в стене склада. Часть крыши рухнула, похоронив под собой защитников. Солдаты и стражники дали ещё один залп и с отчаянными воплями ринулись в пролом. Холом ворвался в склад следом за ними. Внутри царил хаос. Полуодетый матрос выскочил из-за штабеля досок и рубанул стража наотмашь абордажной саблей, но тот ловко уклонился и полоснул врага по горлу боевым веером. Кто-то выстрелил ему в спину из огнеплюя, дробь обожгла руку и левую лопатку. Страж обернулся, но стрелка уже свалил другой солдат, а через мгновение и он упал, сражённый метательным топориком. Лязг клинков и грохот выстрелов, боевые кличи и стоны раненых, запахи крови и благовоний смешивались в чудовищную симфонию, и Улан Холом танцевал ей в такт, пробираясь между штабелями драгоценной древесины.
Расправившись с ещё двумя охранниками, страж вышел к лестнице, ведущей на галерею, где располагалась контора начальника склада. С этого помоста можно было обозревать и простреливать всё складское пространство, и только высокие поленницы благородного васанга спасли солдат от неминуемого разгрома. "Какая ирония", — подумал Холом, — "мы прятались от торговых воротил за грудами денег". Он осторожно выставил за угол поленницы свою шляпу, и её тотчас же пробило небольшое каменное ядро. Грянуло ещё три выстрела, и не успевший спрятаться охранник с воплем упал с помоста. Его ручница с лязгом скатилась по лестнице.
— Вперёд! — скомандовал Улан Холом.
Один из солдат рванулся вверх по лестнице, но тотчас же получил в грудь заряд дроби. Перепрыгнув через упавшего, юный страж метнул в лицо последнему защитнику склада боевой веер. Охранник закрылся мушкетом, но бежавший за Холомом добдоб выстрелил ему в живот.
В глубине помоста, между тяжелым письменным столом и книжными стеллажами, стоял человек в богатом халате, сжимая в правой руке масляный фонарь.
— По какому праву вы врываетесь сюда и убиваете моих людей? — звенящим от напряжения голосом произнёс он.
— Морь Эрдэни? — сухо спросил Холом.
— Да, это я. Что вам нужно?
— Вы — еретик и убийца, — зло бросил страж. — Взять его!
Торговец криво усмехнулся и с силой бросил на стол свой фонарь. Холом слишком поздно понял, что поверхность стола блестит не от полировки. Горючая смесь мгновенно вспыхнула. Пламя с рёвом взметнулось к потолку, выбрасывая в стороны синевато-желтые щупальца. С треском занялись свитки и книги на полках, отрезая и Эрдэни, и солдатам путь к отступлению.
— Не умолкнет Священная Песнь! — выкрикнул купец и бросился в пламя.
Раздался треск досок и звук рвущейся бумаги, и Холом понял, что за полками скрывалось потайное окно. С проклятием он рванулся вперёд, но пламя дохнуло нестерпимым жаром. Огонь уже перекинулся на балки помоста и одну из поленниц.
— Порох! — завопил кто-то внизу. — Бегите!
Лестница уже была в огне, и страж прыгнул на вершину ближайшей поленницы. Напитанные ароматным маслом бревна вспыхивали не хуже высушенного трута. Солдаты кашляли, натыкались друг на друга в дыму. Они потеряли ещё троих, пробираясь к выходу. Когда языки пламени добрались до середины склада, здание взорвалось с ужасным грохотом, рассеивая острые щепки и горящие головни. Холома сбила с ног волна горячего воздуха, и он почувствовал запах опалённых волос. В одном ухе звенело, второе не слышало ничего, и, потрогав его рукой, страж почувствовал кровь. Чудом уцелевший горнист протрубил сигнал "пожар", издалека откликнулись боевые раковины добдобов, едва слышные из-за стонов и криков раненых.
Холом поднялся, тяжело опираясь на чей-то мушкет. Вокруг него уцелевшие солдаты оттаскивали раненых и убитых подальше от огня. Несколько стражников нашли деревянные вёдра и, зачёрпывая воду из сточной канавы, поливали всё, что ещё можно было потушить. Чадили мокрые тростниковые крыши соседних складов. Оставалось только порадоваться, что дождь лил всю ночь и весь предыдущий день. Случись это в сезон засухи, могло выгореть пол-порта.
Холом медленно обошёл склад, пытаясь найти место, куда выпрыгнул из огня Морь Эрдэни. Здание сильно пострадало от взрыва, не осталось ни потайного окна, ни стены вокруг него. Только ящики и бочки лежали в беспорядке по всей площади, а среди них — сильно обожженный, но всё равно крепко связанный беглец. Рядом с телом стояло несколько солдат, а чуть поодаль, прислонившись к ящику, сидел Дзамэ Максар.
— Ты жив? — удивился страж.
— Как видишь, — морщась от боли, ответил воин. — Крепкий оказался нагрудник. — он помолчал, и добавил, показывая на пленника: — Почти сбежал. Странно, что они так яростно его защищали.
— Не только его, — ответил Холом. — Там внутри была целая сокровищница Прозорливого. Полный склад васанговых брёвен. Если всё это распилить и заклеймить, то можно нанять небольшую армию.
— А получился из них самый дорогой костёр в Уделе Духов, — с мрачной ухмылкой откликнулся Максар. — Будут знать, как возить контрабанду!
— А вдруг это был легальный товар? — нерешительно спросил Холом.
— На островах нет разрешённых васанговых плантаций, — мотнул головой воин.
Наступило затишье. Холом и помощник лекаря обходили раненых, осматривая раны и накладывая повязки. Потом, в Святилище, раны промоют, обработают мёдом и травяными мазями, но некоторые из бойцов всё равно увидят Верхний мир ещё до конца этой недели. Полевая медицина оставалась слабым местом армии Дракона, хотя в городе у раненых было больше шансов выжить.
— Где застряли проклятые телеги? — проворчал страж.
