Полковник Гольц оказался немолодым офицером с бледно-голубыми водянистыми глазами, коротко стриженными соломенными волосами и закрученными вверх усами — такими же, какие носил кайзер Вильгельм Третий. Форма сидела на нём так, что было очевидно: её шили на заказ, причём весьма тщательно подгоняли под фигуру. На груди гордо красовался голубой «мальтийский» крест — особая награда за заслуги перед короной.
— Господин Белозёров, — кивнул полковник, когда я вошёл. — Добрый вечер. Моя фамилия Гольц. Надеюсь, не прервал ваш ужин?
— Разве что самую малость. К счастью, чай был не так хорош, как в Китае, так что жалеть особо не о чем.
Офицер кивнул.
— К сожалению, у нас не так много средств, чтобы покупать лучшие образцы, — сказал он. — Прошу, садитесь.
Он указал на кресло и, как только я в нём расположился, занял место напротив, а не за большим письменным столом из красного дерева, над которым висел большой портрет германского императора в широкой золочёной раме.
— Мне поручено с вами поговорить, — начал Гольц, положив ногу на ногу. — Не вашим давним противником, господином Аничковым, разумеется. Генералом Штольбергом.
— Внимательно вас слушаю, полковник, — кивнул я. — Раз уж моя скромная персона вызывает такой интерес, почему бы и не побеседовать?
— Господин Аничков просветил нас относительно того, кем бы были прежде. Разумеется, у нас нашлось ваше досье, хоть и не такое полное, как хотелось бы.
— Только не пересказывайте мне мою биографию, умоляю! — улыбнулся я. — Она мне прекрасно известна.
— Разумеется, — кивнул Гольц. — Я и не собирался. Но упомянуть пару фактов придётся — чтобы вам стала ясна цель нашего разговора.
— Что ж, это я смогу пережить. Продолжайте, полковник.
— Вы занимались политическим сыском. У нас такой тоже имеется, как вы понимаете. И я тесно общаюсь с его руководством.
— Понимаю. Вербуете агентов.
— А вы этим не занимались, господин Белозёров?
— Лично — нет. Для этого существует особый отдел.
— Я к тому, что знаю, как много известно людям на должностях вроде той, какую занимали вы. И какие у них обширные связи.
— Хотите предложить мне работу, полковник?
— В общем, да. Сотрудничество.
— Я уже сотрудничаю с революционерами. Боюсь, мне будет трудно совмещать две ставки.
— Уверен, что нет. И потом, господин Аничков вам ведь не платит?
— Нет, увы.
— А триада? — осторожно спросил Гольц.
— Немного. Я в некотором роде представляю её интересы. Вернее, буду представлять, когда мы прибудем в Россию.
— Генштаб готов предложить вам десять тысяч золотых марок за согласие сотрудничать и по пять тысяч в месяц. Плюс наградные за особо ценные сведения.
Я присвистнул.
— Щедрое предложение.
Очевидно, немцы решили, что, раз я с Вождём, значит, перешёл на его сторону и готов предать родину.
— Весьма щедрое, — согласился Гольц. — И мы делаем такое далеко не каждому, уверяю.
— Не сомневаюсь. Но у меня больше нет доступа ни к каким сведениям, да и связи оборваны. В России я считаюсь погибшим. Так что вам буду совершенно бесполезен.
— Отнюдь, — качнул головой полковник. — Из человека ваших талантов и осведомлённости о внутреннем положении в стране вышел бы прекрасный агент. И даже лучше, что вас как бы не существует. Это развяжет вам руки.
— Вы хотите, чтобы я собирал какие-то конкретные сведения? — спросил я, желая узнать, что именно интересует немецкую разведку.
— Если согласитесь, то через некоторое время получите инструкции, — уклончиво ответил полковник. — Ничего опасного вам не будет предложено, уверяю.
Ну, конечно! Ещё скажи, что такого ценного сотрудника вы будете беречь, как зеницу ока.
— Генштаб не рискнёт лишиться такого кадра, как вы, господин Белозёров, — словно прочитав мои мысли, сказал Гольц.
Я его прекрасно понимал благодаря оставшемуся у меня китайскому коммутатору, а вот у полковника такого не было, поэтому мне приходилось говорить по-немецки и подбирать слова, отчего могло показаться, будто я раздумываю над предложением Гольца. Кажется, он так это и воспринял, ибо продолжил убеждать:
— Вам нечего опасаться, господин Белозёров. Судите сами: от вас будет требоваться лишь выполнение простых заданий, к тому же, вы будете находиться под покровительством господина Аничкова. А при вашем знании местности, так сказать, вам ничего не будет стоить избежать опасности, если таковая всё же возникнет. По сути, вам не придётся делать ничего такого, чего бы вы уже не согласились делать для нашего красного друга.
Я усмехнулся.
— У вас своеобразное представление о дружбе, герр полковник. Если я соглашусь, мы с вами тоже подружимся?
Гольц серьёзно кивнул.
— Разумеется. Друзья Германии — мои друзья.
— И что же, по-вашему, я буду делать для господина Аничкова?
— Помогать ему избегать тех, кто будет его ловить. Ваших недавних подчинённых.
— Но это явно не то, что нужно от меня вам.
— Это, в том числе. Плюс сбор кое-каких сведений. Вам, как человеку, знающему о работе системы почти всё, это будет нетрудно сделать. Риски минимальны. А деньги хорошие.
— Суммы приличные, — согласился я, делая вид, что задумался над предложением. Но требовалось убедить Гольца, что мне действительно нужны деньги, и я готов продаться. Поэтому, немного помолчав, я сказал: — Но вы так смачно описали мои ценные способности, что мне стало очевидно: они стоят больше.
Полковник вперился в меня неподвижным взглядом. Его бледно-голубые глаза застыли, как у тигра, увидевшего добычу и готовящегося прыгнуть на неё из зарослей.
— Сколько вы хотите, господин Белозёров? — спросил он, стараясь говорить спокойно.
— Прибавьте к тому, что назвали, по пять тысяч и считайте, что уговорили меня подумать над предложением генштаба, — ответил я.
— Хорошо. Если согласитесь, получите. Но не больше. Как я сказал, наш бюджет далеко не резиновый.
Я поднялся, заканчивая разговор. Немцы могли бы давить на меня, если б у них оказался в руках мой Родник. Теперь же им оставалось только покупать. А это не совсем то, на что привыкли полагаться офицеры разведки кайзера. Кнут и пряник — вот их метод. Первого у них нет, значит, придётся убедить Гольца, что в моём случае вполне достаточно второго. Сыграю алчного мальца, разобиженного тем, что его выставили из страны. Но торопиться нельзя. Если соглашусь слишком быстро, полковник непременно заподозрит, что я планирую его надуть. В генштабе не дураки сидят. И конкретно этот офицер — явно опытный разведчик. Иначе его не было бы здесь, он не был бы полковником, и совершенно точно ему не поручили бы разговор со мной.
— Честь имею, — кивнул я прежде, чем выйти в коридор, где меня поджидал конвойный.
— Всё, веди назад, — сказал я ему. — Может, без меня там ещё не весь чай выдули. От разговора с вашим полковником аж в горле пересохло, — подмигнув, я двинулся вперёд.
Дорогу я запомнил. Всегда так делал — срабатывала выработанная годами привычка.