ГЛАВА 19. Мари. Испытание женской дружбы любимым камнем преткновения
Будь моя воля убила бы всех сплетников на свете! Ведь они и ангела так очернят, что бедняга не сможет трудоустроиться даже в аду. Может, именно это и произошло на небесах? Кто-то разозлился на своих товарищей и настучал на них, а оклеветанные бедняги не смогли оправдаться перед Господом.
После того как я просочилась в квартиру, Беккер захлопнула входную дверь с таким грохотом, что я аж подпрыгнула от неожиданности. Н-да! Тяжёлый случай. Похоже, на этот раз у нас такой острый приступ ревности, что Отелло отдыхает. Даже интересно, в каком виде преподнесли происшествие в автобусе, если она так на меня окрысилась?
Как бы то ни было, а оправдываться предстоит мне, а не сплетникам.
Когда мы пришли в Сонину комнату, основательно заставленную антиквариатом, то я, не дожидаясь приглашения (вряд оно мне светит) плюхнулась в первое попавшееся кресло. «О! Беккеры могли бы не скупердяйничать и постелить у входа коврик помягче», — подумала я, но с моих губ не слетело ни слова упрёка по данному поводу.
Мужественно терпя боль в занемевшем седалище и ногах, я с выжидательной миной уставилась на подругу, которая застряла в дверях комнаты, при этом всем своим видом говоря: «Давай покороче и вали отсюда, пока я добрая!»
Да ни фига! Если Беккер приспичило поиграть в гляделки, то пусть развлекается. Я завозилась, устраиваясь в кресле поудобней. Жёсткое зараза! Такое ощущение будто оно набито камнями, а не конским волосом. Вот за что терпеть не могу все эти старинные вещи. С виду красота, а на деле одна видимость и никакого полезного функционала.
Поняв, что взглядами меня не пронять, Соня всё же решилась нарушить обет молчания.
— Говори, зачем пришла и убирайся! Нечего рассиживаться, как у себя дома.
Ну вот, почти слово в слово! Ладно! Для начала я показательно вздохнула.
— Грубо, милая! Это ты скажи, что случилось. Тогда я уберусь согласно твоему интеллигентному пожеланию. И постарайся убедить меня, что у тебя есть веские причины злиться, — нагло заявила я и, устав искать удобное положение, забралась в кресло вместе с ногами.
Глаза Сони округлились от возмущения.
— Нахалка! И выгоню! Могу и взашей! Она ещё прикидывается невинной овечкой! Не подозревала, что ты такая стервоза, Мари!
— Вот отсюда, Беккер, пожалуйста, подробней, — сказала я, начиная потихоньку заводиться. — Для меня это тоже открытие. Ведь столько лет мы вместе, а ты ни разу даже не намекнула на такую неприятную черту моего характера. В чём дело, Сонь? Неужели слова сплетников оказались весомей нашей дружбы? Или я чего-то не знаю? Так просвети, не держи в неведении.
Вооружившись терпением, я постаралась выглядеть как можно миролюбивей. Рассерженная подруга открыла было рот, но не нашлась, что сказать и стала метаться по комнате, швыряя вещи. «Отлично! Пусть выпустит пар. Главное, держать личико ромбиком», — подумала я и постаралась не засмеяться в самый неподходящий момент. Сонька была в своём репертуаре, — на пол летели только те предметы, падение которым не наносило ущерба. Правда, пару раз в меня полетели явно бьющиеся предметы, но опять же из разряда тех, что не жалко. Я поймала их и аккуратно поставила на столик.
Когда разрушительный пыл пошёл на убыль, Беккер снизошла до переговоров. Она присела в кресло напротив и принялась сверлить меня злобным взглядом, явно готовая к бурному диалогу.
Не-а, даже не мечтай! Я с тобой ссориться не буду, так что Сорочинская ярмарка на сегодня отменяется. Сделав вид, что не замечаю её безмолвный вызов, я зарылась в бездонные недра галантерейного чуда итальянских мастеров. Чёрт! Эти новомодные изделия размером с чемодан просто чёрные дыры для их содержимого! После долгих поисков я всё же выудила из сумки искомое, а именно маникюрную пилочку.
— Ну, и что тебе напели сплетники, если ты так бесишься? — бросив беглый взгляд на подругу, лениво поинтересовалась я и взялась полировать когти.
Не знаю уж почему, но это невинное занятие отчего-то вызвало у Беккер просто феерический приступ раздражения. Подлетев ко мне, Сонька выхватила у меня несчастную пилку и со всей дури зашвырнула её куда-то в угол. Вот это она зря. Пилочка была из моего любимого маникюрного набора, подаренного Рени, и я постаралась определить место, куда она улетела. Нужно будет вернуть беглянку на её законное место в футляре.
