— Хизар, мальчик мой! — услышал я голос отца. — Не отставай! А то чего доброго заплутаешь в городе, где тебя потом искать?
— Да он ошарашен величием Амбухата! — засмеялся мой старший брат Амбек. — Смотри, отец, как Хизар выпучил свои глаза! Эй, Хизар! Будешь так таращить глаза, они станут у тебя такими же огромными, как у бледнокожих рабов!
Взрыв хохота не позволил мне ответить. Верблюд, которого я вёл под уздцы, шарахнулся, недовольный поднятым гамом, я насилу его удержал.
— Да у Хизара и верблюд пугливый, как девица! — продолжал потешаться надо мной Амбек. Я сжал от злости кулаки и почувствовал, как изнутри рвётся ярость.
— Уймись, Амбек! — резко одёрнул шутника отец. — Не забывай, какие сейчас священные дни.
Брат тут же замолчал и насупился, не довольный тем, что отец сделал ему замечания прилюдно.
Караван наш продолжил путь к центру города. Что сказать? Амбек прав. Я и в самом деле был ошарашен величием этих стен. Это не наша юрака, покрытая войлоком. Здесь встречались даже двухэтажные дома! Подумать только! Я слышал от странников, что на Западе есть совсем огромные города, даже больше Амбухата. Вот там-то и встречаются многоэтажные здания. Ну а для меня и два этажа казались уже за пределом реальности. И как богатеи не страшатся ночевать на такой высоте? А вдруг дом рухнет? Он же всё-таки из навоза. Правда, говорят, что при возведении стен в навоз добавляют глину, придающую конструкции прочность. Но всё равно заходить в такое строение как-то боязно.
Верблюды медленно проходили по многолюдным улицам, полным торговых лавок. Я уловил вонь рыбы, доносившийся со стороны, где, как сказал отец, находилась главная площадь. Там у нашего клана есть несколько лавок, в которых слуги ожидали нашего прибытия, чтобы разложить товар. Наши верблюды, навьюченные тюками, прекрасно справились со своей задачей: дотащили до города мешки с посудой, изготовленной из рогов антилоп, связки выделанных шкур и бочки с вином из янарского винограда. Всё это надлежало нам продать. Выручка обещала быть недурной. Правда предстояло заплатить за торговое место главам кланов Кирыш, Арыш и Элыш. Отец всегда хмурился, когда говорил об этом.
Мы продолжали двигаться к площади. Вонь усиливалась. Я никогда не видел ни Великую Реку, ни Малую. В нашей деревне воду приходилось добывать из земли. А тут сразу две реки! И воду добывать не надо, и рыбалка процветает. Вот почему тут столько торговцев рыбой. За свою жизнь я только несколько раз ел рыбу, уж больно дорогое это удовольствие для представителей нашего клана. Но, если честно, рыба мне не понравилась, поэтому я особо и не расстраивался по этому поводу. Тем более от этой вонищи тошнота подкатывала к горлу.
Наконец мы приблизились к нашему торговому месту. Слуги тут же подбежали к нам и, поприветствовав, приступили к разгрузке. Я осмотрелся. Вокруг было полно людей. Простолюдины, завидев наши синие одеяния, низко кланялись. Я с гордостью поправил свой хатыль, подтянул туже пояс. Мне льстило такое раболепство бедняков. Всё-таки клан Марэк уважают. Но тут на меня бросил презрительный взгляд проходивший мимо мужчина. Он был облачён в хатыль ярко-красного цвета, что говорило о его принадлежности к одному из могущественных кланов. Я быстро поклонился ему, боясь выказать непочтение. Отец и братья сделали тоже самое. Мужчина в красном хатыле лишь усмехнулся и тут же отвернулся от нас, как от челяди. Досада занозой въелась в моё сердце. Но новое впечатление заставило забыть об этом, так как я увидел довольно жестокое зрелище. По площади, еле переплетая ноги, шла полуобнажённая бледнокожая женщина. Вся в пыли и грязи, она на ощупь продвигалась между людьми, щуря опухшие глаза. Её всклоченные волосы напоминали заросли степной травы, они так же пучками торчали из головы, как и эта трава торчит из иссушенной почвы.