Прошло не меньше получаса с момента взрыва, но ни подкрепления, ни телеги, ни пожарные с водяной помпой так и не появились. Солдаты начинали нервничать. Оправдывая их худшие опасения, из крепости вскоре прозвучал сигнал «тревога», а из переулка раздался топот птичьих ног. На площадь перед складом вылетел чумазый гонец на пернатом бегуне.
— К оружию! — тонко прокричал он. — Мятежники выпустили рабов и захватили морской арсенал! Они идут к верфям и крепости!
— Вот дерьмо! — выругался страж.
— Эй, малец! — крикнул он курьеру. — Дуй к Верхним воротам, найди там первого факельщика Асуру и передай, чтобы выводил ополченцев и младших плавильщиков!
Гонец ударил себя кулаком в грудь и похлопал бегуна по длинной шее.
— Хэ, Когтеклюв!
Птица сердито скрипнула как несмазанная воротина, затанцевала и умчалась обратно в проулок.
— Раненые, кто на ногах, проваливайте в верхний город! — начал раздавать приказы Максар. — Уланьфу и Бююрчи — найдите какую-нибудь повозку и вытаскивайте прочих! Остальные — строиться, да поживее, абгалдырь вам в кницу! Выдвигаемся к верфям!
— Мы должны доставить Эрдэни посланнику Прозорливого, — недовольно напомнил ему Холом.
— Вот ты этим и займись! — отрезал его товарищ. — А я — воин и избранник Дракона! И не буду отсиживаться в тылу когда мой город жгут!
Грохот взрыва прервал его речь. Огненный шар взметнулся над гаванью там, где стоял у причала сорокапушечный боевой дракон «Благое усилие».
— Опоздали, проглоти меня кашалот, — со смесью досады и облегчения выдохнул Максар, и повернулся к солдатам. — Отставить! Хватайте палки, вяжите к ним лежачих, отходим в город!
— Что на счёт крепости? — спросил Холом.
— Крепость о себе позаботится, — раздражённо отмахнулся воин. — А вот когда она возьмёт этих крыс на картечь, они побегут жечь и грабить средний город, а то и верхний, если доберутся. Надо быстро навалить баррикады на улице Землемеров возле рынка, в Свином и Кошачьем проулках где поуже, возле Птичьего базара и рыболовной слободы. Запрём всю голь в порту и ударим с трёх сторон. А полезем сейчас геройствовать — будет только хуже.
Собрав раненых, потрёпанный отряд пополз вверх по Бириистэнскому холму. Со стороны крепости раздавались выстрелы и улюлюканье толпы, но артиллерия пока молчала. Это нервировало Холома, хотя он и понимал, что канонирам нужно время, чтобы развернуть пушки, да и картечью следовало стрелять почти в упор. Наконец, когда они почти добрались до рыночной площади, крепость рявкнула залпом десятка орудий. Толпа взвыла, со склона холма было видно, как мятежники роняют факелы и разбегаются прочь от стен.
— Ещё один залп, и победа за нами, — усмехнулся Максар.
И залп раздался, но не со стороны крепости, а откуда-то с реки. Огненные цветы выросли на парапетах, разбрасывая камни, балки и тела людей. Воин побледнел и вытащил из подсумка подзорную трубу.
— Киты и Бездна! — пробормотал он, найдя цель. — Вооружённая двухмачтовая джонка, а за мысом, похоже, ещё одна! Никак наши лесоторговцы, проглоти их кашалот, пришли мстить за свой товар!
**
Тукуур и Кумац быстро шагали по мокрой мостовой, их деревянные кабкабы звонко стучали по камням, словно копыта буйволов на мелководье. Уже совсем рассвело, но жители города не спешили выходить из домов. Как мыши, застывшие на пороге норы, они опасливо выглядывали из окон, прислушиваясь к доносившейся от реки ружейной трескотне. Дождь едва моросил, и со стороны порта начал наползать удушливый, пропахший порохом туман. Похоже, поиски сбежавшей девушки неожиданно перетекли в полноценный бой, но кто мог противостоять солдатам гарнизона?
Из-за серебристой завесы дождя показалась каменная стена Святилища, украшенная яркими барельефами и фигурными зубцами. Под изогнутой крышей ворот до сих пор висели вылинявшие от дождя и солнца молитвенные флаги. По обе стороны арки, укрытые переносными бамбуковыми тентами, расположились два огневых десятка. Серебристые стволы длинных мушкетов непривычно смотрелись на фоне бордовых кафтанов храмовой стражи. Неужели законоучитель объявил в городе осадное положение? Последний раз Тукуур видел добдобов с огнестрелом пять лет назад, во время вторжения заморских колдунов. Командовал караулом, к удивлению знатока церемоний, не храмовый страж, и даже не армейский наставник, а факельщик Ордена в чёрном кафтане с вышитым на груди гербом Прибрежной Цитадели.
— К кому? — хмуро спросил он, загораживая дорогу.
— К самому, с докладом об убийстве, — отозвался Кумац.
— У него первый гранильщик, — сомнением произнёс факельщик.
— Дело спешное, — с нажимом ответил военный шаман. — И многомудрый Баир тоже захочет нас выслушать.
— Воля ваша, — пожал плечами факельщик. — Они в Зале Созерцания. Там сами доложите, если внутренние пропустят.
За воротами военный шаман сразу свернул с главной дороги на узкую тропу, над которой смыкались кроны высоких катальп. С широких листьев срывались крупные капли. Из густого подлеска то и дело выглядывали каменные скульптуры — безмятежные черепахи, изумлённо-негодующие львы, гордые фениксы. Когда в просвете между деревьями показались резные двери Зала Созерцания, из-за деревьев бесшумно выскользнули две фигуры, закутанные в светло-коричневые плащи с зелёной бахромой. Хранители внутренних покоев молча положили правые руки на рукояти мечей, в левых блеснули метательные звёзды.
— Стражник, сколько ночи? — спросил Кумац у одного из них.
