Когда кузнец ушел, крылатая дева погрузилась в свои мысли… Маленький пушистый комочек сладко спал на ее коленях, то и дело тихонько мурлыча. Несколько раз кузнец поднимался наверх, тщательно выбирая что-то из своих непонятных вещей. Сложив их в сумку, он снова убегал. Сольвейг лишь провожала его грустным взглядом, ни подавая ни звука. Человек выглядел спокойно и сосредоточено, но свою тревогу все же не мог скрыть. Она чувствовалась во всем. Через какое-то время, закончив сборы, он поднялся наверх. Хотел сказать, что вода согрелась, но рыжеволосой девы не застал. Проверив окна, и осмотрев балки под потолком, он спустился вниз по лестнице. Заглянул на кухню и в кузню… Но ее нигде не было. Осталась только маленькая дверка в укромном уголке. Он толкнул ее ногой, но дверь оказалась закрыта изнутри. Решив, что Сольвейг хочет побыть в одиночестве, Арон не стал мешать…. Проверив все еще раз, он прислушался. В доме было тихо и спокойно, если не считать ветра за окном. Самое время….
Тихо обойдя ступени, ведущие наверх, он поддел ножом половицу и потянул за кольцо, спрятанное под ней. Что-то под полом глухо щелкнуло и перед лестницей проступили очертания люка. быстро встав, кузнец открыл его. Лестница что вела на верх, теперь вела и вниз. Только ступени там были каменные, если не сказать бетонные. Они были ровными, пыльными и уходили далеко вниз. В полумраке подпола виднелась площадка и еще один марш, уходящий куда-то влево, и еще глубже. Сложив сумки на ступени, кузнец тихо закрыл люк, и, встав на него сверху, слегка подпрыгнул. Под полом снова что-то сработало и люк словно исчез, оставив после себя ровный, ничем не примечательный, дощатый пол.
Довольный собой, кузнец взглянул в окно. Небо уже темнело. Сумерки опустились на горы. Кинув взгляд на маленькую дверку, он ушел. Вернулся намного позже, уже чистый и отдохнувший. Подойдя к дверке, он тихонько постучался. С той стороны щелкнул маленький засов, и дверь приоткрылась. Вошел он не сразу. Осторожно толкнув дверцу, спустился вниз. Глаза не сразу привыкли к полумраку.
— Ты пахнешь мылом. Решил освежиться в дорожку? — прошептала она из-за спины.
— Да… так крепче спится.
— Хорошо… — она плавно опустила крылья поверх его плеч. — А где же цепи и моя мягкая подстилка?
— Их нет.
— Жаль….
Он почувствовал, как ее когтистые пальцы обнимают его грудь.
— Жаль?
— Ну, здесь ты овладел мной впервые. Хотя, нет… Впервые это было, кажется, в поле. Помнится я хотела тобой поживиться.
— Я не горжусь этим.
— Почему же? — переменилась Сольвейг. — Я сильный и опасный, противник. Хорошо, что твой голод оказался сильнее моего. Я стала твоим трофеем. И этим трофеем, ты мог бы владеть безраздельно… Стань ты моим трофеем, поверь, я бы не стала стесняться. Все же удивительно, как смертный человек, может так резко сломить, подавить волю, вселить страх… Окунуть в дерьмо, с головой, а потом выдернуть на свет божий и отмыть от того, что налипло за целые годы.
К чему ты клонишь? — с опаской осведомился кузнец.
— Правда не справедливо? Ты оставил мне жизнь. А взамен получил только боль и свежие шрамы.
— От добра — добра не ищут, — усмехнулся он.
— Не думай, что я изменилась. Стала мягкой… податливой. Все может вернуться. Уже завтра, мы можем снова стать врагами.
— Поживем — увидим. Я в тебя верю… — сказал кузнец просто.
— Но я себе не верю! — прошипела она у него над ухом.
— Так чего же ты от меня хочешь? — осведомился он устало.
Она сжала его в своих объятиях, и прошептала:
— Не хочу, чтобы завтра наступило….
Она всхлипнула у него над ухом, как обиженная девчонка, и ее горячая искренняя слеза скатилась по его щеке.
— Ничего, ничего… — он погладил ее по руке, — Поверь мне, все образуется — дай только срок.
— Тебе легко говорить… ты вон какой. Так и светишься. А я….
— А ты, просто другая, и смотришь на мир, тоже по-другому, — прервал он ее мягко.
— Думаешь?
— Знаю.
