Наваждение исчезло и Штейн, опомнившись, поспешно натянул на себя халат. Когда он появился в столовой, Эльза возвела очи горе.
— Наконец-то! Я уж думала, ты собрался утопиться в душе.
— С чего вдруг? — рассеяно поинтересовался Штейн, всё ещё находящийся во власти видения, которое, к его удивлению, произвело на него большое впечатление и до сих пор не отпускало.
— Откуда мне знать? — пожала плечами Эльза. — Может, звёзды так встали.
— Извини, — сказал Штейн, видя, что она сердится, и сел на своё место, находящееся во главе стола. — Приступай, старина, пока она не съела нас обоих, — сказал он Карлу Ивановичу, заменяющему повариху, и тот, кивнув, начал накрывать на стол.
— Так что ты надумала насчёт нашей маленькой гостьи? — спросил он после того, как они пообедали и Карл Иванович подал им кофе.
— Что здесь думать? Она же не феникс, — последовал равнодушный ответ.
— Ты ошибаешься, мать и дочь обе менталистки.
— Тогда решай сам, мне всё равно.
— Что с тобой? — удивился Штейн, видя, что его половина явно не в восторге от предстоящего семейного приобретения.
— Ничего! — Эльза подняла глаза и с вызовом посмотрела на него. — Это такое диво, что я не хочу нянькаться с этой девчонкой?
— Несколько неожиданный поворот. Я думал, что ты обрадуешься, когда её увидишь, — произнёс Штейн и положил ей кусок шоколадного торта на тарелку. — Попробуй, очень вкусно. Кажется, Карл скоро превзойдёт нашу повариху по части готовки. Не хочешь занять её место? — обратился он к жертве собственной добросовестности.
— Nein! — поспешно отказался Карл Иванович, содрогнувшись при мысли, что ко всем прочим обязанностям ему придётся готовить.
— Вполне, — одобрительно сказала Эльза, попробовав торт, но сладкая взятка её не подкупила.
В отличие от Штейна ей категорически не нравились обе гостьи. Это было внутреннее неприятие, на уровне инстинкта. «И вообще, зря я вмешалась и спасла мать девчонки. Пусть бы она покончила с собой», — вдруг мелькнула у неё мысль и, что примечательно, не вызвала у неё ни малейшего раскаяния.
Оттягивая момент объяснения с мужем, Эльза помешала сахар в кофе.
— Томас, я не домохозяйка, мне одной Лизы вполне достаточно, — уклончиво сказала она.
— Кстати, о фениксах. Девчонка упёрла из буфета не только конфеты, но и серебряные ложки, — меланхолично сообщил Карл Иванович.
— Вот! Нам только сороки-воровки в доме не хватало, — ухватилась Эльза за подходящий повод.
— Недоказанное обвинение, — вступился Штейн за Алису.
Несколько удивлённый открытой неприязнью Эльзы к гостьям, он пересел к ней и, подвинув стул, обнял её за плечи.
— Может, рискнём, а? Ведь девчонка так похожа на тебя, у вас даже прозвища одинаковые.
Уклонившись от его губ, Эльза вздохнула.
— Вот зачем спрашивать, если ты уже всё решил? Только имей в виду, я согласия не давала, поэтому снимаю с себя всякую ответственность за эту воровку.
— Договорились! Поверь, ты не пожалеешь, — заверил её Штейн.
— Ну-ну! Поживём-увидим. Что-то мне подсказывает, что мы ещё хлебнём горя с этой парочкой, — скептически заметила Эльза и добавила: — Особенно с мамашей девчонки.
— Да ладно тебе! Тамара — нормальная баба.
— Ну, знаешь! Думаю, муж и соседка, которых она зарубила, вряд ли согласились бы с тобой.
Услышав приглушённый детский вскрик, Штейн будто нечаянно смахнул на пол серебряное блюдо.
— Не понимаю, почему ты злишься.
— Я не злюсь… — Эльза прислушалась к себе. — Это внутреннее предупреждение.
— Очередное послание из будущего? — осведомился Штейн, знающий о её способности предчувствовать грядущие события. Именно необычайно развитая интуиция позволяла ей вовремя уносить ноги из опасного места. Правда, временами она её подводила, подтверждением чему было её последнее крайне тяжёлое ранение.
— Да, — кивнула Эльза. — Против самой Тамары я ничего не имею, она мне даже симпатична, но… — она снова прислушалась к себе. — Думаю, её нужно уничтожить. Эта женщина опасна для всех нас.
