Просыпаться утром по будильнику — неприятно. Просыпаться за пять минут до будильника — неприятно вдвойне. Снилось мне, будто сижу я на лекции, а рядом со мной секретарша нашего декана. И нежно так мне в ухо шепчет: "Вы отчислены, Воронков… За злостные прогулы, пьянство и нарушение обещаний…"
Потом вдруг секретарша расплывается в дым и превращается в большую, горящую синим огнём кошку. Из густой шерсти летят искры, глаза светятся как фары. Кошка придвигается ко мне вплотную, щекочет усами, тычется носом: "Мрряяу! Мрряяяу-уу!"
Тут я глаза открыл. Смотрю — на мне котёнок стоит, лапами упирается в грудь, смотрит прямо в лицо.
— Мяу!
Тут я всё сразу вспомнил и аж подпрыгнул на кровати. Кровати?!
Кровать, узкая, как в общаге. Комната — маленькая, в одно окошко. Обои голубые, в цветочек. Напротив кровати — стул, столик маленький у стены. На столе таз и кувшин. Пол дощатый, крашеный. Потолок низкий. Тесно, но чисто, и даже уютно.
Почему я не в морге? Или в больничке, весь гипсом облепленный? Те, в забегаловке — с кошачьими глазами, не шутили, а кулаки у них были здоровенные.
Поднялся я с кровати, и едва обратно не рухнул. Всё болит, будто меня грузовик переехал, и не один раз.
Еле-еле дошаркал до столика. Водички из кувшина отхлебнуть — во рту сушняк, не передать словами. Там зеркало стояло — небольшой прямоугольник на подставке. Как раз чтобы бриться и ухо случайно не сбрить.
Глянул я на себя. Поморгал и снова взглянул — внимательно.
— А-а-а-а!!
Проорался и ещё разок посмотрел. Вспомнил шутку: мужик с похмелья смотрит на себя утром в зеркало и говорит: "Я тебя не знаю, но я тебя побрею"…
Потому что не я там отражался. Парень какой-то незнакомый. У меня волосы тёмные, а у этого светлые. И глаза светлые, а у меня — карие.
Лицо у этого чем-то похоже на моё, но другое. Я, конечно, тоже не урод, девчонки не шарахаются, а некоторые даже наоборот. Но этот прям симпатяга.
Хотя синяк на пол-лица, разбитая губа и припухшие покрасневшие глаза красоты не добавляют. Зато сразу видно — вчера чуваку было весело и интересно.
Тут мне в дверь постучали.
— Господин, господин, вы чай пить будете?
Голосок писклявый.
За дверью девчонка. Я её увидел, аж пошатнулся. Такая маленькая, а уже зелёная. Как те, в забегаловке. Росточком мне по пояс, платьице тёмное, шея тоненькая, глазёнки раскосые, и уши торчат.
— Чего тебе? — говорю.
— Меня матушка послала спросить, будете чай пить, или сразу на службу пойдёте? — пищит эта малявка. — А ещё матушка спрашивает, вы за квартиру сейчас платить будете, или до вечера задержите, как в прошлый раз?
Ого! Хотя голова у меня болит и раскалывается, но кое-что соображает.
Как в прошлый раз — значит, я тут не первый день. И меня здесь знают.
— До вечера, — говорю. — Чай буду.
Девчонка кивнула, и метнулась куда-то.
Чай ждал меня на столе, покрытом скатертью. У стола суетилась хозяйка квартиры, где я комнату снимал. Такая же зеленоватая и ушастая — хозяйка, не квартира. И болтала эта хозяйка без умолку, что не мешало ей подметать, мелких детей гонять, бельё гладить и ещё всякими делами заниматься.
Так что, когда я из квартиры выбрался на улицу, у меня в голове ясность наступила. По сравнению со вчерашней — прям-таки кристальная.
Принесли меня сюда от забегаловки, где драка была. Хозяйка, охая и ахая, в красках расписала, как меня в дом втащили, еле живого, а мальчонка-официант, который помогал квартиранта нести, ей всё рассказал.
