Мурзик, слегка раскачиваясь, уверенно бежал по тропе. Плавный ход успокаивал, и, постепенно привыкнув к нему, я огляделась вокруг.
Светало. Мы спускались вдоль склона гор в долину, пока еще скрытую от нас золотистым в первых лучах солнца туманом. Низкие и редкие хвойные деревья, каменисто-травянистые гряды, кое-где снег — пейзаж был довольно однообразным. Павел рассказывал, что станция находится невысоко в горах, но добраться по земле до нее не так-то просто: тропа, неширокая, а местами сильно узкая, вела через осыпнные склоны. Кое-где еще встречались части старых полуразрушенных дорог и остатки каменных мостов, ведущих через высохшие русла рек.
Я оценила удобство перемещения на ящерице — там, где Мурзик не мог пройти, он прыгал или взбирался по острым камням.
Узкий горный серпантин скоро сменился широкой, явно исхоженной дорогой, пролегающей по дну небольшого ущелья. Мурзик наотрез отказался бежать по удобной натоптанной тропе и предпочел передвигаться по пересохшему руслу горной реки. Мария предупреждала о том, что он может так себя повести, поэтому я спокойно доверилась ему, тем более река сейчас представляла собой мелкий ручей. Однако по количеству огромных валунов вдоль этого ручья можно было легко предположить, что тут происходит весной: он наверняка превращался в быструю и опасную горную реку.
Вдруг Мурзик резко остановился и, запрыгнув на широкий плоский камень, такой длинный, что целиком поместился на нем, высоко поднял голову и застрекотал.
«Ну чисто кузнечик!» — восхитилась я.
— Чего встал? — спросила я вслух.
Мурзик хрюкнул и снова застрекотал. Я решила, что настало подходящее время для разминки, и, расстегнув ремни, спрыгнула со спины ящерицы. Вновь встать на твердую поверхность было невыразимо приятно. Я наклонилась и осмотрела камень, на котором мы остановились: темно-бордовый, с серыми вкраплениями, похожий на яшму. Я потрогала его пальцем: он был твердый, холодный и немного пыльный, в общем, такой же, как на Земле. Я разочарованно хмыкнула.
К нам подлетел Муса Ахмедович. Колибри, шурша крыльями, завис в воздухе, словно гигантская стрекоза.
— За поворотом какие-то всадники, — сообщил Муса Ахмедович. — Они довольно далеко, но, думаю, нам лучше свернуть и обойти их. Интересно, куда это они направляются?
Я молча пожала плечами и продолжила топтаться на камне. Мурзик хрюкал и требовал лакомство.
— Устала? — поинтересовался Муса Ахмедович. — Шлем уже можно снять: самая опасная часть пути пройдена. Осталось немного, скоро покажется город.
Игнат, заметив, что мы остановились, стал снижаться, нарезая широкие круги высоко в небе. Спустившись, он спрыгнул на камень и вдруг схватился за спину.
— Что-то я увлекся! — охнул он.
— Ну кто так прыгает? — укоризненно спросил Муса. — Что за лихачество?
— Ничего не могу поделать: когда я поднимаюсь вверх, то забываю про возраст.
Старик весело сощурил помолодевшие, словно налившиеся голубизной глаза. Казалось, он сбросил пару десятков лет: лицо порозовело, движения стали уверенными и резкими.
— Камень похож на яшму, — заметила я. — Неужели здесь горные породы такие же, как у нас на Земле?
— Нет, это не яшма, — покачал головой Игнат. — Названия не помню, но этот камень здесь довольно популярен и используется для изготовления украшений. А из таких крупных образцов раньше делали колонны в храме. Но это редкость. В старом разрушенном городе ты еще увидишь остатки былых исполинских колонн. Хотя… — он посмотрел на Мурзика. — Ты же на ящерице… Для того чтобы оценить их размеры, надо смотреть с высоты.
— Долго вы там беседовать собрались? — послышался сверху раздраженный голос Мусы Ахмедовича.
Он махнул нам рукой, показывая, что привал окончен и пора двигаться дальше. Я запрыгнула на Мурзика, и Муса, достав свисток, почти такой же, как у меня, с силой дунул в него. Мурзик послушно спрыгнул с камня. Всадников я так и не увидела.