Черты её лица напряглись, будто она силилась что-то рассмотреть сквозь закрытые веки.
— На этот раз даже есть визуальная информация. К сожалению, не могу разобрать что именно. Изображение слишком нечёткое, и кадры быстро сменяются.
Штейн недоверчиво посмотрел на жену, зная, что она ещё тот манипулятор и ей ничего не стоит разыграть его.
— Mein Herz, у тебя разыгралось воображение. В любом случае, не бери в голову. Завтра я отправлю её Мике, а ты знаешь, во что превращаются ментальники после того, как побывают в руках его институтской братии. Хорошо, если Тамара выживет после их опытов.
Поняв, что он не поверил ей, Эльза поднесла к губам чашку и слегка поморщилась, она любила горячий кофе.
— В общем, я тебя предупредила, — сказала она после того, как получила свежую порцию горчайшего напитка.
Лишь поздно вечером Карл Иванович, отвечающий за безопасность поместья, увидел на мониторах, что под окнами столовой крутилась Алиса, после чего обнаружил, что она осталась одна, а её мать исчезла. Он тут же доложил о побеге, но Штейн даже ухом не повёл.
— Сбежала и чёрт с ней. Я не собираюсь гонять ребят из-за какого-то ментальника, — сказал он и Карл Иванович, потоптавшись в дверях хозяйской спальни, попятился прочь.
Эльза, присутствовавшая при их разговоре, лишь вздохнула. Без ведома Штейна Тамара не смогла бы преодолеть охранный периметр.
— Зря ты это сделал, — сказала она.
— Что именно? — усмехнулся он.
— Ты знаешь.
Тогда Штейн, чтобы не было недосказанности в их отношениях, в подробностях пересказал ей своё знакомство с Тамарой.
— Что ж, умные женщины не менее притягательны, чем красавицы, — заключила Эльза после его рассказа. — Ты из-за этого решил перейти к миссионерской позе? — спросила она и дунула ему в ухо.
Штейн поёжился от удовольствия и привлёк её к себе. В последнее время ему доставляло удовольствие просто держать её в объятиях.
— И это тоже… — он попытался добраться до мысленного ряда жены, но тщетно. — Эль, если я буду зарываться, лучше сразу дай мне по яйцам, но не держи в себе. Договорились?
— Не переживай! Я не Тамара, чтобы годами копить обиду.
— Значит, я могу спать, не опасаясь твоей топорной мести? — осведомился Штейн и, получив согласный кивок, с преувеличенным облегчением откинулся на подушки. — Gut! Ты успокоила меня.
— Что, было настолько ужасно? — спросила Эльза, несколько удивлённая тем, что убийство Тамарой мужа произвело на него такое впечатление.
— Натуральная бойня. Море кровищи и кусков мяса. Впрочем, чего ещё ожидать от дилетантки? — ответил Штейн и укоризненно глянул на неё. — Злые вы бабы!
— Какие есть, но ты не волнуйся, — склонившись, Эльза поцеловала его и в её руке возник стилет. После обеденного инцидента в кровати она запаслась оружием. — В случае чего я убью тебя нежно. Клянусь, ты ничего не почувствуешь, — пообещала она и острый клинок пропорол кожу на его груди.
— Я тронут твоим милосердием. Режь глубже, иначе не останется следов, — посоветовал Штейн, глядя как она рисует сердце, пронзённое стрелой.
— Ладно, — Эльза нажала на рукоять и лезвие стилета, уйдя вглубь, распороло мышцы на его груди. Спасая постельное бельё, она поспешно слизнула кровь.
— Дрянной из тебя художник, — не оценил её стараний Штейн и от нарисованного сердца остались только следы крови. — Да, забыл сказать. Если я заловлю тебя на измене, то лёгкой смерти не жди.
— Ну вот! Только я вошла во вкус садо-мазы, как ты взял и всё удовольствие испортил, — фыркнула Эльза и, отвернувшись, плотно завернулась в одеяло.
Спустя пять минут она уже мирно спала, в отличие от Штейна, который вертелся с боку на бок, но никак не мог уснуть. Он позавидовал способности Эльзы мгновенно отключаться — по свидетельству очевидцев в этом деле ей не был помехой даже мощный артобстрел, он встал и, захватив с собой сигареты, подошёл к окну и распахнул его настежь.
В комнату ворвался свежий весенний ветер и вслед за ним звуки ночи.
Под пологом близкого к их дому леса шла обычная жизнь: тявкали лисицы; коротко взлаивал шакал; вскрикивали мелкие птахи, напуганные совой, скользящей в неслышном полёте. Где-то в горах ревели маралы — у них начались брачные игры, но рычание снежного барса заставило их умолкнуть.