— Сонь, с ума сошла? Чем тебе пилка-то помешала? — вопросила я тоном воплощённой мисс Миролюбие.
— Да, пропади вы обе пропадом! Издеваешься, да? Ну давай, продолжай в том же духе! Я уже убедилась, что тебя ничем не прошибёшь! Молодец! Просто молодец! А знаешь, почему ты такая стерва? Потому что тебе наплевать на всех и вся, и на меня в том числе! — взорвалась Беккер, не давая вставить мне ни слова. — Причём здесь сплетники? Думаешь, я не вижу, что ты вытворяешь за моей спиной? — выкрикнула она и от полноты чувств даже топнула ногой. — Знаешь, Мари, а ведь ты большая эгоистка! Всё-то тебе «хи-хи», да «ха-ха» и ничего-то ты не берёшь в голову! Ведёшь себя как избалованный ребенок, с которым носятся взрослые, а тебе и дела нет до переживаний других. А знаешь почему? Потому что ты озабочена только собой любимой, а остальные для тебя игрушки, на которых ты оттачиваешь своё остроумие!
— Вся жизнь — игра, а мы статисты в добрых масках, — пробормотала я и, сделав паузу, глубокомысленно добавила: — Чтобы не пугать окружающих своим звериным оскалом.
Не-а, аудитория оказалась не контактной. Подруга, по своему обыкновению, пропустила мои слова мимо ушей.
— Как тебе не стыдно, Мари! Признайся уж, что ты ни во что меня не ставишь, поэтому так поступаешь.
— Стыдно… — вклинилась я в Сонькин монолог, состроив покаянную физиономию.
— Молчи, когда я говорю! — рявкнула она и я послушно заткнулась. — Я всегда относилась к тебе как к другу, даже как к сестре, а ты чем меня отблагодарила? Мало тебе показалось Ника, так ты решила взяться за Ладожского? Ну спасибо, подруга! Наверно, это мне за всё хорошее, что я тебе сделала? Да? Что ты примолкла? Дар речи утеряла или совесть внезапно прорезалась?
Дальше не имело смысла оставаться. Выскользнув из кресла, я обогнула Беккер, выросшую на моём пути, и направилась к выходу. Но она схватила меня за руку и со словами: «Не смей сбегать без объяснения!» поволокла обратно. Я не сопротивлялась и, плюхнувшись в кресло, подняла на неё глаза.
— Ну? Что ты пялишься на меня? — снова налетела она.
Разведя руками, я изобразила непонимание на лице.
— Господи! Стукнуть бы тебя чем-нибудь тяжёлым! Мари, прекрати паясничать!
С видом примерной девочки я сложила руки на коленях и, склонив голову набок, состроила по-собачьи умильную мину.
— Вот зараза! Не молчи, отвечай!
— Ну, вот! То молчи, то отвечай, — промямлила я, поёрзав в кресле.
— Не передергивай!.. Зай, прекрати свои штучки, пока мы окончательно не поссорились. Неужели тебе нечего сказать?
Выдохшаяся Беккер явно начала сдавать позиции.
— Зачем? — я пожала плечами, глядя на носки новеньких туфель. — Приговор уже вынесен и подписан. Так что нет смысла оправдываться. Ведь ты хотела сказать, какая я дрянь. Ты сказала, и я тебя услышала. Если ты уже успокоилась и закончила размазывать меня по плинтусу, то я пойду. ОК? — сказала я, стараясь удержать внешнее спокойствие.
Когда один бесится, другой должен быть на высоте, иначе дружба полетит ко всем чертям собачьим.
— Надо же! Я и не подозревала, что ты такая хладнокровная…
Что ж, любимая подруга добилась своего: моё терпение лопнуло.
— Что же ты замолчала? Давай, уж договаривай! Скажи уж, что я хладнокровная сучка!
— Нет, вы только посмотрите, она ещё и обижается! — всплеснув руками, воскликнула Соня. — Бессовестная!
— Спасибо. Список нелицеприятных[1] эпитетов растёт просто не по дням, а… — я сглотнула комок в горле. — Знаешь, лучше я пойду! А то мы сейчас такого друг другу наговорим, что нашей дружбе действительно придет конец, а я этого не хочу. Несмотря на все сказанные тобой глупости, ты по-прежнему моя самая лучшая подруга и я тебя люблю, чтобы ты себе там ни думала.
