Ух, страшно-то как! Понятно теперь, почему лошадки пугаются… Слышу, за моей спиной лакей молоденький взвизгнул и задницей в снег упал. Прохор крякнул, топор покрепче перехватил, а сам в топорище вцепился и глаза таращит — толку с него сейчас шиш да маленько.
Матвей в снегу сидит, глаза пустые, сам покачивается. Револьвер у него из рук выпал, валяется рядом. Палаш отлетел, в снег воткнулся. Ни крови, ни ран, но был человек — а стал мебель.
Альфрид вообще никакой, скорчился как креветка и трясётся мелкой дрожью.
Филинов молодцом, стоит крепко, винтовка в руках — видно армейскую закалку.
Кошка рычит, глазищи на нас уставила. А я смотрю — шерсть у неё искрами посверкивает. Как будто снежинки в мехе застряли. Но не снежинки это. Только недавно видел такое, когда орг медведем и маньяком прикидывался. Так это что, призрак? Иллюзия? Но как призрак палаш выбил и собачку придавил?
Филинов ноги расставил, вытащил из кармана патрон, лязгнул затвором. Бах! Я чуть не оглох.
А босс уже второй патрон достал — быстро так. Упала гильза, лязгнул затвор. Бах!
Пороховой дым ветерком снесло, смотрю — кошке хоть бы хны. Она рыкнула и к нам шагнула.
Сенька-лакей как заорёт:
— Мамочки!!! Чур, чур меня!
Вскочил на ноги и дал дёру.
А Филинов молодцом — не дрогнул. Ещё патрон достал, и снова — бах!
Да что стрелять — Матвей из револьвера три пули в эту тварь выпустил, и всё без толку.
Прохор, с топором в руке, к боссу прижался — стонет:
— Хозяин, уходить надо! Только не бежать, сразу кинется… Они тех, кто бегает, страсть как не любят…
Филинов зубами скрипнул, назад отступил. Шаг, другой…
Кошка тоже шагнула — за ним. Раз, два…
Прохор тонким голосом ей:
— Вон! Вон у тебя жратвы сколько! Смотри, мясо лежит!.. — и на Матвея показывает.
А сам пятится, в босса вцепился. Филинов из красного бледным стал, растерялся. В упор ведь стреляли!
Смотрю, а собачонка-то живая, в снегу завозилась, мордаху подняла, смотрит своими круглыми глазёнками и скулит жалобно.
Я вперёд шагнул. Сам не знаю, зачем. Кошка на меня посмотрела, а я ещё шажок сделал.
Говорю:
— Не бойся, мы тебя не тронем. Собачку свою возьмём, и уйдём… Кися-кися-кися…
Эта зверюга мордой поводила, вроде как принюхивается. И повернула ко мне.
Я чуть в штаны не наложил. Как не убежал, сам удивляюсь. Но если побежишь — точно сожрёт. Не знаю как, но чувствую — сожрёт.
Подошла — близко, ещё немного и рукой дотронешься. Точно — призрак. Холодом от неё веет, как из раскрытого морозильника. И глаза как у человека.
Я опять ей:
— Кися, не бойся. Собачку возьму…
Пригнулся, руку протянул к шавке, осторожно-осторожно. Слышу, за моей спиной Прохор просипел: "Бежим, барин!"
Зашуршало позади и топот ног раздался. Убегают, значит.
Делаю шажок тихо-тихо. Тут кошка фыркнула, сгорбилась, оттолкнулась всеми лапами от земли и прыгнула. Прямо на меня.
Если через кого пролетала тонна ледяного кирпича, тот меня поймёт. Призрачная кошка проскочила сквозь меня и в лесу пропала. А я в столб превратился, замороженный.
Через миллион лет статуя-сосулька по имени Димка Найдёнов немножко оттаяла и глазами поморгала.
Смотрю — нет, миллион лет не прошло. Всё так же зима, деревья в снегу. Собачонка мелкая ко мне подбежала, прыгает вокруг, на руки просится. Дрожит вся, то ли от страха, то ли от холода.