«Удачной тебе охоты, собрат!» — пожелал Штейн ирбису. Он загасил окурок и, памятуя о жене, плотно притворил окно. Эльза не любила сквозняки, мотивируя это тем, что она достаточно наглоталась свежего воздуха, находясь на заданиях. И в самом деле, оперативники гораздо чаще ночевали под открытым небом, чем под крышей.
Чтобы не потревожить жену, он осторожно лёг рядом, но сон по-прежнему бежал от него. Штейна будоражило знакомство с внутренним соглядатаем, который впервые заговорил с ним, и почему-то не давала покоя трагедия, происшедшая с человеческой женщиной. Эльза не ошиблась, он не только отпустил Тамару, он снабдил её новыми документами и деньгами. Когда она узнала, что ей придётся уйти одной, без дочери, она не стала кричать и плакать, лишь спросила, зачем ему Алиса. «Она станет одной из нас», — ответил Штейн и Тамара, поцеловав спящую девочку, без лишних слов направилась к двери.
Такое самообладание вызывало уважение. Штейн лично вывел Тамару к дороге и она, перед тем как уйти, обернулась к нему, и, хотя она ничего не сказала, он понял её без чтения мыслей: «Можешь не беспокоиться об Алисе, мы с женой её удочерим». В ответ Тамара смерила его долгим взглядом, в котором читалось предупреждение, после чего развернулась и, не прощаясь, пошла по указанному пути. «Присмотри за нашей гостьей, чтобы с ней ничего не случилось», — мысленно распорядился он, и Карл Иванович, тенью следовавший за ними, растворился в темноте.
Некоторое время Штейн наблюдал, как, удаляясь, по тропинке мечется пятно света от фонаря, а затем повернул домой. Он не жалел, что поддался чувствам и отпустил опасную менталистку, причём отпустил вопреки распоряжению главы СС и предупреждению Эльзы, которая редко ошибалась в своих предчувствиях.
«Не знаю, каким образом Тамара обретёт власть, которая станет нам помехой, но она — достойный противник. Жаль, что мы вынуждены убраться с Земли. Хотел бы я знать, что будет, когда человечество узнает о нашем существовании», — подумал Штейн и поднял голову. В ясном ночном небе сияли мириады звёзд и он, впервые осознав, что ему действительно придётся покинуть родную планету, зябко поёжился. При его профессии приключения его не привлекали: их ему и так хватало. Он мечтал о том, что однажды поселится в тихом местечке и будет жить спокойной мирной жизнью, с любящей женой и детьми, что ему не нужно будет вскакивать посреди ночи и сломя голову нестись на другой край света, чтобы предотвратить очередной удар противника. Несмотря на подпольное положение, врагов у вампиров хватало и, как водится, самыми опасными среди них были их же собратья. Как только стало известно, что Старейший отошёл от дел и больше их не контролирует, и в разросшемся сообществе вампиров наметился раскол. Пробуя на прочность власть Палевского, то и дело возникали заговоры и, что самое тревожное для главы безопасности вампирской СБ, сепаратисты для своих целей всё чаще использовали властные структуры людей.
«Всё дела и дела, даже некогда подумать о будущем, не говоря уж о душе», — Штейн вздохнул и захлопал себя по карманам, ища сигареты.
***
Центральная библиотека правящего Дома Зимы. Отдел реликвий эпохи Возрождения расы эреев. Период: II век; в системе летоисчисления Земли 2008–2020 год.
«Эссе о добре и зле, чудесах и науке», автор райтан Реотан Второй Рамсей Кабаледа, известный также как Томас Генрих Штейн, выдающийся политический деятель эпохи Возрождения
С нашими способностями крайне легко манипулировать человечеством, причём во всепланетном масштабе. Я могу выдать себя за кого угодно и при этом совсем не обязательно изображать из себя доброго Вседержителя судеб. Да и по духу мне больше импонирует его извечный противник, испробовавший как добро, так и зло.
Уверен, объяви я себя Сатаной и за мной ринутся толпы фанатиков, с радостью принося мне кровавые жертвы. И что-то мне подсказывает, что в этом образе у меня последователей будет гораздо больше, чем в образе его милосердного собрата. Впрочем, при здравом размышлении, рано или поздно приходит понимание, что количество паствы не компенсирует её качество. Почему-то лучшим из людей свойственна вера в добро, хотя оно слабее и беззащитнее её злобной антитезы, которая сильна уже тем, что без малейшего стеснения рядится в белые одежды, и делами своими полностью извращает суть божественного слова и, следовательно, морали.