Чем дальше мы продвигались, тем реже нам встречался снег. Наконец мы спустились в предгорье, кое-где еще покрытое зеленой травой и редкими кустарниками. Постепенно нам стали попадаться огромные деревья, настоящие исполины высотой до пятидесяти метров. С серо-зеленой хвоей, широкой кроной в форме зонта и темно-серой корой, они напоминали наши кедры. Древесина удивительных гигантов в разломах ствола была ярко-оранжевого цвета. Я вспомнила, что местные жители называли это дерево «кайлу» — хвост дракона. Еще я читала, что оно почти изведено, а его масло обладает антисептическими свойствами.
Тропа словно выплеснулась из ущелья и развернулась в сторону города ровной и широкой дорогой. Чем ближе мы подходили к Арзуну, тем реже нам встречались гиганты кайлу.
Туман развеялся, и вдалеке, между холмами, показался Арзун, лежавший на берегу узкой реки. Муса говорил, что в городе проживает несколько тысяч человек и даже есть военная крепость. Население занималось заготовкой древесины, добычей магических камней и земледелием, товары сплавляли по реке на баржах в Империю.
Мурзик выбежал на пригорок, с которого открывался хороший вид на Арзун.
— Захолустный сельский городишка, значит, — пробормотала я себе под нос, разглядывая открывшуюся передо мной картину. — Вижу-вижу…
Жилые дома находились на левом берегу реки, правый занимали те самые развалины, о которых рассказывал Игнат.
Насколько я знала, когда-то на месте Арзуна был крупный город. Не торговый, конечно: караваны здесь не ходили, да и торговать в горах было не с кем. Тут находилась крупная шахта, в которой добывали кристаллы. Отмеченный благосклонностью Тэнлу, или Призрачного дракона, город был украшен одним из крупнейших его храмов. Но со временем все изменилось: сначала иссякло месторождение кристаллов, а потом сильное землятресение разрушило почти все поселение и сам храм. Можно было отстроиться заново и заложить новый город, еще больше прежнего, но война изрядно проредила народ Империи, многие поселения хирели, что особенно было заметно на периферии. И чего нельзя было сказать о центральной и северной частях Империи, которые активно торговали с соседями и продолжали развиваться.
Старая, разрушенная половина города была значительно больше современного поселения. Среди груд мелкого щебня валялись огромные куски камня, которые когда-то были элементами зданий, местами на земле выступали мозаичные плиты, блестевшие и переливавшиеся в лучах солнца.
Размеры разрушенных домов поражали даже издалека. То, что уцелело, тоже впечатляло: колонны из оранжевого и темно-бордового камня не меньше двадцати метров в высоту, остатки каких-то торговых дворов с аркадами, развалины дворца, древние алтари, оборонительная насыпь и разрушенный каменный мост через реку. Кое-где виднелись расчищенные участки: вероятно, горожане выносили какие-то камни или кирпичи, которые можно было использовать для строительства нового города.
— Да тут прямо древний Рим! Неужели здесь не ведут никаких раскопок? — спросила я у Мурзика. — Сюда бы наших археологов… Хотя, наверное, тут уже все растащили. Эй, ты меня слушаешь?
Мурзик что-то жевал и равнодушно таращился вниз круглыми оранжевыми глазами.
Новый город отстроился на другом берегу реки. На склоне холма гроздьями висели домики горожан. Я присмотрелась: одноэтажные глинобитные сооружения с плоскими крышами, которые у нас назывались саклями, террасами спускались к равнине, где располагались уже более добротные каменные дома.
Двести лет назад, в период расцвета Империи, гарнизон Арзуна был форпостом западной части страны. Когда-то высокая стена, окружавшая город, теперь была частично разрушена. Ширина верхних площадок достигала не менее трех метров: надо полагать, там когда-то стояли воины с оружием. Сейчас все находилось в плачевном состоянии: стена пустовала, на ней уже давно никто не нес стражу. Видимо, не хватало людей или не было необходимости.
Мурзик стал спускаться к деревянным воротам. За городской стеной виднелись одноэтажные и двухэтажные дома из желто-коричневого или серого камня. Оранжевые и зеленые двускатные крыши с приподнятыми краями напоминали пагоды. Казалось, они парили над городом, словно птицы, распластавшие крылья.
