Глухой удар и вслед за ним сдавленный крик матери сказали Алисе, что началось самое ужасное. Она села и из её глаз хлынули слёзы. «Мама-мамочка!.. Папочка, не надо! Ну пожалуйста, не бей мамочку! Ей же больно!..» — бормотала девочка, прижав к ушам ладони; но сколько она ни старалась, ей было не заглушить мерзкой ругани отца и вскриков избиваемой матери. Несколько раз она вставала с кровати и подходила к двери, но не посмела пойти к родителям. Тамара Васильевна боялась, что спьяну Антон может поднять руку на дочь и строго-настрого приказала ей сидеть в комнате, когда он буйствует.
Тем временем вошедший в раж глава семейства совсем озверел, и Тамара Васильевна с криками о помощи выскочила на улицу, да только никто не поспешил ей на помощь — родни у неё здесь не было, потому заступиться было некому. Что касается остальных, то она была далеко не первой и не последней на селе, кого бил муж. Вдобавок она была чужачкой и учительницей, причём держалась отчуждённо на селе, поэтому сочувствия к ней не испытывали даже товарки по несчастью, а лишь тихо радовались, что на этот раз бьют не их, а кого-то другого.
Алиса выглянула в окно и у неё ёкнуло сердечко. Мать больше не кричала: скорчившись, она лежала на земле и лишь стонала после очередного пинка. Девочка была уже достаточно взрослой, чтобы понять, что ревнивый отец когда-нибудь может её убить. Выбравшись на улицу, она бросилась к соседнему дому.
— Дядя Коля, дядя Коля! — забарабанила она по ставням.
— Чего тебе? — выглянул из окна недовольный сосед.
— Дядя Коля, помогите мамке! Папка мамку убивает! — Алиса не спускала глаз с недовольного оплывшего лица, уже понимая, что просить бесполезно.
— А мне какое дело! И не стучи больше, тут тебе не милиция, — проворчал сосед и, почесав грудь, захлопнул ставни.
— Что, Антон снова училку лупит? — донёсся изнутри голос его жены, в сопровождении сочного зевка.
— Сама что ль не слышишь? Тамарка орёт так, что стёкла звенят, так ещё её девчонка колотится, спать не даёт.
— Коль, а ты видел этого артиста?.. Чего мычишь? Если нет, то так и скажи. Эх! Может, там действительно такой мужик, что полжизни за него не жалко.
— Ну конечно! Артист всю жизнь мечтал … таких коров, как ты.
— А что? Может, и мечтал.
— Слышишь, как Антонова баба надрывается? Хочешь составить ей компанию?
— Да я тебя самого так отделаю, что мать родная не узнает.
— А ты попробуй! Вдарь!
— Ишь ты, раздухарился! Лучше не выводи меня. А Тамарке достаётся за дело. Уж больно она нос задирает. Её послушать, так все мы дуры необразованные и в голове у нас одни суеверия. Книжек начиталась и теперь думает, что она самая умная. Ан нет, голубушка! Может, ты и умная, да только мужик колотит тебя, как простую бабу.
— Сука ты, Манька. Женись Антошка на тебе и теперь не она, а ты отсвечивала бы синяками.
— Ой, больно надо! Да я бы в жизни не пошла за него.
— Ври больше! А то я не знаю, как ты бегала за ним, да только ничего у тебя не вышло. Антошка тобой попользовался, а жениться не захотел.
— Ну так, не зря говорят, что ни делается, всё к лучшему, — зевнула соседка, которую на селе прозвали Толстой Маней, и, судя по страшному скрипу пружин, повернулась в кровати. — Спи, уже! Скоро утро.
Соседи замолчали и Алиса, вернувшись, села под окнами своей комнаты. Возвращаться домой она не хотела, поскольку видела, что отец схватил мать за волосы и потащил её внутрь дома. Она знала, что сейчас начнется самое стыдное. Для сельских детей сексуальные отношения взрослых — не секрет с малых лет. Так что Алисе не нужны были тычинки и пестики, чтобы понять, что происходит. Отец будет насиловать её мать, а та будет сдавленно рыдать и умолять оставить её в покое, а ещё просить не шуметь так сильно, чтобы не разбудить дочь.