— Подайте на пропитание, — пищала женщина, вытянув вперёд руку. Но окружающие только отворачивались. Нищенка поравнялась с нами. Она невидящими глазами силилась различить хоть что-то. Слёзы текли по её запылённым щекам.
— Что у тебя с глазами? — громко спросил я, силясь перекричать гомон толпы.
Женщина пошла в мою сторону. Она продолжала держать перед собой худую костлявую руку.
— Что случилось с твоими глазами? — переспросил я, когда несчастная подошла ближе.
— Это всё Степь, господин, — ответила женщина. — Хозяева послали меня в Степь собирать плоды орика. Меня настигла песчаная буря.
— Что же хозяева отправили тебя за пределы купола?! — поразился я.
— Да, господин, — подтвердила женщина мою догадку.
— Но это же верная смерть! — удивился я. — Что же твои хозяева так не дорожат своими рабами?
— У хозяев много рабов, господин, — ответила слепая нищенка, — если умрёт одна бедная рабыня, ущерба им не будет.
— Как же тебе удалось выжить? — вмешался в разговор Амбек.
Женщина, услышав другой голос, повернула голову в сторону моего брата и ответила:
— Песок взмыл вверх, движимой силой Степи. Песчинки впивались в мои глаза и кожу. Степное лихо знает свою работу. В порывах ветра я слышала жуткий замогильный хохот. Кровь капала из моих глаз, а боль была нестерпимой. И вот, когда я подумала, что мне конец, я провалилась в один из кратеров, на дне которого царило полное спокойствие.
— В кратерах живут цэрэги, — с сомнением покачал головой отец, решивший тоже присоединиться к беседе, — они сжирают всякого, кто свалится в такой кратер. От тебя бы и мокрого места не осталось. Цэрэги сжирают даже окровавленный песок.
— Господин, — возразила нищая, — ты видишь меня перед собою. Я жива, ибо в том кратере не было ни одного цэрэга. К тому же кратер оказался неглубокий, и когда буря стихла, я выбралась из него и на ощупь поползла в сторону города. Меня подобрали торговцы уже в том месте, где начинается купол. Они отвезли меня к моим хозяевам, но те заявили, что ослепшая рабыня им ни к чему. Меня выкинули на улицу, как собаку. И с тех пор я живу подаянием.
Я нахмурился. Вид этой несчастной пробудил во мне жалость. Вот для чего надо было посылать её в Степь? Я отстегнул от своего пояса мешочек с деньгами и, вынув несколько монет, вложил в тощую ладонь нищенки. Она, ощутив металл в своих руках, низко поклонилась мне, глотая слёзы. Потом женщина развернулась и побрела в другую сторону в надежде, что и там ей повезёт. Я знал, что она так долго не проживёт.
Вдруг одна мысль пронзила мой разум.
— Отец! — воскликнул я. — Давай возьмём эту рабыню себе! Пусть возится в нашей юраке: чистит ковры, посуду, поёт песни детям. С этим справится и слепая.
— Да ты что, сынок! — возразил отец. — Мы еле сводим концы с концами! А ты собираешься взять на содержание ещё одну рабыню, да к тому же увечную? Ты и так её осчастливил, одарив деньгами. Тем более она бледнокожей расы, а такие люди очень слабы, они не выносят жизни в Степи.
— Но она выжила за куполом! — начал спорить я.
— Это случайность, — ответил мне отец.
— Может она вообще шарлатанка, — вмешался Ларут, второй мой брат, — её быть может лишили зрения за какое-нибудь преступление, а она ходит и рассказывает жалостливую историю про жестоких хозяев.
— Тут ты не прав, Ларут, — произнёс отец, — глаза её и в самом деле выглядят так, как будто пострадали от песка. Видишь ли бледнокожие совершенно не приспособлены к жизни в нашей стране. Вот у нас глаза правильные, узкие, защищённые от песка. А у этих лупоглазых постоянно проблемы со зрением. И зачем нам только завозят таких рабов? Они мрут здесь, как мухи.