Между домами росли деревья; кое-где листва уже пожелтела или покраснела. Издалека Арзун казался необычайно ярким. Самое высокое здание в городе — храм — безошибочно угадывалось по широкой квадратной колокольне, украшенной фигурой дракона, выточенной из какого-то ярко-голубого камня.
У ворот нас с Мурзиком уже ждали Муса Ахмедович и Игнат. Было раннее утро, никого из местных видно не было.
— Оставим животных и птицу в гарнизоне на входе. Нам отведены специальные стойла, — пояснил Муса.
— Да-а-а, — протянул Игнат, — любят вас тут. Вот в Тире вы не встретите такого хорошего отношения.
— А почему? — спросила я.
— Дела давно минувших дней! — ответил Игнат. — Лет шестьдесят назад случился в Империи голод. Тут, на западе, население небогатое, в неурожай сильно не хватало продовольствия. Короче говоря, люди начали умирать. Наши отправили в Арзун гуманитарную помощь и многих тогда спасли. Вот с того времени здесь, в Арзуне, и в окрестностях к нам особенное отношение.
Я указала на одноэтажные глинобитные сакли на склонах:
— А там кто живет?
— В основном беднота: шахтеры, наемные рабочие, разорившиеся крестьяне. Летом там неплохо, но вот в холода домишки эти сильно промерзают. Хорошо, что зимы здесь короткие, снег лежит недолго, но вот ветер… — Игнат поежился. — Гадость, в общем.
Мы подошли к городской стене. Когда-то она была защитной, но сейчас в широкой каменной кладке входной арки местами недоставало камней. В дырах зияла темнота, а кое-где я заметила застывший потрескавшийся раствор: вероятно, местные иногда все же предпринимали попытки отремонтировать крепость.
Навстречу нам вышли два тэнгуна, и я смогла наконец разглядеть первых встретившихся мне жителей Шанлу. Воины были одеты в плотно облегающие в талии темно-зеленые стеганые полукафтаны с узкими длинными рукавами и широкие темные штаны, заправленные в высокие сапоги. Из-под кафтанов выглядывали воротники синих нательных рубах. Поверх кафтанов тэнгуны носили пластинчатые доспехи до колен с разрезами спереди и сзади. Талию перехватывал оранжевый наборный пояс с саблей. Я, впервые в жизни видевшая холодное оружие, с интересом разглядывала ножны и торчащие из них рукояти, удивляясь тому, как эти кривые мечи не мешают им ходить.
Принадлежность к воинской касте определялась длиной волос — простолюдины и торговцы обязаны были их коротко стричь, — а положение воина в армии, или, по-нашему, звание, — количеством и видом бляшек и пряжек на поясе. У молодого они были простыми, с грубой шероховатой поверхностью и без орнамента, что означало невысокий ранг среди воинов. Проще говоря, он был обычным рядовым, или лунче — «чешуйкой дракона». Его черные волосы были тщательно убраны в высокий хвост.
У второго тэнгуна пряжки были гладкими и блестящими, но тоже без какого-либо рисунка. Звание второго воина было явно выше, но я не смогла его определить: не хватало знаний.
«Надо будет потом спросить у Игната», — решила я.
Стражники были похожи, как отец и сын: оба довольно высокие, белокожие, с очень светлыми голубыми, слегка раскосыми глазами. Тот, что старше, был совершенно седой, лицо его покрывал густой красно-коричневый загар.
Я зачарованно рассматривала тэнгунов, которые хмуро переводили взгляд с нас на животных. Потом пожилой узнал Мусу Ахмедовича и поприветствовал его, радостно улыбнувшись и продемонстрировав провалы на месте передних зубов. Время учебы для меня не прошло даром: я хоть и с трудом, но понимала его.
— Су-шен Муса, старый друг, какими ветрами?
Пока Муса Ахмедович отвечал на приветствие в соответствии с церемониальными обычаями, царившими в Империи, я продолжала глазеть по сторонам. Вытянула шею и постаралась заглянуть подальше, в арку. Наконец Игнат сказал мне:
— Свернешь шею-то! Сейчас пройдем дальше и спокойно все рассмотришь.
