Нет, не сон это, и даже не кошмар. Не успел я проморгаться, мне влепили пинка. Отлетел я к стене, в комод врезался, аж искры из глаз.
Мужик за мной прыгнул, смотрю — в руке у него дубинка. Короткая, как раз чтобы под одеждой носить.
Да что ж такое, все меня побить хотят, и всё по голове!
Мужик навис надо мной, но сунулся слишком близко. Тут я ему и помог — придал направление башкой в комод. Сам откатился, по пути дубинку у него из пальцев вывернул. Еле сумел — руки у него как ковш экскаватора, пальцы как сосиски.
Дубинкой отобранной с разворота приложил как следует, и он на комод повалился со страшным грохотом.
Поднялся я на ноги, а мужик за мной развернулся — ничем его не прошибёшь. Здоровый шкаф, прёт на меня, ручищи расставил. Верочка на постели сидит, простынкой прикрылась, глаза как блюдца. Но не кричит — край простыни в рот сунула, прикусила, только скулит тихонько сквозь зубы.
Видно, боится скандала.
Бросился мужик на меня, я быстренько через кровать перекатился (Верочка аж простынёй подавилась) и скакнул к двери. Тут вдруг мне как прижгло спину — там, где печать. От боли аж в глазах потемнело. Споткнулся я, на четвереньки упал, и вовремя — сзади просвистело. Не то кастет, не то кулак. Если бы не упал, прощай, Димка.
Сквозь туман в глазах увидел — у двери кто-то стоит. Разглядел только силуэт человека. И вдруг я очень ясно понял — он это колдует. Как тот гоблин в переулке, когда пытался мне своей магией недоброе сделать.
Сейчас то же самое, только гораздо сильнее.
В один миг у меня всё это в голове нарисовалось. Страшно стало — не передать словами. Аж волосы дыбом. И спина горит невыносимо.
У кого-то в такие моменты вся жизнь перед глазами проносится, а у меня спасительная идея вспыхнула: если болеутоляющего нет под рукой, можно сконцентрироваться. Вроде медитации. Концентрируешь всю свою боль в одной точке, можно даже на кончике пальца, или в точке воображаемой — и отстраняешься. Вроде есть она, и вот её нет. Боль — отдельно, ты — отдельно.
Как я это сделал, сам удивляюсь. Но получилось, наверно от испуга.
Боль сразу резко ослабла, обернулась щекоткой и ушла. Я продолжал её чувствовать, но как под наркозом у зубного. Как будто не у меня болит, а у другого — за стенкой.
Всё это заняло буквально какие-то секунды, хотя мне показалось, что прошла вечность.
Тот, у двери, ко мне шагнул. Скомандовал:
— Держи его!
Его здоровенный напарник цапнул меня за шею своей лапищей. Вернее, хотел цапнуть. Я дубинку (она у меня от боли из руки выпала и рядом валялась) подхватил и ткнул от всей души. Здоровяк всхрапнул и обмяк возле кровати. А я, не медля ни секунды, в прыжке врезался колдуну головой в живот, и мы на пол рухнули возле двери.
Он, гад, ловкий оказался. Выворачивался, как угорь. Но Димка Воронков тоже не промах. Уселся на него, ухватил за ногу и на болевой.
Будь мы в спортивном зале, он ладошкой похлопал бы — сдаюсь, отпустите! Но тут не зал, и мы не на соревнованиях. И о таком способе мой противник, ясное дело, не слышал даже. Не выдержал он, взвизгнул, задёргался.
А я ему:
— Говори, тварь, кто ты такой?
Он визжит, башкой мотает. Я сильнее его прижал.
— Отпусти! — кричит. — Я всё скажу!
Ага, отпусти его. Чтобы он опять колдовать начал.
— Говори так. Ты маг, колдун?
Он аж хрюкнул подо мной.
— Нее-е-ет, не-е-ет, — и весь трясётся.
— Не ври, — говорю, — я сам видел, ты меня магией долбанул. За это я тебе сейчас ногу в трёх местах сломаю.
— Дмитрий Александрович! — это моя Верочка опомнилась. — Отпустите их, ради всего святого! Вы так шумели, сейчас все соседи сбегутся! Городовые придут!
Вот чёрт, и правда. Мне-то не очень страшно, а вот подружку подводить ни к чему. Но и отпускать колдуна тоже не хочется. Только говорить начал…
А этот гад почуял, что я задумался, и зашептал так, что только мне слышно:
— Сегодня, после пятого звона часов, в чайной у Сытого Гобби… Приходите, я тоже буду.