Свет и тьма. Добро и зло. Инь и янь, в конце концов. Как ни противостоят они друг другу, суть в том, что они — единое целое.
А ещё добро и зло неотделимы от человеческой сути. Ведь зачастую так случается, что добро для одного оборачивается злом для другого, и, как ты ни крути, никуда от этого не деться.
Короче, в мире нет рецепта всемирного счастья. Нет и не будет.
Да и нужно ли оно — это всемирное кисельно-молочное счастье? Не думаю. Во всяком случае, нам оно совершенно точно не нужно, — ведь мы ярые индивидуалисты. И вообще, жизненные испытания формируют лучшую часть нашей натуры; они вырабатывают сопротивляемость к невзгодам и укрепляют силу духа. Главное, не переборщить с испытаниями и не свалиться в пучину безумия. Безумие — единственное состояние, чреватое чистым злом, поскольку безумец больше не различает нравственных границ.
Добро и зло. Несмотря на мимикрию, мы без труда назовём, что есть зло и чем оно нас так привлекает. Гораздо хуже обстоит дело с его противоположностью. Почему так стесняются своей доброты те, кто его совершил? И вообще, что есть добро? Помимо десяти сомнительных заповедей, которые мало кто принимает всерьёз? Как поступить в том или ином конкретном случае, чтобы добро, по своим последствиям, если не перевешивало зло, то хотя бы его нейтрализовало? Увы, никто не даст вам чётких инструкций, даже самый верующий человек. Он лишь отправит вас к тем же самым десяти заповедям, то есть вежливо пошлёт, только не к чёрту, а к богу. Вот и приходится искать ответ, полагаясь на собственные ощущения. И хорошо, если найдётся вариант, где волки будут сыты и овцы целы. Впрочем, ещё не известно, хорошо оно или плохо — что целы те и другие, слишком уж расплывчата категория добра. Вот со злом таких трудностей не возникает, как правило, зло не прячется, в отличие от добра.
Так как же творить добро, а не зло? Разве что действовать от обратного, то есть не совершать ошибок, которые входят в категорию непоправимого зла, как-то: полномасштабные войны, тотальное уничтожение природы и массовый геноцид по расовому или религиозному признаку. Вот их нужно свести к безобидному минимуму, потому что от них идут главные адские круги. А с остальным злом каждый должен справляться самостоятельно, так сказать, в индивидуальном порядке. И то верно, нечего плодить неженок, у нас впереди ещё неосвоенная Вселенная, а там может случиться всякое, в том числе такое, о чём мы сейчас не можем даже помыслить.
Вселенная и чудеса. Чудеса. Люди настроены на веру в них. Мало того, всё подчинено ей, этой вере в чудо: и человеческая мораль, и религия, и искусство, и литература. Даже науку сие поветрие не миновало. Между прочим, высоколобым вера в чудеса необходима как воздух, без неё не будет великих открытий. Просто более совершенный разум выбирает себе более совершенную форму веры.
Взять хотя бы ту же концепцию сжатия Вселенной, а затем теорию Большого взрыва. Чем, скажите, она отличается от библейской версии, которую можно изложить следующим образом:
Было абсолютное ничто.
Затем пришёл Бог (интересно знать откуда?)
Сотворил мир за семь дней (почему не сразу, силенок не хватало?)
И вот процесс сотворения Вселенной с научной точки зрения.
Была точка сингулярности (так наука обозвала библейское абсолютное ничто).
Произошёл Большой взрыв (что такое Большой взрыв, наука честно признаётся, что не знает, поэтому вполне можно обозвать этот процесс божественной волей).
Двадцать миллиардов световых лет (тут высоколобые расщедрились и дали Богу несколько больше времени на сотворение, хотя кто знает) из этого точечного «ничто» вырывалась наша Вселенная, состоящая из галактик, имеющих размеры до 150 миллионов световых лет в поперечнике, и прочей соразмерной им дребедени.
Интересно, кто-нибудь может себе представить такое? Я вот лично не могу. Ну, не лезет это в человеческий и нечеловеческий разум тоже! И не надо при этом проводить параллель с известным литературным персонажем, имеющим наглость размышлять своим подлым умишком о горизонтах священной науки!
А разве вылетающие из небытия огромные галактики — это не чудо? Клянусь, многие со мной согласятся, что в таком изложении это чудо. Откуда ни посмотри, это — библейский верблюд, пролезающий в игольное ушко.