Пожилой тэнгун все задавал вопросы Мусе, интересуясь его здоровьем, делами на работе и желая ему множество сыновей. Похоже, они были давно знакомы, иначе обошлись бы вежливым поклоном. Муса обстоятельно отвечал собеседнику и встречно желал ему всех благ.
Молодой тэнгун все это время стоял молча: здесь не полагалось разговаривать, пока тебя не спросят или пока ты не получишь разрешения от старшего.
Хорошо, что Муса Ахмедович еще на территории Цеха разъяснил мне обычаи общения в Империи. В присутствии посторонних важно соблюдать церемониал. Особенно строго к этому относились простолюдины: можно было нанести собеседнику непоправимую обиду, если нарушить обычай.
— По их мнению, церемониал должен формировать образ мыслей благородного человека. А это, в свою очередь должно продвинуть его в обществе. Для них важно почитание и уважение, хотя это больше внешнее. Между собой они общаются очень просто, почти как мы, — говорил Муса.
Сказав все необходимые слова, Муса и старший стражник пожали друг другу руки и обнялись.
— Куда-то по делу, су-шен Муса? — уточнил стражник. — Зверей оставь здесь. Присмотрим. Калим! Отведи животных наших гостей.
Молодой кивнул и, подхватив поводья Барсика, Колибри и Мурзика, увел их куда-то вглубь крепости.
— А Калим-то какой стал! — заметил Муса.
— Да, — кивнул стражник, — младший из племянников. В этом году встал в строй. Выросли дети-то, су-шен. Незаметно время пробежало.
— Да ты сам еще молод, тхэ! Какое время, о чем ты?
— Внуки уже служат, — покачал головой тхэ. — Это у вас все по-другому, а мы измеряем время по ветвям.
Мы с Игнатом, оставив Мусу Ахмедовича разговаривать с тэнгуном, прошли в город. Мостовая, выложенная стертым камнем, змеясь, вела в сторону домов.
— Смотри-ка, до сих пор цела, — топнул по ней Игнат, — держится Арзун еще. Даже мостовая сохранилась.
— Думаете, тут все так плохо? Вроде городок выглядит хорошо.
— Да обветшало здесь все, — отмахнулся он. — Посмотри хотя бы на стену. Да и стражники одеты в неполный комплект формы.
Я с удивлением взглянула на Игната: как он все это заметил?
— Ну а как же, — ответил он на мой немой вопрос. — У них даже рубаха нательная не шелковая.
— А зачем шелк? — удивилась я. — Осенью в нем, наверное, холодно.
— Так он не для тепла. Шелковая рубаха — обязательный атрибут формы тэнгуна. Даже самого мелкого лунче. Она защищала от стрел.
— Да ладно. Шелк?
— Ну, не от стрел, а от их зазубрин. При попадании шелк утягивало в рану вместе с наконечником стрелы. Вытащить ее сложно: серьезная травма возникает именно при ее извлечении. А с шелком вытянуть наконечник несложно.
«А где шелковая рубаха почтальонов?!» — трусливо вопросил внутренний Геннадий. Игнат, словно услышав его вопрос, улыбнулся и напомнил мне, что нам бояться особо нечего: наша защита легко отразит несколько стрел.
— Главное, проверяй заряд кристаллов и не забывай вовремя их заменять! — подмигнул он мне.
Игнат огляделся и несколько раз глубоко втянул носом воздух.
— Чувствуешь запах?
— Пахнет костром, навозом и еще чем-то, не могу понять чем, — поморщилась я.
— Осенью пахнет. Тут, в Арзуне, выращивают фрукты, похожие на яблоки. Вот ими и пахнет.
Игнат оживленно вертел головой, с жадностью рассматривая город. Временами он морщился и хватался за спину: вероятно, тот прыжок с Барсика давал о себе знать.
Вскоре к нам присоединился Муса.
— Ну что, пошли дальше? — спросил он.
— Да, сначала дела, — кивнул Игнат. — Кто сейчас тут начальник стражи? Все еще лу-вэй Гиззат?
— Он самый, — улыбнулся Муса Ахмедович. — Непотопляемый, хитрый и живучий.
— Ну и слава богу. Этого старого прохвоста я хорошо знаю.