— Врёшь, — говорю, и ногу ему потянул.
— Ай-й-йй! Вавила, стой, не трогай его! — это он дружку своему. Тот оказывается, очухался, и ко мне уже подбирался. — Клянусь, приду один. Никакого вреда вам не причиню. Даю слово — как своему брату.
Не понял, почему этот прыщ меня братом назвал, ну да ладно. Пошарил у него по карманам, выдернул часы на цепочке.
— При встрече отдам. Вали отсюда, и мальчонку своего забирай!
Отпустил колдуна-мага, тот в дверь метнулся. Вавила за ним.
Верочка с кровати спрыгнула и принялась одеваться.
— Дмитрий Александрович, уходить вам надо. И мне задерживаться не с руки.
— Погоди, — говорю. — Так это жених твой был или нет?
— Нет, я их первый раз вижу. Скорее, пожалуйста, очень вас прошу!
Расстались мы на улице. Верочка, снова прилично одетая, в шляпке и перчатках, пожала мне руку на прощанье. За углом её ждала коляска, в ней уже сидела давешняя подружка. Вместе с ними устроилась пышная женщина средних лет и знакомый мне широкоплечий лакей. Все они отгуляли в городе свой выходной, и теперь возвращались обратно, в загородный дом хозяев.
Помахал я ей рукой издали, постоял немного, чтоб голову остудить. Всякие мысли у меня крутились, одна другой невероятнее. Потом плюнул, и решил всё на месте разузнать. До пяти часов оставалось вполне достаточно времени, чтобы прогуляться спокойным шагом к чайной "Сытый Гобби".
Над городом загорались первые робкие звёзды. Ветер завивал лёгкие смерчи снежинок под ногами. Я прошёл центральную улицу, где светились огни фонарей и катились редкие пролётки.
Возле дома градоначальника сияли огни; коляски подкатывали одна за другой, из них вылезали важные люди в мундирах и сюртуках. Суетились лакеи, почти такие же важные, как гости. Стражей порядка вообще стояло без счёта. Судя по всему, из столицы прибыли с проверкой обещанные полицмейстером чиновники.
Я миновал все эти пафосные здания с их ухоженными оградами, колоннами и крылечками. Спустился ниже по улицам — центр города стоял на холме, и чем дальше ты спускался, тем беднее становились кварталы.
Прошёл мимо полицейского участка, откуда меня совсем недавно вышибли с треском. Там тоже светились окна. Очевидно, работа кипела, ведь никому не хотелось ударить в грязь лицом при высоких гостях из столицы.
Чайная, где мне назначил встречу колдун-маг, располагалась на окраине. Домишки там стояли бедные, фонари не горели. Если бы не серп луны в чернильном небе и бледный свет из редких окошек, сломать ногу на колдобинах — как раз плюнуть.
Впереди, на углу светились несколько окон, из распахнутой двери двухэтажного дома вырывались клубы тёплого воздуха вместе с посетителями разной степени веселья. Кажется, то самое место.
Вывеска над дверью чайной изображала зелёного гоблина с чашкой в одной руке и вилкой в другой. На вилку был насажен не то крендель, не то кот. Гоблин улыбался, выставив круглый животик. Как видно, это означало сытость. Над ушастой головой полукругом было выведено: "Сытый Гобби".
Отлично, я на месте.
Я вошёл, и едва не задохнулся от густого воздуха внутри.
Зал скрывался в испарениях от стоящей в глубине помещения раскалённой печи, парящих самоваров и подносов с жареными пирожками на отдельном прилавке.
Несмотря на вывеску, чайную посещали не только гобы — как их здесь называли.
У подносов толпился народ. Жареные пирожки расхватывали… ну да, как горячие пирожки. На место опустевших подносов тут же подтаскивали новые. Взмыленный мальчишка в грязном фартуке не успевал принимать медяки.
За столами пили чай, водку и что-то ещё самые разные посетители. Водку, правда, пили немного, в основном хлебали горячий чай из больших щербатых чашек.
Были там по большей части гоблины, молодые и старые, одетые почти поголовно в чёрное. Я так понял, что это их любимый цвет.
Но и людей сидело немало.
Откуда-то тянуло едким запахом дешёвого табака и дымящейся травы. К этому запаху примешивался еле уловимый аромат розового масла.
