Дым из серебряных курительниц поднимался к потолку, скрывая старинные росписи крепостного святилища. От благовоний щипало ноздри, но знаток церемоний всё равно ощущал запах крови, пропитавшей его кафтан и парадное одеяние Дамдина. Перед сожжением покойника полагалось одеть в чистое, но Тукуур так и не смог открыть странный сундук прорицателя.
— Ныне дух твой освобождается от оков тела, — бормотал он, поливая убитого лампадным маслом, — омытый чистейшим елеем в знак достоинства…
Знаток церемоний тяжело вздохнул и поставил кувшин на столик для приношений. Кем был для Тукуура этот человек, которого он готовил к кремации бережно, как умершего родственника? За последний… День? Час? Когда он успел привязаться к столичному чиновнику? Не был ли Улагай Дамдин злым врагом его возлюбленной и первого плавильщика, которого он ещё вчера называл духовным наставником? "Нет, это была только ошибка следствия. Чудовищная оплошность, которую нам удалось исправить", — эта мысль тёплым туманом укутала тлеющие угольки тревоги, но те не спешили гаснуть. Удалось исправить? Где сейчас Илана? Успел ли кто-то разослать её портрет на сторожевые заставы? Успел ли Дамдин отменить приказ? Всем этим придётся заняться Тукууру после кремации. Но прежде всего, важнее всего — последняя воля убитого. "Найди её". Где и как младшему знатоку церемоний, ставшему посланником Прозорливого только по имени, искать загадочную сестру Иланы? У него не было ни знаний, ни влияния дворцового прорицателя, а солдаты — он хорошо это чувствовал — подчинялись ему только от безысходности да из страха перед болотным огнём. Даже помощник прорицателя Цэрэн, похоже, был обижен тем, что Дамдин назвал своим преемником не его. Почему прорицатель так поступил?
Тукуур задумчиво потёр левое плечо. За дверью нетерпеливо топтались солдаты, готовые отнести тело на большой костёр, сложенный во дворе крепости. Ритуал прощания был завершён, но знаток церемоний медлил, чувствуя, что упустил что-то очень важное.
— Ты обещал направить меня, — прошептал он, гладя изображение Дракона на обереге посланника. — Сейчас я нуждаюсь в этом больше всего.
Плечо слегка саднило, как будто по нему не так давно ударили палкой. Может, так и произошло? Зря он, канцелярский служащий, полез на баррикады… Только, если его достали палицей, почему цела кость? Ведь боль была… Боль была всепоглощающей, как будто тысячи игл вонзились в его тело. Сердце бешено билось, голова раскалывалась на части. Грудь горела, а ноги сковал мертвящий холод. Казалось, пытка не закончится, но забвение пришло как тёплое ватное одеяло, как благовонный дым курительниц…
— Вы слышали когда-нибудь о незримых веригах? — спросил Дамдин.
Тукуур в ужасе оглянулся, но тело прорицателя лежало неподвижно, только кровь ещё сочилась из-под давящей повязки на шее. Болотный огонь подлетел к нему и закачался в воздухе, переливаясь жёлтым и красным. Угольки тревоги в сердце знатока церемоний разгорелись с новой силой, разгоняя туман забвения. Из потаённых глубин памяти пытались прорваться какие-то образы, но Тукуур различал только чувства. Страх, обиду, бессильный гнев. Запах плесени и гнилой соломы. "Вы слышали о незримых веригах?" Голос Дамдина поблек от времени, и теперь знаток церемоний понял, что он звучит у него в голове. Наваждение? Безумие? Обрывки памяти? Что такое незримые вериги? Тысячи игл, жар, озноб, воодушевление, преданность. Уверенность.
Тукуур подошёл к телу и решительно закатал правый рукав прорицателя. Сфера мигнула ярко-зелёным, подбадривая его. Обмакнув палец в кровь Дамдина, знаток церемоний написал на его плече странный знак, не похожий ни на символы летящего письма, ни на священные знаки шаманов. Откуда он знал его?
Узкая полоска кожи прорицателя медленно побледнела. Из смуглой она стала бледно-жёлтой, затем серебристо-серой и чешуйчатой как шкура ящерицы или змеи. Тукуур потянул за неё, и полоска легко отслоилась, обнажив покрытую свежими порезами кожу прорицателя.
"…я получил свою ленту раньше срока…" — всплыло эхо утерянного воспоминания.
— Вот, значит, как это работает, — обречённо пробормотал Тукуур.
Несколько долгих минут он неприязненно глядел на кожаную ленту, затем глубоко вздохнул и отошёл в дальний угол. Крепко закусив скрученную тряпку, он закатал правый рукав и приложил полоску к руке чуть ниже плечевого сустава. Лента напряглась и обвилась вокруг руки шамана, впиваясь в кожу тысячей невидимых шипов. Боль вернулась, выжимая рык из груди и слёз из глаз, а вместе с ней нахлынули воспоминания, но не те, которых ждал Тукуур.
Он стоял в тюремном коридоре, гневно глядя в бессмысленные глаза стражников. За его спиной в грязной камере лежал труп важного свидетеля и останки ядовитой сколопендры. Кто посмел вырвать у него из рук нить, ведущую к главе секты Безликого? Как распознать умелого убийцу среди десятка болванов?
Боль утихла, и вместе с ней померкло видение. Только разрозненные образы, словно светлячки в ночи, некоторое время вспыхивали и гасли перед внутренним взором знатока церемоний. Лица, которых он не знал, слова, которых не произносил. Светящаяся сфера висела перед ним, и он чувствовал её беспокойство как слабые толчки или щелчки летучей мыши. Маленький дух, запертый внутри, был любопытен, но пуглив. Его целью было искать новое и рассказывать об этом своему хозяину, но вот уже несколько столетий болотный огонь не мог найти того, кто понимал бы его сбивчивую речь. Это приводило духа в отчаяние, и он настойчиво стучался в разум Тукуура, посылая ему ощущения и образы, которые тот, увы, тоже не мог разобрать. Шаман сошёл бы с ума от этого шума, если бы между ним и маленьким духом не стояло что-то большее. Оно успокаивало болотный огонёк, заглушая его писк, и даря знатоку церемоний спокойную уверенность. "Я вижу тебя", — уверяло нечто, — "и ты научишься видеть больше".
В дверь настойчиво постучали.
— Господин Тукуур! С Вами всё в порядке? — окликнул его из-за двери один из солдат.
Огромным усилием воли шаман вырвал себя из плена грёз и встал, опираясь на стену.
— Дракон свершил свой суд! — хрипло провозгласил он. — Вы можете войти!
Солдаты по одному вошли в святилище, с опаской поглядывая на болотный огонь. Сфера беззвучно чирикнула, её импульс болезненным зудом отдался в плечах и шее. Тукуур поморщился. Солдаты нерешительно переминались с ноги на ногу. Один из них бросил быстрый взгляд на закатанный рукав Дамдина, мимолётная тень пробежала по его лицу. Укорив себя за неосторожность, знаток церемоний быстро подошёл к телу и расправил рукав.
— Несите! — приказал он.
Солдаты подхватили носилки с телом и, печатая шаг, направились к выходу из часовни.
Снаружи опять собирались тучи, и все спешили закончить с кремацией до того, как пойдёт ливень. Максар в церемониальной броне, украшенной фигурами духов-хранителей, стоял возле высокой груды дров и хвороста, держа наготове просмолённый факел. Два служителя поддерживали огонь в большой жаровне. Поодаль выстроились солдаты гарнизона в светло-серых халатах и лакированных конических шляпах со стальными набойками.
— Тот, чей дух стелился по земле, предан будет земле, — нараспев произнёс Тукуур. — Тот же, чей дух горел, устремляясь ввысь, поплывёт на огненной ладье по реке душ в обитель Последнего Судьи. Оставь же тяготы среднего мира, Улагай Дамдин, посланник Прозорливого! Воспари выше облаков и встань рядом с верными слугами Лазурного Дракона, судьи Трёх Миров!
Солдаты переложили тело из носилок в грубое подобие лодки, стоящее наверху поленницы. Дзамэ Максар зажёг факел от жаровни и, обойдя тело против часовой стрелки, поджёг костёр с четырёх сторон. С треском занялся хворост, ярко вспыхнул пропитанный маслом кафтан прорицателя. Пламя загудело, волны жара накатывали на собравшихся как круги от брошенного в воду камня.