Матвей сидит у сосенки, глаза прикрыл, бормочет непонятное. Свихнулся, что ли?
Зато Альфрида и след простыл. Там, где он лежал, нету никого. Сбежал, наверное, пока я призрака отвлекал, вместе с Филиновым и лакеями. Только в другую сторону.
Что делать, попрыгал я на месте — вроде ничего мне не откусили, мёрзлые руки-ноги кусками не отваливаются. Только в голове шум и печать на спине будто шевелится.
Ну да это дело привычное. Печать у меня, как только магия рядом какая, дёргается сразу — никакого индикатора не надо.
Прошёлся я по полянке, револьвер с палашом подобрал. Собачонку подмышку засунул. Матвея поднять попробовал, и так и сяк — тяжёлый, зараза. Сам идти не может, сразу на землю валится.
Надо за помощью идти. Замёрзнет ведь. Хоть и гад он, а всё равно ни к чему живого человека вот так оставлять.
Снял я с Матвея пояс с ножнами, палаш на себя повесил, собачонку поудобней перехватил и побежал к дому.
Его высокородие господин полицмейстер стукнул тростью о паркет. Филинов замолчал.
— Вас ясно сказано, государь мой — ваш дом нынче место преступления! — бросил Иван Витальевич. — Извольте не мешать следствию.
Когда я бежал к дому, подскакивая от нетерпения, думал: сейчас все ко мне кинутся. "Как ты выжил, как ты спасся, герой ты наш!" — кричать станут. Фигушки вам.
Подбежал я к дому, а там чёрт знает что творится. По двору полиция шастает, во всём доме огни горят, все лампы позажигали, и тени в окнах туда-сюда носятся.
При входе, у ворот, полицейский меня за шиворот ухватил и обшарил как простого жулика. Как только в морду не насовали, удивляюсь. Хорошо, гоб с конюшни рядом оказался, закричал: "Свой это, барина личный слуга!"
"Слуга" меня конечно по душе резануло, зато помогло. Доволокли до крыльца не за ноги, и то спасибо.
У крыльца машина антикварная, на которой полицмейстер ездит. И шофёр тот самый, мордатый. Меня увидел, лицо скривил, как на шавку какую. Вроде той, что я в руках тащу.
Ну что сказать — сам вызвал, получай. Ещё на почтамте, когда бумажками обменивался, заодно записочку для полиции передал. Рисковал сильно, конечно. Но вот — прискакала кавалерия. Не кто-нибудь, сам полицмейстер собственной персоной.
Так что вбежал я в дом, кричу:
— Там человек замерзает! Помощь нужна, срочно!
Тут же полицейских и слуг наших в лесок отрядили, Матвею на помощь. С ними лакея Сеньку послали — дорогу показывать. Чтобы не бегал в другой раз, как заяц трусливый.
— Ты живой? — удивился Филинов. — Силён! А где этот, вор-грабитель?
— Сбежал, — отвечаю. — Рысь увидел — и сбежал.
— Какая рысь, ты что, головой тронулся? — говорит босс. — То лось был — громадный. Страшнее зверя нет в лесу.
— Как же лось, — пискнул Прохор. Голос у него сорвался, сипит еле-еле. — Медведь же!
— Глаза протри — лось! — припечатал Филинов.
Я спорить не стал. Сунул собачонку Аннушке в руки и в уголке спрятался. Наблюдаю.
А полицмейстер прошёлся по дому, на кушетку уселся, солидно так, трость поставил, руки на рукояти сложил и говорит:
— Место опечатать, всех лишних убрать. Вам, господин Филинов, рекомендую покинуть особняк. Есть у вас дом в городе? Вот туда и езжайте.
Тут босс взвился, как укушенный, и много чего наговорил. Нервишки-то расшатались, кричит, аж побагровел весь.
Вот его Иван Витальевич на место и поставил. Говорит:
— Сейчас глава эльвийской общины прибудет, гадость эту, что на полу у вас нарисована, осмотрит. Без его слова решать не будем. Но я и так вижу — нехорошее это дело!
