Надо ли говорить о том, что к моменту возвращения я была выжата как лимон, и не только физически, но и морально: это была первая в моей жизни командировка, причем не куда-то в другой город, а в иной мир. Больше всего на свете мне хотелось очутиться в родном и знакомым городе, на пыльных шумных улицах, среди понятных и предсказуемых людей.
Муса Ахмедович, похоже, понимал мое состояние, потому что прямо перед тем, как зайти в конюшни, предложил мне три дня отгула.
— Передохни, Таня, — сказал он. — А то из-за переизбытка информации еще сляжешь с какой-нибудь болезнью. Первый выезд в новый мир всегда самый тяжелый и сложный.
Я с радостью согласилась, и мысль о небольшом отпуске грела мне душу все время, пока я распрягала Мурзика, кормила его и очищала от пыли и грязи, которую эта невыносимая ящерица умудрилась собрать по пути. На брюхо его налипли какие-то куски глины, которые Мурзик безуспешно пытался отгрызть. Хоть и не сразу, но я смогла отскрести всю грязь и в самом прекрасном настроении направилась было в сторону кают-компании, когда в конюшню вошла Мария. Вытянув руку, она держала за хвост грязного и тощего снарка.
— Таня! Привет! Муса Ахмедович, Игнат! Ну наконец-то вы вернулись, — воскликнула она и добавила: — Татьяна, твой Спотыкач какой-то странный. Во-первых, он стал совершенно неуправляем, во-вторых, залез в кают-компанию и сожрал все запасы еды в шкафчике. Ты представляешь? Все там раскидал, а что не смог съесть — просто выбросил или испортил. Понадкусывал! Какое-то форменное хулиганство! — возмутилась Мария.
Снарк вертелся и пытался вырваться из ее цепких рук, но она не давала ему этого сделать, помахивая зверьком то вправо, то влево.
— Мне казалось, ты его в клетке заперла. Думала, надо будет его кормить. Но прихожу и вижу, что клетка пуста, а эта скотина ходит и везде нам гадит!
— Это не Спотыкач, — я с трудом вклинилась в короткую передышку возмущенного монолога Марии. — Наш питомец все это время был в моей сумке. Это какой-то другой снарк.
И я вытащила из поясной сумки Спотыкача. Он был гораздо более упитанный, спокойный и очень чистый и не вертелся, а важно растекся на моих руках и оттуда с неодобрением и даже каким-то легким презрением взирал на мелкого сородича.
— Так, — нахмурилась Мария. — А это тогда кто?
— Совершенно очевидно, что это наш второй питомец, — ответил ей Муса Ахмедович, который все еще возился со своим Колибри. — И кстати, Татьяна, в следующий раз, если уж прихватила снарка, будь любезна сообщить мне об этом сразу, а не по возвращении. В Империи есть некоторые города, где снарки запрещены к содержанию и даже ввозу.
— А Арзун? — испугалась я.
— В Арзуне запретов на снарков нет, — ответил за Мусу Ахмедовича Игнат.
— В общем, Таня, — сказала Мария и протянула мне вертлявого снарка, — владей! Но имей в виду, он наглый и вечно голодный, к тому же хитрый, шустрый и очень умный. Даже не знаю, как ты с ним справишься. Мы с Павлом его вчера весь день в кают-компании ловили. В итоге, конечно, поймали, но с большим трудом. Я даже не поняла, что это не наш Спотыкач. Сейчас вот вижу, что Спотыкаша у нас интеллигентный снарк, видный, спокойный и благопристойный, а этот какой-то жиган!
Спотыкач внезапно протяжно свистнул. Второй снарк зашипел и ухитрился вцепиться зубами в палец Марии. Естественно, она выпустила его из рук: острые крепкие голубые зубы снарка прокусили тонкую кожу насквозь. Снарк змейкой скользнул по полу, взлетел ко мне на плечо, цепляясь когтями за одежду, и, изогнувшись, как кошка, распушился и зашипел.
— Вот ведь злобная зверюга! — обругала его Мария, рассматривая укушенный палец. — Вроде не сильно оцарапал.
— Ну и слава богу, — кивнул Игнат. — Значит, просто хотел смыться, а то бы полруки отжевал. Знаю я этих монстров: встречал как-то.
— Когда? — насторожилась Мария.