Когда тело Дамдина полностью скрылось в языках пламени, Максар коротко приказал воинам расходиться и подошёл к Тукууру.
— На твоём месте я бы послал солдат за своими родителями, пока до них не добрались слуги Токты, — хмуро сказал он.
— Я пойду с отрядом, — согласно кивнул знаток церемоний.
— Нет! — отрезал Максар. — Ты теперь — главная цель и для заговорщиков, и для тех, кто винит тебя в смерти законоучителя. А ещё ты — наше знамя, поэтому я не могу позволить тебе рисковать, покидая стены крепости.
— Значит, ты полагаешь, что внутри них я в безопасности? — раздражённо осведомился Тукуур. — Ты выяснил, кто принёс пленнику огненную сколопендру?
В глазах воина мелькнул суеверный страх, быстро сменившись досадой.
— Ты-то откуда об этом знаешь? — недовольно спросил он.
— Я — лишь глиняный горшок, — ответил шаман словами молитвы. — Но даже такой низкий сосуд способен удержать силу, переданную учителем.
Максар помрачнел ещё больше.
— Тогда ты должен знать, что Дамдин, не удовлетворившись ответами Морь Эрдэни, приказал принести ему сколопендру позлее. Стражник отправился к знатоку истязаний и потребовал самую ядовитую многоножку. Тот выдал ему огненную чешуйницу. Скверная случайность, но случайность тем не менее.
— Неужели? — едко спросил Тукуур. — Зачем знатоку истязаний смертельно ядовитое членистоногое? Он ведь заведует пытками, а не казнями?
— Пыточный и палаческий арсенал хранится в одном месте, — безразлично пожал плечами Максар. — Так уж здесь повелось.
Знаток церемоний оторопело посмотрел на воина. Нахальный ответ товарища мог означать только одно: маски сброшены, и Тукуур во власти заговорщиков. А когда солдаты Максара доставят в крепость родителей Тукуура, юному шаману придётся выполнять всё, что ему прикажут.
— Если думать как ты, то каждый второй чиновник покажется сектантом, — проворчал Максар, поняв, что переусердствовал. — Представь, сколько нужно людей, чтобы всё время оказываться в нужном месте?
"Немного, если быть рядом с самого начала", — подумал знаток церемоний, вспомнив Кумаца.
— Наверное, ты прав, — осторожно ответил он вслух. — На меня просто слишком много свалилось, вот и шарахаюсь от каждой тени.
— Отдохни, — посоветовал ему воин. — А я приведу твоих стариков.
Он слегка дёрнулся, как будто хотел хлопнуть Тукуура по плечу, но тут же передумал. Боялся болотного огня или стыдился предательства? Тукуур покачал головой и пошёл в сторону комнат, которые раньше занимал Дамдин. Кумац, Максар, Холом. Арест Иланы, бой в порту, допрос Эрдэни, убийство Дамдина. Каждый из троих участвовал как минимум в трёх событиях. Максар — во всех четырёх. Знаток церемоний вспомнил удивлённый вскрик Кумаца, когда пуля Максара поразила его в грудь. Оба военных шамана были учениками и ставленниками Темир Буги, оба следовали намеченному плавильщиком плану. Но какова была его цель? "Ты наше знамя", — сказал Максар. С кем он собирался воевать? Вопросы теснились в голове Тукуура, а стены крепости давили на него, не давая сосредоточиться. Он должен бежать из этой западни и предупредить родителей об опасности. Но как выбраться из негостеприимных стен?
Поднявшись в комнату Дамдина, знаток церемоний устало сел на кушетку. Плечи болели, в голове клубился туман. Сильно хотелось спать, но Тукуур пока не мог позволить себе расслабиться. Блуждая по комнате рассеянным взглядом, он снова наткнулся на окованный металлом сундук прорицателя. Вместо замка в крышку была врезана серебряная пластина, украшенная гравировкой в виде снежинки. Обрывки воспоминаний Дамдина говорили, что к ней нужно прикоснуться, и… Что потом? Надеясь, что руки сами вспомнят, что делать, знаток церемоний подошёл к сундуку. Серебряная снежинка на ощупь была холодна как настоящий лёд. Касаясь её кончиками пальцев, Тукуур почувствовал, как отдаются в них удары его собственного сердца. Или это пластина пульсировала в том неслышном ритме, что пронизывал и связывал воедино все Три Мира?
Знаток церемоний закрыл глаза и вспомнил странный напев, который преследовал его в главном алтаре Святилища. Болотный огонь весело замигал, слова песни стали яснее, но их смысл так и остался за гранью понимания. Под пластиной что-то тихо щёлкнуло. Тукуур попытался приподнять крышку, и на этот раз она поддалась. Сверху лежал дорожный халат из грубой коричневой ткани. Под ним — несколько льняных рубах, часы-курительница и расшитый серебром парадный кафтан из тёмно-синей узорчатой парчи. Ниже — две связки клеймёных щепок, кинжал, три бритвы, зеркальце, набор кистей и тушечница. Наконец, под узорчатым шейным платком, растрёпанная накладная борода и шкатулка с белилами, румянами и прочими притираниями, какими гримируют себя шаманы перед ритуальными представлениями. Разложив всё на кровати, знаток церемоний с сомнением посмотрел на грим. Он не обладал ни навыками, ни самоуверенностью Дамдина, чтобы пройти незамеченным под носом у врагов. Но Тукуур не сомневался, что рано или поздно заговорщики всё равно заставят его выбирать между жизнью близких и верностью присяге. Так почему бы не подправить сценарий этого спектакля?
Шаман решительно подошёл к погасшей жаровне, взял из неё пригоршню золы и, смешав её с птичьим жиром и пальмовым маслом, начал натирать лоб и щёки. Закончив с мазью, знаток церемоний растрепал волосы и, смазав бороду древесной смолой, приклеил её к подбородку и подвязал на затылке, спрятав в волосах тонкие тесёмки. Его осунувшееся от бессонницы лицо с тёмными мешками под глазами оказалось хорошей основой для маскарада, но вот заляпанный кровью прорицателя кафтан никуда не годился. Подумав, Тукуур расправил дорожный халат Дамдина. Посланник Прозорливого был выше и крупнее Тукуура, но бедные горожане нередко носили одежду не по размеру. Накинув грубое одеяние, шаман вдруг почувствовал, как что-то упёрлось ему в бок. Ощупав ткань, он обнаружил потайной карман, в котором скрывался лакированный футляр для свитков. Внутри лежал перевязанный лазурной тесьмой документ, вокруг которого была обёрнута записка без подписи и печати, написанная мелким аккуратным почерком.
"Имя человека, ранившего Вас в Улюне — Темир Буга, первый плавильщик Бириистэна. Будьте в праздничный день у алтаря, посмотрите, как он танцует с мечами, и убедитесь в правоте моих слов. Его жена умерла, но младшая из дочерей унаследовала её силы и способности. Поспешите, и сможете завершить начатое. Приложенный документ послужит надёжной уликой".
Понимая, что другого случая может не представиться, Тукуур торопливо развязал тесьму и развернул свиток. Это была подорожная Темир Буги, выданная ему в Орхонском сургуле. "Волей духов, избранник Дракона Темир Буга, с благословением Стального Феникса, определяется в портовый город Бириистэн, о чём ему выдана настоящая охранная грамота. Прошу моих соратников, мудрейших и доблестнейших, облегчить тяготы пути моего достойного ученика и удостоверить, что он не медлил и не отклонялся от избранного пути. Подписано: Вакиш Цэрэн, милостью Дракона законоучитель Орхонского сургуля, соратник третьего ранга на пути мудрости, удостоенный титула "Искрящийся на свету". Писано в первый день первого месяца года синего сокола, пятьдесят восьмой от возвращения Смотрящего-в-ночь в двадцать первый раз". Ниже оттиска большого пальца и печати орхонского правителя одна под другой выстроились краткие записи и оттиски пальцев двух законоучителей и семи сельских наставников. На первый взгляд документ был в порядке, но ниже записи улюнского наставника было всего две других. Темир Буга явно спешил и останавливался в самых захолустных святилищах. А запись могойтинского наставника указывала: "Прибыл в Могойтин на третий день попразднества духов урожая с женой Аси, из Бэргэнов телембинских". Тукуур подошёл к окну и дважды перечитал какракули наставника. Нет, ему не показалось. Документ ясно свидетельствовал, что Аси приходилась знатоку церемоний тёткой со стороны матери. Как могло получиться, что он не знал об этом?