Тамошняя владелица забегаловки — подруга моей квартирной хозяйки. И когда по карманам побитого студента пошарила…
Ну да, я же на полу валялся, куда меня в нокаут отправили эти гоблины плюс орки…
Сам виноват, незачем было в старенькой студенческой шинельке поздно вечером пьяным ходить… Да ещё котят предлагать. Это потом понятно стало, что к чему. А тогда все решили, что студент издевается. Человек — над гоблинами. И над орками заодно.
Так вот, когда подруга хозяйки по карманам пошарила и квитанцию на оплату квартиры нашла, тут же вспомнила, что заселился у её подруги один студент. Бывший студент, а ныне — стажёр в сыскной части.
…"А шинелька ваша новая, которую вы давеча почистить просили — вот она, на плечиках висит, красуется. Вся с иголочки, с петлицами, со значком, как положено. Вы уж больше в старом не ходите, господин Найдёнов. Не ровен час, опять в неприятности попадёте. Праздник — праздником, но бережёного бог бережёт"…
Шинель и правда на стене висела, новая, тёмно-зелёного цвета, с оранжевыми петлицами. В самом деле — с иголочки.
Надел я её, и на службу отправился. А перед этим по карманам пошарил как следует. В поисках документов и других опознавательных знаков моей новой личности.
Документы нашлись в столе, куда я же — другой я — их накануне запрятал. Прежде чем шинель в чистку отдать. Почему новенькая форма запачкалась, я даже думать не стал. Обмывал, видать, господин стажёр своё назначение.
Так что шагал я теперь по улице к полицейскому участку — красавец-красавцем. Весь с иголочки, только лицо помятое.
— К нам едет служба надзора, — помощник полицмейстера Викентий Васильевич указал пальцем в потолок. — Господин полицмейстер телеграфировали в столицу.
Мой начальник Бургачёв скривился, как будто лимон укусил. Ещё трое полицейских — немолодые дядьки, что сидели тут же, в начальственном кабинете, молча закивали.
— Оказывать полное содействие, никаких препятствий не чинить, — зам полицмейстера строго глянул на Бургачёва. — А то знаю вас.
— Викентий Васильевич, так то когда было… — начал Бургачёв.
— Вот чтоб и не было! — рявкнул тот. — Вы от инородов морды воротите, а нам сверху по шапке! Неужто неизвестно, что инород инороду — рознь? Это вам не гобы зелёные, не желтопузые орги. Сам высший эльвий собственной персоной — друг государя и опора власти!
— Поняли, поняли мы, Викентий Васильевич, — миролюбиво пробасил самый пожилой полицейский. — Неужто мы без понятия совсем.
— Так вот, раз поняли, за дело со всем рвением приступайте. Чтоб комар носу не подточил. Та девка хоть и проститутка была, но высшего разряду. Из эльвиек, а это не каждому богачу по карману. То, что её в Александровском парке нашли, не случайность.
Бургачёв, что у нас по опросу?
Мой начальник откашлялся. После нагоняя лицо его горело красными пятнами.
— Опрос ничего существенного не дал, ваше высокородие. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Мы опросили всех, от хозяев до слуг. Все в один голос говорят одно и то же.
Пожилой полицейский ухмыльнулся в усы. Остальные молча переглянулись, разве что не плюнули. Видно, не любят здесь господина Бургачёва.
Меня аж зло взяло. Поднял я руку, как школьник на задней парте, и сказал:
— Говорят одно, а показывают другое!
Все на меня посмотрели.
— Что показывают? — похоже, его высокородие опешил от моей наглости.
— А то, что знают они, в чём дело. У господина Филинова, которого мы последним опросили, на лице всё написано. И у жены его. Он, как услышал про э-э, невинную лилию, чуть с кресла не упал. А жена его глазами сверкала, как люстра хрустальная. А он как заметил, что она разозлилась, сразу младенцем прикинулся — ничего не знаю, ничего не видел!
— А вы, господин стажёр, выходит, видели, — медленно, с расстановкой произнёс зам полицмейстера.
В комнате стало холодно, как на полюсе. Северном. Или южном.
Стало мне страшновато, но остановиться я уже не мог и не хотел.
— Да это и слепой бы заметил. Надо бы у них отпечатки пальцев взять, у всех. На предмет соответствия. Мы же рядом с телом кисть нашли, всю в краске. И нитку. Может, это с чьего-то пальто нитка.