— Да эта история древняя, как… навоз мамонта, — отмахнулся Игнат. — Лет сто назад случилась, а если быть точным, то где-то в конце семидесятых годов. Я тогда еще совсем зеленый был. Весь такой борзый и гордый, ходил в параллельный мир, никого и ничего не боялся — прямо супермен на выгуле, — усмехнулся он. — Самомнение у меня было ого-го! А еще я тогда смог достать себе ковбойскую шляпу и настоящие джинсы-ливайсы. Да-а-а …
Игнат помолчал, что-то вспоминая.
— Ну и как раз в то время послали меня в Казань расследовать дело о контрабанде, — продолжил он. — То, что всякие проходимцы приторговывали едой или какими-то другими товарами в обоих мирах, — это все знали. А тут доложили нам, что вроде как кто-то собрался сбыть на Землю партию снарков. Допустить этого было нельзя, и вот мы с прикомандированным ко мне милиционером, Юркой Поздняковым, начали проверять, правда ли это или брехня. Поздняков тогда только пришел работать к нам после армии и был еще моложе меня. Это сейчас его уже мало чем удивить можно, а тогда, впервые посетив Арзун, он ходил разинув рот и разглядывал все вокруг.
— А Поздняков — это тот самый? — уточнил Муса Ахмедович. — Который при «особых» случаях приезжает?
— Он самый, — кивнул Игнат. — Так вот, вышли мы с ним на идиотов, которые снарков собирались покупать. От них узнали, кто их подельники среди местных. А в Арзуне Гиззат нам помогал. Он тогда еще простой лунче был. Тоже юнец: мелкий, тощий и невероятно драчливый, постоянно кого-то задирал. Этакий арзунский Д‘Артаньян. Взялся он нам помогать с невероятным рвением, все хотел покарать мерзавцев контрабандистов. И вот сидим мы с ними, значит, в засаде. А тут эта стая снарков умудрилась сбежать от незадачливых продавцов и наткнулась прямо на нас.
Игнат снова помолчал, улыбаясь своим мыслям.
— Поймать этих мелких тварей мы, конечно же, не смогли, да и не стояло перед нами задачи ловить снарков. И вот стоим мы после набега этих тварей кто как: мы-то с Юркой еще ладно, лишились только сумок и ножей, которые Гиззат дал. У Позднякова снарки кеды в пыль сточили. Как сейчас помню: стоит, выпучив глаза, на одних подошвах, и пальцами ног шевелит. Сгрызли все подчистую, даже шнурков не оставили! А у меня рубашку уничтожили: только воротник висел, как хомут на шее. А вот Гиззату досталось сильнее: шел потом в гарнизон, прикрываясь моей шляпой! Саблю его кривую сточили: один эфес в руке остался. И главное, в один миг все сотворили: р-р-раз, и все. И стоим мы почти голые. Но, слава Богу, самих нас не тронули. Мы с Юркой тогда эти вот штаны наши из драконьей кожи уважать сильно стали. Им хоть бы хны после набега снарков, ну, пара дырок появилась, а это ерунда. А Гиззат, конечно, тогда насмешек натерпелся. Через весь город шел, сверкая задницей.
— У вас каждая история — хоть книгу начинай писать, — заметила Мария.
— Может, и начну! Вот отойду от дел и напишу мемуары! — улыбнулся Игнат. — Гиззат хочет лет через десять яблоневый сад вырастить. Уже даже саженцы посадил. А я буду там в тени деревьев писать свои рассказы, пока он гусениц собирает.
Я, представив себе эту картину, фыркнула и погладила пыльного тощего снарка, вцепившегося в мое плечо.
— А ты свой сад не хочешь завести? — спросил Муса Ахмедович.
— Нет, пусть мои сыновья сажают. Не мое это, ты же знаешь, — пожал плечами Игнат. — А мальчишкам моим вроде нравится, старший так вообще уже свое хозяйство имеет: скотину купил и огород разбил.
Тут зверек на моем плече резко и требовательно свистнул, перебив Игната.
— Мне нравится этот снарк, — заявила я. — Правда, он какой-то мелкий, но это не беда — откормлю. Но сначала надо придумать ему имя.
Потом в отделе началась такая суета, что даже вспоминать не хотелось. Какие-то отчеты, телефонные разговоры, компенсация командировочных, подписание бумаг в бухгалтерии, и все это в ужасной спешке. Когда все закончилось, я посадила второго снарка, которому дала имя Проныра, в клетку и попросила Марию и Павла присмотреть за питомцами. Мария, конечно, была категорически против, но не отзывать же меня из законного трехдневного отгула? К тому же Спотыкач оказывал на своего братца-снарка положительное и успокаивающее влияние, поэтому я ушла отдыхать с почти спокойным сердцем.
