Сколько мы так катались, трудно сказать — часов у меня нет. Проехали через весь город, уже окраины показались. Эх, думаю, сейчас покатим на природу, и там моя слежка накроется медным тазом. Это на нынешних дорогах машины сплошным потоком идут, а здесь одинокая пролётка сразу заметна.
Но нет, смотрю — притормозили. Мужичок в дублёнке, за которым я так старался, следил, взял да и вышел. А машина дальше покатила. Там, на краю города, рощица виднелась, берёзовая. И несколько особняков сквозь стволы просвечивали. Должно быть, туда отправились.
Вот так фокус.
Извозчик мой спрашивает:
— За кем ехать-то, ваше благородие? За ним аль за этими?
За кем ехать! Мужик в дублёнке, конечно, фрукт с инфой внутри. Но зачем его в машине столько катали? Уж наверное, не от доброты душевной. Поговорили, узнали, что надо, и давай — иди куда шёл. Те, что в авто, гораздо интереснее будут.
За ними езжай, — говорю. — Кстати, не знаешь, куда это они?
— Как не знать, — извозчик в бороду ухмыльнулся. — Здесь одна дорога. Дамочка, что в коляске механицкой сидит, кажную среду в церковь свою ездит. Отсюда, стал быть, дотуда.
Тьфу ты, ёлки зелёные. Как я раньше спросить не догадался.
— Так что, стал быть, она сейчас к себе и едет, — извозчик говорит. — В свои партаменты.
— Апартаменты?
— Ага, в них.
Подумал я и сказал:
— Подвези меня так, чтоб я выйти мог незаметно.
Извозчик кивнул, лошадке чмокнул.
— Не извольте беспокоиться, ваше благородие. Не первый раз.
"Апартаменты" оказались трёхэтажным особняком. Белое здание, ряд высоких окон, портик с колоннами — богато живёт дамочка.
Само здание окружено оградой из металлических прутьев. Прутья украшены завитушками и всякими нашлёпками из кованого металла — то ли гербы, то ли цветочные букеты, не поймёшь. За оградой ухоженный парк с беседками и скамеечками. Сейчас кусты голые, без листвы, но все аккуратно пострижены в форме шара.
Машина проехала в ворота, обогнула большую клумбу и остановилась возле портика.
Я примерился к ограде. Расстояние между прутьями не очень большое, но пролезть можно. Если снять пальто и хорошенько выдохнуть.
Зачем мне понадобилось туда лезть — я и сказать не мог. Может, на прекрасную эльфийку ещё разок посмотреть. А может, заело меня — зря что ли столько по городу таскался, мёрз и ноги бил?
Скинул пальто, выдохнул и протиснулся между прутьев. Поизвивался, как змей, пару раз от страха похолодел, что застрял, но пробрался-таки. Ну прямо Гарри Гудини собственной персоной.
Пробрался, пальтишко за собой вытянул, надел. Осмотрелся. Красивый сад, очень красивый. Дом возвышается над садом, в окнах третьего этажа свет так и манит. И такая тишина, просто ватная. Обволакивает покоем. Так и хочется сесть, обхватить коленки руками и смотреть, смотреть…
Тут меня за ворот и ухватили. Пока я на особнячок смотрел, таращился. Даже не заметил, как это вышло.
— Ага! — рычат над ухом. — Попался! Я тебя ещё в городе срисовал, гнида залётная. Откуда такой взялся — через ограду полез. Про заклятье не слыхал? Вот я тебя…
И ворот у моего пальто скручивает. Захрипел я, чувствую — в глазах темнеет, вздохнуть нельзя, а пошевелиться не могу. Ручища у мужика сильная, не чета Вавиле — тогда, на квартире у Верочки. Тот просто напугать хотел, а этот того гляди убьёт.
Понял я, что заклятия на сад наложены, поэтому и прутья редкие, и собак нет. Кто ни залезет — тому крышка. Сядет под кустик, замечтается, да так и замёрзнет, обездвиженный.