Ответы лежали за стенами крепости, и Тукуур, глубоко вздохнув, взялся за ручку двери, но тут же с досадой ударил по стене. Он совсем забыл про дамдинову сферу! Как он собирается прятаться, когда над его головой в буквальном смысле горит болотный огонь? Шаман разочарованно посмотрел на летающий светильник. Тот виновато моргнул фиолетовым, но тут же подпрыгнул в воздухе и замигал ярко-жёлтым. Покалывание в плечах усилилось. Тукууру показалось, что маленький дух хочет, чтобы шаман следовал за ним. Знаток церемоний шагнул к огоньку, и тот, покрутившись в воздухе, вылетел в окно. Нахмурившись, Тукуур выглянул наружу. У подножия башни стояло шестеро военных стражников. Двое из них прогуливались перед воротами, четверо застыли по обе стороны от арки, опираясь на меч-рогатины. Знаток церемоний мысленно обругал себя за глупость. Неужели он думал, что Максар оставит своё "знамя" без охраны? Солдаты, конечно, видели, что никто кроме Тукуура не входил в башню.
Шаман посмотрел по сторонам, выискивая взглядом болотный огонь. Дамдинова сфера застыла в воздухе над крышей общей столовой. От малой башни её отделяло меньше метра, но нужно было выбраться из окна и пройти до угла по узкому черепичному козырьку. Чёрные керамические черепки местами разболтались и поросли скользким мхом. "Отличная метафора для ситуации, в которой я оказался", — подумал Тукуур. Пытаясь унять бешено бьющееся сердце, он воззвал к Дракону, и откуда-то издалека пришла тёплая волна спокойствия и уверенности. Замкнув дверь изнутри, шаман перекинул ногу через подоконник и протиснулся в окно, радуясь своей худобе. Черепица под его ногами треснула, заставив знатока церемоний судорожно вцепиться в край окна. Переведя дух, Тукуур осторожно ощупал ногой несколько ближайших изгибов черепицы. Одна из плиток явно болталась, но две других казались вполне надёжными. Цепляясь за щели между камнями, знаток церемоний перенёс вес на левую ногу и стал на следующую черепицу. Стараясь не смотреть вниз, он ощупывал путь как слепец, не доверяя своим чувствам. Было бы куда легче, если бы в детстве он меньше сидел над книгами и больше бегал по крышам вместе с детьми слуг и ремесленников. Но, в любом случае, никто из его уличных приятелей никогда не забирался так высоко.
Добравшись до углового изгиба, он ухватился за фигурку речного дельфина, венчавшую конёк, и медленно развернулся. К счастью, никто из стражников не решил посмотреть вверх, а от часовых на стене его скрывала громада главной башни. Собравшись с духом, Тукуур присел и что есть силы оттолкнулся от козырька, выбросив вперёд руки. Грохот его приземления, казалось, должен был переполошить весь гарнизон. Шаман больно ударился коленом о выступ узорчатой черепицы, нога на несколько мгновений онемела. Тукуур распластался на крыше, с замиранием сердца прислушиваясь.
— Эй, слышали? — встревоженно спросил один из стражников.
— Что? — лениво откликнулся другой.
— Какой-то шум на крыше!
— Наверное, опять кот коменданта. Вечно пытается ловить там ящериц, жирная скотина. Вот увидишь, однажды он свалится нам на головы!
Стараясь не шуметь, знаток церемоний пополз вверх к гребню крыши. Болотный огонь летел впереди, указывая путь. Следуя его подсказкам, Тукуур перевалил через гребень и осторожно спустился к краю крыши в том месте, где к двухэтажной столовой примыкала более низкая пристройка, в которой располагались кухня и склады. Внизу сновали подсобные рабочие, внося на кухню рис, мясо и зелень. Обрезки и очистки они сваливали на ручные тележки. Быстро оглядевшись, знаток церемоний увидел бассейн для сбора дождевой воды, пристроенный к задней стене кухни. По глиняным трубам вода поступала прямо внутрь здания. Убедившись, что вокруг никого нет, шаман спрыгнул на борт бассейна, а затем осторожно слез на землю. Теперь он достаточно пропылился, чтобы сойти за одного из бедных горожан, нанявшихся в гарнизон чернорабочим.
Тукуур вопросительно посмотрел на летающий светильник. Тот взлетел повыше, чтобы не попасться на глаза солдатам. Надеясь, что болотный огонь не привлечёт внимание в самый опасный момент, знаток церемоний обошёл здание кухни. На его глазах один из рабочих взял полную отбросов тележку и покатил её в сторону небольшой калитки в стене. Подождав, пока он скроется за воротами, Тукуур быстро подошёл к следующей тележке. Кухонный служитель как раз выбросил в неё большую кипу тростниковых листьев и очистков батата. Ухватившись за рычаги, шаман с усилием стронул тележку с места и поволок к калитке. Правое плечо, к которому не прижились ещё незримые вериги, сильно саднило и пульсировало болью при каждом рывке, но Тукуур не мог позволить себе отдохнуть. Подсобные рабочие совершали по паре десятков ходок за день в дождь и зной. Остановиться — значило навлечь на себя подозрения. Отчаянно упираясь, знаток церемоний подтащил тележку к чёрному ходу. Солдаты проводили его безразличными взглядами. Хотя они уже знали от своих товарищей о драке в Святилище, никто из караульных не верил, что храмовые стражи решатся напасть на крепость.
Когда-то стены старого форта были окружены рвом, но вода в нём застаивалась и гнила. Поэтому предшественник покойного Токты распорядился засыпать ров и снести трущобы, лепившиеся к крепости. В южной части нового квартала он поселил семьи младших служителей Святилища, северная, как и прежде, осталась за гарнизоном. Постепенно служительский квартал стал считаться лучшей частью Среднего города. Дороги в нём замостили камнем, как в Верхнем городе, по краям улиц вырыли дренажные каналы. Дождевая вода теперь стекала в Рыбную слободу, туда же свозили отбросы из крепости, но цель Тукуура лежала совсем в другой стороне.
Выйдя за ворота, он медленно пересёк широкую мощёную площадь, отделявшую крепость от жилых домов. Дамдинова светильника нигде не было видно. Знаток церемоний радовался, что болотный огонь не привлекает к нему внимания, но в то же время он переживал о маленьком духе, как будто это был его друг или питомец. Протащив тележку по одной из улиц, ведущих к рыбной слободе, Тукуур свернул в безлюдный проулок. Убедившись, что стены домов скрывают его от наблюдателей на крепостной стене, шаман с облегчением выпустил из рук рычаги. Конечно, были ещё дозорные на главной башне, которым виден почти весь город, но их внимание сейчас привлекало Святилище и казармы добдобов.
Переулок должен был вывести Тукуура на улицу Фонарщиков, которая связывала кварталы служителей с ремесленной слободой возле Птичьего Базара. Оттуда можно было быстро пройти к башне наставника Стражей и войти в Верхний город со стороны улицы Землемеров. Хотя "быстро" — не слишком подходящее слово. Осторожность вынуждала шамана сделать большой крюк через средний город, пройдя через весь Бириистэн с севера на юг. Его утешало только то, что солдаты Максара тоже пойдут в обход, чтобы не столкнуться в Верхнем городе с храмовой стражей.
Оставив тележку у чьей-то старой лачуги, Тукуур зашагал по переулку на юго-восток. Подгоняемый тревогой за родителей, знаток церемоний перешёл на бег, но внезапная боль в ушибленном колене заставила его сбавить темп. Когда шаман дохромал до улицы Фонарщиков, знакомое покалывание в плечах заставило его поднять голову. Болотный огонь парил над ним, слабо светясь грязно-белым, как луч солнца, пробивающийся сквозь облака. Облегчённо вздохнув, знаток церемоний как мог ускорил шаг.
