— Почтовая служба!!! — снова проорал Козлиный. — Почтовая! Почтовая! Почтовая!
— Да поняла, — пробурчала я, — встаю! Отвали уже, дрянь.
Открыла глаза и с раздражением посмотрела в окно. Ничего кроме серых и черных полос, каких-то мельтешений.
Я огляделась. Утро субботы — вагон был почти пуст. Напротив меня дремал молодой человек в наушниках. Поезд остановился, и я собралась выходить, но тут поняла, что это не моя станция. Мерзкое хихиканье резко оборвалось, и диктор объявила:
— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — Суконная слобода.
«Какого черта ты меня разбудил, змееныш!» — возмутилась я.
Потом вспомнила Алсу Ибрагимовну и сообщила Козлиному:
— Шайтан! Чтобы тебя приподняло да шлепнуло!
Это субботнее утро было каким-то особенно тяжелым. Голова гудела, уши как будто набили ватой, и где-то в районе затылка звенела боль, комариным зудом вонзалась в виски и отдавалась в районе лба.
«Класс, еще и отекла вся!» — я увидела свое отражение в окне вагона: казалось, что короткие кудрявые черные волосы шевелятся, как змеи.
«Просто сквозняк, — подумала я, продолжая разглядывать себя: в свете ламп смуглое лицо казалось зеленым, а глаза — двумя черными ямами. — Прямо как с похмелья! А ведь я даже не пила. Раздери Козлиный эту работу в выходной!».
В Специальном отделе выходных как таковых не было: кто-то всегда дежурил на рабочем месте.
«Ненормированный график», — сказал, подписывая заявление о приеме на работу, Муса Ахмедович. Вот теперь я прочувствовала на себе всю прелесть этих слов.
В отделении было тихо: ни одного посетителя, операторы связи дремали за конторками.
— Еремеева, твои пришли. Муса уже искал тебя, — любезно сообщили с первого окошка.
Мрачная, я прошла в кабинет, где меня ждали Муса Ахмедович и Мария. Свежие, отдохнувшие и бодрые. От их жизнерадостного приветствия настроение совсем упало.
— Проходи, Таня, — кивнул мне Муса Ахмедович.
Я напряглась.
— Как самочувствие? — спросила Мария.
— Нормально, — осторожно ответила я. — Вы меня увольнять собрались?
— Нет конечно, с чего ты взяла? — удивился Муса Ахмедович. — Ты прекрасно со всем справляешься.
В голове как будто натянули звенящую струну. Звон все усиливался, боль ото лба перетекла на глаза, соображать стало трудно.
Муса Ахмедович что-то сказал, но уши вдруг заложило так сильно, что я не расслышала.
— Что с Положением об отделе, удалось прочитать? — повторил он.
— Нет, — у меня хватило сил удивиться, — откуда вы знаете, что не смогла?
— На то я и начальник, чтобы знать. Ты точно хорошо себя чувствуешь?
— Муса, видишь же, что девчонке плохо, — прервала его Мария. — Ты уверен, что она нам подойдет? Не хватало еще, чтобы ее удар хватил.
— С вероятностью в девяносто девять процентов Татьяна — наш сотрудник, — заявил Муса.
— Откуда такая уверенность?
Они говорили так, как будто меня не было в кабинете. Сомнения Марии в моей профпригодности почему-то вызвали раздражение и даже обиду.
— Я уверен, и на то есть причины! Во-первых, Татьяну направила к нам Валентина. Это важно! Во-вторых, кабинет! Она довольно быстро нашла его.
— И что? Проколы случались и ранее. Были случаи, когда для соискателей все заканчивалось плачевно, — жестко сказала Мария и с беспокойством посмотрела на меня.
Боль в голове стала невыносимой. В глазах потемнело, я почти оглохла, и сквозь дурноту услышала, как Муса сказал:
— Надо проверить карты.
— Господи, неужели ты еще не проверил?
— Ты же знаешь, что еще рано! Нужно время.
Потом я уже ничего не понимала, так мне было плохо. Я схватилась за голову, ожидая, что она вот-вот взорвется и почувствовала, как кто-то помогает мне сесть. Боль стучала во лбу, в висках, пробила раскаленным гвоздём глаза, а затем, когда я решила, что уже все, мне конец, раздался хлопок. Что-то лопнуло в голове и пронеслось волной по телу. И все прошло. Уши разложило, голова прояснилась. Я очнулась вся в поту, дрожа от слабости, с пересохшим горлом.
— Ты как? — спросил Муса, который стоял передо мной со стаканом воды в руке. — Отошла?
Меня переполняли счастье и невероятная легкость. Я с жадностью опустошила стакан. Прохрипела:
— Нормально. Жить буду.
— Вроде обошлось, — с облегчением выдохнула Мария. — Ну и напугала ты нас!