За эти три дня я выспалась, съездила к родителям, отошла от кошмарного сна и даже успела сходить в тот самый двор и удостовериться, что там сейчас глубокая осень и нет никакой цветущей сирени.
На четвертый день, отдохнув и перезагрузившись, я с удовольствием вошла в почтовое отделение на Черноморской и даже с какой-то нежностью выслушала ворчание Алсу Ибрагимовны, кивнула девочкам-операторам, помахала Гене и прошла в кабинет Специального отдела.
И понеслись неторопливые, наполненные работой с приборами, кристаллами, чтением Тетради Мастеров и прочей документации дни. Я разбирала, собирала, заменяла, даже паяла и продолжала учиться, теперь уже летать. Получалось у меня плохо, и, пожалуй, лучше всех по этому поводу высказался внутренний Геннадий: «Не орел ты, Танька. Ползать тебе по земле с ящерицей!»
А я и не была против: с Мурзиком мне было привычнее и спокойнее, да и падать с него невысоко. Но Муса Ахмедович оставался непреклонным и все спешил, все торопил нас. Выбирая между львом и снежным барсом, я по совету Мусы решила тренироваться на последнем, более миролюбивом и мелком. Лев вообще подпускал к себе только Мусу и Марию.
Заниматься со мной стал Игнат, который маялся от скуки в ожидании людей Гиззата и к тому же хорошо летал на Барсике. Барса мы прикармливали рыбой. С Мурзиком в этом деле было проще: яйца и тем более хлеб и яблоки не пачкают рук так, как сырая рыбья голова. К тому же к рыбьим головам питали слабость мои снарки, Проныра и Спотыкач: стоило им почуять угощение, как начинался «снаркопсихоз». Один возмущенно свистел, другой адски завывал; первый давил на жалость, второй яростно выдирал еду из рук. Да и Барсик от них не отставал: если он чувствовал запах рыбы, но не получал ее, то старался выбросить меня из седла или просто отказывался взлетать.
— Кошки любят ласку, но при это с ними надо строго! — объяснял Игнат. — А ты все гладишь его. Конечно, он из тебя веревки вьет. Надо с ним как со снарками — твердо!
Но как можно быть строгой с большой, пушистой, красивой кошкой? Никак! Вот и не выходило у меня приструнить наглого Барсика.
Через день я уже научилась ухаживать за ним и довольно прилично держалась в седле: уроки езды на Мурзике не прошли даром. Но вот взлет и посадка до сих пор давались мне тяжело.
— Ну что ты опять зажмурилась? Чего боишься? Это же просто воздух! Не втягивай голову и не выпускай поводья! Да что же это такое? — сокрушался Игнат.
Я никак не могла привыкнуть к резкому толчку, с которым Барсик отрывался от земли, и самому ощущению полета.
— Похоже, придется тебе, Таня, пока ездить на Мурзике, — вздыхал Игнат.
Я была бы только рада, но Муса упорствовал, а однажды пришел на площадку и сам стал гонять нас с барсом. Правда, взлетать высоко он мне пока запретил.
— Всему свое время, — говорил Муса Ахмедович. — Успеешь еще, надо сперва приноровиться к животному. Пригнись! Сожми колени, чтобы не упасть.
Однако у Барсика было свое мнение о том, как высоко нам следует подниматься. И когда он шутя взмывал выше, чем было дозволено, мне сразу хотелось покрепче вцепиться в его мягкую шерсть, зажмуриться и заорать от страха.
— Не балуй! — кричала я, заваливаясь на спину.
Если бы не крепления, удерживавшие меня на спине кошки, на каком-нибудь занятии я бы точно свалилась.
Через несколько дней Муса Ахмедович разрешил мне описать пару кругов над выездной площадкой. Что мы с Барсиком и сделали, пока все напряженно наблюдали за нами снизу.
Не могу сказать, что я получила неописуемое удовольствие от полета: да, вид сверху открывался фантастический, но ветер неприятно бил мне в лицо, отчего слезились глаза, и трепал волосы, а когда барс проваливался в воздухе на метр вниз, мои внутренности ухали туда вместе с ним и скручивались в клубок. Я стала понимать Павла, который наотрез отказывался летать и ездил только на Мишке. Теперь мне тоже так хотелось.