Город понемногу приходил в себя после внезапного восстания. Люди чинили поломанные изгороди, разбирали на дрова спешно наваленные баррикады. Соседи помогали друг другу. В одном месте вокруг обгоревшего дома собралась целая толпа с рычагами и молотками. На плетнях вокруг сушилась уцелевшая одежда и бельё. На Тукуура никто не обращал внимания: в своём пыльном халате он был ещё одной жертвой стихии, пожухлым листком тростника в бурлящем потоке перемен.
Светило коснулось вершины алтарного холма когда знаток церемоний добрался до обугленного остова башни Ордена. Почерневшие балки обломанными клыками грозили небу, брусчатка вокруг была усеяна битой черепицей и расколотыми саманными кирпичами. Ворота заставы на улице Землемеров до сих пор были перегорожены баррикадой, за которой виднелись алые лакированные шляпы орденских факельщиков. Решив не рисковать, Тукуур углубился в ремесленные кварталы и через некоторое время нашёл место, где местные жители уже растащили баррикаду, обнажив пролом в глинобитной стене. Стражи поблизости не было видно, и шаман нырнул в дыру.
Хотя улицы по ту сторону стены уже были вымощены красивой разноцветной галькой, дощатые заборы и бедные дома с чёрной черепицей говорили о том, что знаток церемоний попал в окрестности Кошачьего проулка — самую бедную часть Верхнего города, где ютились младшие чиновники со своими семьями. На самом краю этого квартала, выходя воротами на более респектабельную улицу Землемеров, стоял дом его отца, окружённый высокой живой изгородью.
Смутное ощущение или воспоминание об опасности заставило Тукуура найти старый полузаросший лаз, которым он нередко пользовался в детстве. Едва не расцарапав лицо острыми ветками, знаток церемоний протиснулся на задний двор. Невесть как забредшие сюда цыплята с писком бросились из-под ног, а большая пёстрая курица угрожающе заскрипела на него, растопырив крылья. Несмотря на этот шум, ни Джалур, ни его жена не выглянули из своего домика. Страх и тревога с новой силой вспыхнули в груди шамана. Стараясь больше не шуметь, он прокрался вдоль стены дома к террасе. Из гостиной доносились приглушённые голоса, но Тукуур не мог разобрать слов. Решившись, он оторвал накладную бороду, поднялся на террасу и зашёл в дом. Его родители сидели за столом, Джалур разливал в пиалы чай. Увидев Тукуура, старый слуга уронил чайник и сложил пальцы в жесте изгнания. Лицо отца стало горько-отрешённым, во взгляде матери смешались страх и надежда.
— Мне сказали, что ты убил нашего отца и правителя, — строго произнёс Айсин Алдар, не давая сыну вымолвить ни слова. — Это правда?
Вопрос застал Тукуура врасплох. Он застыл с приоткрытым ртом, глядя на отца. Болотный огонь вылетел из-за его плеча и замерцал фиолетовым. Старый слуга в ужасе прижался к стене. Знаток церемоний закрыл глаза и тяжело вздохнул.
— Не вся правда, отец. Скажи, Токта был суеверным человеком?
Алдар нахмурился.
— Он был правителем области, назначенным волей Смотрящего-в-ночь. Что значит твой дерзкий вопрос?
— Наш законоучитель обвинил Улагай Дамдина, посланника Прозорливого, в попытке навести на него порчу. Тогда младший плавильщик Кумац встал и зарезал прорицателя как свинью, а всё из-за того, что свечи на столе правителя загорелись зелёным.
— И ты решил мстить за человека, который схватил тебя и околдовал? — тихо спросила мать. — Ты помнишь, как он угрожал мне?
Знаток церемоний болезненно сощурился. "Взываю к вашим сыновним чувствам…" — вновь услышал он. Значит, всё-таки не было баррикад и контузии. Был плен и незримые вериги, лишившие Тукуура части памяти. Но сейчас это не имело значения.
— Токта попытался проткнуть меня серебряным ножом как какую-то нечисть, — горько ответил он. — Но эта сфера убила его молнией. Вот как было. Но прошу вас, оставим вопросы на потом. Скоро здесь будут солдаты Максара, чтобы отвести вас в крепость! Нам нужно уйти раньше…
— Как мы можем тебе верить? — прервал его отец. — Когда над тобой горит болотный огонь?
Горькая обида сдавила горло Тукуура железной рукой, в глазах защипало, он он сдержал слёзы.
— Если человек не может верить своим родным, — сдавленно произнёс он, — То кому ему верить?
— Своим клятвам, — раздался вдруг из-за ширмы голос Холома. — И воле Дракона.
Страж вышел из-за ширмы, сжимая в руке боевой веер. Под его глазами залегли чёрные тени, голова была перевязана алым платком. На чёрном орденском кафтане был вышит жёлтый контур маяка Прибрежной Цитадели — знак свеченосца.
— С повышением, дружище, — криво усмехнулся ему Тукуур. — Твой визит — честь для этого дома, и всё такое. Хотя честно говоря, меня здорово печалит, что из нашей гостиной сделали зал присутствия.
— Таков путь соратника Прозорливого, — развёл руками Холом. — Тебе ли не знать.
— Что теперь? — скривился знаток церемоний. — Будешь взывать к моим сыновним чувствам как Дамдин?
Страж покачал головой.
— Я ждал от тебя совсем других оправданий. Честно говоря, я вообще не думал тебя здесь увидеть. Отец решил, что вы с Максаром засядете в крепости, подняв знамя посланника, и будете звать армейские подкрепления, чтобы захватить город.
— Думаю, Максар так и хотел, — проворчал Тукуур. — Он назвал меня "своим знаменем" и запретил выходить за ворота. Но воодушевлять заговорщиков не входило в мои планы.
— Значит, ты обвиняешь Максара, — заинтересованно склонил голову Холом. — Почему?
— Он замял дело со сколопендрой и довольно прозрачно посоветовал мне в него не соваться.
— О чём, во имя Дракона, вы говорите? — прервал их Айсин Алдар.
— Мы расскажем, — пообещал Тукуур. — Но нужно уходить!
Холом недовольно кивнул.
— Да, наверное, расскажем, — процедил он. — И да, пора уходить. Только куда?
— В порт, — уверенно сказал знаток церемоний. — Укроемся на "Огненном буйволе"!
— Слишком далеко, — возразил Холом. — А пристани в руках армейских. Спрячемся в подвале сгоревшей башни и подождём. К вечеру отец со стражниками осадит старую крепость, и можно будет уйти в Святилище. А через два-три дня здесь будут мои боевые братья с острова Гэрэл.
— Храмовой страже я тоже не доверяю, — возразил Тукуур.
— Мы все можем укрыться у моего зятя, — внезапно сказал старый Джалур. — Он живёт недалеко, в конце Свиного переулка. Там, конечно, тесно и, наверное, грязно…
— Для меня будет честью посетить твою семью, — твёрдо заверил его Алдар. — Но мы не хотели бы принести с собой беду.
— Беда приходит ко всей семье, — покачал головой слуга. — И тот, кто делает вид, будто это не так, никогда не достигнет Верхнего Мира.
— Веди, — коротко бросил Холом и, обратившись к Тукууру, добавил: — А ты спрячь свой светильник хотя бы под полу халата.
В глинобитной хижине семьи Джалура даже днём царил полумрак. Единственное окошко было затянуто мутной плёнкой буйвольего пузыря, в углу комнаты потрескивала небольшая жаровня. На улице снова зарядил дождь, его крупные капли глухо били по крытой тростником крыше. Дочь Джалура Заяна, круглолицая смуглая женщина с изъеденными мыльным порошком руками, приготовила для гостей травяной чай с овечьим жиром и ушла в заднюю комнату. Её муж Унэгжаб со старшим сыном мок на крыше сарая, высматривая, не идут ли к дому солдаты или добдобы. Родители Тукуура пытались его отговорить, но зять Джалура не пожелал ничего слышать.
— Вы, господин Алдар, нас почти не знаете, — сказал он. — Но мы знаем, что Вы человек праведный, и будем беречь как своего духовного учителя.