— Мне жаль её, отец, — уныло проговорил я, — к чему такая беспричинная жестокость? Даже рабы являются людьми.
— Ты слишком юн, Хизар, — отец похлопал меня по плечу, — жизнь жестока. Тебе придётся привыкнуть к этому.
— Я уже и так знаю, что жизнь жестока, — насупился я, — и жестокой её делают сами люди! Посмотри, как кланы враждуют между собой! Сердце болит при известиях о новых столкновениях. Вместо того, чтобы укреплять наш народ, мы режем друг друга из-за клочков бесплодной земли!
— Хизар, Хизар, — вздохнул отец и снисходительно улыбнулся, — у тебя прямо какое-то огненное сердце. Оно пламенеет при виде несправедливости, да? Меня и самого многое не устраивает.
— Но что можно сделать? — буркнул Ларут.
— Да ничего, — отозвался Амбек, — можно только благодарить судьбу, что мы родились не рабами.
— Ну кое-что сделать всё-таки можно. И я это сделаю, — заявил отец.
— И что ты сделаешь? — хмыкнул Амбек.
— Поговорю на собрании с главами кланов, — поделился планами отец, — я давно собирался это сделать, сказать им, что необходимо объединяться, а не резать друг друга. Хизар прав, люди сами делают жизнь невыносимой. Даже Степь не причиняет нам столько зла, сколько эти бесчисленные стычки.
После того, как весь наш товар занял надлежащее ему место, мы отправились в странноприимный дом. Я слышал, что такие дома на Западе встречаются повсеместно. Любой странник может найти ночлег в таком доме за умеренную плату. На нашем же Востоке только в городе Амбухат имелось такое здание. И оно впечатлило меня своими размерами. Это был длиннющий двухэтажный дом, сооружённый упомянутым мною способом. Рядом располагались стойла для верблюдов и лошадей. Многочисленная прислуга то и дело сновала по двору и заходила в здание. Как объяснил мне отец, на верхнем этаже находились гостевые комнаты для посетителей города, принадлежащих к высшим кланам. Нам же, членам клана не столь именитого, надлежало занять первый этаж, чему я порадовался, так как побаивался высоты. Да и вообще всё для меня было таким непривычным, что я чувствовал себя неуютно. И то сказать, мне исполнилось недавно двадцать лет, а я только первый раз в жизни приехал в Амбухат. Я вообще до этого не был ни в одном из городов. Жизнь моя — это жизнь кочевника и воина. Наш род весьма беден, хотя мой отец хан и глава клана Марэк. Тем не менее наши средства не позволяли нам содержать много прислуги. Скот пасли сами, сами же защищали его от разбойнических нападений представителей других мелких кланов. С малых лет я познал страх смерти, радость победы и горечь поражений. Сейчас мне очень неуютно было без моего меча и лука со стрелами. Но традиции празднования Харун-Даха воспрещали касаться оружия в праздничные дни. Отец и братья посмеивались надо мной, видя мою неуверенность, они заверяли, что оружие нам не понадобится: никто и никогда не нарушит священных запретов. И всё-таки я постоянно ощупывал свой пояс, на котором обычно висели ножны, и не находя их, нервничал.
День клонился к закату, а мы только разместились в странноприимном доме. Отец предложил пойти посмотреть город и это предложение всем понравилось. С наступлением сумерек узкие улочки осветились сотнями факелов, прикреплённых к стенам домов. Создавалось впечатление, что я не в городе, а на самом деле попал на небо, усеянное звёздами. Как в волшебном сне, оживали улицы: горожане днём прятались от зноя, а теперь решили выйти из душных помещений. Кого тут только не было! И весёлые молодые люди, спешащие в таверну за увеселениями, и красавицы, разодетые в нескромные одежды и зазывающие путников в укромные местечки, и уличные артисты, выделывающие трюки на потеху публики. Весь этот шум и гам, мерцание факелов, мелькание ярких одеяний впечатлили мой разум. С одной стороны, мне было интересно увидеть иную жизнь, жизнь, отличающуюся от жизни в деревне. С другой стороны, я очень быстро устал от всего этого и пожалел, что не остался в странноприимном доме.