Словно в ответ на мои мысли, печать на плече вспыхнула ледяным огнём, и меня отпустило. Вовремя — уже сознание поплыло.
Не глядя, ударил, и попал. Мужик хватку ослабил, я воздуха глотнул, и ещё ударил — раз, два. Но тот крепкий оказался, навалился, к ограде прижал и душить продолжает. Как бульдог — помрёт, но не выпустит.
Выдернул я вторую руку из-под него, и хлопнул обеими ладонями по ушам этому уроду. Тот душить перестал, но ворот не отпустил. Вот же клещ, вцепился. Попытался я подсечь его, он увернулся, и сам меня кинул. Раз, и лежу. Успел только перекатиться, а тот сверху упал — и на удушение. Видать, не только Димка Воронков приёмчикам здесь обучен. Есть мастера…
Попытался уйти, но этот бульдог вцепился мёртвой хваткой. Грамотно выполненное удушение — это вам не фунт изюма.
Но всё же окончательно придавить меня у него не получается: или ухватил неловко, или техники не хватает. Почувствовал я слабину, дёрнулся и изо всех оставшихся сил двинул ему в нос. Тот руки разжал — не слишком, но мне хватило. Перекатился — он на меня, ну я его через себя и бросил. С маху приложил, жалеть не стал.
Сразу вскочил — шатаюсь, в глазах темно, в ушах звон стоит — и приготовился добить гада. Смотрю — лежит он, не шевелится. Поморгал я, головой помотал, в глазах прояснилось.
Вижу, что не повезло чуваку. Здесь клумба была, камнями по краю обложена, красиво так, прямо садик японский. Так этот гад прямо башкой в камень и влетел.
Вот чёрт. Помер, что ли?
Наклонился я, пульс ему пощупать. Вдруг слышу, топают и кричат на разные голоса:
— Сюда! Сюда! Лови! Держи вора!
За деревьями тени мечутся, фонари в руках качаются, а в свете фонарей ствол ружья мелькнул.
Хотел я к ограде метнуться, повернулся, вижу — с той стороны уже спешит городовой, в свисток дудит, заливается. Ох, Димка, попал ты, конец тебе. Если мужик этот кони двинул, пойдёшь ты, бывший студент и стажёр, на каторгу. Не знаю, как тут с Сибирью дело обстоит, но мало точно не покажется. За убийство с проникновением по головке не погладят.
Прошелестело рядом, и голосок нежный такой:
— Иди за мной. Скорее.
А это женщина — та самая. Вся с головы до ног в плащ закутана, только глаза блестят. Взяла меня за рукав и тянет за собой.
— Пойдём, — шепчет. — Не то пропадёшь.
Куда деваться — пошёл за ней.
Провела она меня в дом. И не в основные двери, а сбоку, в дверцу неприметную.
Ведёт меня за руку, как телёнка на верёвочке, а мне деваться некуда, да и неохота. Куда уйти от такой женщины?
Прошли мы коридорчиком почти в полной темноте, потом свернули, по лестнице поднялись. Наверное, это чёрный ход был. Такие в господских домах делают для прислуги.
Наверху коридор уже богаче, одинаковые двери вдоль стены, по полу ковёр стелется, красный с каймой, лампы горят — неярко, в самый раз чтобы не заблудиться.
Она дверь в конце коридора толкнула, и в комнату меня завела.
Ух, богато как. Будуар в постельных тонах. Всё вокруг розовое, белое и кружевное. На столике цветы в вазе — живые. Это посреди зимы.
Она плащ сбросила, по будуару своему прошлась, уселась на диванчик. Под плащом у неё платье оказалось белое, длинное, поясом по талии перетянутое. А талия такая тонкая, ладонями обхватить можно. Платье до самой шеи закрытое, но и так заметно — всё на месте. Никакого корсета, да и не нужен он — такая ладная.