— А что случилось?
— Просто твоя стажировка почти завершилась. К счастью, благополучно, — ответил Муса.
Я смотрела на них во все глаза, словно впервые увидела. Последние дни все вокруг словно застилала какая-то серая пелена, а сейчас мир прояснился, как будто после дождя. Ярко-синий цвет складского халата Мусы Ахмедовича и жилета Марии словно объединил их в команду. Я вспомнила свой комбинезон: он был точно такого же оттенка.
— Фирменный цвет Почты? — спросила я.
— Верно, — кивнул Муса, — спрашивай дальше, Таня.
— Вы говорили о причинах, по которым меня приняли в отдел. Поясните!
Муса помолчал, потом неохотно заговорил:
— Мать-основательница отдела — Валентина Игнатьевна — редко ошибается в выборе сотрудников. На моей памяти таких случаев было всего два.
— И оба закончились печально, — добавила Мария. — Последний рывок выдержали не все.
— Это про головную боль? — уточнила я.
— Именно, — кивнула Мария.
— Ну хорошо, у вас тут какая-то аномалия, которая вызывает мигрень. Может, духота или оборудование вредное. Но при чем здесь ваша основательница?
— У нее редкий дар видеть людей, восприимчивых к магии.
Моя внутренняя сигнализация тренькнула. Я ее называла «внутренний Геннадий», измеряя нормальность события в Генах: он был самым обычным человеком в этом отделении и не отличался никакими странностями.
— Закономерность ее появления в тех или иных местах, где она встречает соискателей, тоже неизвестна, — добавил Муса.
— То есть? Не понимаю. Она работает в Специальном?
— Работала когда-то. Была первым сотрудником в сороковых годах прошлого века. Первым руководителем. Уже давно на пенсии. Была.
— Была. Ясно, — хмыкнула я. Мой внутренний Геннадий захихикал не хуже Козлиного. — А что насчет кабинета? Коридор этот странный… Идешь вроде вперед, но при этом по кругу.
— Это тоже особенность отдела. Коридор пройти не проблема, а вот кабинет могут увидеть только сотрудники. Или будущие работники Специального.
— Восприимчивые к магии? — уточнила я.
— Совершенно верно.
— А магия, значит, существует?
— Не для всех. Но для нас — да, — ответил Муса, — иначе как объяснить то, что подземелье обратилось к тебе?
Я вздрогнула:
— Это вы про голос в метро?
— А, так ты слышишь подземелье? — воскликнула Мария. — Муса, как ты это понял?
— Если она наш сотрудник, то уже должна слышать.
Я молча слушала, стараясь унять волнение. Верить им или нет? Может, мы все сошли с ума? Или только Муса и Мария сошли с ума? Или это все сон? Куча вопросов — голова снова начала болеть. Я закрыла глаза, приложила холодные ладони к вискам и прислушалась к себе.
«А если это правда? Ха-ха, ты волшебник, Гарри! Нет, это смешно. А если нет? Как поступить?» — размышляла я.
Когда открыла глаза, увидела, что Муса и Мария с интересом наблюдают за мной.
«Юные натуралисты, мать вашу, — рассердилась я. — Экспериментаторы! Шайка-лейка какая-то. Восприимчивая к магии».
— Почему подземелье-то? — я почувствовала, как на меня наваливается усталость.
— Так писали в старых документах во время основания службы. В Казани метро недавно отстроили, но по привычке называем по-прежнему: под землей — значит, подземелье, — пояснила Мария.
— Место возможного прорыва, — добавил Муса.
— Прорыва?
— Да, место, где возможен прорыв демонических сущностей.
— Ага, — сказала я, — ну да. Прорыв сущностей.
Мария укоризненно покачала головой:
— Муса Ахмедович, ты решил ее с ума свести? Кто же за один раз вываливает на человека столько информации?
Муса смутился:
— Как-то я не подумал.
И озабоченно посмотрел на мое усталое бледное лицо.
— А карты? — слабым голосом спросила я.
— Насчет карт, может, в другой раз? — неуверенно сказал Муса. — Чаю налить тебе?
Чай пили в полном молчании. Все устали, я переваривала новую информацию, слабо удивляясь, что еще не сбежала из этого странного места.
— Ну что? — заботливо спросил Муса, наливая мне третий стакан крепкого чая. — Как ты?
— Не знаю, — я вяло покачала головой, — спать очень хочется.
— Это хорошо, — бодро сказала Мария, — нормально, значит, все будет. Сейчас иди домой и ложись. Утро вечера мудренее.
Как добралась до дома, не помню. Очнулась уже утром задолго до звона будильника. В понедельник.
— И как это понимать? — растерянно сказала я будильнику. — Где мое воскресенье? Неужели я проспала почти двое суток? Господи, как есть хочется!