— Вы… У меня такое чувство, что вы не человек, — тихо сказала Тамара Васильевна и сбивчиво добавила: — Не поймите меня превратно! Просто вы не видите себя со стороны: как вы двигаетесь, как реагируете, как выглядите, наконец… — она замолчала, подыскивая слова. — Думаю, вы способны читать мысли, и вы можете заставить рассказать о себе, даже если человек этого не хочет. Не так ли?.. Я ничего не утверждаю, это больше на уровне интуиции, но мне так кажется. Если к этому присовокупить то, что рассказала Алиса. Такие физические данные, как у вас… Не исключено, что у меня сотрясение мозгов и я говорю полную чепуху. Пожалуйста, не сердитесь!
Как ищейка, почуявшая дичь, Штейн подался к женщине, но она преподнесла ему неожиданный сюрприз — на этот раз он ничего не смог прочесть в её памяти. Причём она закрылась таким способом, о котором ему было не известно. Единственно, что он мог сказать, что это не ментальный щит, который использовали вампиры.
«Да, Лисёнок! При такой наследственности, думаю, ты ещё много преподнесёшь мне сюрпризов!» — подумал Штейн, страшно довольный тем, что неожиданно для себя выловил в алтайской глубинке ещё одну золотую рыбку. Другой была Лиза, его первая вампирская дочь, которая тоже была уникумом, поскольку ей было невозможно стереть память. Он догадался, почему прозевал в Алисе феникса. Девочке передалась феноменальная способность матери, которая оказалась законспирированным менталистом.
Для демонстрации добрых намерений глава вампирского СБ положил руки на стол и постарался максимально расслабиться.
— Я не сержусь… — Штейн подумал и пошёл ва-банк, — но это первый случай на моей памяти, когда меня разоблачили столь быстро.
— Отец всегда говорил, что у меня научный склад ума, — осторожно улыбнулась Тамара Васильевна. — Вот только я никак не могла определиться, в какой области лежат мои таланты. Отец считал, что учитель — это хорошая профессия для женщины, вот я и подалась в педвуз.
— Понятно, — задумчиво протянул Штейн. — Тамара, как вам кажется, кто я? Впрочем, можете не отвечать. Уверен, вы принимаете меня за инопланетянина.
— Томас, у вас есть дети? — вдруг спросила Тамара Васильевна.
— Да, дочь Лиза. Правда, она уже большая девочка, ей двадцать пять, — с чистой совестью ответил Штейн, понявший какое направление приняли её мысли.
— Это хорошо, — успокоилась Тамара Васильевна и с улыбкой добавила: — Значит, вы действительно не инопланетянин и можно не бояться похищения.
— Вот здесь можете быть уверены на все сто. Я чистопородный землянин, просто иная раса.
— Иная раса? И кто же вы?
— Вампир, — невозмутимо ответил Штейн.
— Вампир? — Тамара Васильевна скептически посмотрела на него. — На этот раз решили попотчевать меня явными сказками? Лучше придерживайтесь версии, что вы инопланетянин, в наш век это достоверней, — проговорила она, решив, что её разыгрывают, и вскрикнула, когда ночной гость вдруг оказался рядом и его клыки впились ей в шею.
Когда она опомнилась, он снова сидел напротив и спокойно смотрел на неё.
— Не бойтесь, вам не грозит стать вампиром, — ответил Штейн на её невысказанные опасения. — Мой укус всего лишь подстегнёт ваш организм и тот включит на полную мощность регенерационные процессы. Можете сами посмотреть, с какой скоростью идёт заживление.
Действительно вампирские симбионты, проникшие в кровь Тамары Васильевны, незамедлительно взялись за дело. Регенерация шла полным ходом: срослись треснувшие ребра, исчез разрыв селезенки. Отбитые почки и печень пришли в норму, затянулись разрывы влагалища, исчезли раны и ссадины на теле. На голове затянулась рана от вырванной с мясом пряди волос и перестали шататься и болеть зубы.