— А если я снова стану тварью? Ты прикуешь меня, если поймаешь?
— Там видно будет, — резонно заключил он. — Но убивать точно не стану. Обрежу крылья к чертовой бабушке, и одежду носить заставлю!
Сольвейг надсадно засопела и прижалась к его спине сильнее.
— Отрежь сейчас! — взмолилась она.
— Нет!
— Я тебя умоляю! Иначе совсем скоро, я улечу отсюда и одному богу известно, что дальше будет. Я так не хочу!
— Нет! — оборвал он ее резко. — Что дано тебе свыше — дано не случайно. В свое время все на места встанет…
— Ну, тогда… возьми хотя бы мое тело. Оно тянется к твоему теплу…
Кузнец не поверил своим ушам. Конечно, чего греха таить, ее тело его волновало. Сама она, одним фактом своего существования, порождала в нем бурю желаний и предчувствий. Но… он не ожидал столь смелого признания с ее стороны.
— Сольвейг… — начал он, подбирая слова.
— Да?
— Пойми, я не игрушка. Ты ранишь даже, не желая того. Сейчас ты одна, а через минуту — уже другая. Я не слишком преуспел, в обращении с женщинами… ты знаешь. Но дело даже не в этом.
— Что не так? Во мне дело?
— Прости, но… что, если в порыве страсти, ты вспомнишь кто ты есть? Что если потеряешь контроль над собой? Твое настроение и так меняется слишком часто.
— Да, — согласилась она. — Здесь ты прав. У тебя не будет шансов. А я… наверное не смогу простить себя за это.
— Вот видишь…
— Но, ты ведь хочешь этого? — не оставляла она надежды. — Ведь раньше хотел, и делал!
— Да, — задумался он, — этого не забыть. Но близость с тобой оставляет слишком глубокие шрамы.
— Я.… согласна на цепи, — прошептала она. — Я все понимаю.
— Нет… нет. Это ничего не решит. Будет только хуже, — возразил кузнец.
— Скажи, что? — взмолилась она тихо. — Я все сделаю. Только не гони от себя. Будь со мной сегодня… Ты говорил, о новой, о другой жизни. И я поверила тебе. И я стараюсь…. Помоги мне. Дай почувствовать себя нужной и желанной. Это так… чуждо мне. И так необходимо сейчас. Я не умею… не знаю как выразить то, что творится внутри. Да еще эти слезы….
После ее слов кузнец долго молчал. Она слышала, как часто бьется его сердце и чувствовала, как он напряжен. Они так и стояли во мраке подвала, обнявшись в тусклом свете луны, пробивавшемся сквозь узкие окошки у самого потолка. Он думал о том, что все, о чем он мечтал когда-то, блекнет по сравнению с тем, что происходит сейчас. Ее мятежный, неудержимый дух, ее вольное, окрыленное тело, за его спиной… Ее сильные когтистые руки, нежно обнимающие его. Ее слезы и все то, что переменилось в ней. Это так трогательно и волнительно. Но и грустно, в то же время. Грустно от того, она может окончательно привязаться к нему. И что самое ужасное — он сам боялся привязаться к ней. Она и так уже оставила в его памяти неизгладимые впечатления на всю жизнь. И к боли физической, сейчас могла добавиться боль душевная. Хотя… кого он пытается обмануть?! Он уже привык… Она резко ворвалась в его жизнь и быстро стала ее частью. Заполнив собой пустоту в его остывающей душе…
Сольвейг молча ждала, прикрыв глаза, и мягко сжимая его в объятиях. Она тихо млела от тепла его чистого, распаренного тела. От терпкого, только ей уловимого аромата, сплетавшегося с запахом мыла и, почему то, сосновой коры. Хотелось прижаться к нему как можно сильнее, чтобы всем телом ощущать это приятное тепло. Сжать руками и ногами так, чтобы он уже никогда не вырвался из них… И она бы прижалась, не будь нужный ей человек, таким ранимым и хрупким…
— Хорошо, — вдруг сказал кузнец тихо.
— Ты что-то придумал? — обрадовалась она.
— Да, — выдохнул он. — И, надеюсь я об этом не пожалею.
— Что мне сделать? — оживилась Сольвейг.
— Ничего особенного. Просто пойди наверх, закрой ставни… разведи огонь в камине. И возьми себя в руки. Сильная, ты мне нравилась больше.
Сольвейг выпрямилась и быстро утерла слезы.
— Так лучше?
— Да, — улыбнулся он мягко. — Так лучше.