Когда он ушёл, Тукуур выпустил на волю болотный огонь, чтобы хоть немного осветить комнату. Холом опёрся локтями о стол и напряжённо молчал, глядя на знатока церемоний. От его взгляда по плечам и шее шамана бегали мурашки, покалывая его в каком-то странном ритме. Постепенно Тукууру стало казаться, что он слышит биение трёх сердец — собственного, сердца Холома и сердца маленького духа, заключённого в болотный огонь. Три ритма смешивались, рождая какофонию, но, сосредоточившись, их можно было отличить друг от друга. Холом задумчиво побарабанил по столу, и Тукуур понял, что страж отстукивает его ритм.
— Слышишь его? — спросил Холом, проследив за взглядом шамана.
Тукуур неуверенно кивнул.
— Мне не кажется? — спросил он. — Что это?
Страж неопределённо взмахнул рукой.
— Позже узнаешь, и не от меня. А сейчас вернёмся к делу Дамдина. Ты говоришь, его убил Кумац?
Шаман снова кивнул:
— Похоже, он был из Хора, как Темир Буга.
Айсин Алдар недоверчиво посмотрел на сына, но лишь молча покачал головой.
— И Максар… — пробормотал Холом. — Логично, на самом деле. Это ведь он постоянно обвинял Морь Эрдэни. Получается, привёл нас прямо в западню. А Эрдэни сдался ему, чтобы обвинить законоучителя. Но почему они убили подставного свидетеля?
— Думаю, им нужна была бойня, а не суд, — пожал плечами Тукуур. — И они своего добились.
— Может быть… Но какова роль Дамдина? — прищурился страж.
— Его заманили в город умышленно, — уверенно ответил знаток церемоний. — Вот, прочти.
Он достал из потайного кармана футляр со свитком и протянул Холому. Тот удивлённо цокнул языком.
— Темир Аси из Бэргэнов телембинских?
— Невозможно, — мотнула головой мать Тукуура. — Я хорошо знаю Галдана и его дочерей, Аси не была похожа ни на одну из них. Да и разумно ли, приехав в незнакомый город и найдя в нём родственников, скрывать своё родство?
Знаток церемоний смущённо кивнул. Если бы Илана была его кузиной, рано или поздно кто-то намекнул бы ему, что не стоит и смотреть в её сторону. Брак между родственниками мог навлечь на оба рода проклятие. Не зря после того как Смотрящий-в-ночь запретил такие союзы стало рождаться гораздо меньше детей-колдунов.
— Я думаю, билгор Буга назвал первую знакомую ему фамилию, — задумчиво сказал Айсин Алдар. — А когда узнал, что в Бириистэне живёт женщина из Бэргэнов ховдских, придумал что-то другое.
Найрана бросила на мужа укоризненный взгляд.
— Прости, что говорю о тебе в третьем лице, — виновато сказал старый чиновник.
— Хотелось бы увидеть, какая подорожная лежит в архиве сургуля, — поспешил сгладить неловкий момент Тукуур. — Если она там лежит.
— Должна лежать, — хмуро ответил Холом. — И в ней должна быть запись о браке.
— Верно, — согласился знаток церемоний. — Если бы билгор Буга женился ещё в Орхоне, об этом была бы запись. Если он женился по пути, об этом тоже должна быть запись. Странно, что могойтинский наставник этого не заметил.
— В Могойтин за остроту ума не отправляют, — фыркнул страж. — Но это наше счастье, что наставник оказался туповат. Более умный содрал бы с Буги побольше щепок и забыл бы про то, что видел Аси.
— Мы увязли в мелочах, — перебил его Алдар. — Все эти детали, возможно, помогут вам найти ещё кого-то из заговорщиков. Может, даже главаря. Но их план больше личной мести, больше борьбы за власть и больше Бириистэна. Мы, как соратники Прозорливого, обязаны разгадать план и сорвать его. Вот что должно быть целью.
— Мудрый Алдар прав, — кивнул Холом. — Разберём снова цепочку фактов. Кто-то достаточно влиятельный приютил в городе Темир Бугу с супругой и скрыл их от взора Ордена. Кто-то знавший об этом раздобыл подлинную подорожную Буги и отправил её Дамдину, пообещав, что Буга выдаст младшую дочь. Но Буга оказался мёртв, нить, ведущая к его дочери-колдунье, оборвана, а вместо неё прорицателю в руки вложили нить, ведущую к местному законоучителю. До событий этого утра я был почти уверен, что Дамдин заодно с заговорщиками. Он мог обвинить Токту в ереси и укрывательстве колдуна, предъявить эту подорожную в качестве доказательства и стать временным правителем Бириистэна, сделав из города крепкую базу Хора. Но вместо этого прорицатель отправился договариваться с законоучителем, буквально подставив горло под нож. Почему? И почему болотный огонь его не защитил?
Туккур молча пожал плечами. Он не был готов рассказывать о своей ночной молитве и видениях. В светящейся сфере — он был уверен — жила частица безбрежного сознания Последнего Судьи, и Дракон спас жизнь Тукууру, одновременно разорвав его связь с Дамдином. "Я освобожу тебя", — сказал он. И сдержал своё слово.
— Я думаю, посланник Прозорливого разгадал часть замысла заговорщиков, — задумчиво сказал отец Тукуура. — И попытался его сорвать, но не преуспел. Ведь очевидно, что сектанты стремились посеять между ним и Токтой вражду. Думаю, у Токты на руках тоже были какие-то доказательства, порочащие Дамдина. Если бы прорицатель обвинил его в ереси, правитель ответил бы тем же, и город точно так же оказался бы расколот на две фракции.
— Смута ради смуты… Проклятие! — Холом резко дёрнул головой и тихо зашипел от боли.
— Они хотят, чтобы мы вызвали подкрепления, — глухо произнёс Тукуур. — Дамдин против Токты или я с Максаром против твоего отца — не важно. Город расколот, силы примерно равны…
— И боевым братьям с острова Гэрэл нужно гасить этот пожар, — закончил Холом. — Высадившись здесь, Стражи увязнут в боях с армией Дракона. Я уверен, Темир Буга успел произвести в командиры достаточно тех, чьих родственников-колдунов коснулась рука Ордена!
— Возможности первого плавильщика не безграничны, — возразил Айсин Алдар. — А мастера Ордена имеют силу и способности низлагать посланников Прозорливого. Я не думаю, что солдаты пойдут против Ордена. Но стражам придётся потратить не меньше недели на путь сюда и обратно, да ещё неделю на разбирательства и усмирение самых горячих. А на это время остров Гэрэл останется почти без охраны.
— Прибрежная Цитадель неприступна! — горячо воскликнул Холом. — Даже горстка защитников сможет удерживать её стены гораздо дольше двух недель.
— Ах, мне бы Вашу уверенность, юноша… — покачал головой Алдар. — В любом случае, мы должны предупредить Орден.
Страж помрачнел.
— С этим проблема, — нехотя признал он. — Птицы Святилища улетели с просьбой о помощи, птицы наставника сгорели в огне. Птицы крепости в руках Максара и, возможно, тоже мертвы. Всё, что мы можем — разоблачить главарей бунта до того, как прибудут подкрепления.
— И для этого нам нужно попасть в архив, — добавил Тукуур.
— Нам? — переспросил Холом. — Не взыщи… Хотя нет, я не прав. Идём. Только приклей на место свою бороду.
— Да хранят вас духи четырёх сторон света, — промолвила мать Тукуура, скрестив руки в благословляющем жесте.
— Будьте осторожны и не рискуйте понапрасну, — хрипло вторил ей Айсин Алдар.
**
Холом едва не допустил фатальную оплошность. После того, что столичный прорицатель сделал с Тукууром, он не мог доверять юному шаману и совершенно не хотел посвящать его в тайны следствия. Но Тукуур больше не был обычным человеком, которого можно отпустить на все четыре стороны. Из-за клятвопреступления Дамдина знаток церемоний оказался посвящённым в тайны незримых вериг. Более того, волшебные браслеты непостижимым образом пробудили в нём эхо грозы. Теперь Холом мог слышать его внутренний ритм, слабый, сбивчивый, но отчётливый. А Тукуур, похоже, слышал ритм Стража и болотного огня в придачу. Была ли в Тукууре, как и в Холоме, частичка проклятой крови, или незримые вериги могли не только усиливать, но и даровать такие способности? На этот вопрос могли ответить только мастера Ордена, и им же предстояло решать судьбу знатока церемоний. А Холом едва не подтолкнул его к тому, чтобы бежать из города вместе с родителями! К счастью, любопытство или, быть может, любовь к справедливости ослепили природную осторожность Тукуура.