И точно — не успел договорить, как во двор коляска вкатила, белыми лошадками запряжённая.
Из коляски вышли двое — оба эльвы. В дом поднялись. Первый вошёл главный эльв, за ним слуга его или помощник, не понять.
Я как увидел его, дышать перестал. Это ведь только кажется, что все эльвы на одно лицо. Разные они. Одного старшего эльва я уже видел — на благородном собрании. Высокий, молодой, гордый до невозможности.
Этот тоже высокий, с виду молодой. Но это только на первый взгляд. Просто эльвы по-другому стареют, наверное. Лицо гладкое, надменное, как у статуи римского императора. А глаза старые, даже не глаза — взгляд. Неживой какой-то, будто надоело ему всё до чёртиков.
За ним коротышка семенит, росточку небольшого, в цветастом кафтанчике. И так на того карликового полуэльва похож, которого я не так давно башкой об стенку ударил, чтобы собачонку украсть, ну прямо близнец.
Но присмотрелся я — нет, не он. Похож просто. Может, братья?
А глава эльвийской общины в дом вошёл, посмотрел на всех мёртвыми глазами и на круг магический глянул.
Слышал я поговорку: "От твоего взгляда молоко киснет!" Вот это про него.
Подошёл он поближе, руку протянул, глаза прикрыл, ладонью над паркетом водит и напевает что-то эльфийское.
Все слуги, что в доме были, по углам забились, на эльва таращатся, как на фокусника или принца заморского. Даже Филинов притих, на магический ритуалуставился.
Ну, а меня этим не удивишь, и не таких в кино показывали. И чего там смотреть — я-то знаю, что нет там никакой магии. Нарисовано своими руками, сажей намазюкано, ради хайпа. Кровь внутри круга не человеческая, и уж тем более не эльфийская. Петушиная, с кухни взятая, когда птицу резали.
Глава общины глаза открыл, говорит:
— Тёмное дело. Тёмное. Надо провести обряд очищения. Дом от живых освободить, чтобы только стены остались…
Филинов аж на кушетке подпрыгнул.
— Да вы что, ваше сияние? У меня жена наверху лежит, без памяти… Доктор с ней сидит, кровь пустил только что. Куда я её потащу?!
Эльв посмотрел на него, как на пустое место, говорит:
— Над женщиной тоже обряд провести. Выгнать тьму из души…
Тут полицмейстер покашлял:
— Хм, ваше сиятельство, господин Левикус. Полиции тоже поговорить с больной надобно, на предмет выяснения. Но мы подождём. Госпожа нездорова…
— Это не имеет значения, — сказал глава общины — как припечатал. И на полицмейстера тоже, как на стенку, посмотрел. — Тьма не ждёт.
Ничего себе, думаю, какой эльв резкий. Не боится ничего. Видно, и правда у них в столице влияние большое. Попробовал бы гоблин какой так сказать.
Тут и гоблин как раз подоспел, мастер на все руки. Знакомый мой. Притащил фотоаппарат, магнием сверкнул — круг магический сфоткал.
Иван Витальевич спросил, будто между прочим:
— Вам, господин Филинов, такое раньше видеть не приходилось? Может, не так давно? Или карандашиком набросать в тетрадочке, от скуки? А того, кто в дом пробрался и сию мерзость начертал, не признали случайно?
Филинов на него глянул диким взглядом, рот открыл — для возмущения. Тут дверь распахнулась, и в дом втащили Матвея.
Тот вроде как немного в себя пришёл, сам ногами перебирает. Двое полицейских его ведут, а он головой вертит, будто впервые здесь.
— Вот, ваше высокородие, доставили… — начал один полицейский.
Матвей головой повертел, на эльва взглядом наткнулся.
— Ах ты сволочь, морда инородская! В палаши, ребята!!
Так крикнул страшно, аж люстра под потолком зазвенела. Матвей распрямился, полицейских отшвырнул в стороны. Одним прыжком до главы общины эльвийской добрался, на пол бросил, сверху упал, за шею схватил и давай душить.