— А ты?
— А я поднимусь к тебе позже. Немного терпения, хорошо?
Хорошо, — улыбнулась она в ответ.
Отправив ее на верх, Арон присел на ступеньку. Нужно было успокоить бурю мыслей, поднявшуюся в своей голове. Побороть усталость, и постараться довериться ей. А еще взять в руки себя самого, и отделаться от чувства, что он скотина, которую ведут на заклание. Нет… это его, и только его, сознательный выбор. Если не сделать этого сейчас, он никогда не простит себе этой трусости. И серая жизнь снова поглотит его. Решено! Арон встал, и расправил плечи. Привычный покой поселился в его сердце и голове…. Чему быть, того не миновать. Наполнив ведра теплой водой, он, наконец, поднялся на второй этаж.
Крылатая дева переминалась с ноги на ногу, стоя у очага. Она выглядела совсем не так, как раньше. Неуверенность, и смятение чувствовалось во всем. В ее движениях, взгляде, растерянной улыбке…
— Вода еще не остыла… — заговорил он. — Ты все еще хочешь умыться?
Она быстро кивнула.
— Ты… мне поможешь?
— Прыгай в кадку, пока не остыло.
Кузнец зачерпнул ковшик воды из ведра и вылил его в кадушку, чтобы ногам было теплее. А возле нее, постелил на пол сложенное льняное полотно. В комнате было тепло и тихо. Неяркий свет исходил от камина и пары толстых свечей на его массивной полке. Они были совсем одни, если не считать маленького пушистого зверька, тихонько сопящего в уголке. Кузнец неторопливо поливал ее голову водой, и теплые струи приятно скатывались по волосам. Стоя на полусогнутых ногах, она прикрыла глаза, наслаждаясь его пальцами в своих волосах. Кузнец щедро намыливал пряди душистым травяным шампунем, и от этого странное, приятное покалывание, искрами разбегалось по спине и ногам, возвращаясь волной волнительной теплоты.
В голове становилось как-то легко и светло, не смотря на плотно зажмуренные глаза. Мысли и тревоги с каждым движением его рук растворялись в окружающей тишине. Лицо Арона, было спокойным и сосредоточенным. Ей очень нравилось, когда он ее омывал. Как бы там ни было, оказавшись в этой кадке, она была податлива как глина. Теплая вода и душистое мыло творили с Сольвейг маленькое чудо.
Конечно, сей процесс и самому ему доставлял немалое удовольствие. Сжимая в своих пальцах ее плечи, бедра, или икры, он сравнивал себя со скульптором. Зодчим, который каждый раз, с пристрастием ощупывает свой шедевр, не находя изъяна…. Конечно, мнение это предвзятое, но ее сильное, гармоничное тело, казалось ему идеальным. Близким к идеалу. Особенно будоражила его сердце мощь скрытая в нем. Дикая, безудержная… никому не подвластная.
Отвлекшись от своих мыслей, Арон похлопал деву по внутренней стороне бедра и вопросительно взглянул в глаза. Без тени сомнения, она открылась его руке…Теплая ладонь, скользнув по ее животу, легла поверх ее мягкого лобка, и чуткие смелые пальцы, под струйкой теплой воды, бережно сделали свое дело. Наконец, Сольвейг ступила на льняное полотно, расправила крылья, и была тщательно обтерта большим полотенцем. Что делать после, кузнец еще не придумал.
— Что дальше? — словно прочтя его мысли, прошептала Сольвейг.
— Дальше…?
— Да, что мне сделать теперь?
Кузнец улыбнулся, взял ее за руку, дотронулся до сточенных коготков, и приложил ее пальцы к своим губам.
— Думаю, тело подскажет.
Улыбнувшись в ответ и неуклюже склонившись, она поцеловала его в губы. Как могла нежно.
Потом, обняв ладонями его лицо, она сделала это снова.
— Так, кажется, это делают?
— Да, — согласился он. — Начало положено. Рискнем?
— Рискнем, — охотно согласилась она.
Кивнув в ответ, кузнец решительно скинул с себя рубаху, и, чуть замешкавшись, избавился от остальной одежды. Теперь они стояли друг напротив друга без всяких условностей и стеснения. Сердце Сольвейг дрогнуло, когда взору ее предстала вся картина ее деяний. Свежие, еще белые шрамы украшали все тело кузнеца. Были они и на шее, и на спине, и на животе… В общем, можно сказать, везде, где падал взгляд, она успела оставить заметные следы.