Однако одно зрелище всё-таки стоило того, чтобы окунуться в беспокойную ночную жизнь Амбухата. Это выход магов на свой боевой пост и их работа. Каждую ночь Степь оживает. Из её недр поднимается к поверхности земли лихо в виде живого огня. Говорят, что огонь этот разумен, он жжёт лишь тех, кого посчитает нужным. Если это так, то огонь считает нужным сжирать всех подряд, потому что ещё никому не удавалось от него спастись. Только высшие маги не пускают лихо в человеческие поселения. На площади собрались люди. Они кричали и призывали магов выйти из большого круглого здания, чем-то напоминавшего арену для поединков. И вот двери здания распахнулись и на пороге показались люди. Они были одеты иначе, чем все остальные ахары. На них не было наших традиционных халатов, которые мы называем хатыль. Вместо хатылей люди эти облачились в железные доспехи. Я о таких слышал только от странников, которые часто гостили в нашей юраке. Всегда думал, что железное одеяние — это выдумка бродяг. Но тут я собственными глазами лицезрел это чудо. В недоумении рассуждал я о том, сколько же весит такая броня? И как ходить в ней, как сражаться? Потом я обратил внимание на то, что маги несмотря на молодость были абсолютно седы. Их серебристые волосы ниспадали на сверкающее в свете факелов железо.
— Видишь, как седина украшает голову молодых мужчин? — прошептал мне на ухо Амбек.
Я кивнул.
— Это всё потому, что ремесло магов отнимает у них много сил и годы жизни, — продолжил объяснять брат. — Они каждую ночь создают купол вокруг города и деревень. Нашу деревню тоже защищают. Смотри!
Я глядел во все глаза. Маги, не обращая внимания на приветствующую их толпу, стали подниматься по лестницам, что крепились с наружной стороны здания, из которого они вышли. Поднявшись на крышу круглого дома, они рассредоточились в строгом порядке. Потом маги воздели руки к небу и, напрягая волю, начали прямо на глазах присутствующих создавать защитный купол. Из рук каждого волшебника резко вырвались светящиеся струи. У одного такая струя оказалась красного цвета, у другого зелёного, у третьего — синего, у четвёртого — жёлтого. Маги, что-то громко крича на непонятном языке, объединили цветные потоки энергии. Когда разноцветные струи соединились в одно целое, цвета пропали, а сами они превратились в огромное полупрозрачное полотно. Маги резко дёрнули руками, и полотно это взвилось в воздух, начало разрастаться, а затем накрыло бесконечно огромным куполом Амбухат и огромную территорию вокруг него. Теперь степное лихо не подкрадётся к людям, останется завывать за прозрачной стеной, не пускающей его ни в деревни, ни в город. Но на этом работа магов не закончена. Они будут всю ночь напрягать все свои силы, чтобы удерживать эту защиту. Первые лучи солнца расплавят купол, но уйдёт в земные недра и лихо. Днём можно жить без защиты. Но не всегда. Бывает так, что Степь приходит в ярость даже в светлое время суток. Она поднимает песчаные бури и иные бедствия. В этих случаях маги, находящиеся на боевом дежурстве срочно выбегают на крышу круглого дома и создают защитный купол. Если этого не сделать, людей постигнет страшная смерть. Степь способна выпустить в мир самых жутких чудовищ. Нужны невероятные силы для того, чтобы сдерживать алчность и жажду Степи, поэтому маги не живут долго. Они расходуют жизненную энергию и рано угасают. Их постоянно приходится заменять новыми волшебниками. Зато все их родственники получают щедрые дары, способные обеспечить безбедное существование до конца дней.
Мы постояли ещё немного на площади, а потом вернулись в странноприимный дом. Эту ночь я спал очень крепко.