А я стою, молчу. Неловко мне в таком виде. Пальтишко и без того старое, так сейчас и вовсе драным стало. Рожа в саже, волосы торчат, все от грязюки склеились. Сам же себя и разукрасил, ради маскировки. Теперь вот перед девушкой неудобно.
— Что же вы молчите? — говорит прекрасная эльфийка. — Может, вы немой?
Молчу.
— Ах, — она руками всплеснула. — Вы замёрзли, весь дрожите. Какая же я хозяйка!
Поднялась с дивана, взяла из шкафчика графин, два бокала, в один немножко плеснула, в другой — половину.
— Пейте, прошу вас, — и тот, где побольше, мне протягивает.
Взял я, понюхал. Коньяк вроде.
Она улыбнулась, из своего бокала отпила. Ладно, я тоже выпил. Хороший коньяк!
— Спасибо, — говорю. — Можно мне уйти?
Она голову набок склонила и с улыбкой меня рассматривает, как неведому зверушку.
А я понимаю, что несу что-то не то. Но от её взгляда в башке всё перепуталось.
Тут в дверь забарабанили.
— Кто там? — отвечает она, недовольно так.
— Госпожа, это охрана! У вас всё в порядке? — кричат. — Здесь чужой ходит. Мы выходы перекрыли, ловим! У вас всё хорошо?
Я замер.
Она глянула на меня, помолчала секунду (я за эту секунду аж взопрел весь), ответила:
— Не беспокойтесь. Я со служанкой.
Потоптались охранники у двери, по коридору протопали и ушли.
— Видите? — говорит она. — Никак вы сейчас не уйдёте.
Взяла со столика колокольчик, позвонила. Вплыла тётка в три обхвата, в тёмном платье и белом передничке. Служанка.
— Дорогая, наполните ванну, — сказала эльфийка. — Ту, что в голубой комнате.
Служанка кивнула и выплыла обратно в дверь.
— Простите, — говорю, — за беспокойство. Я тут случайно очутился. Я не вор. Когда у вас охрана бегать закончит, уйду. Не буду вас тревожить.
— Конечно, не вор, — отвечает. — Воры у нас давно перевелись. Разве что по глупости кто…
Ага. Это она про меня — намекает. Только дурак в зачарованный сад полезет. Но вот нашёлся один.
— Я из полиции, — говорю. — По служебному делу.
Смотрю, она глазами блеснула, на диване выпрямилась.
— Неужели? — и взглядом меня обвела. Типа — что-то ты на бомжа больше похож, а не на полицейского.
— Это маскировка. Для работы. Служебное расследование. Полиция тайного сыска.
Это я сериалов насмотрелся. Но уж врать так врать, чего уж там.
— Что-то не слышала про такой.
— Конечно, не слышали. Вам и не надо про это знать, — говорю.
Ух, как она оживилась! Глаза заблестели, на диване подскочила и ещё в бокалы подлила.
— Да вы интересный человек! Расскажите ещё что-нибудь.
— Простите, про службу не могу рассказывать. Подписку давал — о неразглашении.
— Ничего, — она отмахнулась, а сама с меня глаза не сводит. — Мне так скушно сегодня. Развлеките меня.
Возникла служанка.
— Госпожа, ванна готова.
— А, ванна, — эльфийка бокал поставила, и мне: — Раздевайтесь!
— Э?
— Ванна готова, — она мне, как непонятливому. — Идите помойтесь, господин полицейский. А то я по одному вашему запаху могу определить, в каком отделении вы служите.
Залез я в ванну. Служанка в три обхвата мне спинку потереть предложила, но отказался я. Сам помоюсь, без посторонней помощи. Тут как раз тебе и щёточки всякие лежат рядом на полочке, и мыло такое разноцветное, душистое.
Полотенца горкой, на выбор. Вода горячая, ванна вместительная, ух, хорошо!