— Приближается утро, но ещё ночь, — глухо отозвался хранитель, и оба бойца растворились в мокрой листве.
Судя по ароматам благовоний и жжёной бумаги, в Зале Созерцания только что закончилась церемония принятия обетов, но в огромном помещении, которое по праздникам вмещало до полусотни шаманов и мирян, было темно и пусто. Только горели огоньки в масляных плошках перед задумчивыми мордами черепах долголетия. Верхушки квадратных колонн, опиравшихся на их крепкие панцири, терялись во мраке. Вырезанные на их гранях стихи Завещания Прозорливого поблёскивали сусальной позолотой. Посреди зала в кресле со спинкой в виде дельфиньего хвоста восседал седовласый законоучитель, справа от него на низкой скамье сгорбился, склонив голову на грудь, первый гранильщик. Приблизившись к трону на расстояние восьми шагов, Тукуур и Кумац опустились на колени и совершили восемь простираний — по четыре каждому из старших сановников.
— Билгор Тукуур, нохор Кумац, — бесстрастно произнёс правитель области. — Наш ушедший соратник Темир Буга не раз хвалил ваше усердие.
— Похвала первого плавильщика согревает сердце моего недостоинства, мудрейший Токта, — учтиво ответил знаток церемоний.
— И Вы хорошо воспитаны, — слабо улыбнулся Токта. — Впрочем, иного от сына Айсин Алдара и Бэргэн Найраны я не ожидал. Мне открылось, что Вы обнаружили необычные улики. Так ли это?
"Неужели законоучитель на самом деле обладает частью силы Прозорливого?" — удивлённо подумал Тукуур. — "Или кто-то из стражников успел доложить?"
— Как должно быть известно мудрейшему, — взволнованно начал знаток церемоний, — Нохор Кумац, обнаружил в покоях Темир Иланы сосуд с ядовитой мазью. Сосуд этот ранее принадлежал господину Морь Эрдэни, управляющему компании "Медовая Лоза". Мудрейший Дамдин, посланник Прозорливого, решил, что дочь первого плавильщика нохора Буги воспользовалась мазью, чтобы отравить собственного отца. Затем её сообщник для отвода глаз ударил его кинжалом. Об этом свидетельствует небольшое количество крови, вылившейся из раны.
Законоучитель невозмутимо кивнул.
— Однако Вашим нерадивым ученикам удалось установить, что сосуд положил в тайник своей дочери сам нохор Буга. Об этом свидетельствует отпечаток его пальца на сосуде, следы мази на пальце убитого и следы его ступней в потайной комнате, примыкающей к покоям Иланы.
Старый шаман нахмурился и бросил быстрый взгляд на первого гранильщика. Улан Баир, казалось, дремал, но, почувствовав движение, тотчас же открыл глаза.
— Для чего, по-Вашему, первый плавильщик совершил подобный поступок? — негромко спросил он, подавшись вперёд.
У Тукуура было достаточно времени, чтобы обдумать этот вопрос.
— Билгор Дамдин утверждал, что накануне убийства прислал Буге письмо с требованием выдать ему Айяну, младшую дочь плавильщика. Илана заявила, что её сестра умерла, и я склонен полагать, что она действительно в это верит. Но Дамдин решил, что она обманывает его, и теперь охотится за ней, чтобы выведать, где род Темир прячет своё проклятое дитя. Я думаю, именно этого и добивался нохор Буга. Пока билгор Дамдин тратит время на поиски Темир Иланы, те, кто на самом деле знают тайну, могут скрыться или уйти из Среднего мира, как, по моему мнению, добровольно сделал первый плавильщик.
Законоучитель строго прищурил глаза.
— Значит, таким человеком видит нашего ближайшего соратника билгор Тукуур? — сухо спросил он. — Способным обменять свою обещанную Дракону жизнь и доброе имя своей дочери на тайну девочки-колдуньи? Так ли следует ученику говорить о духовном наставнике?
Знаток церемоний болезненно моргнул, как будто ему отвесили пощёчину, и опустил голову.
— Не будем слишком суровы, — примирительно сказал Улан Баир. — Быть может, не гордыня, а любовь к живой дочери заставляет юношу бросать тень на уже погибшего отца.
Это было ещё хуже. Неужели чувства Тукуура написаны у него на лбу?
Рядом вежливо кашлянул Кумац.
— С позволения мудрейших, излишняя почтительность и доверие к авторитету, а отнюдь не недостойные шамана чувства, туманят суждения моего соратника, — заявил он.
— Излишняя почтительность? — вскинул бровь первый гранильщик, сделав ударение на первом слове. — Любопытно.
— Билгор Тукуур безоговорочно верит словам Улагай Дамдина, — пояснил военный шаман. — Но мудрейшие, без сомнения, знают, что это человек коварный и преуспевший в обмане, к тому же — давний враг Темир Буги.
Токта едва заметно кивнул, подтверждая слова Кумаца.
— Дамдин опознал содержимое сосуда как ядовитую мазь семи островов, — продолжил младший чиновник. — Но это очень редкое снадобье, и немного людей знает, как оно выглядит. Возможно, нохор Буга хранил в том тайнике какое-то своё лекарство…
— От чего же он тогда умер? — проворчал Улан Баир. — От раны в груди? Что Вы тогда рассказывали нам про кровь?
— Нохор Холом на допросе показал, что отец подозревал Илану в том, что она навела на его след Дамдина. Сам Дамдин утверждал, что собирался встретиться с нохором Бугой завтра. Но, возможно, встреча прошла сегодня ночью? Илана могла впустить прорицателя в дом и провести в кабинет отца. Полагаю, нохор Дамдин надеялся, что болотный огонь поможет ему подчинить волю господина Буги, но это не вышло. Сегодня я сам видел, как этот шар убил молнией человека, угрожавшего Дамдину мечом. Думаю, это и произошло, и посланнику пришлось заметать следы. А чтобы сообщница не выдала его, он решил обвинить её в убийстве и казнить.