Улан Холом бросил быстрый взгляд на шедшего за ним товарища. Соломенная шляпа Унэгжаба скрывала верхнюю половину его лица, пыль и накладная борода делали почти неузнаваемой нижнюю. Светящаяся сфера пристроилась у ног шамана, иногда неестественно оттопыривая полу поношенного халата. Когда это Тукуур научился так хорошо общаться с летающим осколком проклятых времён? Говорили, что вместе с незримыми веригами к ученику переходит честь умений мастера. А если Тукуур теперь немножечко Дамдин, то стоило бы пореже поворачиваться к нему спиной.
Десять факельщиков — всё, что осталось от секции Ордена Стражей в Бириистэне — дожидались их у ворот Верхнего города.
— Здесь были солдаты, нохор Холом! — почтительно кланяясь, доложил их старший. — Сказали, что ищут убийцу законоучителя. Потребовали пропустить их в тот дом, из которого Вы ушли два часа назад. Я сказал, что мы уже обыскали его, и там никого нет, но они не поверили. Бумаги у них были в порядке, пришлось пропустить.
— Сколько их было? — мрачно осведомился страж. — И кто их послал?
— Два десятка, господин! — ответил старший. — Ордер выдал доблестный Дзамэ Максар, третий плавильщик.
— Убийцу законоучителя, значит, — криво усмехнулся Холом. — Похоже, нохор Максар будет уверять нас, что он не спрятал Тукуура в крепости, а посадил под замок. Умный ход…
— Какие будут распоряжения, нохор Холом? — спросил факельщик.
— Собирайтесь. Возвращаемся в Святилище.
Десятник подозрительно покосился на Тукуура.
— Этот оборванец пойдёт с нами?
— Это мой тайный осведомитель, — пояснил страж. — Он мне ещё пригодится.
Факельщик приложил кулак к груди и принялся отдавать приказы. Его подчинённые построились коробочкой вокруг Холома и Тукуура, и небольшая процессия двинулась вверх по улице Землемеров. Дождь барабанил по лакированным шляпам, полы кафтанов намокли и липли к ногам. Слушая плеск воды под ногами, Улан Холом думал о том, что отец Тукуура, похоже, оказался прав. Максар явно не собирался героически погибнуть в бою со стражами, раз он уже приготовился обвинить во всём Тукуура и Дамдина. Неужели заговорщики и впрямь готовились напасть на Прибрежную Цитадель?
Храмовых стражей у ворот Святилища было вдвое больше обычного, но сами ворота оставались открытыми. Увидев отряд факельщиков, добдобы расступились, не задавая вопросов. Ничто в их поведении не говорило о том, что город находится на грани междоусобицы. Миновав ворота, маленький отряд направился к большому комплексу построек в западной части Святилища, где располагался бириистэнский сургуль и его службы.
У ворот сургуля их, наконец, остановили трое закутанных в плащи хранителей внутренних покоев. Двое из них сжимали рукояти коротких стальных жезлов, третий вскинул на изготовку небольшой арбалет.
— Приказом первого гранильщика сургуль закрыт до особых распоряжений, — бесцветным голосом прошелестел один из гвардейцев.
Холом нервно оглянулся на своих солдат. На дистанции факельщики, возможно, и справились бы с тремя телохранителями Токты, но в ближнем бою у них не было шансов. А у него, увы, не было власти, чтобы приказать хранителям отойти. Страж хотел было уже отправиться к отцу за разрешением, когда Тукуур глухим голосом спросил старшего гвардейца:
— Стражник, сколько ночи?
Хранители переглянулись.
— Приближается утро, но ещё ночь, — ответил арбалетчик, и троица отошла в тень ворот.
— Что это за пароль? — шёпотом спросил Холом, когда они вошли во внутренний двор.
— Подслушал у Кумаца, — тихо ответил знаток церемоний.
Во дворе сургуля уже горели фонари, но не было видно ни служителей, ни наставников. Длинное низкое здание архива тонуло в полумраке, с листьев выросшего у его входа раскидистого добана срывались крупные капли. Отправив одного из факельщиков за старшим писарем, Холом снял со стены фонарь и вошёл внутрь.
В главном зале рядами выстроились столы переписчиков, у стен высились шкафы со свитками, связками медных табличек и папирусными книжицами. Поставив фонарь на один из столов, Холом сел рядом и нервно постучал пальцами по крышке. Тукуур сел напротив него, подоткнув полы халата так, чтобы дамдинова сфера спряталась в его складках. Вскоре в здание вошёл факельщик, подгоняя сухощавого старика в болотно-зелёном кафтане с вышитыми на груди тремя перьями феникса.
— Кто вы и по какому праву тревожите меня после захода Светила? — неприязненно осведомился старший писарь.
— Из уважения к Вашим сединам, билгор, я не стану указывать, что ответ вышит на моём кафтане, — процедил Холом. — Я веду дело об убийстве Темир Буги по приказу Ордена Стражей. Прошу Вас проявить должное почтение к моим священным правам.
— Сан переписчика не менее священен, чем Ваш, билгор, — проворчал старик. — Но из уважения к трудам Ордена я не буду настаивать на своих привилегиях. Чем я могу помочь следствию?
— Нам нужна подорожная покойного плавильщика, а также свидетельства о смерти его жены и младшей дочери, — ответил страж.
Писарь удалился в заднюю комнату и через некоторое время вернулся с тремя свитками. Холом развернул подорожную из архива рядом с той, что принёс Тукуур, но в неверном свете масляного фонаря разобрал лишь, что в архивном свитке почти вдвое больше записей.
— Достань свою лампу, — приказал он знатоку церемоний.
Тукуур неохотно развернул складки халата, и болотный огонь выпорхнул на свободу, осветив стол мертвенно-белым светом. Старший писарь нахмурился и подозрительно посмотрел на посетителей, но промолчал.
— Печати канцелярий в порядке, — пробормотал страж. — А вот оттиски пальцев другие. Мудрейший! У Вас есть официальные письма из Орхона, Баянгола, Улюна или Могойтина того же года, что и эта подорожная?
Не говоря ни слова, писарь снова скрылся в хранилище.
— Здесь сказано, что Буга женился в Баянголе, — прочёл Тукуур. — На Аси, дочери купца из рода Намба аргадинских.
— Разумно, — кивнул Холом. — Баянгол выше по течению, чем Улюн. С этой записью выходит, что Темир Буга прибыл в Улюн уже женатым, а не отбил Аси у тамошних факельщиков, как утверждал Дамдин.
Тукуур развернул свидетельства о смерти.
— Темир Айяна покинула Средний мир вслед за своей матерью в седьмой месяц четвёртого года от двадцать второго возвращения Смотрящего-в-ночь. По милостивому разрешению законоучителя Бириистэна мать и дочь были преданы огню в один час, прах их помещён на кладбище соратников Прозорливого.
— Концы в воду, — хмыкнул страж.
— Вещи в потайной детской принадлежали девочке пяти или шести лет, — хмуро сказал знаток церемоний. — По-видимому, признаки проклятия проявились сразу после рождения, и нохор Буга спрятал дочь, солгав, будто она родилась мёртвой. А сожгли мертворождённое дитя какой-нибудь крестьянки, заплатив матери за молчание.
— Хорошо если так, — проворчал Холом.
За этой записью вполне могло скрываться ещё одно убийство, но спустя двадцать лет не стоило и пытаться раскрыть какие-то подробности.
Старший писарь безмолвно вынырнул из хранилища и положил перед ними ещё два свитка. Улан Холом выбрал один из них наугад. Это оказалась копия столичного циркуляра об изъятии некоторых комментариев к Завещанию Первого, в которых хранители традиций усмотрели ересь. На полях мелким почерком было выведено: скопировать и разослать для ознакомления всех провинциальных наставников. Тукуур пристально посмотрел на эту резолюцию и положил рядом с ней анонимную записку.
— Та же рука, — сказал он. — Только чья?
