Я рвал уже третью бумажку. Одну исписал мелким почерком, смял и бросил. Вторую исчиркал, порвал в мелкие клочки. Потом прикрыл глаза, сосредоточился и принялся выводить: "Любезная Вера Афанасьевна, пишу вам в полуденный час, чтобы"… Фух-х.
Как было бы проще кинуть в чатик: "жду в четыре, твой Димон". И сердечко какое-нибудь добавить — для любимки.
Так нет, сиди, вымучивай реверансы.
Пришёл пораньше на почтамт, купил лучшей бумаги — голубой листок с золотым обрезом — уселся за стол и принялся кропать. Потное это дело оказалось. Ладно, хоть мышечная память в пальцах от бывшего владельца сохранилась — Дмитрий Найдёнов, студент с превосходным дипломом, умел в каллиграфию.
"Любезная Вера Афанасьевна, пишу Вам, чтобы сообщить, что наша встреча состоится как условлено. Жду с огромным нетерпением, желая увидеть Вас, чтобы поцеловать Ваши нежные руки и"… Фух-х…
"…нежные руки и прелестные глаза. Однако же вынужден с превеликой грустью сообщить, что возможно обстоятельства вынудят меня пропустить заветный час нашей встречи. Это наполняет моё сердце тоской, но"…
Я почесал в затылке, тяжело вздохнул. На экзамене было легче.
"…но вы знаете, каковы мои дела, и простите своего любезного друга. Отправляю вам это письмо на адрес кондитерской, где мы имели удовольствие видеть друг друга. Ежели по истечении назначенного часа меня не будет, знайте, что меня задержали непреодолимые обстоятельства. Я…"
Ох ты, ёлки зелёные. Как ей сказать, что мы пошли на дело?
…"Я приготовил Вам небольшой, но приятный подарок, любезная Вера Афанасьевна, который вы можете забрать в удобное для Вас время на почтамте до востребования. Если же я не появлюсь и в том памятном уголке, где мы с Вами вкушали счастье, то знайте — сердце моё рвалось к Вам, и только враждебные обстоятельства непреодолимой силы помешали вашему другу. Засим заканчиваю это письмо, надеясь на скорую встречу, и на всякий случай — прощайте!"
Заклеил конверт, подошёл к окошечку, где сидел почтовый чиновник.
— Отправьте письмо по этому адресу, — дал ему конверт с письмом для Верочки. — И мне нужно оставить здесь подарочную коробку до востребования. Сделаете?
Чиновник посмотрел на меня. Одет я был прилично, но небогато.
— Разумеется, ваше благородие. Что за предмет?
Я водрузил на стойку коробку из шикарного ювелирного магазина. Чиновник, пожилой дядька в мундире с блестящими пуговицами и седоватыми бакенбардами, посмотрел на коробку оценивающим взглядом. Мой рейтинг сразу возрос на сотню пунктов.
— Ценная вещь, ваша милость. С доплатой будет. На какой срок желаете оставить? Можно на час, на три, на день. Можно на неделю, но дорого выйдет.
— На неделю. И чтобы в сохранности был — я проверю!
Моя репутация подскочила в глазах чиновника ещё выше.
— Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие, исполним в лучшем виде. С вас рубль с полтиной. За ценность предмета.
Я вышел из почтамта, остановился и посмотрел на небо. Вытащил из кармана свой брегет, щёлкнул крышкой. До назначенного Альфридом часа ещё оставалось достаточно времени. Я надвинул кепи на глаза и зашагал по улице. Нужно было закончить ещё несколько дел.
— Вот она, — Альфрид указал глазами на рослую даму. За дамой семенил кривыми ногами маленький человечек в красной ливрее и с собачкой на руках. — Наша вещь у неё.
Я оглядел даму с головы до ног. Где-то на этом крупном теле болтается наш ценный приз — амулет размером с вишню, оплетённый золотыми нитями. На платиновой цепочке.
Игра в "Красном шаре" шла вовсю. Играли как в последний раз. Деньги текли рекой, переходили из рук в руки, монеты шуршали и звенели на столах, горками осыпались разноцветные бумажки.
Наверно, всем игрокам щекотала нервишки мысль, что — может быть! — рядом с тобой сидит грабитель и убийца. А кругом топчется и дышит в затылок полиция, что хочет этих грабителей и убийц поймать.
Располагалось заведение в двухэтажном особняке. Вокруг чугунная ограда, за оградой заметённые снегом кусты и деревья. Под стенами мотались несколько замёрзших фигур в тулупах, изображали случайных прохожих — полицейские. Ещё больше полиции сидело внутри особняка. Игра шла на втором этаже, и там вся полиция была безмундирная, во взятых напрокат смокингах. Чтобы не смущать дорогих гостей. И не спугнуть крупную рыбу раньше времени.
В салоне между столов вместе с праздной публикой болтались только я и Альфрид. Наши гоблин с орком сидели внизу, среди прислуги. Там пыхтел самовар, громоздились плюшки и баранки, слуги перемывали косточки господам. И заодно мерились, у кого господин больше. Знатнее, богаче, знаменитей или хотя бы удачливей в карты.
Гоблины охотно шли в услужение людям, имея свой денежный и прочий интерес. Орков в услужение брали не так охотно, но как сторожа, кучера и всякая тупая сила они ценились ничуть не меньше гобов.
Так что наши товарищи по банде радовались жизни за горячим чаем, поедали всякие булки с маком и ждали своего часа.
Нас с Альфридом было не узнать. Я изображал богатенького сынка любящих родителей, которым для дитятки ничего не жалко. А сынку тоже ничего не жалко — ни себя, ни денег — родительских, конечно.