Беккер отступила в сторону, давая мне дорогу, и я с грустью подумала, что прав народ, говоря, что дружба женщин заканчивается, как только между ними встаёт мужчина. «Вот только я никогда не думала, что у нас Беккер дойдет до такого…»
Я уж было взялась за ручку входной двери, и тут Сонины руки обняли меня за талию.
— Мари, пожалуйста, не уходи! — попросила она, прижавшись к моей спине. — Прости меня, зай! Честное слово, я больше не буду. Ведь я тоже люблю тебя.
— Ага, свежо предание… — не выдержав, я всхлипнула. — Небось врёшь. Стоит только расслабиться, как ты опять примешься кричать на меня, как на неродную.
— Не буду! — пообещала эта поганка, вслед за мной хлюпая носом. — И вообще, ещё неизвестно, кто на кого больше орал.
Ну, конечно! Уж я-то точно знаю, кто из нас больше орал, но не стала развивать поднятую тему.
В общем, когда мы наревелись как две дуры, Беккер аккуратно промокнула глаза неизвестно откуда взявшимся платочком, ну а я как истинная Маша протёрла их руками. Я посмотрела в зеркало на себя, а затем на подругу и тяжко вздохнула. Не знаю, как ей это удаётся, но Сонька умудряется реветь так, что макияж на её лице остаётся в целости и сохранности, чего не скажешь обо мне.
Только мы примирились и тут, как говорит Ладожский, получи фашист гранату.
— Мари! Неужели так трудно усвоить, что «врёшь» это грубое слово? Нужно говорить, «обманываешь».
«Спокойствие! — стиснув зубы, я мученически улыбнулась. — Значит, это я веду себя как ребёнок? Между прочим, я тоже терплю, когда кое-кто бесконечно воспитывает меня. Зачем же лишать человека удовольствия?»
— А есть разница? Хрен редьки не слаще. Ой, а сама-то хороша! Тогда уж нужно говорить не «орать», а «кричать», — сказала я, довольная, что и мне удалось хоть к чему-то прицепиться.
— Ладно-ладно! Что-то я не форме…а-а! Я же не ела с утра! Зай, составишь компанию? — спросила Беккер и, не дожидаясь моего согласия, подхватила под руку.
— А-то! Я сама от бурных переживаний готова съесть хоть целого быка! — воскликнула я, страшно радуясь, что кризис в наших отношениях благополучно миновал.
После сытного обеда, сервированного на небольшом столике молчаливой, но улыбчивой служащей из нашего ресторана, я осторожно спросила:
— Так в чём дело, Сонь? Какого чёрта ты взбеленилась?
Аккуратно сложив салфетку, подруга подняла на меня виноватые синие глазищи, и они снова подозрительно заблестели.
— Э, нет! Давай-ка без слёз! — поспешно воскликнула я. — На компанию даже не рассчитывай. По второму заходу будешь рыдать в гордом одиночестве. К твоему сведению, в настоящий момент у меня жизнерадостный душевный настрой, так что не смей его разрушать.
— Да, ну тебя! Никто и не собирался лить слёзы, — отмахнулась Соня. — Ладно. Идём, в мою комнату, там и поговорим.
— Хорошо, но с одним условием. Чур, не обзываться, и не орать, а то я могу с перепугу описаться. С такой жизнью нервы совсем ни к чёрту.
— Только попробуй! Тут же получишь по носу, если испортишь мой любимый гарнитур. С ума сойти, сколько я за ним гонялась, ведь он от знаменитого Андрэ Буля! — сияя воскликнула моя любимая подруга и выдала на-гора почти детективную историю приобретения мебели знаменитого французского мастера эпохи барокко. Это было круто. Наслушавшись её баек, я прониклась осознанием жуткой ценности гарнитура и с опаской опустилась в драгоценное кресло.
«Подумаешь, ничего особенного. Море дурацких завитушек с позолотой, а сидеть довольно жестко», — скептически подумала я, припомнив недавнюю маяту именно с этим креслом. Ё-мое! Каюк креслицу! Внезапно я припомнила, как с размаху плюхнулась на историческую реликвию и безжалостно елозила по ней ногами. То-то Сонька смотрела на меня как на врага народа.
Осторожно ощупав кресло руками, я облегчённо перевела дух. Вроде бы нигде и ничего не отвалилось, теперь убедиться бы, что обшивка цела.
— Мари, прекрати дёргаться и сядь по-человечески. Не бойся, ничего с креслом не случится, это же Андре Буль! Мебель сделана на совесть. Я на все сто убеждена, что это оригинал после того, как ты зверски прошлась по нему ногами.
Несмотря на сдержанный тон, в голосе подруги послышались нотки досады.