Холом закрыл глаза и до боли сжал кулаки. Такие указания для старшего писца мог оставить только правитель провинции или его первый помощник. И теперь, когда два образца почерка лежали рядом, страж понял, что всё это время он отрицал очевидное. Почерк этот был ему хорошо знаком. С годами он изменился, но характерные особенности были те же — старомодное начертание слога "ча" в виде гусиной лапки, а не крыла летучей мыши как принято сейчас, взлетающий силуэт птицы в признаке гласной "э"… Множество мелочей складывались в портрет человека, которого юный страж знал всю жизнь, и при этом, оказывается, не знал вовсе.
— Моего отца, — глухо сказал он. — Первого гранильщика Улан Баира.
Айсин Тукуур устало опустил плечи. Похоже, он хотел что-то сказать, но промолчал, сложив пальцы в жесте сочувствия. Холом скрипнул зубами.
— Я — рука Ордена, — зло прошипел он. — И я не дрогну!
Что бы сделал Тукуур, если бы его отец оказался предателем? Наверное, превратился бы в безвольную медузу. Семья была его позвоночным стержнем. Но Холома, к счастью, готовили к этому дню. Пусть его позвоночник надломлен, верность Ордену станет крабьим панцирем, сохраняющим разум и дух.
Страж внимательно рассмотрел оттиски пальцев баянгольского законоучителя на трёх документах. Как и следовало ожидать, на подорожной из сундука Дамдина и на циркуляре они совпадали.
— Где сейчас мудрейший Баир? — спросил Холом у писаря.
— Молится духам в главном алтаре, — высокопарно ответил тот.
— Самое время, — усмехнулся страж. — Пора и нам принести свои прошения Последнему Судье!
Когда они вышли из ворот сургуля, гвардейцев там уже не было. Приказав факельщикам быть начеку, Холом вынул из-за пояса боевые веера. Шаги стражников тонули в скрипе ночных цикад. В слабом свете масляных фонарей парковые деревья казались застывшими чудовищами. За ними высилась тёмная громада алтарного холма, освещённая изнутри ажурная беседка на его вершине казалась сплетённой из шёлкового кружева.
Улан Баир сидел на голом полу перед алтарным зеркалом. Когда Холом, Тукуур и двое факельщиков вошли в беседку, он плавно встал и повернулся к ним. Один из гвардейцев тут же вынырнул из тени за изваянием Стального Феникса и стал между гранильщиком и вошедшими.
— Радуйся, просвещённый Баир! — горько воскликнул Холом. — Ибо твой план почти удался!
Градоначальник сцепил руки на животе и уставился на сына совиным взглядом.
— Объяснись, — коротко бросил он.
— Я знаю, что ты укрыл в городе Темир Бугу и его жену-колдунью, которую он отбил у улюнских факельщиков и Улагай Дамдина, — зло ответил Холом. — Ты же, когда пришло время, заманил Дамдина в Бириистэн, прислав ему подлинную подорожную Буги. Ты же убедил законоучителя Токту в том, что Дамдин хочет отобрать у него трон. В самом деле, разве слов младшего плавильщика Кумаца могло быть достаточно, чтобы убедить правителя области? Ты же убедил Темир Бугу покончить с собой, чтобы заманить Дамдина в ловушку. Твои люди убили свидетеля Морь Эрдэни после того, как он обвинил Токту, чтобы он вдруг не изменил показаний. Твой слуга Кумац убил посланника Прозорливого, а твой слуга Максар хотел использовать его преемника чтобы развязать в городе смуту. Ты послал птиц на остров Гэрэл прося помощи, и помощь скоро прибудет, оставив Прибрежную Цитадель без охраны. Прекрасный план, отец, но тебе следовало также отравить меня, пока я был во власти твоего лекаря!
Улан Баир устало вздохнул, досадливо сморщив губы.
— Я возлагал на тебя большие надежды, сын, — процедил он. — Отдал тебя на воспитание лучшему мастеру Ордена. Закрыл глаза на то, что ты произвёл себя в свеченосцы после гибели Бадмы. Надеялся на твою помощь. А вместо этого ты притащил сюда эту марионетку столичного прорицателя, — гранильщик небрежно махнул рукой в сторону Тукуура. — И размахиваешь перед моим лицом нарисованными им бумагами. С его подачи винишь меня во всех бедах города. Такова твоя сыновняя почтительность?
Холом с шумом втянул воздух. "Чего ты хотел?!" — спросил он себя. — "Чтобы отец во всём признался?" Скорбь, обида и злость переполняли стража, грозя вырваться гибельным смерчем. "Да, хотел", — понял он. Хотел увидеть хоть какие-то эмоции, разбить проклятую маску. Но она была гораздо крепче. Выдохнув, Холом покачал головой.
— Мои доказательства точны, отец, — холодно сказал он. — Мастера, за уроки которых я должен быть тебе благодарен, увидят это. Именем Ордена…
— Не ты говоришь здесь от имени Ордена, — перебил его Баир.
Первый гранильщик поднял к небу палец, на котором сверкнул перстень с гербом Срединной Цитадели.
— Ты отправишься на суд мастеров, но не как обвинитель. Стража! Арестовать этих глупцов!
Холом раскрыл боевой веер. Краем глаза он заметил, как болотный огонь вылетел из-под полы халата Тукуура, заставив факельщиков попятиться, но гвардеец тут же нажал кнопку на рукояти своего жезла. Жезл издал неприятный гул, и сфера со стуком упала на пол. Страж попытался достать телохранителя веером, но тот змеёй перетёк ему за спину и легко ткнул в бок своим жезлом. Мир вспыхнул яркими красками и тут же погрузился во тьму.
**
Илана стояла на носу колёсной барки, пристально всматриваясь в затянутый иссиня-чёрными тучами горизонт. Позади неё протянулась заросшая джунглями линия побережья, изрезанная укрытыми от глаз заливами и бухточками, впереди раскинулось бесконечное свинцово-серое полотно Великого Океана. Где-то у размытой границы неба и воды пульсировал в ритме древних песен ярко-синий огонь древнего маяка на острове Гэрэл. Чуть ближе виднелись маленькие грязно-серые пятна, которые дочь плавильщика вначале приняла за облака. Опершись спиной о невысокую сигнальную мачту, Илана поднесла к глазу найденную в багаже шамана бронзовую подзорную трубу. Качество линз оставляло желать много лучшего, но даже они позволяли различить квадратную форму "облаков" и тёмные силуэты корпусов под ними.
— Паруса! — крикнула бунтовщица. — Пять или шесть джонок!
Ловкий Восьмой, которого команда выбрала новым капитаном, отозвался сложной трелью. Приятель мохнатого из людей-гребцов переложил руль на левый борт, бывшие каторжники и добровольцы из освобождённых рабов налегли на ворот гребного механизма. Барка медленно повернулась на восток и поползла вдоль лесистого побережья. Её низкий корпус пока терялся на фоне хмурого океана, но Илана была уверена, что у капитанов "Медовой Лозы" подзорные трубы отличного качества. Хотя у бунтовщиков была возможность заковать рабов обратно в цепи и сделать вид, что ничего не произошло, им совершенно не хотелось отвечать на вопросы орденских братьев и их карманных пиратов.
Повинуясь приказу капитана, рулевой ещё сильнее довернул судно к берегу. Теперь приливные волны подгоняли баржу, но наполненные попутным ветром паруса океанских джонок влекли их вперёд гораздо быстрее. Илана уже могла различить нарисованные на ткани гербы — лиану с резными листьями, обвившуюся вокруг священного обелиска. Семь тяжёлых трёхмачтовых джонок возглавляли флотилию, за ними словно выводок утят следовали мелкие сампаны и сигнальные шлюпки. Яркие флаги трепетали на мачтах, грозно глядели вперёд нарисованные на носах глаза. Армада держала курс на главный рукав дельты Великой Реки, по которому даже корабли с глубокой осадкой могли дойти до Бириистэна.
Гребная барка бунтовщиков изо всех сил пыталась уползти с дороги орденской флотилии, но, как и предполагала Илана, их заметили. Прогремел пушечный выстрел, приказывая барке лечь в дрейф. Над грот-мачтой головной джонки развернулось и заплескалось на ветру чёрное знамя с алым силуэтом древнего маяка. Мохнатый капитан, переваливаясь, подошёл к дочери плавильщика. "Твой выход", — показал он жестами. Беглянка, одетая в красно-коричневый кафтан одного из добдобов, кивнула.