Зато Альфрид был унижен. Он изображал моего личного слугу, и таскал за мной тросточку, несессер со всякими мелочами, табакерку и лорнет. Представляю, как он бесился, наш полуэльв — с его-то гонором! Наверно, только и думал, как бы треснуть дорогой табакеркой мне по затылку. Но пришлось терпеть. Зато я смотрелся солидно — иметь полуэльва в слугах здесь считается э-э, комильфо. Солидно, в общем. Да я и сам был ничего так — красавчик. В смокинге и белых перчатках.
Перед тем, как отправиться в "Красный шар", я зашёл в дорогую парикмахерскую. Придал себе парижского шику.
Я сидел среди роскошных антикварных кресел, пуфиков, зеркал и прочей мебели, в носу свербило от запаха всяких вежеталей и одеколонов. Парикмахер трудился и порхал возле меня, как пчела вокруг цветочка. Пожилой, потёртый, но с пышными усами и шустрый, как мальчишка. Говорил он на жуткой смеси парижского и нижегородского — мне смешно, а другим клиентам нравится. Будто во Франции побывали. Так что от клиентов в заведении мосье Эмбо отбою не было.
— Шудесни волос, мсье, — говорит, а сам ножницами вовсю щёлкает над ухом, того гляди — откромсает. — Шудесни! Ваш локон должен ошень нравитса дама… блонд локон — ошень карашо!
— Хорошо? — говорю. Не из интереса, а чтоб разговор поддержать. — Почему?
— О, вам не надо делать шипси, мсье. Горяшьи шипси ошень плох для волоса.
Это он про щипцы горячие — ими кудри здешние парикмахеры накручивают всем желающим.
В это время помощник мастера мне ногти полировал, с большим усердием. А как иначе — я же за столом сидеть буду (по легенде), картишки метать. Руки на виду, всё такое.
Пришлось сказать, что играть буду — в закрытом клубе. В солидном клубе для избранных.
Эти парикмахеры — хуже инквизиции. Так уболтать умеют, всё расскажешь, и не заметишь — как. Стал мосье расспрашивать, для какой цели мне причёска со стрижкой и прочими примочками понадобилась. Это важно, мсье! Важнее всего, что есть в нашей бренной жизни. Для визита к пожилой родственнице, любимой тёте — одна причёска, для похода в банк — другая. Чтобы с друзьями потусить — третья.
Короче, уболтал он меня, и с прибылью. Раскрутил на стрижку-укладку — даром что "шипси не надо!", и на ароматы с одеколонами всякие. А заодно на массаж лица. Хорошо хоть, у меня денег было в достатке — вся моя доля. А то бы без штанов ушёл. Зато с причёской.
Штаны, кстати, вместе с остальными вещами я взял напрокат. Даже не так — это наш гоблин постарался. Притащил с собой ещё одного гоблина, старого хрыча, а тот принёс пачку костюмов — на выбор.
Я примерял все эти старомодные брюки и жилетки с пиджаками (здесь-то они были самые что ни на есть актуальные), а старик-гоблин крутился вокруг меня, стряхивал с ткани пылинки и приговаривал что-то вроде: "Ай, молодой господин, как вам идёт этот смокинг! Как по вам сшито! Лучше не бывает!" Как будто сам кроил… а может, и правда сам. Кто их знает, этих гоблинов, на кого и как они по подвалам работают.
В общем, показал мне Альфрид эту даму, на которой кулон, а кто ему наводку дал — неведомо.
Дама наша то за один стол сядет, то за другой, поиграет немного, и дальше идёт. Кривоногий слуга за ней семенит, собачку тащит. Собачонка мелкая, носик остренький, сама пушистая, как меховой шарик, и глаза-бусины. Сидит на руках, поскуливает — гулять хочется, а не дают.
А я-то раньше думал, что женщины в девятнадцатом веке по домам сидели, салфеточки вышивали — крестиком. Что по игорным заведениям только мужчины бегали. Но то ли здесь порядки другие, то ли я не знаю чего, но дамы здесь и в магазинчиках хозяйничают, и дела ведут за милую душу. Так что и тут дамы были — играли и прогуливались.
Мы с полуэльвом тоже прогуливаемся, как бы зрители, выбираем момент, когда наша дама в нужную комнатку захочет выйти, нос попудрить. У нас уже всё расписано, как с добычей отступить без потерь. Знакомый слуга, который кое-что нашему главарю должен, план нацарапал. С выходами и входами.
А я всё смотрю на эту самую дамочку, и понять не могу — где она амулет свой прячет? Женщина рослая, не толстая, но такая… крупная. Не каждый обхватит. Хорошо, мода сейчас такая, что декольте не скрывает почти ничего. Я ей туда заглядывал всякий раз, как она мимо проходила. Все глаза поломал. Как маньяк какой, пялился на её пышные округлости. То есть между них — там с шеи что-то на цепочке свисало, и посередине пряталось — не понять, кулон или не он.
Долго мы так ходили, даже как-то страшновато стало — кругом все играют, а мы нет. Зрители, конечно, болеют, но только в промежутках между картишками и рулеткой. В бильярд дама не играла, но мы и там прошлись — для виду.
Альфрид уже бледнеть начал — это у него так злость выглядит.
Я в окно глянул — темнотища, по зимнему времени ночь глубокая, только фонарь одинокий еле мигает во мраке. Эдак до утра и проторчишь…
Тут меня в бок ткнули — больно так. Альфрид шипит, глаза бешеные: "Спиш-шь?! Быстро, за ней!"
А это наша дама в дамскую комнату пошла. Наконец-то!
Полуэльф тоже в толпу ввинтился — за ней следом.
Я выждал секунду, осмотрелся — никто не обращал на нас внимания — и стал пробираться к дамскому будуару. Времени терять было нельзя.