«Как будто возможно уснуть под такое!» — ожесточённо подумала девочка; в последнее время она злилась на мать, что та безропотно принимает побои отца. Она видела, что другие женщины сопротивляются, вызывают участкового, идут к фельдшеру за справками, но только не её мать. А у Тамары Васильевны не поворачивался язык сказать дочери, что это гордость не позволяет ей идти жаловаться на мужа. Несколько раз она порывалась поговорить с Алисой и каждый раз стыд замыкал ей уста. Слишком уж её гордость смахивала на обычную трусость, — ведь ей действительно некуда было пойти, и она боялась потерять то, что имеет, особенно дочь, которую Антон грозился отсудить себе.
На улице было холодно, у Алисы слипались глаза. Родительская свара не утихала, хотя отец к этому времени обычно утихомиривался и ложился спать, но сегодня он не переставал материться и, судя по вскрикам, продолжал бить её мать.
Измученная происходящим, девочка всхлипнула и, как щенок, свернулась клубком на земле.
Штейн присел на корточки и ласково коснулся её головы.
— Ну что, Лисёнок, вижу тебе совсем плохо, — с сочувствием сказал он и девочка, вскочив, без колебаний обняла его за шею. Сидя у него на руках, она наконец не выдержала и так горько заплакала, что проняла своими слезами даже главу вампирской СС, разжалобить которого редко кому удавалось, да и то по большей части это была показуха, рассчитанная на зрителей.
— Тихо, малышка! Всё будет хорошо, — пообещал Штейн и при помощи гипноза постарался успокоить несчастного ребёнка.
Каково же было его удивление, когда он заметил в ауре Алисы характерные для фениксов ментальные кольца.
«Ну вот, малышка, а я уж было поставил на тебе крест. Хорошо, что именно ты, а не мальчишки спёрли у меня молекулярную струну», — с удовлетворением подумал Штейн. Первым его порывом было забрать девочку и уйти, но его удержало неясное чувство. При его профессии он был не совестлив, если не сказать больше, но слишком уж много боли излучала несчастная избитая женщина, находящаяся внутри дома, а он был не чужд некоторого рыцарства и сентиментальности.
Чтобы понять, с кем имеет дело, Штейн прошёлся по воспоминаниям Тамары Васильевны. Просмотр был выборочный, тем не менее он пришёл к выводу, что это умная волевая женщина. Причиной её бездействия был внутренний конфликт, который заключался в том, что она выросла в азиатской патриархальной среде и переняла её привычки — в этом лежали корни её долготерпения к мужу. Противоречие крылось в том, что она не обладала смирением азиатских женщин, привычных к жёсткому патриархату, и этим загнала себя в безвыходную ситуацию, которая рано или поздно должна была плохо кончиться.
После исследования матери Алисы Штейну стало любопытно, что представляет собой её отец. Вопреки его ожиданиям, тот тоже не был тупым мужланом. Вдобавок Антон оказался латентным менталистом и, как многие из них, был склонен к насилию. Умные и жестокие, они, как правило, становились профессиональными военными или убийцами, но в данном случае судьба распорядилась иначе, она сделала из Антона сельчанина, и он отыгрывался на жене, благо, что она позволяла ему это делать. Дай Тамара достойный отпор, когда он первый раз распустил руки, и тогда у них сложилось бы нормальная семейная жизнь. Вот только помимо азиатской среды у неё был пример матери, которую не часто, но всё же поколачивал отец — по причине её исключительно стервозного характера, которая в остальное время разве что не вытирала о мужа ноги. Так что стерпела и Тамара Васильевна, тем более что Антон её любил и, протрезвев, грозился покончить с собой, если она уйдёт от него. В конце концов, ей было только девятнадцать лет, и ей в силу возраста было свойственно надеяться на лучшее. Она не учла только одного, по складу характера муж и её отец были совсем разными людьми.
«Да, Лисёнок! Плохи дела у твоих родителей. Боюсь, им не поможет даже опытный психолог. В общем, им нужно срочно расставаться, пока они не укокошили друг друга», — резюмировал Штейн про себя.
Поставив успокоившуюся девочку на землю, он протянул руку:
— Малышка, верни, что украла.
Алиса не стала отпираться и залезла в карман курточки.
— Вот, — она положила ему на ладонь молекулярную струну, чей корпус походил на затейливую стеклянную улитку, и на её личике появилось виноватое выражение. — Честное слово, я не воровка! Просто знала, что без доказательства нам никто не поверит, что мы видели речного дракона.
«Наш кадр, — усмехнулся Штейн. — Удивительно, как девчонка похожа на Эльзу, причём не только внешне, но и характером».