— Ваши речи опасны, юноша, — напряжённо сказал Улан Баир. — Если бы мой сын не видел собственными глазами, как Дамдин в одежде нищего следил за доблестным Бугой, я обвинил бы Вас в клевете на посланника Прозорливого и государственной измене. Но, увы, мы живём в несовершенном мире. Улагай Дамдин, да простят меня духи, — порочный человек, обманом втёршийся в доверие Смотрящему-в-ночь ради личной выгоды. Из этого мы должны исходить.
Для Тукуура эта версия была ещё хуже предыдущей. Илана выдала столичному прорицателю отца и младшую сестру? Или убила отца, чтобы сестру не выдал он? Или, всё-таки, Темир Буга отравил себя и подставил Илану? Каждая из этих возможностей представляла первого плавильщика и его дочь словно в тёмном кривом зеркале. Их образы, открывшиеся знатоку церемоний, были настолько непохожи на те, что он рисовал в своей голове, что впору было посчитать всё происходящее кошмарным сном. К сожалению, когда он тайком ущипнул себя, боль была острой и подлинной, как и холод в коленях от покрытых мозаикой плит.
— Показалось ли вам что-либо странным в поведении прорицателя? — мягко спросил его первый гранильщик.
"Всё!" — подумал Тукуур. — "Всё, от крокодиловой шляпы до болотного огня, от жестов до восточно-горского акцента!" Но Улан Баир явно спрашивал не об одежде и эксцентричных выходках. Он искал что-то, что могло выдать неискренность Дамдина. Знаток церемоний наморщил лоб, напряжённо копаясь в памяти.
— Да, билгор Баир, — наконец, произнёс он. — Дамдин обвинил Бугу в ереси и сокрытии дочери-колдуньи. Но при этом он не прибег к помощи Ордена Стражей и прямо запретил это делать нам. "Я не нуждаюсь в помощи Ордена в этом деле" — так он сказал.
Первый гранильщик одобрительно кивнул.
— Улагай Дамдин добился многого, став посланником неустанно Смотрящего-в-ночь, — задумчиво произнёс Баир. — Но в вопросах ереси и колдовства последнее слово принадлежит Ордену со времен Сугэ Выжигателя Скверны. Такова была воля Прозорливого, изречённая его Пятнадцатым воплощением. Меня тревожит то, что нынешний посланник Прозорливого нарушает священный порядок.
Сухие губы законоучителя недовольно сжались.
— Подойдите! — приказал он младшим чиновникам.
Кумац и Тукуур быстро подползли на коленях к трону. Старик снял с пояса две бронзовые пластинки и протянул их молодым шаманам. Те взяли их обеими руками, приложили ко лбу и склонились до земли.
— Отправляйтесь с моими оберегами к наставнику городских Стражей, — повелел Токта. — И повторите слово в слово всё, что вы говорили здесь. Идите немедленно!
Младшие соратники встали, ещё раз поклонились правителю области и вышли из зала.
— Нохор Кумац! — обратился к военному шаману Тукуур. — Я вижу, что Вы гораздо больше моего знаете о посланнике Прозорливого. Прошу Вас, развейте моё неведение!
— Улагай Дамдин когда-то был факельщиком Ледяной Цитадели, — с готовностью ответил Кумац. — Не меньше пятнадцати лет назад он оставил Орден или был изгнан из него — об этом говорят разное. После этого присоединился к армии Дракона, и во время вторжения заморских демонов сумел возвыситься, став братом по оружию самого Смотрящего-в-ночь. Многие в войсках считают его неуязвимым шаманом-оборотнем. Как-то раз Дамдин приехал в лагерь и вытрусил из своего халата сплющенные пули, при этом халат был надет на голое тело. Мой старший брат сам это видел. Говорят, что покойный Буга разоблачил один из подобных фокусов, и за это Дамдин его возненавидел.
— Думаю, тут более глубокая вражда, — покачал головой знаток церемоний. — Слишком велика его ненависть.
— Дамдин жаждет власти, и его власть основана на репутации, — возразил Кумац. — К тому же, обвиняя Темиров в колдовстве и убийстве, он бросает тень на тех, кто допустил нохора Бугу к должности первого плавильщика.
— Вы полагаете, что это не только месть, но и удар по законоучителю?
Военный шаман энергично кивнул.
— Вот увидите, билгор Тукуур: скоро Дамдин покажет нам сообщника Иланы, который после пыток назовёт еретиками и предателями половину старших наставников Бириистэна. Не справедливость и покой, а смуту и разрушение несёт нам этот человек!
Словно в подтверждение речи Кумаца со стороны порта раздался грохот, который уже невозможно было принять за раскаты грома. Чиновники, не сговариваясь, перешли на бег. Они промчались по парку, расплёскивая воду из луж, и выскочили за ворота, едва не сбив с ног начальника караула.
Обнесённое крепкой стеной Святилище стояло на самой вершине Бириистэнского холма, и от его ворот открывался прекрасный вид на реку, но сейчас им трудно было любоваться. Над каменной звездой прибрежного форта поднимался столб густого чёрного дыма. Рядом праздничным костром полыхал старый флагман "Благое усилие". Две морские джонки обстреливали форт и верфи, лавируя после каждого выстрела, чтобы не попасть под ответный огонь. Форт, несмотря на разрушения, злобно огрызался. На глазах Тукуура ядро попало в мачту одной из джонок, обрывки парусов посыпались как листва со срубленного добана. Артиллеристы форта, пользуясь замешательством врага, выстрелили в джонку селитряной бомбой. Корабль вспыхнул и разломился надвое, но вторая джонка тем временем дала ещё один залп, буквально сметая защитников со стен.
Раздался скрипучий крик пернатого бегуна, и из переулка выскочил растрёпанный курьер.
— Асура! — прокричал он. — Старший факельщик Асура!
— Я Асура! — откликнулся начальник караула.