— Я не думала… что их так много, — вздохнула она.
— Уже поздно что-то менять. Выкинь из головы.
— Я не могу…
— Тогда не смотри.
В последний раз, взвесив свои шансы, кузнец приблизился к ней вплотную. Медленно положил ее руки себе на плечи, и осторожно коснулся талии…. Потом прижался щекой к ее прохладной коже и, наконец обнял. Ничего страшного не случилось.
— Ты такой горячий! — удивилась она.
— А от тебя веет прохладой… Приятно?
— Очень….
Она прижала его к себе так, как малые дети прижимают к груди любимую игрушку. И ее вновь отвердевшие соски упруго врезались в его тело. Было трудно дышать… но вырываться совсем не хотелось. Ощутив приятный прилив сил, кузнец удивился. Усталость, которую он чувствовал минуту назад, как рукой сняло. Погладив Сольвейг по спине, он, наконец коснулся ее ягодиц. Но не так как делал это раньше, а с пристрастием. С чистым мужским интересом!
Реакция его тела была предсказуема. Пригревшаяся на его теле дева, вздрогнула, когда упругий горячий предмет, быстро твердея, скользнул по внутренней стороне ее бедер и занял место меж ее ног…. Почему-то сразу захотелось его сжать. И она это сделала. В ответ горячий предмет дрогнул.
— Это… всегда так происходит? — удивилась она.
— Что?
— Ну вот… это? — она снова сжала его плоть меж своих бедер, и ощутила сильную пульсацию в ответ.
— Да — ответил он, — вероятно так и бывает, это… приятное чувство.
— Ага… — согласилась она продолжая осторожно сжимать его бедрами.
А так? — Арон склонился и с удовольствием поцеловал ее сосок.
От этого дыхание Сольвейг сбилось, а зрачки расширились. Когда он прикоснулся ко второму соску, все повторилось.
— Так тоже хорошо, — призналась она тихо.
— Мне продолжать?
— А дальше тоже будет приятно?
— Вероятно, да, — он снова коснулся губами ее груди.
— Это так необычно…
— Что?
— Ты такой мягкий… но сильный. Ранимый телом, но крепкий духом.
— По-твоему это хорошо или плохо?
— Не знаю… — она поцеловала его в губы. — Но, мне нравится и.… я пока не хочу тебя съесть.
Она ослабила свои объятия и осторожно соскользнула с его плоти. Кончики ее крыльев трепетали от волнения, а лицо слегка порозовело. Она не пыталась скрывать свое возбуждение, но, все же, была смущена.
— Внутри все дрожит, — поделилась Сольвейг, неуверенно. — Так и должно быть?
— Да, — улыбнулся кузнец. — Так и бывает. Волнение, дрожь, томление внизу живота…
Она покраснела еще больше. Ее сероватая кожа не смогла этого скрыть. Кузнец с интересом наблюдал за ней. Метаморфозы, происходящие с ее сознанием впервые, были столь забавны и столь опасны… Ей самой не ведомо что будет в следующий момент, и какая мысль или желание возьмут верх в ее голове. Ведь она изначально крепче и сильнее любого человека. Забывать об этом совсем — не стоит…
— Знаешь, — вдруг встрепенулась она. — Я понимаю, что наши тела уже совокуплялись, но от чего-то боюсь.
— Давай отложим. Ничего страшного не случится, — предложил кузнец.
— Нет! — возразила она.
Ее длинные крылья расправившись сделали мощный взмах, и пол ушел из-под его ног. небольшие предметы попадали со своих мест, свечи потухли, а камин — напротив, вспыхнул еще ярче, отозвавшись треском и снопом искр. Крепко прижимая человека к себе, Сольвейг поднялась в воздух и тут же, опустилась на софу. Мягко подмяв кузнеца под себя, она устроилась на его коленях. Так, она могла обнимать его тело своими ногами и чувствовать под собой отвердевшую плоть. Кузнец, поглаживая изгиб ее талии нежно прижался щекой к груди.
— Твое сердце сейчас выпрыгнет наружу, — заметил он вслух.
— Да… я сильно волнуюсь. А ты?
— Да, есть немного.
— Поцелуй меня?
Он подался на встречу ее губам и почувствовал, как они дрожат. Обняв ее крепче, он снова прильнул к ее губам. Сольвейг прикрыла глаза от удовольствия. Нежность, с которой он целовал ее была сравнима… пожалуй ни с чем, из того, что она испытывала раньше. И тепло его было таким… таким приятным….