— Ты не только воровка, ты ещё лгунишка, — он взял Алису за ухо. — Ну-ка, говори правду.
— Ой-ой, больно! — заверещала девочка.
Кроткий взгляд и искренность в её голосе обманули бы кого угодно, но тут нашла коса на камень.
— Опять ложь. Правду, Лисёнок!
— Хорошо, вот вам правда, — сдалась Алиса. — Мы с Серёгой поспорили, что я сумею что-нибудь украсть у вас, и я украла, — с гордостью сообщила она.
— Молодец! — одобрительно сказал Штейн и девочка, ожидавшая чего угодно, но только не похвалы, растеряно захлопала глазами.
— Но знай, если будешь врать мне, то добром это не кончится. Поняла?
Глаза «речного демона» по-кошачьи сверкнули серебром, и Алиса испуганно попятилась. «Мама сказала, что демонов не существует, они всего лишь выдумка!» — храбрилась девочка, готовая сбежать при первой же возможности.
«Совсем как Эльза, — хмыкнул Штейн. — Может, это она и есть, каким-то чудом переместившаяся из прошлого в будущее?» — мелькнула у него забавная мысль. Впрочем, он знал родителей жены и, в отличие от родителей Алисы, это была счастливая пара.
— Испугалась моих глаз? А ты смотрела фильм про Риддика? — мягко спросил он, прекрасно зная, что смотрела.
— У вас тоже имплантаты вместо глаз? — встрепенулась девочка.
— Да, — солгал Штейн. — Когда воевал в Сирии, мой самолёт подбили. Я спасся, но глаза… — он вздохнул. — Хорошо, что уже изобрели протезы для глаз, а то быть бы мне слепым.
В порыве сочувствия Алиса бросилась к нему и обняла.
— А они видят как настоящие? — заинтересованно спросила она, когда Штейн снова подхватил её на руки.
— Абсолютно. Э нет, пальцем нельзя! Приборы тончайшей настройки, испортишь, останусь без глаз. Ну что, малышка, не пора ли тебе домой? Вроде твои предки угомонились.
— Не хочу! — закапризничала девочка. — Возьмите меня с собой! — вдруг попросила она.
Предложение было заманчивое, но Штейн, подумав, решил пока не забирать её из дома.
— А как же мама? — спросил он.
— Маму тоже заберём! — решительно заявила Алиса.
«Ну конечно! Мне только её не хватало! И так баб полон дом», — подумал Штейн и улыбнулся девочке. Когда он толкнул полуоткрытую дверь, ведущую в дом, она уже спала, причём не без его участия. В сенях было темно, тем не менее он ни разу не споткнулся о разбросанные вещи и, войдя внутрь, сразу же направился к кухне. Впрочем, и без телепатии было не сложно догадаться, что хозяйка дома находится именно там: ведь свет горел только в кухне.
При виде позднего гостя и дочери, безмятежно спящей на его руках, Тамара Васильевна растерянно хлопнула глазами. Она попыталась встать, но боль с такой силой резанула ей живот, что она, охнув, упала обратно на табурет.
— Простите! — пробормотала она; ей было невыносимо стыдно, что незнакомый человек, да ещё тот, о ком она думала всё последнее время, застал её в таком неприглядном виде. — Я была уверена, что Алиса спит у себя в комнате. Большое спасибо, что привели её обратно. Вы извините, что потревожили вас. Супруг мой расшумелся, вот я и не заметила, что её нет дома, — выпалила она смущённой скороговоркой и, досадуя на свою немощь, снова попыталась встать.
— Да вы сидите-сидите! Я сам уложу девочку, ведь её комната справа по коридору?
Тамара Васильевна кивнула, удивившись при этом, что гость знает, где комната дочери.
— Вы не подумаете плохого! — тут же откликнулся он. — Мы немного побеседовали с Алисой, и она показала мне, где окна её комнаты.
— Нет, нет! Я ничего такого не думала! Ведь я знаю кто вы такой! — воскликнула смутившаяся Тамара Васильевна и, превозмогая себя, встала.
Подойдя к зеркалу, она посмотрела на своё отражение, взлохмаченное и окривевшее на один глаз, а затем дотронулась до разбитых опухших губ, и у неё навернулись слёзы на глаза. «Боже мой! Стыдно-то как! Выгляжу как самая настоящая уродина! — всполошилась она и схватилась было за расчёску, но тут же горько усмехнулась и опустила руку. — И даже не мечтай! Разве ты женщина? Натуральная сельская баба, к тому же почти старуха. Скажи кому, что мне двадцать семь, никто не поверит, — не желая себя видеть, она закрыла глаза. — Господи! Как же так вышло, что Антон превратил меня в забитую бессловесную скотину?»