— Начальник стражи приказал выводить ополченцев и младших плавильщиков! Он хочет удержать средний город!
— Все хотят! — сплюнул факельщик. — Гонец! Лети к казармам добдобов, да поднимай служительскую слободу по дороге! Только бы рыбная не взбунтовалась… Бювя!
— Да, командир!
— Пулей к алтарю, бить в набат! Вы двое…
Это уже явно относилось к Тукууру и Кумацу.
— Отправлены законоучителем к наставнику Стражей! — отчеканил военный шаман, перебив слугу Ордена.
— Тогда берите десяток и поднимайте всех по улице Землемеров до самой его башни! И если старый сыч ещё не на баррикадах, гоните его к чёрту с насеста!
Военный шаман стукнул кулаком в грудь и повернулся к добдобам-мушкетёрам.
— В колонну по два! За мной бегом марш!
Тукуур был не лучшим бегуном, но добдобы с их тяжёлыми неудобными мушкетами и меч-рогатинами и не могли бежать быстро. Они тяжело топали по мостовой, то и дело останавливаясь, чтобы постучать в чьи-нибудь ворота.
— К оружию! — кричали они. — Пусть женщины и дети бегут в Святилище! Мужчины — вооружайтесь и идите за нами!
Чем ниже они спускались с холма, тем сильнее Тукуура грызла тревога. Его собственный дом оставался в стороне. Кто предупредит мать и старых слуг? Что выше — сыновний долг или послушание законоучителю?
— Я должен идти к своим! — решившись, крикнул он Кумацу. — Это близко, в двух кварталах! Встретимся у башни наставника!
Военный шаман молча приложил кулак к груди. Ответив ему таким же салютом, знаток церемоний помчался по переулку.
Возле его дома царила непривычная тишина, как будто не было ни утренней погони за Иланой, ни боя в порту. Тукуур толкнул кованую решётку ворот, пробежал по мокрой садовой дорожке, рванул входную дверь и замер на пороге гостиной. Его мать сидела за общим столом с тем особым выражением, с каким в старых шаманских домах встречают непрошеного гостя, а напротив неё вальяжно расположился Улагай Дамдин. Бэргэн Найрана повернулась на скрип двери, но не успела вымолвить и слова, как трое невесть откуда взявшихся солдат преградили знатоку церемоний путь к отступлению. Тукууру оставалась только учтивость, и он церемонно поклонился.
— Для меня великая честь приветствовать в доме Айсинов и Бэргэнов посланника Прозорливого, — хрипло произнёс он. — Но я принёс дурные вести. На город напали пираты, и старший факельщик Асура приказал женщинам и детям укрыться в Святилище. Я прошу мудрейшего не подвергать опасности мою мать и слуг и возжечь боевой дух своих учеников, встав вместе с нами на защиту Верхнего города.
— Защита города для меня — дело первостепенной важности, билгор Тукуур, — нарочито спокойно ответил Дамдин. — Поэтому я взываю к Вашему сыновнему долгу, и призываю без промедления проследовать с моими людьми в старую крепость. Тогда я смогу, не теряя времени, принять командование гарнизоном. Иначе…
Он взмахнул рукой. Болотный огонь, прятавшийся в углу, вылетел на середину комнаты и угрожающе загудел. Мать Тукуура сжала губы и мотнула головой, но знаток церемоний лишь устало ссутулился. Он слишком хорошо помнил дымящийся труп Санджара.
— Я подчиняюсь, — поднял руки Тукуур. — Но требую исповеди перед наставником Стражей.
— Сначала — город, — отрезал Дамдин. — Потом Вы расскажете мне, где искать Темир Илану. А после этого можете замаливать свои грехи хоть до нового воплощения Прозорливого.
**
Илана брела по улице рыбацкой деревни. В одной из сушившихся на берегу лодок ей удалось найти дырявый матросский плащ и грубый костяной нож, которым она кое-как обрезала свою косу. Теперь, нахлобучив снятую с огородного пугала соломенную шляпу, она вполне могла сойти за юношу. Беглянку всё ещё выдавал городской говор, но постепенно в её голове сложилась легенда, которая могла его объяснить. Главное — не говорить слишком много.
У дверей местной корчмы скучали два добдоба. Увидев их, Илана вздрогнула и едва не повернула в другую сторону, но вовремя взяла себя в руки. Эти стражники ещё не могли знать, что произошло в городе, а так она их точно спровоцирует. Опустив глаза, беглянка зашла внутрь, надеясь, что там не сидит владелец её плаща.
В закопченном зале за истёртыми и изрезанными столами ели и пили загорелые рыбаки. Они вполголоса переговаривались, изредка бросая быстрые взгляды в угол, где за отдельным столиком пристроился грузный шаман в потёртом светло-коричневом кафтане младшего служителя. Чиновник курил глиняную трубку, изредка выпуская колечки сизоватого дыма. Перед ним стояла миска с недоеденным рисом и поднос с молодыми побегами тростника. Когда Илана вошла, шаман взглянул в её сторону отсутствующим взглядом, и вновь сосредоточился на трубке.
Стараясь не глядеть по сторонам, беглянка подошла к прилавку.
— Хозяин, мне бы риса с рыбой, да чего-нибудь промочить горло, — как можно более хрипло сказала она.
— Сделаем, — откликнулся полный мужчина с моржовыми усами, и спросил как бы невзначай: — Давно на берегу?
Илана болезненно поморщилась. Харчевщик — главный поставщик сплетен в деревне, но она готовилась к расспросам.
— С тех пор, как «Шестипалый» налетел на рифы, прими Дракон его капитана, — ответила она. — Теперь прощай, океан!
Харчевщик понимающе кивнул. Считалось, что выжившие матросы с утонувших кораблей приносят несчастье, и шансов снова наняться в команду у них почти не было.
— Зато ты жив, и за это стоит выпить, — ухмыльнулся он, доставая бутыль рисового самогона и глиняную пиалу, которая в благородном доме служила бы поилкой для кошки.