Вестей от Гиззата пока не было, а из столичного ревизионного управления нам поступали какие-то странные распоряжения. Сначала там потеряли наши отчеты, потом нам запретили выезжать в Дэон, а затем из Москвы позвонили и срочно вызвали Игната обратно. Все это очень не понравилось ни Мусе Ахмедовичу, ни самому Игнату.
Меня в курс дела не вводили, но я случайно услышала, как Мария обсуждала происходящее с Мусой Ахмедовичем. А на следующий день Игнат сказал:
— Думаю, мне надо выехать в Дэон. Документы, которые в Москве вроде бы как потеряли, я продублировал. Какая-то хрень происходит там у них в управлении, пусть сами разбираются.
— Стоит ли нам соваться в Дэон? — нахмурился Муса Ахмедович. — Может, они не зря запрещают?
— Если бы там было настолько опасно, то давно бы уже прислали к вам кавалерию, — покачал головой Игнат. — Думаю, ничего страшного не будет, если мы просто переговорим с женой Тимура.
— Тот самый случай, когда повар и водитель спасают мир? — засмеялась Мария. — А кстати, где люди Гиззата?
— Он решил сам ехать с нами: сказал, заодно проведает родню. Там, в Дэоне, нас уже будут ждать его люди. Думаю, дня за три управимся.
— Я не смогу отправиться с вами, — вздохнул Муса Ахмедович. — Вызвали в головное. Улечу до конца недели…
— Ну, тогда я поеду, — обрадовалась Мария, — а то засиделась тут с бумагами. А на Базе оставим Павла и Татьяну.
— Добро, — кивнул Муса Ахмедович.
Провожали Марию и Игната всем отделом. Ястребок перебирал когтистыми лапами и нетерпеливо клекотал: видно было, что ему не терпелось взлететь.
— Застоялся мальчишка, — ласково улыбнулась Мария.
Она была одета, как арзунские женщины: в длинное теплое платье, расшитую жилетку и кожаный полуплащ до колен, напоминавший местный кафтан. Сначала Мария хотела надеть свои любимые галифе и китель, но Муса Ахмедович и Игнат настояли на том, чтобы не выделяться среди жителей Империи.
— Все же Дэон — не Арзун, где тебя знает каждая собака, — говорил Муса. — Не стоит рисковать.
— Да как я полечу во всем этом? — возмущалась Мария.
— Надо постараться, — мягко, но твердо отвечал Муса Ахмедович.
Игнат тоже облачился в местную одежду, но в ярких полосатых штанах, мягких кожаных сапогах и похожем на халат стеганом кафтане выглядел, как настоящий модник. На голову он напялил малахай с длинным меховым хвостом.
— А это еще зачем? — недовольно покосился на шапку Игната Муса. — Разве здесь такое носят?
— Я ношу, — уперся тот. — А что? Тепло и красиво.
Муса не стал спорить, но настоял, чтобы участники экспедиции надели пластинчатые доспехи наподобие тех, что носили тэнгуны.
— Да зачем нам это? — снова возмущалась Мария, но Муса не стал даже слушать ее.
Запасная одежда, дорожные принадлежности, спальники, запас провианта и воды, — все было упаковано в сумки и приторочено к седлам животных.
— Надеюсь, скоро увидимся, — сказала я Марии.
— Конечно, — кивнула она и легко вскочила на ястреба.
Муса Ахмедович, усталый, с темными кругами под глазами, что-то долго и серьезно втолковывал Игнату. Тот молча кивал.
— Будем ждать новостей, — донеслось до меня. — Связь прошу держать через «морзянку».
Насколько я знала, «морзянка» была сложным и редким артефактом односторонней связи, рассчитанным всего на три использования.
Выдав все наставления, Муса лично проверил вещи отправляющихся, запасы кристаллов, еды, состояние защитных браслетов и, махнув рукой, скомандовал старт. Гиззат ждал Игната и Марию в Арзуне, оттуда они вместе должны были тронуться в Дэон, стараясь не привлекать внимание.
Первым взлетел Барсик. Как и в прошлый раз, он легко и изящно оттолкнулся от земли и, взмахнув мощными крыльями, взмыл высоко в небо. За ним, щелкнув ярко-синим клювом, белой молнией рванул ввысь ястреб Марии. Это выглядело очень эффектно: маленькая хрупкая фигурка как влитая сидела на большой птице, почти незаметной среди облаков.
— Бисмиллях, — сказал им вослед Муса Ахмедович и вздохнул.