Смотрю, у Бургачова лицо пунцовым стало. Викентий Васильевич наоборот, как-то даже побледнел, и на меня из-под бровей уставился.
Все остальные, кажется, дышать перестали. Только смотрят, рты разинули, разве что попкорна не хватает.
— Так, — ледяным голосом говорит зам полицмейстера. — И какие будут ещё предложения, господин Найдёнов?
Ну, мне терять уже нечего, несёт меня — аж самому страшно.
— Это уж вам решать, вы начальство. Только я себе уже план наметил. В субботу встречаюсь со свидетелем — наедине. Она точно что-то знает.
Бургачёв глаза закрыл, стоит, покачивается. Полицейские глаза таращат, то на меня, то на начальника, будто в цирке. Один, самый пожилой, фейспалм сделал обеими руками. Лицо закрыл, а сам трясётся — то ли плачет, то ли со смеху помирает.
— Она, значит… — зам полицмейстера меня взглядом сверлит, того гляди — прожжёт насквозь. — А личико вам, господин студент, тоже она разукрасила? Или это вы с другими свидетелями наедине общались?
— Ну почему, — говорю с достоинством. — Это к делу отношения не имеет. Тут я сам виноват. И не наедине, а в чайной "Довольный Желтобрюх". Их пятеро было, я один.
Тут пожилой полицейский руки от лица отнял, и тоже на меня уставился.
— Напомните мне, господин Бургачёв, откуда к нам господин стажёр прибыл? — спросил зам полицмейстера, а сам глаз с меня не сводит.
— По окончании столичного университета с превосходными отметками отправлен был Дмитрий Найдёнов в школу полиции при управлении обер-полицмейстера, — деревянным голосом отрапортовал Буграчёв. — Которую успешно окончил. После чего сюда был выслан по разнарядке в соответствии с указом от числа…
— Довольно, — оборвал его Викентий Васильевич. — А в университет упомянутый господин поступил прямо из дома призрения, что в нашей губернии находится. Так?
— Так точно, ваше высокородие!
— Так, так, — зам полицмейстера скривился, губами пожевал. — Ну что же… Грех не воспользоваться таким обстоятельством. Ишь, свидетелей он опрашивает… наедине.
А я стою, вижу — все чего-то поняли, перемигиваться начали. Только мне непонятно ничего. Уже и сам не рад, что выскочил. И что на меня нашло? Будто чёрт вселился. Может, это прежний хозяин тела дурит? Понятно же, что выпить этот Дмитрий Найдёнов не дурак и вообще фрукт ещё тот…
Викентий Васильевич пальцем щёку поскрёб задумчиво и распорядился:
— Господа приставы, за дело. Согласно плану. Стажёр — за дверь, ждать, пока вызовут. Бургачёв, вас попрошу остаться.
Вышел я из кабинета, встал у стенки, глаза прикрыл. Вокруг меня полицейские бегают, суетятся. На меня поглядывают — кто сочувственно, кто злорадно. Ясное дело, проштрафился стажёр, сейчас его песочить будут в хвост и в гриву.
Потом дверь распахнулась, мой начальник Бургачёв вылетел, весь взмыленный как конь, лицо в пятнах.
— Иди! — внутрь указал, меня взглядом ожёг и умчался.
Вошёл я. Дверь за собой плотно прикрыл, как сказали. Ну а потом все любопытные с той стороны двери могли слышать громовой голос его высокородия господина заместителя полицмейстера.
"Неслыханно!.. Позор всего отделения!.. Пьянство, поножовщина, драка в общественном месте… Стыдно, господин стажёр!.. Сей же час сдайте значок, и чтобы я вас здесь больше не видел!.."
Сколько времени прошло, я не считал. Когда всё закончилось, открыл дверь, вывалился из кабинета и все, кто мог видеть меня в тот момент, наверняка посочувствовали бедному стажёру. Потому что превратился стажёр в тыкву. Был, да весь вышел.
Побрёл я к выходу, как на улице оказался, даже не заметил.
Обернулся, взглянул на окна полицейского участка. Провёл ладонями по своей шинели, недавно такой новенькой. Теперь на ней не было ни петлиц, ни значка. Выдраны с мясом.
Вздохнул, надвинул кепи поглубже, и зашагал вдоль по улице. Туда, откуда пришёл совсем недавно, такой красивый.