Задержав дыхание, Илана проглотила жгучую бурду. На глаза навернулись слёзы.
— Киты и Бездна! — проворчала она. — Два года под парусами, а пить так и не научился!
— Из книжных, что ли? — подмигнул харчевщик.
— Помощник лекаря, — кивнула беглянка. — У вас, часом, никто не хворает?
— Милостью духов, ничего серьезного, — ответил хозяин корчмы, и, понизив голос, добавил: — Наш шаман конкурентов не жалует, так что ты не нарывайся.
— Этот что ли? — спросила Илана, указав глазами на курильщика.
— Нет, — махнул рукой харчевщик. — Это помощник казначея из Белой Крепости. Ведёт баржу с рабами для строек Прозорливого. Сегодня отчалит со своими разбойниками.
— А попутчика не возьмёт? Я как раз думал податься на восточное побережье.
— Попытай счастья, если не брезгуешь, — пожал плечами хозяин. — Только не говори, что с «Шестипалого». Речники тоже выплывших не жалуют.
Поблагодарив хозяина за совет, Илана подошла к столику толстого чиновника.
— Да хранит Стальной Феникс Ваш путь, билгор! — церемонно произнесла она.
Шаман посмотрел на неё со смесью раздражения и любопытства. К счастью, любопытство взяло верх.
— Да благословят духи и тебя, юный соратник, — ответил он. — Что побудило тебя обратиться ко мне бесталанному?
— Я хотел просить о благодеянии, — скромно сказала Илана.
Раздражение вернулось во взгляд чиновника, он явно подыскивал вежливый эквивалент фразы «проваливай, не подаю».
— Мой дух стремится туда, где Гремящая впадает в океан, — поспешила пояснить беглянка. — И я слышал, что долг ведёт Вас, многомудрый соратник, в ту же сторону. У меня совсем немного денег, чтобы заплатить за проезд, но уверяю Вас, я не стану в пути обузой.
Шаман расслабился, поняв, что у него не просят подаяния, но было видно, что он не хочет брать на борт незнакомого оборванца.
— На барже тесно и грязно, юный… Как, говоришь, тебя зовут?
Это был хороший знак. Нет нужды знать имя собеседника, чтобы сказать решительное «нет».
— Морин Санджар… — назвала она имя человека, отдавшего за неё жизнь.
«Да примет Дракон твой дух, старый друг. Надеюсь, ты не против спасти меня ещё раз».
— …знаток внутренней гармонии восьмого ранга.
Она скинула один ранг, чтобы не будить зависть служителя, которому вряд ли светило повышение. Да и спрос с ученика поменьше.
— Лекарь, значит? — хмыкнул толстяк. — Что же, лекарь в пути лишним не будет. Давай, сколько там у тебя есть и собирайся: через два часа отчаливаем.
Илана выложила на стол десять средних щепок, предусмотрительно оставив себе мелочь. Шаман вздохнул, пробормотал что-то на счёт подающего от скудости своей, и спрятал деньги в кошель.
— Воды набери в дорогу, — посоветовал чиновник. — До самого острова Гэрэл вода дрянная. Да и потом не лучше, — со вздохом добавил он.
**
В низкой сырой камере пахло плесенью и мочой, где-то недалеко пищали крысы. По скользкой стене медленно ползал крупный геккон.
— Будешь говорить? — рыкнул с порога Максар, освещая факелом лицо пленника.
Морь Эрдэни лежал на деревянной скамье, его глаза покраснели от слёз и бессонницы, лицо кривилось в болезненной гримасе.
— Буду… — просипел он. — Только… снимите… эту гадость!
— Снимем, когда всё расскажешь, — пообещал воин, легонько стукнув по лежавшей на животе пленника деревянной пиале.
Потревоженная сколопендра зашуршала внутри, торговец заскулил, как потерявшая хозяина собака. Холом скосил взгляд на Дамдина. Тот стоял молча, скрестив руки на груди, погружённый в свои мысли. Возможно, до сих пор гадал, с этого ли пленника стоило начинать.
— Где вы прячете проклятое дитя Буги? — снова спросил Максар, дождавшись, когда сколопендра успокоится.
— Знает… только Илана, — прошептал Эрдэни.
— Допустим. Кто составляет Хор Безликого в Бириистэне?
— Каждый… знает…
Сколопендра снова завозилась, и шёпот перешёл в стон.
— Скинь её, иначе мы так три года потратим, — хмуро процедил Холом.
Максар посмотрел на дворцового прорицателя, но тот покачал головой. Улан Холом недовольно скривил губы и дёрнул плечом. Он понимал необходимость пыток и их внутреннюю логику, но от этого они не становились менее мерзкими.
— Знает что?! — прорычал Максар, проведя клинком над пиалой.
— Только двоих! Без масок! — выкрикнул Эрдэни.
— И ты знал Бугу и Илану?
— Только Илану… и капитана… "Пестрого вьюрка", — задыхаясь от жжения, выдавил пленник.
— Как узнал про плавильщика?!
— Передали… приказ…
— Снимите сколопендру, нохор Максар, — внезапно произнёс Дамдин.
Дзамэ Максар поддел мечом пиалу, и освобождённая сколопендра метнулась в тёмный угол, но геккон с неожиданным проворством развернулся и выстрелил липким языком. Раздался влажный хруст.
— Спасибо… мудрейший! — со слезами прошептал торговец.
— В качестве благодарности потрудитесь вспомнить, — сухо сказал прорицатель. — Всех, кто входил в Хор. Голоса, жесты, походка, комплекция тела… Только лгать не стоит. Я это почувствую, и найду вам новую многоножку, позлее.
Эрдэни вздрогнул.
— Мы все носим балахоны, — быстро зашептал он. — Широкие, чтобы скрывать фигуру. И движемся так, как будто плывём. Нас учили, показывали видения из ларцов. Чтобы никто не узнал других. Но балахоны — они разные. Есть шёлк, есть хлопок, есть совсем грубые. Я-то знаю толк в тканях. В Хоре и рабы, и старшие соратники. А голоса… Нас учили говорить так… Знаете, как горловое пение!