Она не отпускала его губ от своих. Было не очень удобно, но ее сильные руки с легкостью удерживали его. Сольвейг разомлела и погрузилась глубоко в себя… Бедра ее пришли в движение и медленно качнулись в сторону. Затем вперед… назад и снова в сторону. Ее плоть увлажнилась, и теперь медленно скользила по его плоти, желая принять ее в себя.
— Немного назад… — прошептал он, оторвавшись от ее сладких губ.
С трудом понимая, что он говорит, она окинула лицо кузнеца одурманенным взором и чуть отклонилась. Он тут же почувствовал, как ее подточенные когти, больно впились в его плечи.
— Легче… — прошептал он. — Легче….
Она слепо повиновалась. Его твердая плоть, вдруг утонувшая в ее дрожащем теле, начисто лишила замутненное сознание какой-либо воли. Вот и все… она сдалась окончательно и бесповоротно. Но факт этот не вызывал у нее сомнений или сожаления. Она приняла его. Так же трепетно и глубоко, как принимала сейчас живую плоть свои влажные чресла.
— Почему мне так хорошо? — прошептала она. — Чем я это заслужила?
Он не ответил. Не знал, что ответить. Вместо этого просто погладил ее своими теплыми ладонями. Через какое-то время, отстранившись от нее он мягко улыбнулся и положил ладонь на софу, приглашая Сольвейг лечь рядом с ним. Она сделала это. Устроившись в центре софы, дева вытянулась во весь свой рост, и поджала крылья.
— Так?
— Почти.
Кузнец сел рядом и положил ладонь на живот.
— Расслабься. Закрой глаза и подумай о хорошем. что бы я не сделал, это не причинит тебе вреда.
— Ты волен делать со мной все, что захочешь, — прошептала она. — Это правда.
— Расслабься, — повторил он. — Выкинь все из головы. Дыши ровно, и спокойно…
Его теплая ладонь заскользила по ее животу вверх, а потом вниз. В такт ее дыхания. И правда с каждым вздохом, она чувствовала себя все спокойнее. Тихое потрескивание от огня, и тепло исходящее от очага, убаюкивали ее. Ветер, подвывавший снаружи и теребящий ставни, только усиливал ощущение уюта здесь, внутри дома. Кузнец взял с полки склянку и открыв ее, наполнил воздух приятным, слабым запахом. Кажется, это была лаванда. Да, она вспомнила этот запах! Лавандовое масло… И откуда оно здесь?!
Согрев немного масла в своих руках, кузнец разлил его по ее телу, и тут же растянул по коже ладонью. От самого низа живота и до ее шеи. Продолжая поглаживать ее тело, кузнец сосредоточено втирал его. Особенно было приятно когда его руки огибали ее грудь, слегка сжимая ее пальцами, и тут же соскальзывали вниз, к бедрам, и спускались до самых колен. Потом, кузнец зачем-то сильно сжимал ее икры, слегка разминал и возвращался обратно. Но это тоже было хорошо, хотя и щекотно немного. Наконец, она справилась со своим напряжением… Раскинув руки в стороны, разомлевшая бестия, облегченно вздохнув, позволила крыльям распластаться как им угодно.
— Хорошо… — довольно прошептал кузнец. — Ты молодец. А теперь перевернись на живот.
Без лишних вопросов, Сольвейг исполнила просьбу. Кузнецу это понравилось. Такая покорность…Согрев в ладонях еще немного масла, он устроился на софе, оседлав ее ноги. Душистое масло сразу растеклось от ее ягодиц, по пояснице и спине. Она блаженно постанывала, когда его сильные пальцы проходились по ней сверху вниз. Тщательно разгоняя кровь по ее задубевшим мышцам.