Помылся, мне тут же халат служанка принесла, тёплый, длинный. Барский халат, я такой у господина Филинова видел, в его пафосном особняке.
— Ну вот, — эльфийка меня увидела, довольно закивала. — Другое дело.
Взяла меня за руку.
— Пойдёмте.
Провела меня вверх по лестнице на третий этаж. Толкнула дверь.
— Входите, не бойтесь.
Зашёл я, смотрю — комната большая, на три окна. Из окон сад видно, с фонариками и фигурными кустами. Но внутри вообще цветник оказался.
По всей комнате диваны и кушетки расставлены, меж ними — круглые столики. Вроде как гостиная. На диванах и кушетках девицы устроились, в халатиках шёлковых, разноцветных. Прямо райские птички. На столиках кувшины, бокалы, фрукты в вазах, печеньки всякие.
Девицы меня увидели, замолчали все, смотрят.
А я на них смотрю. Если бы я хотел увидеть рай, то это он. Все девчонки в комнате оказались эльфийки. Ну, может, наполовину. Но мне и этой половины хватило. Стою, ни слова сказать не могу. Красотища.
А моя говорит:
— Девушки, сегодня у нас новое развлечение. Вот этот молодой человек — артист передвижного театра. Я забрала его на вечер, чтобы он развеял нашу скуку.
Девушки оживились, зашумели.
— А что он может?
— А он поёт, пляшет, кувыркается?
— Показывает фокусы?
Блин, вот я попал. Читал же, что эльфы — коварный народ. Но от такой красотки не ожидал… Хотя что я говорю — как раз красотки самые коварные и есть.
А она мне на ухо шепчет:
— Я вам жизнь спасла, так и вы мне отплатите. Если петь умеете — пойте. Или расскажите что-нибудь. Только не про полицию свою.
Подмигнула, и тоже на диван уселась.
Девчонки ладошками похлопали, кричат:
— Просим, просим!
Обернулся я по сторонам, бокал со столика схватил, даже не посмотрел, что там, и залпом выпил.
— Гитара у вас есть? — спросил.
— Есть, есть! — защебетала одна. — Помните, девочки, после того господина осталась?
Принесли гитару. Семиструнную, блин.
Ну ничего, где наша не пропадала. Сыграем и на этой.
— Что вам спеть? — спрашиваю. — Весёлую, длинную, короткую, печальную?
— Весёлую! — кричит одна.
— Грустную! — другая.
— Подлиннее! — голосят все.
— Давайте грустную, — сказала моя эльфийка, и все тут же закивали. — Такую, чтоб печально было, но не слишком.
Ага. Понятно. Хотят такую песню, чтобы душа у них свернулась, а потом обратно развернулась. Ладно. Правду она сказала: спасли тебя, так плати. И нечего кочевряжиться.
Покрутил мозгами и так и сяк, сходу не знаю, что придумать. А девушки ждут. Эх, была не была!
— О, говори хоть ты со мной, подруга семиструнная… Душа полна такой тоской, а ночь такая лунная… *
(*Аполлон Григорьев, "Подруга семиструнная")
Смотрю, девушки ладошками щёки подпёрли, грустят. Я сразу ещё одну:
— Ехали на тройке с бубенцами, а вдали мелькали огоньки…
Тут девушки не выдержали, подпевать стали:
— Дорогой длинною, да ночкой лунною, да с песней той, что вдаль летит, звеня…
Сорвал аплодисменты. Раскланялся, чтобы из образа не выходить. Артист я, или где? Хотя, если бы я с Иришкой когда-то давно не познакомился, и она меня на курсы не затащила, за компанию, так бы не спел. Это не в подъезде на гитаре бренчать. А там играть научился, и заодно песен разных выучил альбом. Тогда-то ругался, что за старьё. Вот ведь — не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Пригодилось!
— Ещё, ещё песню! — шумят девушки. — Трагическую, про любовь!