Униженная морально и физически, женщина почти не отдавала себе отчёт в том, что происходит. А происходило нечто такое, отчего любая другая на её месте уже билась бы в истерике. Вместо этого Тамара Васильевна бочком-бочком подошла к зеркалу, висящему над умывальником, и первым делом посмотрела на шею. Вопреки ожиданиям, там не было отметин от клыков и почему-то это её успокоило. Тем более что гость не солгал и её лицо, будто в ускоренной съёмке, приобретало нормальные очертания.
И всё же хладнокровия ей было не занимать. Тамара Васильевна повернулась к Штейну и, поблагодарив за помощь, предложила ему ещё чаю.
— Нет, спасибо, — отказался он и поднялся из-за стола.
— Уже уходите? — огорчилась она.
Штейн хмыкнул.
— Я пойду, а вы отдыхайте. В вашем состоянии это будет не лишним. Нервное потрясение регенерацией не вылечить.
Стоя у калитки, Тамара Васильевна до тех пор смотрела вслед диковинному гостю, пока его силуэт не растворился в ночной тьме. Тогда она вернулась в дом и легла рядом с дочерью. От волос Алисы слегка пахнуло изысканным парфюмом гостя, в чьей реальности она уже начала сомневаться, и её глаза наполнились слезами. «Господи! Позови он меня с собой и я, не задумываясь, ушла бы с ним. И будь что будет!» — подумала Тамара Васильевна и, испугавшись собственных мыслей, обняла дочь.
Взбудораженное состояние не давало ей заснуть и она, чтобы не беспокоить дочь, встала и вернулась в кухню. Ощущение бьющей через край энергии вновь привело её к зеркалу. «Ничего не понимаю! Помолодела я что ли или просто схожу с ума?» — озадаченно пробормотала она, не находя прежних морщинок на лице. Кожа под ладонями и на ощупь оказалась гладкой. Тут она заметила ещё кое-что и собрала в талии платье, которое стало ей свободным; вместе с болячками уходила излишняя полнота, и она в удивлении покачала головой.
«Волшебник улетел, а чудеса продолжаются, — Тамара Васильевна грустно улыбнулась и похорошевшее отражение в зеркале ответило ей тем же. — Не радуйся, дорогуша! Быть тебе принцессой ровно до первой пьянки Антона, а потом он снова низведёт тебя до состояния затюканного ничтожества».
И всё же, хотела она того или нет, а в ней вновь ожила та порывистая девчонка с аналитическим складом ума, которой было интересно всё на свете.
«Вампир. Надо же! Тут не хочешь, а поверишь в чертовщину, — Тамара усмехнулась. — Ну а что? Все признаки налицо. Сногсшибательная красота, гипноз, клыки и укус, дарящий молодость. Остаётся лишь узреть, как господин «артист» превращается в летучую мышь, и всё! Можно смело переселяться в палату ближайшей психушки. Впрочем, Томас никакой не артист. У тех не бывает такой ярко выраженной харизмы и столь волевых лиц — это невозможно при их гуттаперчевой профессии».
Она закрыла глаза и перед её внутренним взором возник ночной гость. Высокий атлетически сложенный мужчина, одетый во всё белое, вдруг показался ей грозным ангелом, посланным ей Небесами. Вот только Тамара была не из тех, кто легко расстаётся с привычной картиной мира. «Моя дорогая, не городи чушь! Да, Томас красив, причём так, что захватывает дух, но это ещё не повод заносить его в ряды ангелов, — она иронично улыбнулась и отражение ответило ей тем же. — И нечего лыбиться с таким видом, будто ты знаешь больше моего! Ишь, стоило появиться чему-то необычному и вера в чудеса тут как тут. Того и гляди, что весь твой атеизм лопнет, как мыльный пузырь. Нет, не бывать этому! Лишь легковерные идиоты идут на поводу у своих эмоций…»
Всхрап мужа заставил её вздрогнуть, и она, подойдя к их общей комнате, прислушалась к его пьяному бормотанию. «Тома, не плачь! Клянусь, я больше буду!» — произнёс Антон со слезами в голосе.