— Боже, почему раньше этого никто не делал?! — подумала Сольвейг. Хотя… рискнул бы кто своей жизнью? Даже свою боевую подругу, которой доверяла почти как себе, она не пустила бы близко к телу. Как жаль, что она не задумывалась о своей жизни раньше… Как жаль…
Руки Арона, с пристрастием изучали ее изгибы, не оставляя ничего без внимания. Постепенно поднимаясь все выше, они добрались до ее плеч. Она чувствовала, как его живот давит на ее ягодицы, в то время как пальцы гладят ее шею, разминая плоть. А еще, как его полу окрепшая твердь изредка пульсируя, упирается в ее упругое тело. Это тоже было приятно и особенно необычно. Кузнец чувствовал, где его плоть, и конечно понимал, что она тоже не может не чувствовать этого. Но ему так не хотелось портить этот момент… Он отвлекал себя разными мыслями. Стараясь не думать об этом, сосредоточил внимание на ее спине. На том месте, где крылья начинают свой взлет, тем более что такого чуда не суждено было видеть раньше. Но разве можно было не думать о ней, когда сильное, крепкое тело вздымается под тобой с каждым вздохом, и томно постанывает по воле твоих пальцев…
Он мерно покачивался взад и вперед, массируя ее мускулистую спину, разгоняя приятную волну снизу-вверх вдоль всего позвоночника. Его руки как раз достигли ее плеч, когда Сольвейг улучила момент и прогнулась ему навстречу. Арон зачем-то закрыл глаза, поняв, что сейчас будет… Ее влажная, скользкая от собственной влаги и массажного масла промежность, преградило путь его естеству. Оголенная головка его массивного отяжелевшего члена окунулась в преддверие ее чрева. Преодолев символическое сопротивление, она мягко скользнула в ее обжигающую пустоту.
— Не останавливайся, — попросила она. — Так я чувствую тебя лучше.
Поборов внезапное желание проникнуть глубже, кузнец снова набрал масло в ладонь. Теперь его руки двигались не так четко, как раньше. Ведь с каждым своим движением, он входил в нее глубже. Но, продолжалось это не долго, его собственная спина дала о себе знать. Деликатно покинув ее лоно, он переместился ниже, к ногам, и неторопливо закончил начатое. Разминая и созерцая столь организованное тело, он получал эстетическое наслаждение, граничащее с тактильным вожделением. Но оно ни шло ни в какое сравнение с теми переживаниями, которые он еще только готовился испытать.
— Перевернись, — негромко скомандовал он, и разомлевшая бестия снова перевернулась на спину. Устав держать крылья навесу, она разметала их в стороны.
Глаза Сольвейг были закрыты. Налитая грудь мерно вздымаясь, мерному дыханию в такт, манила упругими заостренными сосками. Присев рядом, Арон захотел их приласкать. Ее грудь была плотной, и при этом совсем не маленькой. Было приятно ощущать ее в своих ладонях, согревая дыханием солоноватый сосок в своих губах. Сольвейг почувствовала, как мягкое тело кузнеца накрыло ее сверху. Он осторожно оседлал ее бедра и склонился к лицу. Наконец, ее губ коснулся нежный, горячий поцелуй.
Она почти никогда ни с кем не целовалась. Все ее поцелуи, не считая тех, что она раздавала своим жертвам, за мгновение до того, как вонзала в них зубы, можно было по пальцам пересчитать! А теперь ее целуют с такой нежностью… Как и чем она могла это заслужить? За что такая награда? Губы кузнеца, заставляли ее губы отвечать. Она старалась, хоть и не слишком умело, приласкать его в ответ. Ее взор, в каком то дурмане, то погружал ее в темноту, то снова открывал перед ней убранство скрытой в полумраке комнаты. Она ясно чувствовала, как его мужская длань покоится на ее животе. Ей почему-то захотелось потрогать его плоть, ощутить в своей руке…
Арон замер, когда почувствовал ее когтистые пальцы на себе. Они скользнули по его животу и наткнувшись на живое древко, осторожно завладели им…
— Он такой… твердый… — удивилась она. — Каково это ощущать свою плоть в живом теле?
— Наверное, так же как чувствовать эту плоть в себе.
— Как такое возможно? Это кажется таким… не реальным.
— Да, — согласился кузнец. — Это верно…
Вдоволь наигравшись с ее губами, он снова сместился вниз, к ее груди. Покрывая тело поцелуями, он нежно поглаживал ее. Повинуясь инстинкту, древнему, как сама жизнь, она разомкнула свои колени, впуская его меж них. Повинуясь тому же инстинкту, кузнец, лаская ее живот и бедра, плавно опускался вниз… До тех пор, пока щека его не коснулась ее бедра… Отвратительные воспоминание недавних дней ясно проступили в его сознании, но усилием воли он отогнал их проч. Сейчас следовало прислушаться к иным позывам, и не испортить сей волнительный момент.
Она ощущала его горячее дыхание там, где его не должно бы быть. Ее вдруг обуяло волнение, и предвкушение чего-то такого, чего она не сможет забыть. Когти ее сами собой вцепились в белые простыни, а кулаки сжались так что костяшки пальцев побелели… Кузнец никогда раньше не видел так близко то, что женщины скрывают от посторонних глаз. То, что было между ними раньше — не в счет. Да, он прекрасно знал женскую анатомию, и без особых иллюзий, представлял себе весь процесс… Но одно дело знать, со страниц немых книжек… А другое — созерцать красоту того, что дано женщине природой. Когда она трепещет в твоих руках в ожидании чуда, в преддверии наслаждения.