Я пробился к стойке с чайниками и чашками, нагнулся поближе к гоблину в зелёной рубашке и относительно чистом фартуке:
— Скажи, любезный, нет ли здесь человека — с меня ростом, худой, волос светлый, на вид лет тридцать — тридцать пять?
Гоблин глянул на меня кошачьими глазами, сощурился:
— А вы на какой предмет интересуетесь, господин?
— Друг это мой, — я вытянул из кармана отобранные у колдуна часы, показал. — Вещь свою у меня забыл. Отдать хочу. Он меня ждёт.
Гоблин глазами стрельнул туда-сюда, проворчал тихонько:
— Так бы сразу и сказали.
Пальцами щёлкнул, сразу подбежал мальчонка в фартуке. Гоб ему приказал:
— Проводи господина наверх.
Пошёл я за мальчишкой. Тот ловко проскочил между посетителями, скользнул за печку. Там обнаружился ход наверх — узкий и такой тёмный, что хоть глаз выколи. Но мальчонка уверенно топал по лестнице, и я за ним.
Поднялись мы по скрипучим ступенькам на второй этаж.
Вышли в коридор, скупо освещённый керосиновой лампой. По правую и левую стороны коридора виднелись двери, закрытые и открытые. Из открытых дверей несло такой смесью запахов, что хоть топор вешай — или противогаз надевай. Но, как видно, здешние посетители были ко всему привычными.
Прошёл я по коридору, по дороге заглядывая во все комнаты.
Везде шла игра. Играли в разное — где в карты, где в кости. Всюду мелькали раскрасневшиеся, посиневшие или позеленевшие лица, кто-то кричал от азарта, кто-то от разочарования. Сунулся я в одну комнату, в другую — толпа вокруг столов, шум, гам… как тут разыскать нужного человека?
Мальчонка тронул меня за локоть, указал на последнюю дверь.
Там громоздился бильярдный стол. Народу в этой комнате тоже было много, и большинство следило за игрой.
Я прошёл внутрь и стал пробираться вдоль стены, ища своего как бы приятеля.
Но тот сам меня нашёл. Кашлянул над ухом, подморгнул и повёл за собой в уголок, к окошку.
— Вы принесли мои часы? — спросил. Голос был едва слышен в общем гаме.
Я показал часы.
— Благодарю, — он потянулся, чтобы взять их, но я отвёл руку:
— Зачем приглашал?
— Мы неправильно начали знакомство, — он скривил губы в улыбке. — Я думал, вы обычный глупец, ходок по горничным, которого можно пощипать за пёрышки.
— Но я не такой, — ага, сейчас он скажет, что я крут безмерно и почти что гений. Давай замутим дело на миллион. Знаем мы таких.
— Да, — спокойно согласился он. — Вы не такой. Я заметил печать. Вы ведь, простите, были нагишом.
Вот как. Я насторожился.
— Что вам моя печать?
— У меня такая же.
Он оглянулся по сторонам — никто не обращал на нас внимания — и поднял рукав. Повыше запястья, на внутренней стороне руки темнел кругляшок печати. Такой же с виду, как у меня.
— Ну и дальше что? — не стоит подавать вида, что я не в теме вообще. Тогда меня точно ощипают, как птичку.
— Не буду скрывать, я видел вас раньше. Вы работали вместе с бедняками по найму. Тяжёлый грязный труд. Платят гроши.
— Что-то я вас там не видел.
— Я — один из тех, кто платит таким работягам, господин студент. Или вас нужно называть — господин полицейский?
— Если уж вы взяли на себя труд меня выследить, то наверное знаете, что я больше не полицейский.
— Да, да… волчий билет и всё такое. Скажите, господин Найдёнов… вас ведь так зовут? Скажите, вам известно ваше происхождение?
— Только то, что написано в документах, — отвечаю.
Вот чёрт, кажется, этот мутный тип имеет информацию, и хочет на ней заработать. А я эту информацию хочу получить. Вопрос только в цене.
Он сочувственно улыбнулся и покачал головой:
— Понимаю… Люди не хотят, чтобы мы знали правду. Всю правду.
— Люди? — вот это интересно.
— Вы сразу поняли суть моих слов, — уважительно произнёс он. — Да, люди. Они не любят нас, других. Не людей.
Ого. Так и хочется сказать: "Ты на что намекаешь, царская морда?"
Молчу. Смотрю на него. Тот скривил губы, придвинулся ко мне поближе и прошептал:
— Вы ведь тоже не совсем человек, господин Найдёнов. Мы с вами — братья по крови.