Тамару передёрнуло от омерзения и страха. «Врёшь, ублюдок! А то я тебя не знаю! Как бил, так и будешь бить!» Вернувшись в кухню, она взяла колотушку для мяса и взвесила её в руке. «Слишком лёгкая. Херня, а не оружие!» — пришла она к выводу и, подойдя к кухонному столу, оглядела ряд ножей. Выбрав один, она с размаху вонзила его в деревянную столешницу и с сомнением посмотрела на дрожащее лезвие. «Ненадёжно. Может сломаться». И тут её внимание привлёк топор у печи, используемый для колки поленьев на растопку. Она взвесила его в руке. Недавно наточенное лезвие было острым как бритва и столешница под её ударом раскололась как перезрелый арбуз. Тамара с удовлетворением кивнула: «Отлично! Как раз то, что нужно!»
Она увидела своё отражение в зеркале и подошла ближе. «Каково тебе в роли Раскольникова? Не страшно? — спросила она, глядя в лихорадочно блестящие глаза зеркального двойника. — А что делать? Положение безвыходное. Бежать некуда и не к кому. К тому же Антон обязательно нас найдёт. Со злости он может так меня отделать, что дело кончится тем, что меня вынесут вперёд ногами. Так что будь добра, реши проблему раз и навсегда. Если поймают и посадят, то Галина приютит Алису у себя… Да, будет лучше, если она передаст её своей тётке в Барнауле. У той нет детей, думаю, Алиса приживётся у неё, к тому же там никто не будет поминать ей мать-убийцу… В таком случае нужно оставить Галине записку».
Тамара взяла ручку и блокнот, куда записывала кулинарные рецепты. Когда записка была готова, она сунула её в карман фартука, прихватила топор (с ним она чувствовала себя уверенней) и пошла собирать вещи. Она взяла лишь деньги, документы и самое необходимое из вещей.
Прежде чем принять окончательное решение, она села на корточки и, прижавшись спиной к стене, закрыла глаза.
«Всё, сейчас или никогда!» — она встала и, держа в одной руке топор, а в другой собранную сумку, направилась в спальню.
Смазанная накануне дверь не скрипнула; она подошла к мужу, занесла топор… и тут её решимость кончилась. Перепуганная насмерть женщина попятилась и, развернувшись, бросилась бежать.
«Жаль! Довела бы дело до конца, сейчас было бы одной заботой меньше», — с досадой подумал Штейн. «Ладно, тогда пойдём другим путём», — он открыл окно и бесшумно спрыгнул на пол. Сумку, брошенную Тамарой (топор она унесла с собой), он убрал в шкаф и повернулся к Антону. Самое разумное в его ситуации было бы убить хозяина дома и обставить дело так, чтобы вина за его смерть пала на Тамару. Глава СБ уже жалел о своей благотворительности. Будь женщина в прежнем состоянии, к утру она умерла бы от внутреннего кровотечения и этим решила бы проблему с усыновлением Алисы. Антона посадили бы за убийство жены и девочка совершенно официально перешла бы под его опеку.
«Тогда уже завтра можно было бы забрать Алису, сказав, что мы её родственники, а теперь вот думай, что делать. Старею что ли? Иначе откуда этот порыв донкихотства? Впрочем, нельзя действовать опрометчиво, мы слишком близко живём. Если пойдут слухи, придётся уезжать, а не хочется: уж больно здесь хорошее место…»
Антон, застонавший во сне, прервал его размышления и Штейн уставился на него немигающими глазами, которые в полутьме комнаты отливали жутковатым серебряным блеском. Чтобы вынести окончательный вердикт, он погрузился в его мысли и чувства. Как выяснилось, Антон действительно любил жену и теперь это был такой клубок вины и раскаяния в содеянном, что Штейн ощутил некоторое сочувствие к нему. Он и сам был далеко не святоша и при своей любви к насилию вполне мог представить ситуацию, в которой оказался бы в схожем положении.
«Gott sei Dank,[1]Эль не держит на меня зла, и всё же пора завязывать с рискованными постельными играми, да и с пьянством тоже. Не дай бог она попадёт мне под горячую руку, тогда беда. Это не Марта, Эль не простит, если я выйду за рамки. Да что там говорить, я сам себя не прощу», — подумал Штейн и поморщился, но прятаться от правды было не в его правилах. Он любил жену и не хотел её терять; одного раза с него было более чем достаточно.