— Прости-прости! Я же не знала, что под моей задницей национальное достояние Франции.
— Вот только не нужно глупостей! Как будто кресло для меня дороже друзей.
«Вот он, жертвенный порыв во имя дружбы!» — растроганно подумала я, глянув на подругу, и перевела стрелки на другую животрепещущую тему.
— Беккер, скажи уж, наконец, чего ты мечешься? Впрочем, давай я сама угадаю. Ты злишься, что слишком далеко зашла в своём увлечении Ником Реази, и теперь боишься, что Иван тебя не простит?
— В общем-то, да, — поколебавшись, ответила Соня и с досадой добавила: — Господи, ну я и дура! Ни за что, ни про что, взяла и напустилась на тебя, как будто ты виновата. Прости! Уверена, что в автобусе ты просто дурачилась, но уж очень было обидно, когда мне сказали, что Ладожский вёл себя так, будто он клюнул на твои заигрывания.
— Да не было этого! Сонь, мы оба слегка подурачились, а ты уж расквасилась, придумав себе чёрт, знает что…
Беккер нахмурилась.
— Не лги, Мари! Прикрываешь Ладожского, да? Учти, я ведь тоже твоя подруга.
— С чего ты взяла, что я защищаю Ивана? — удивилась я, но, видимо, неубедительно и внутренне поёжилась под прицелом Сонькиных глаз. Ну, да! Знает кошка, чьё мясо съела.
— Вот-вот! А то я тебя не знаю! На твоём лице появляется именно такое выражение нашкодившего щенка, когда ты врё… говоришь неправду, — сердито сказала Соня и тут же виновато поникла. — Впрочем, я заслужила такое отношение.
Я подскочила к ней и, стиснув в объятиях, чмокнула в щеку.
— Слава богу! Порядок! Наконец-то, ты в норме!
— Это я-то? Боюсь, что ты преувеличиваешь, — уныло сказала Соня. — Как дура, из-за ревности я чуть не потеряла лучшую подругу и скорей всего потеряю своего парня.
— Не кисни, Беккер. Знай, от меня не так-то просто избавиться, — воскликнула я. — Если ты занялась привычным самоедством, значит, справедливость восторжествовала в твоей душе. Кстати, можешь стукнуть меня как следует, я не обижусь. Признаюсь, как на духу, что в происшедшем есть доля моей вины. Не знаю, что на меня нашло, но я как последняя идиотка не придумала ничего лучшего, как разыграть Ивана. Своим нытьём вы на пару уже так меня достали, что я пошла на крайние меры. Но в драке между Ником и Иваном виновата ты, а не я.
— Да? А я слышала другое, — Соня высокомерно вздернула бровь. — Не придумывай, я-то здесь причем? Ведь меня даже не было в автобусе.
— Вот ещё! Была нужда придумывать, когда жизнь зачастую причудливее вымысла. Представляешь, твой заумный рыцарь хотел, чтобы я закадрила Ника и тот отвял от тебя, свалив под моё крыло.
Напрочь позабыв о бесценном антиквариате, по любимой привычке я забралась в кресло с ногами, и воззрилась на подругу. Что-то мне не нравилось выражение её личика.
— Конечно же, ты с радостью согласилась, — в голосе Сони вновь послышался холодок. — Да и как могло быть иначе? Ведь от такого парня никто в здравом уме не откажется…
— Беккер, скажи, какого чёрта с тобой творится? — возмущённо выпалила я. — Ничего не понимаю! Нафиг тебе этот гнусный тип, когда есть такой замечательный парень, как Иван? Или ты решила погнаться за двумя зайцами? Смотри, как бы не вышло по известной пословице…
У моей любимой подруги полезли брови на лоб, а затем она согнулась от смеха.
— Мари, ты это серьёзно насчёт гнусного типа? — отсмеявшись, спросила она.
— Серьёзней не бывает!
— Ну, ты даёшь! Господи, и чего я удивляюсь, ты же ненормальная.
— Вот спасибочки за комплемент, но я тоже могу обидеться, — обиделась я.
— Ой, извини! Зай, я не это имела в виду! Просто ты в своём репертуаре… я хочу сказать, у тебя какой-то вывернутый взгляд на окружающих.
Я фыркнула.
— Подумаешь! Мне это не мешает, а остальные перебьются.
— Вот оно как! — протянула Соня, по привычке пропуская мою реплику мимо ушей. — Значит, на выпускном балу мне не показалось, что вы с Ником шипели друг на друга, хотя на самом деле он тобой интересуется и очень сильно. Весь вечер он только и делал, что с пристрастием допрашивал меня о тебе, — сказала она и задумчиво добавила: — А ещё весь вечер ты тусовалась только с Моррисоном…
Я озадаченно хлопнула глазами, поймав её потрясенный взгляд.