— Этого мало! — сурово бросил прорицатель. — Эй, стражник! Тащи ещё одну! Нашему гостю нужно освежить память.
— Не надо! — крикнул торговец. — Я только собирался сказать! Поют они по-разному! Кто-то плохо, как я, а кто-то — будто всю жизнь пел! Сильные шаманы, из старших соратников, сразу слышно! А одного, самого важного, мы каждый праздник слышим! Только вид делаем, что не узнаём… Ведь кто поверит, что сам Токта — певец Хора? А если поверит — живо на дыбу попадёт, и ты вместе с ним…
Дознаватели переглянулись.
— Ожидаемо, — заметил прорицатель. — Кто мог поставить женатого на ведьме человека первым плавильщиком?
— Слишком ожидаемо, — покачал головой Холом.
— Поэтому пусть ещё подумает, — в компании со сколопендрой, — кивнул Дамдин. — Идёмте, соратники.
Стараясь не слушать мольбы и вопли торговца, Холом поспешно вышел из камеры.
— Значит, ключ к маленькой колдунье — её сестра, — задумчиво произнёс прорицатель. — А ключ к сестре — ваш товарищ Тукуур…
Страж тихо вздохнул. Где-то в глубине души свербило сознание того, что именно он отправил знатока церемоний в застенки старого форта.
— С позволения мудрейшего, я хотел бы попробовать привлечь его на нашу сторону, — неуверенно произнёс Холом.
— Ценю Ваше предложение, нохор, но я справлюсь с этой задачей куда лучше, и, к тому же, не выдам Вашей роли в этом деле, — чуть насмешливо отозвался Дамдин. — Ждите меня наверху, и через час вы увидите чудо!
Младшим соратникам осталось только отсалютовать и направиться к выходу из подземелья.
— Что он имел в виду? — спросил Максар, когда они поднимались по винтовой лестнице.
— У него свои секреты, — пожал плечами Холом, и поморщился от боли в повреждённом ухе. — И меня уже от них мутит, как и от этой тюрьмы. Пойду, прогуляюсь по стене.
— Думал, у Стражей кишки покрепче, — хохотнул воин.
Улан Холом не удостоил его ответом и выскользнул через узкий проход на галерею над крепостными воротами. Да, у каждого были свои секреты, но старая крепость строилась специально, чтобы их выведывать, и у неё было несколько сюрпризов, о которых не знали ни Дамдин, ни Максар. Пройдя по стене к противоположной башне, страж протиснулся в пушечную бойницу, и оказался в глухой комнатке без единой двери. Пошарив по полу, Холом отковырнул шатающийся камень и повернул спрятанное под ним кольцо. Что-то глухо щёлкнуло, и в стене появилась заметная щель. Толкнув потайную дверь, юный страж нырнул в темноту.
Когда дверь за ним защёлкнулась, Улан Холом достал трут и огниво. Пропитанный селитрой хлопок легко вспыхнул, три крупные крысы с возмущённым писком отбежали в тёмный угол. Стражу очень хотелось отвесить им пинка, но жирные твари в отместку могли и укусить. Умереть от какой-нибудь гнилой хвори он пока что не собирался. Холом быстро, пока не прогорел трут, подошёл к противоположной стене, из которой в ряд торчали заткнутые пробками глиняные горловины, и, отсчитав полтора десятка, вынул пробку.
— …что мне нечего Вам сказать, — послышался из потайной трубы приглушённый, но узнаваемый голос Тукуура.
— Вы мне симпатичны, билгор Тукуур, — ответил ему Дамдин, — но у меня нет времени Вас убеждать. Как, впрочем, и нет времени Вас пытать, поэтому можете считать, что Вам повезло. Вы послужите моим целям, хотите того или нет. Но, если Вы послужите мне хорошо, то станете и причастником моей славы. Не утруждайтесь отвечать.
Послышался шорох ткани.
— Вы слышали когда-нибудь о незримых веригах? — снова раздался голос прорицателя.
Улан Холом чуть не поперхнулся. Выдавать величайшую тайну Ордена простецу? Немыслимо! От такого кощунства у него зазудело левое предплечье там, где сухая и тёплая, как змеиная кожа, плоть вериг срасталась с его собственным телом.
— Каждый ученик Ордена носит одну такую ленту, мастер — вторую, — невозмутимо продолжал Улагай Дамдин. — Уверенность мастера, его реакция, его воля отныне живут в теле ученика. Чувства ученика, его стремления, желания становятся открыты мастеру. Когда мастера видят, что воля ученика и воля Ордена — одно и то же, старый мастер отдаёт вторую ленту ученику. Отныне он — мастер Ордена и свободный человек, если можно быть свободным от самого себя.
— Значит, Вы — мастер Ордена? — тихо спросил Тукуур.
— В какой-то мере, — промурлыкал Дамдин. — Правда, моего мастера убил твой друг Буга, и я получил свою ленту немного раньше срока.
— Вы совсем не боитесь, что я выдам Вас стражам, — упавшим голосом сказал знаток церемоний. — Значит…
— Значит, Вы всё это забудете. — прервал его прорицатель. — Сейчас будет больно.
Вопль Айсин Тукуура отдался болезненным эхом в раненом ухе Холома. "Какой позор", — подумал он, сжимая кулаки. В памяти всплыл тот день, когда он стоял в часовне Прибрежной Цитадели, окружённый боевыми братьями. Сам кастелян, мудрейший и опытнейший Гаца Юкук, обнажил перед ним левое плечо и, проколов палец остриём кинжала, кровью написал на своей ленте тайное слово. На глазах ученика участок кожи мастера покрылся маленькими серебристыми чешуйками. Узкая лента, похожая на кожу стальной змеи, сползла с предплечья мастера в благоговейно сложенные ладони ученика.