— Эй, в трюме! — крикнула она. — Пристегнуть цепи!
Метнувшись в каюту старого шамана, Илана схватила знамя Белой Крепости и прицепила его к сигнальной мачте. Голубое полотнище с белыми воротами захлопало на ветру. Одномачтовый сампан отделился от армады и направился к колёсной барже. Небольшая пушка, установленная на его носу, смотрела прямо в борт судна бунтовщиков, а в средней части палубы выстроились вооружённые мушкетами факельщики. Когда корабль приблизился, матросы ловко развернули его борт к борту с баржей. Двое матросов перекинули на баржу швартовные канаты, а двое бывших каторжников поймали их и скрепили оба корабля вместе. Илана и трое бунтовщиков, одетых в кафтаны добдобов, выстроились у борта для встречи.
Дочь плавильщика бросила нервный взгляд на свою команду. Казавшееся ей чрезмерно жестоким решение Ловкого Восьмого бросить крокодилам всех, кто не захотел подписать пиратскую хартию, давало свои плоды. Теперь оставшиеся в живых матросы старого экипажа были связаны с бунтовщиками круговой порукой, но всегда мог найтись кто-нибудь, кто готов был пожертвовать собой из мести или ради справедливости. "По крайней мере, в трюме нет пленников", — подумала беглянка, глядя на мушкетёров Ордена.
Командир сампана в чёрном с жёлтой вышивкой кафтане шагнул на палубу баржи. Лже-добдобы почтительно прижали кулаки к груди.
— Что это за судно и куда вы направляетесь? — грозно осведомился орденский свеченосец.
— Барка "Правильное усердие" принадлежит военному казначею Белой Крепости, нохор! — доложила Илана. — Мы везём рабов для возведения нового храма во славу Хранителей четырёх сторон света в Байкуле.
— Кто командир?
— Я, господин. Морин Санджар, наставник алтарных хранителей.
— Больно молод ты для капитана, Санджар… — проворчал страж. — Когда вы покинули Бириистэн?
— Восемь дней назад, господин! — беглянка сильнее сжала кулаки, чтобы не дрожали пальцы.
Свеченосец недовольно покачал головой.
— Слышали там что-то необычное? Какие настроения в городе?
Илана задумалась. Когда барка покинула бириистэнский порт, никто не знал ни об убийстве её отца, ни, тем более, о её побеге. Что хочет знать этот человек?
— Город готовится к путешествию правителя на Великий Собор, — осторожно ответила она.
— Никаких признаков бунта? Недовольства властью?
— Нет, господин, — недоуменно ответила Илана.
— Ладно, — махнул рукой свеченосец. — Откройте трюм!
Беглянка подала добдобам знак, который подсмотрела у отца. Те удивлённо посмотрели на неё, но тут же бросились выполнять приказ стража. Илана мысленно обругала себя: бывшие каторжники не могли знать армейских жестов. А вот брат Ордена знал.
— Сменил серый кафтан на бордовый? — подозрительно прищурившись спросил он. — Почему?
— Это порадовало моих родителей, нохор, — быстро ответила беглянка. — Они очень хотели бы, чтобы в семье кто-то молился духам.
Страж понимающе усмехнулся. Признание "Санджара" могло означать, что он стремился к офицерскому званию, но так и не получил рекомендацию начальства. Повинуясь знаку свеченосца, трое факельщиков спустились в зловонный трюм. Через некоторое время они снова выбрались на палубу. Старший сложил пальцы в жесте "всё в порядке".
— Попутного ветра! — буркнул свеченосец.
Он ловко перемахнул через борт и подал знак отчаливать. Матросы Иланы отвязали швартовы и перебросили их обратно на сампан. Орденский кораблик развернул свой парус и устремился к основной флотилии. Проводив его взглядом, дочь плавильщика глубоко вздохнула и вытерла пот со лба.
— Волчья шерсть! — прошептала она.
— Что было нужно этим лисовым отродьям? — поинтересовался один из лже-добдобов.
— Провалиться мне, если я знаю, — пожала плечами беглянка. — Но если они идут в Бириистэн такой толпой, там должно было случиться что-то очень серьёзное.
Резко, как это бывает в сезон дождей, зарядил ливень. Бывших рабов снова расковали и поставили к ручным помпам, чтобы откачивать воду из вечно протекающего трюма. Барка медленно ползла вдоль берега, выискивая известные лишь мохнатому капитану ориентиры. На исходе дня между деревьями показалось устье небольшой речки, и Ловкий Восьмой приказал держать курс вверх по течению. Река извивалась между деревьями, а затем вдруг разлилась широким озером, посреди которого на якоре стояла крутобокая океанская джонка. На берегу горели костры, полуголые люди и косматые островитяне грузили в шлюпки тюки и ящики.
Мохнатый капитан раздул горловой мешок и затянул боевую песнь своего племени. С берега отозвались приветственными криками. Когда баржа подошла к берегу, многие оставили свою работу и побежали встречать вновь прибывших, но среди праздной толпы Илана заметила стрелков с мушкетами, державших их судно на прицеле. Один из них, худой и длинный мохнатый воин с заплетённой множеством косичек шерстью на груди, показался ей знакомым.
Когда баржа врезалась в мягкий прибрежный песок, дочь плавильщика сбросила на палубу тяжёлую форменную шляпу и спрыгнула в тёплую воду. Её плетёные сандалии тут же погрузились в жирный ил. С трудом выбравшись на берег, беглянка подождала, пока стрелки убедятся, что команда не представляет угрозы, а затем подошла к высокому воину. Для многих людей все островитяне были на одно лицо, и рабовладельцы зачастую заставляли их носить цветные метки на шерсти или номерные браслеты. Но могла ли Илана не узнать того, кто учил её лазать по деревьям?
Мохнатый воин нахмурился, глядя на человека в кафтане добдоба. Последний раз они виделись в Толоне двенадцать лет назад, и дочь плавильщика изменилась сильнее островитянина. Не ожидая, что он узнает её, Илана сложила пальцы в племенной жест, а затем в ещё один, особый, который знали только она и Айяна. Воин тяжело вздохнул и обнял её. От него пахло мокрой шерстью и кокосовым маслом.
"Ты здесь", — обречённо проворчал он.
— Ты не рад? — тихо спросила беглянка.
Старый воспитатель выпустил её из объятий и ответил жестами.
"Рад, но боюсь, что враги последуют за тобой. Тогда всё, что мы готовим здесь, в опасности".
"Что вы готовите?"
"Свободу. Крушение оков, терзающих наш народ. Падение Ордена".
Пальцы Иланы возбуждённо запорхали в воздухе.
"Весь флот Ордена ушёл в Бириистэн! Я не знаю, что там случилось, но оно отвлекло внимание и преследователей и стражей. Я видела дым над городом".
Высокий Пятый довольно рыкнул.
"Значит, наши сведения верны. Жертва твоего отца не была напрасной".
— Ты знал? — от изумления беглянка произнесла это вслух, но воин всё равно понял её.
"Да. Так должно было быть".
— Значит он… — голос Иланы дрогнул, и она сжала кулаки.
"Он не надеялся на прощение. Но сделал всё, чтобы ты спаслась"
Беглянка умолкла, глядя на мокрый песок. Горечь наполнила её сердце, но как могла она осуждать отца, когда сама клялась своим товарищам не жалеть ничего ради будущего страны и народа?
"Скажи мне", — сплела она руки в энергичном жесте. — "Что стало с моей сестрой? На самом деле?"
"Что заставляет тебя спрашивать?" — осторожно спросил Высокий Пятый.
"Отец и наш враг — оба дали понять, что Айяна жива. Если уж я послужила этому плану, то имею право знать".
"Жива", — подтвердил мохнатый. — "Но сказать больше — не в моей власти".
"В чьей же?"
"Только посланница Хора ответит тебе".
Воин указал на океанскую джонку. Погрузка завершилась, и матросы разворачивали малый парус, готовясь маневрировать в устье реки.
"Когда мы закончим на острове, ты сможешь встретиться с ней. Не раньше".
"Одной джонки не хватит, чтобы захватить остров!" — запротестовала Илана.
"Нас ждут друзья. Но… ты права. Я тоже считаю, что в плане есть изъян. И твоя баржа поможет нам его исправить".