— Вы в порядке? — нарушил её мысли голос гостя.
— Да, — твёрдо сказала Тамара Васильевна и, стараясь не хромать, направилась к плите. — Присаживайтесь, я напою вас чаем. Нет, пожалуйста, не отказывайтесь! Я должна хоть как-то отблагодарить вас за дочь.
Штейн не стал отказываться, и она поставила перед ним чашку с чаем и вазочку с конфетами.
Тамара Васильевна села напротив гостя и, стараясь не морщиться, поднесла к губам кружку.
— Вы живёте за вторым притором, верно? — сказала она утвердительным тоном. — Не так давно мы с подругой и дочерью ходили в поход с ночёвкой, и нечаянно набрели на вашу усадьбу. У вас красивая жена.
— Я слышал обратное, — улыбнулся Штейн. — Алиса сказала, что она не слишком вам понравилась.
— Обычная бабская зависть, — не смутилась Тамара Васильевна. — Конечно же, она очень красивая. Да и как может быть иначе? Ведь они с Алисой так похожи, а для меня нет никого красивей дочери. Я так понимаю, из-за этой похожести вы ей и помогли, — она помолчала. — В последнее время она всё чаще убегает из дома. На этот раз мне повезло, и она вернулась. Спасибо вам.
— Не стоит благодарности, я был рад помочь, — в ответ на вопросительный взгляд Штейн привстал и протянул руку. — Томас Штейн, к вашим услугам.
— Тамара… Тамара Васильевна Шкловская, — представилась Тамара Васильевна.
— Зачем же так официально? Вы же ещё очень молоды, — сказал Штейн, жалея несчастную женщину, и её бледные до того щёки окрасились румянцем.
— Это всё школа. Я уже привыкла, что с двадцати двух лет меня зовут по имени отчеству.
— Не люблю отчества. Не возражаете, если я буду звать вас Тамарой?
— Зовите, как вам удобно.
— Тамара, понимаю, что лезу не в своё дело, но как часто вас бьёт муж?
— В последнее время, как с ума сошёл. Раньше тоже бывало, но не так часто, как сейчас, и зверствовал он куда меньше, — ответила Тамара Васильевна с неожиданной для себя откровенностью. — Когда мы только поженились, всё было просто замечательно, Антон меня буквально на руках носил. Он тогда и грамма в рот не брал. Правда, тогда мы жили в Томске, кстати, там же и познакомились. Потом я закончила учёбу в педвузе и забеременела. Естественно, никто не хотел брать меня на работу; у Антона тоже случилась какая-то неприятность на работе, и он уволился. Жить было не на что, и мы переехали к нему на родину, а деревня, сами знаете, место специфическое, это не город с его свободой. Кажется, что такого — улыбнуться мужчине во время разговора о его детях? Но нет, когда ты молода и, главное, чужачка, это превращается в страшный грех. Сплетни из святой сделают развратницу, что уж говорить обо мне. Чтобы они отстали от меня, я пробовала сдружиться с местными женщинами, вот только они не признали меня за свою. Стоило мне открыть рот, и они тут же умолкали, а затем спешили разойтись по домам. Потом уж я поняла, что нужно было говорить не о новых веяниях в науке и технике, а о мужьях и детях, новых тряпках и кто с кем изменяет. Да вот беда, меня такое не интересовало раньше, и не интересует сейчас. Это так скучно, особенно, когда изо дня в день говорится об одном и том же.
«Тяжёлый случай! Белая ворона и вдобавок синий чулок», — подумал Штейн.
— Что дальше? — требовательно спросил он.
— Дальше? — Тамара Васильевна снова вздохнула. — А дальше, как в сказке: чем темней лес, тем страшней волки. Семейной идиллии в деревне хватило на полгода, пока я не родила Алису. Ну а потом началось! По селу пошли гулять такие мерзопакостные сплетни, что Антон не выдержал и начал пить. Ну а как напьётся… сами видите.
— Ну да, пьянство у мужчин — это самый распространённый способ оправдания рукоприкладства в семье.
— Кто вы? — вдруг последовал вопрос.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Штейн, глядя собеседнице в лицо, с которого на него, в свою очередь, смотрел внимательный карий глаз. Правый глаз к этому времени уже совсем заплыл.