Раздумывая, что предпринять, Штейн побродил по комнате. «Небогато, но для этих мест вполне себе зажиточно», — попутно отметил он. Подметил он и то, что мебель хоть и новая, но недорогая, а вот большой плоский телевизор и ноутбук, лежащий на столе, к дешёвым не относились — на свои игрушки хозяин дома денег не жалел.
А ещё он заметил, что во всём чувствуется заботливая женская рука и укоризненно посмотрел на Антона, который перестал стонать и теперь богатырски храпел. «Неблагодарная ты свинья! Ведь тебе досталась умная женщина, к тому же хорошая мать и хозяйка. Какого ещё чёрта нужно простому мужику? Чешутся кулаки, иди подерись с ровней, а к женщине не лезь, тем более к своей. Начистить бы тебе харю для профилактики, да только шум не хочется поднимать, — с досадой подумал он и смерил спящего оценивающим взглядом. — Ладно уж, если потянуло на благотворительность, то нужно идти до конца. Так и быть, ради Лисёнка дам тебе ещё один шанс. Профукаешь его, пеняй на себя».
На этот раз, коснувшись разума Антона, Штейн снял у него возникшую зависимость от алкоголя и усилил сопротивляемость организма к нему. Теперь чтобы напиться до прежнего состояния ему пришлось бы основательно нагрузиться выпивкой.
После этого он заглянул к Алисе, а затем нашёл Тамару. Она забилась в привычную для себя кухонную нору и при появлении Штейна посмотрела на него с видом побитой собаки, но дело близилось к утру и ему было не до душещипательных бесед. Поскольку он по-прежнему не мог прочитать её мысли, он взял на вооружение гипноз, который действовал на неё, правда, довольно слабо, как показала практика. Усыпив женщину, Штейн уложил её рядом с мужем и, как до того Алисе, постарался внушить, что ей всё приснилось — плести сеть ложных воспоминаний ему не хотелось, занятие это было кропотливое и в реалиях деревни не имело смысла. Топор он поставил на место у печки, а вещи из сумки и саму сумку положил туда, где они лежали раньше. Теперь у Тамары Васильевны не было подтверждения происшедшему, даже если она вспомнит его повторный визит.
Прежде чем уйти, Штейн подошёл к кровати и, склонившись, прикоснулся губами ко рту спящей женщины. Это был не поцелуй, а зов. Изо рта Тамары выпорхнуло невесомое облачко симбионтов и вернулось к своему хозяину. Штейн совсем недавно освоил этот фокус, но его очень обрадовала открывшаяся способность — теперь его симбионты послушно следовали его воле. Он потрогал бок и удовлетворённо улыбнулся. Недавно сломанные на реке и неправильно сросшиеся ребра, самостоятельно приняли правильное положение, и теперь его ничто не беспокоило.
Когда ночной гость выпрямился и вышел из комнаты, Тамара открыла глаза и с девичьим восторгом дотронулась до горящих губ. Она хотела было встать и уйти — после поцелуя того, кто был для неё притягательней всех принцев на свете, ей было вдвойне противно находиться рядом с мужем, но наложенное сонное заклятье вновь заставило её уснуть.
В то утро Антон проснулся раньше жены и с замиранием сердца повернулся к ней. Не настолько он был пьян, чтобы не помнить, как жестоко избивал её накануне. При этом он нисколько не жалел о содеянном, поскольку считал, что она заслужила каждую его колотушку. Единственно чего он боялся, это того, что он переусердствовал и теперь придётся везти её в больницу, где начнут задавать неудобные вопросы и будут грозиться вызвать полицию, а значит, придётся унижаться перед главврачом и за взятку просить его не делать этого.
***
Тамара была не его поля ягода, Антон знал это с самого начала их знакомства. Ему льстило, что такая хорошенькая и умная студенточка принимает авансы такого простого парня, как он, и в то же время его раздражало её всезнайство и разговоры на темы, которые были ему совершенно не интересны. Чтобы держать марку, ему приходилось много читать, что для Антона, как человека действия, было дополнительным раздражающим фактором.
И всё же Тамара очень ему нравилась — так нравилась, что он решил на ней жениться.
_______________________
[1] Gott sei Dank!(нем) — слава богу!