Прикрыв глаза, кузнец коснулся щекой нежной кожи ее горячего бедра, и прильнул губами к мягкому, влажному бутону… Тело Сольвейг, словно пронзила стрела. Она готова была взорваться от напряжения, когда его дыхание достигло ее потаенных губ. Но ощущения были столь противоречивы, и столь прекрасны…
Она сжала бедра так, что казалось, что его голова не выдержит этого. Но к ее удивлению, он продолжал ее целовать. И она заставила себя поддаться. Раскрыться и отдаться всецело на его милость….
Плоть Сольвейг оказалась на удивление нежной… Конечно, Арону не с чем было это сравнить, по понятным причинам. Весть о его богатырских размерах быстро облетела окрестности, и породила множество домыслов и сплетен, навсегда отбив у местных женщин интерес к нему. Осталось разве что, бестактное любопытство. Но сам контраст… Как может столь сильное, жестокое существо, обладать таким нежным, податливым цветком? Конечно, он понимал, что тела женщин, по сути, похожи, но все же, это не очень укладывалось в голове. Впрочем, как и сам факт происходящего…
Проникая губами в ее сочную, розоватую плоть, источающую тонкий аромат лаванды, он наткнулся на плотный твердеющий бугорок. Коснувшись его языком, он тотчас уловил в ее теле напряжение. Что будет дальше он знал точно. Утопая щеками в ее горячей мякоти, он обнял его губами и слегка сдавил… Сольвейг содрогнулась своим могучим естеством. Тогда он повторил это снова… И снова… пока она не стала двигаться ему в такт. Касаясь ее потаенного бугорка языком и лаская губами, он заставлял бестию принимать нелепые позы, силой удерживая ее на одном месте.
Его пальцы впились в ее бедра, крепко прижимая их к софе, а язык безнаказанно бороздил ее скрытые просторы. Все, о чем она пыталась думать в этот момент, все что видела и слышала вокруг, что ощущала — все сплелось в единый, абстрактный аляпистый жгут… и разом оборвалось! Горячая, неконтролируема и всепоглощающая волна поднялась снизу, от живота, где его губы терзали ее плоть и захлестнула ее с головой…
Это было по истине нечто… ее ноги схлопнулись как створки капкана, уткнув его лицо в раскрытую бездну ее разгоряченного естества. Благо бедра ее были сложены природой достаточно широкими, и он не почувствовал боли. Ее тело так выгибалось, и сотрясалось, что пришлось вцепиться в бедра, чтобы не сломать себе шею. Продолжалось это совсем не долго, но потом случилась судорога, продолжавшаяся несколько минут… Вырваться сразу не получилось и Арон терпеливо ждал, уткнувшись сопя носом в ее лобок.
Открыв глаза, рыжая бестия не сразу поняла, где находится. А когда пришла в себя, не смогла разжать ног. Приятные спазмы охватывали ее тело при малейшем движении… Но через какое-то время, она все же смогла с собой совладать. Высвободившись наконец из ее плена, кузнец смог отдышаться. Он встал, и с хрустом расправил плечи. Спину и шею ломило от напряженного сопротивления.
— Ты мне чуть шею не сломала… — посетовал он.
— Прости… со мной это впервые.
— Не слабо…
— Это оно и было? — она растерянно моргала, глядя на него.
— Блаженство? — он довольно улыбнулся. — Вероятнее всего.
Размяв шею руками, он сел рядом с ней на софу. Простыни под ее пальцами превратились в лохмотья, как и часть старой обивки.
— Хорошо, что это не моя спина… простыням конец. А софа еще поживет.
Сольвейг опустила глаза.
— Ты… расхотел быть со мною?
— Нет, просто моя спина, дорога мне как память, — отозвался кузнец.
На что Сольвейг тут же перевернулась на живот, и накрыла голову крыльями.
— Так, я не причиню вреда?
— Пожалуй нет.
Он поцеловал ее спину и нежно погладил рукой ягодицы. Теперь его черед.