— Что случилось? На моём лбу что-то пророческое нарисовалось? Типа письмен на стене во время пира у царя Валтасара?
— Ой, я дура! Зай, я только сейчас доехала! Если бы я не злилась из-за…
— Лучше поздно, чем никогда, — пробормотала я, автоматически хватаясь за лилию. Соня тут же на неё уставилась.
— Всё же влюбилась в Морисона, да?
— Как кошка, — созналась я и на всякий случай осведомилась: — Надеюсь, теперь с меня сняты обвинения в присвоении чужих парней?
— Зай, если хочешь, можешь забирать Ника себе, — свеликодушничала Беккер, и я с возмущением посмотрела на неё.
— Ну, конечно! На тебе, боже, что мне негоже. Спасибо тебе громадное, моя щедрая подруга.
— Зря иронизируешь, Реази действительно тобой интересуется… ой, извини! — виновато сказала Сонечка, полностью придя в адекватное состояние. — Зай, ты точно простила меня?
Присев на подлокотник кресла, она потёрлась носом о моё плечо.
— Нечего подлизываться, я выбираю тебе наказание. Думаешь, сидение на коврике под дверью и то, как ты всячески обзывалась, пройдут тебе даром? Нифига подобного!
— Тогда давай быстрей, — завздыхала любимая подруга.
— Кыш! Не мешай, я думаю. Ничего не выйдет, можешь не стараться! Своими щипками ты не собьёшь меня со стези возмездия. И вообще, спешка хороша только при ловле блох… Во, придумала! Хочу, чтобы ты не доставала меня по поводу внешнего вида! — победно воскликнула я, наконец найдя достойное наказание для Соньки. — Ладно-ладно! Знаю, что прошу невозможного. Не навсегда, но хотя бы на месяц отстань от меня. Хорошо?
— Господи! Но тогда с тобой будет невозможно выйти в приличное место.
— Yes! Наконец-то, я всласть позанимаюсь математикой!
— Ой, ненормальная, — покачала Соня головой.
— Такое ощущение, что этот эпитет я недавно слышала, и он мне не понравился.
Я стукнула Беккер по голове сложенной газетой, сначала раз, затем другой и она со смехом удрала от меня в гостиную.
— А ну-ка вернись! Ты ещё не получила своё!
— Ой-ой, я больше не буду! Честное слово, я не хотела тебя обидеть!
В результате беготни по дому Сонька была с позором изгнана на крышу.
— Мари! — она глянула вниз и взвизгнула. — Я сдаюсь! Только сними меня отсюда!
— С ума сошла? Я сама боюсь высоты!
Делать нечего, пришлось мне тоже лезть на крышу. Сидя плечом к плечу, мы поболтали о всяких пустяках и помечтали о будущем.
— Сонь, а может, завалимся в гости к Ладожским? — предложила я. — Мне нужно с Верой Дмитриевной переговорить, а ты с Иваном поболтаешь. Глядишь и помиритесь, в очередной раз.
— Да, мы и не ругались, — ответила Соня и нерешительно посмотрела на меня. — Думаешь, будет удобно явиться к ним в гости без приглашения?
Я пожала плечами.
— На месте выясним. Кстати, кто бы ещё нас заметил в куче народа, который сейчас тусуется у Ладожских, — фыркнула я, видя, что она по-прежнему сомневается и, встав, потянула её за собой. — Нечего затягивать процесс, доводя его до хронического состояния. Не трусь, подруга. Подъём! Идём сдаваться на милость победителя.
С опаской ступая по довольно крутому скату крыши, мы направились к чердачной двери. Чувствовала я себя не лучшим образом, да и Сонька, вцепившаяся в меня мёртвой хваткой, основательно мешала передвижению. С писками и визгами мы доползли до нужного места, я толкнула дверь и тут выяснилось, что какая-то сволочь повесила на неё замок.
— Беккер!.. Ой, умоляю! Только не визжи и не цепляйся за меня как репей, а то обе свалимся с крыши. Так мы окажемся не дома у Ладожских, а у Мики в реанимации, — воззвала я к разуму ошалевшей от страха подруги. — Сонь, посиди немножечко на месте, а я заберусь в чердачное окно и открою дверь. ОК? Вот и умница! Только будь осторожней, а то здесь черепица едет.
[1] Нелицеприятные эпитеты, значит, непредвзятые эпитеты, а никак не неприятные, как можно подумать.