Схватил я ещё бокал со стола. Для храбрости. Что бы спеть? А, была не была…
— Есть в графском парке чёрный пру-уд… там лилии цвету-у-ут. Там лилии цветут, цветут… *
(* М. Дунаевский, М. Ряшенцев, "Есть в графском парке чёрный пруд")
Тут девчонки аж с диванов повскакивали. В ладоши хлопают, пищат от восторга. Двое ко мне подбежали, поцеловали в щёчку, и обратно на диван.
— Ещё, ещё!
Спел ещё, всяких печальных, про любовь — как просили.
Говорю:
— Вторая часть программы! Весёлые!
Ударил по струнам и заголосил:
— Однажды морем я плыла, был сильный урага-а-ан…
На ура пошло. Девчонки развеселились, подпевают:
— Ай-яй, в глазах туман, кружится голова-а-а… Едва стою я на ногах, а я ведь не пьяна!..
Ну, Димка, тебе можно и правда в артисты подаваться, провинциального театра. Вон успех какой, публика завелась, аплодирует ладошек не жалея.
Спел ещё, потом ещё, и чувствую — охрип я. Хотел новый стаканчик взять со стола, но моя эльфийка не дала. Взяла у меня гитару и говорит, строго так:
— Ну всё, довольно. Артистам нужно горло беречь. Повеселились и хватит. За работу, дамы!
Девушки завздыхали, но ничего возражать не стали. Видно, моя здесь главная.
Взяла она меня опять за руку, и увела. А я иду и думаю: это ведь я в бордель попал. Тот самый, о котором толковал Альфрид. Где наши с ним сёстры по крови работают, не щадя сил. Это их хозяина мы ограбили. А я сюда вломился. В заколдованный сад. К загадочному Рыбаку прямо в зубы.
А эльфийка меня обратно в свою комнату провела, на кушетку указала:
— Сейчас ночь, господин артист-полицейский. Ложитесь, отдохните. Рано утром служанка вас разбудит, даст одеться и путь укажет — безопасный. Отпущу вас, как обещала. Вы хорошо пели, всем радость доставили. За это уйдёте спокойно, никто вас не тронет.
— А вы, — говорю. — Не будет неприятностей у вас?
Она улыбнулась, плечами пожала.
— Я слишком дорого стою, господин полицейский. Мне ничего не будет. А вот вам не поздоровится, если здесь поймают.
Так и вышло, как она сказала. Подремал я на кушетке, хотя какой там сон? Разве уснёшь после всего, что было.
Потом служанка меня растолкала (заснул-таки!), одежду дала, стакан молока с булкой, и к чёрному ходу проводила.
— Идите вон туда, — показала. — Там калитка. В карман вам амулет положен, пуговица. Калитку пройдёте незаметно. Там извозчика поймаете, они всегда бывают. На первого же садитесь, и езжайте. Спросит кто — скажите, в гостях были, а рассказывать недосуг. Ну, ступайте же.
Так я и ушёл. По пути глянул в ту сторону, где накануне с мужиком подрались насмерть. Никого не увидел. Клумба нетронутая стоит, снежком свежим запорошена. Ни следа драки, и будто не ходил здесь никто. То ли замели дворники, то ли сад такой заколдованный, что все следы как языком за ночь слизывает. В одной книжке такое читал, где за ночь всё подчищают монстры зубастые.
Подумал про монстров, аж вздрогнул, и до калитки вприпрыжку добежал. С амулетом-пуговицей в кармане.
Вышел, смотрю — и правда, извозчик стоит, дожидается. Понятно, почему. Это ж бордель, дорогих гостей надо утречком встретить, под белы руки усадить, до дому довезти. Как тот извозчик сказал, на котором я сюда добирался: "Не впервой!"
За кого он меня на самом деле принял, и гадать не хочется…
Сел в пролётку, шапку на глаза надвинул, велел ехать к почтамту. Оглядываться не стал. На всякий случай.