— Погоди-ка… — Взяв с пола подушку он подсунул ее деве под бедра, и медленно обошел вокруг. Зрелище было по истине волнительным… Чистокровная валькирия лежала перед ним в предвкушении близости. Чистая, благоухающая ароматными травами… разгоряченная своими желаниями. И это не было сном. Обойдя прекрасную деву сзади, Арон неспеша оседлал ее ноги. Сладостно наслаждаясь моментом, он, плавно скользнув вперед, обнял ее тело так, чтобы чувствовать в своих ладонях ее налитую грудь.
Сольвейг тут же обняла его руки. Крепко зажмурив глаза, она всем своим естеством трепетно ощущала, как он медленно проникает в нее. Как, пронзая влажную плоть, проскальзывает в ее лоно. А потом его жилистое древко, осторожными толчками растягивает и раздвигает ее чрево. Как оно продвигается в глубь сильного, но податливого тела, вытесняя любовные соки наружу.
Он входил в нее долго. Осторожно и с трепетом. Ее тугая, не привычная к ласке плоть, медленно, но добровольно принимала его. И от этого разум его просветлился. Он наконец признался себе, что все что происходит — происходит здесь и сейчас. И это наяву. Его по истине немалый орган окончательно окреп. Такое чувство, словно его обмотали и перетянули невидимыми жгутами… Ее горячее чрево обнимало его так крепко, что он боялся не выдержать и испортить момент. Но кузнец сдержал себя усилием воли. Когда же его прохладный живот, наконец коснулся ее разгоряченных ягодиц, он ощутил предел и остановился. Но Сольвейг, сжав его руку, попросила продолжить… Навалившись всем весом, кузнец закончил начатое, коротким, но плавным толчком.
— Так вот что значит слиться воедино… — в сладком беспамятстве, прошептала она.
Ответа она не ждала. Мелкая дрожь — предвестник волн приятной теплоты, уже побежала по ее нервам. Дыхание перешло в еле слышный хрип, пульс участился. Сознание медленно уплывало куда-то в даль и ввысь… Говорить больше не хотелось. Член кузнеца крепко засел в ее чреве, а пальцы его нежно терзали окаменевшие соски. Напряжение нарастало, колени его стиснули ее бедра, а лобок медленно, но верно втиснулся меж ягодиц. Ее пределы он давно преодолел. А теперь достиг и своего. Впервые в своей унылой жизни молодой кузнец так глубоко погрузил свой венец в недра женщины. Казалось его одинокий клинок наконец то обрел столь желанные ножны. Сольвейг искренне возжелала его, и добровольно приняла в свои чресла. Это тоже случилось впервые…
В пьянящем экстазе он нанизал ее на свое копье еще сильней, словно, желая проткнуть само мироздание…. Поток семени пробил себе дорогу так резко и обжигающе, что кузнец вскрикнул… Сжав тело Сольвейг в порыве страсти, он излился в нее в животном порыве. Обильно и многократно… Дрожь в ее теле только усиливалась от его порыва. Он органически чувствовал связь между изливами своего струящегося семени и волнами экстаза, которые отзвуками грома отзывались в ее теле. Он чувствовал, как мышцы Сольвейг перекатываются, под блестящей от пота кожей. Словно ретивая кобыла, оседланная без седла, несла его вдаль… А она лишь сильнее сжимала его руки, вверяя рваным простыням свой пронзительный стон.
Излив семя однажды, кузнец не оставил ее в покое. Страсть разгоралась внутри него яростным пламенем. Перевернув рыжеволосую валькирию на спину, он вторгся в ее локоны своими руками и впился в ее приоткрытые, полные губы. Плоть его, быстро нашла дорогу в ее чертоги и пришла в движение, заставив Сольвейг снова ощутить внутренний жар и волны неведомого доселе исступления. Она так хотела его обнять! Крепко и страстно… но не решалась, боясь сделать больно. Однако страсть, поглотившая их в свои пучины, вскоре заставила забыть обо всем… Только плоть, объятая плотью, только страсть, объятая страстью.
Сейчас он был сильным и нежным мужчиной, а она мягкой и податливой женщиной, только и всего. Все что было ранее, все различия и догмы стерлись, или остались где-то там, позади. Он просто чувствовал ее, а она наслаждалась им. И больше ничего. Экстаз сменялся экстазом. Волны блаженства томными каскадами разливались по их телам. И лишь развеяв всю накопившуюся похоть, утомленные и разгоряченные любовники погрузились в дремоту. Наполнив сосуд любви до краев, обмякший член кузнеца обмяк и плавно выскользнул из крылатой девы. Прочувствовав этот момент, она забылась глубоким счастливым сном…