— Принимаешь ли ты волю Ордена как свою собственную и этих людей как кровных братьев? — вопросил кастелян.
— Принимаю! — эхом отозвался Холом.
— В руках твоих цепь, и ты отныне — якорь! Будь стойким и храни корабль Ордена от бурь! Пусть волны житейского моря не поколеблют тебя. Врастай в дно так же крепко, как незримые вериги врастают в тебя!
Холом готовился к этому дню, изнуряя себя усерднее прочих. И когда змеиная кожа острыми когтями вцепилась в его предплечье, он не проронил ни звука.
А Тукуур был потерян. Теперь он — марионетка в руках вора и предателя. "Тебе не уйти от меня, Улагай Дамдин", — зло подумал Улан Холом. — "Крадущий тайны Ордена обручается смерти!"
Звук льющейся воды прервал его мысли. Похоже, прорицатель окатил Тукуура из ведра.
— Что… Где я? — слабо спросил пленник.
— Что Вы помните последним, билгор Тукуур? — спросил Дамдин.
— Я зашёл домой предупредить родных… Вы были там… Где мы? Город выстоял? Что с моей матерью?
— Город выстоял. Ваши родные в безопасности, но Вы получили контузию на баррикадах, и мы отнесли Вас в старый форт. Вы — в каземате южного бастиона. Смахивает на тюрьму, да это она и есть, но комнаты получше заняты тяжелоранеными. Вам повезло — многим досталась земляная яма.
— Проклятие, — пробормотал знаток церемоний. — Я должен был что-то сделать… Что-то важное. Да, конечно! Законоучитель отправил меня с донесением к наставнику Стражей! Я должен немедленно его увидеть!
— К сожалению, — с горьким вздохом ответил посланник Смотрящего-в-ночь, — мастер Зориг не пережил нападения пиратов.
— А Кумац? Младший плавильщик Кумац? Он еще нашёл сосуд с мазью в доме Буги, помните?
— Я наведу справки, — озабоченно произнёс Дамдин. — Башня наставника сгорела дотла, в ней нашли несколько тел. Возможно, Ваш товарищ погиб там. Теперь получается, что я — старший мастер Ордена в Бириистэне.
"Нет, лисово отродье!" — гневно подумал Улан Холом. — "Это я теперь старший слуга Ордена в Бириистэне! И те, кто убил остальных, горько заплатят!"
— Вы — человек Ордена? — растерянно спросил Тукуур, совсем не помня, что он уже спрашивал это пять минут назад.
— Вот перстень Ледяной Цитадели, — гордо ответил прорицатель. — Вы можете доверить мне всё, что поручил Вам мудрейший Токта.
Страж затаил дыхание. Что связывало законоучителя с Орденом, и причём здесь Тукуур?
— Я и нохор Кумац обнаружили потайную комнату в доме Темир Буги. Из неё был доступ к тайнику Иланы. В самой комнате были только следы Буги, на сосуде — только его отпечатки. Я решил, что нохор Буга совершил самоубийство, а Вас направил по ложному следу… Но…
Знаток церемоний внезапно умолк.
— Говорите! — жёстко приказал Дамдин.
— Нохор Кумац сказал… Что это Вы убили его с помощью болотного огня. Что Вы обвинили Бугу и его дочь в ереси из мести, а ещё — чтобы сместить того, кто его назначил… Чтобы захватить власть в городе!
— Волчья шерсть! — искренне выругался посланник Прозорливого. — Уверяю Вас, что не делал этого. А вот Кумац, похоже — сообщник врага. Тем больше поводов его найти!
— Я чувствую, что обязан Вам чем-то помочь, — неуверенно сказал знаток церемоний.
— Да, но не в этом. Я хочу, чтобы Вы нашли младшую дочь Темир Буги.
— Но я на самом деле не знаю, где она! — воскликнул Айсин Тукуур. — И я…
Он замялся. Холом почти чувствовал, как давит на его сознание Дамдин через ещё неокрепшую связь незримых вериг.
— Я не хочу быть причиной её смерти, — твёрдо заявил знаток церемоний. — Проклятие, как же рука ноет! Контузия, Вы сказали?
— Я тоже не хочу, — поспешил успокоить его прорицатель. — Мои фанатичные братья из Прибрежной Цитадели, несомненно, хотели бы увидеть и убить последнего колдуна. Но я здесь — не только наставник Ордена, но и голос Смотрящего-в-ночь. А для него эта девочка — драгоценный ключ от лучшего будущего нашего государства. Многие хотят добраться до неё, но только в руках Прозорливого она будет в безопасности. Проявите себя его истинным соратником, опередив недостойных!
— Я постараюсь, — смущённо ответил Тукуур. — Но я почти уверен, что охотиться за Иланой бесполезно.
— Вы ошибаетесь, — возразил Дамдин. — Если она невиновна, то может стать для Вас ценным союзником. Если же виновна, то приведёт прямиком к цели. Когда найдёте её — в любом случае объявите, что обвинения с неё сняты. Для этого Вы и искали её, прежде всего.
— Я не знаю, с чего начать… — растерянно пробормотал знаток церемоний.
— Расспросите знакомых. Может быть, Ваш отец видел девушку в порту. Может быть, кто-то другой. Подумайте. Я дам Вам свой светильник… — последние слова прорицатель сказал так, как будто его вдруг осенила отличная идея.
— Светильник? — недоуменно спросил Тукуур. — Болотный огонь?
— Да, да, именно! — с энтузиазмом ответил посланник Прозорливого. — Со временем Вы, быть может, научитесь его понимать… Но не будем терять времени! Идёмте, Вас ждут друзья!
Раздался скрип решётки, и Холом поспешно заткнул слуховую горловину. Следовало вернуться до того, как Дамдин и Тукуур поднимутся в башню.
--
[1] Залгиур — мера длины, примерно равная длине средней фаланги указательного пальца — 1 китайский цунь или 3,3 сантиметра.