Я понимаю, что мой взгляд на сотворение мира по-дилетантски упрощённый, но суть-то от этого не меняется. Как по мне, если не можешь объяснить необъяснимое, то не развешивай научные ярлыки на своё незнание. Нужно иметь мужество признаться, что процесс созидания мира на сегодняшний день — нечто совершенно непознанное. Нашим разумом его пока не охватить — для этого нашему мозгу не хватает производственных мощностей. Поэтому нечего древнюю библейскую историю рядить в современную научную мини-юбку, толку от этой старухи в плане воспроизводства жизнеспособных теорий уже нет никакого.
Впрочем, может, я зря иронизирую? Термин и понятие «атом» тоже изобрели до того, как появились более или менее внятные доказательства его существования. Научный люд просто слегка забежал вперед. И всё же не нужно оскорблять госпожу Науку псевдонаучными теориями и надуманными терминами, вроде ауры и тонких полей. Это даёт возможность упёртым фанатикам от религии с полным на то основанием заявлять, что наука — это всего лишь бред сивой кобылы. И они начинают требовать возврата к библейским понятиям. Ещё бы! Это же жуть, что человек и обезьяна произошли от общего предка! К чёрту мартышек, даешь ребро Адама!
Лучше оставить фантазии фантастам или господам учёным следует помечать такие теории термином «научная фантастка» и нет проблем. Все это правильно поймут. Отчего бы и людям науки тоже немного не помечтать? Только не нужно уподобляться, господа учёные, шарлатанам. Вот изобретёте достойную теорию, и тогда смело пользуйтесь фантастическими терминами. Были бы кости, а мясо всегда нарастёт.
Неудивительно, что Эйнштейн был верующим человеком. Любой бы поверил в бога, услышав современную космологическую теорию Большого взрыва.
Резюмирую. Если содрать с современной точки зрения на создание Вселенной всю её научную шелуху, то в ней нет ничего принципиально нового, это та же известная всем библейская история…»
***
— Что делаешь? — раздался сонный голос Эльзы и Штейн спешно закрыл файл.
— Составляю отчёт для Мики, — соврал он.
С некоторых пор глава вампирского СБ увлёкся сочинительством, но даже под страхом смертной казни не признался бы в своём неожиданном хобби. Особенно в том, как он был горд, когда на одном из литературных сайтов его стихи сравнили со стихами Шиллера.
— Помочь? — спросила Эльза и, к досаде Штейна, открыла глаза.
— Нет, спи! Это не к спеху.
— Тогда ладно, — спустя некоторое время она пихнула его в бок. — Томас, сколько можно? Спи, давай!
— Я же тихо, — пробормотал Штейн, у которого проснулось вдохновение, и он спешил записать родившиеся строчки.
— Пока ты не спишь, я тоже не могу заснуть. Ну-ка, покажи, что там у тебя! — потребовала Эльза.
— Не могу. Это секретная информация, — Штейн спрятал планшет под подушку, и она бросила на него негодующий взгляд.
— Ну-ну! Я же по эмоциональному фону вижу, что это не деловая переписка. Томас, если ты за моей спиной переписываешься с Мартой, то это уже форменное свинство.
— Марта? — облегчённо выдохнул Штейн, подумавший было, что Эльза видела его письменные экзерсисы. — Нет, я ни с кем не переписываюсь.
Он достал планшет и показал закрытый файл.
— Видишь время? Я только что его закрыл. Так что твоя ревность необоснованна.
— Не знаю, что ты там делал, но точно знаю, что мне это не нравится, — прищурилась Эльза.
— Ты это о чём?
— О том самом! Когда ты думаешь о других женщинах, я это вижу, причём в цвете.
— Это нечто новенькое, — удивился Штейн.
Вдруг Эльза примолкла и во все глаза уставилась на него.
— Ты чего? — встревожился он.
— Ничего-ничего, всё в порядке. Просто вспомнила кое-какие слова Рени, — отмахнулась она и, улегшись, закрыла глаза. — Томас, ты меня любишь?
— Вот в чём дело! — ухмыльнулся Штейн. — Я тоже слышал байку о том, что тот, кто любит, перестаёт слышать мысли любимого человека. Вынужден тебя огорчить, это не совсем так. Связь ухудшается, но совсем не пропадает. Так что не расслабляйся, если я не слышу тебя сейчас, это не означает, что я не услышу в следующий момент.
— Понятно, — разочарованно сказала Эльза и он прижал её к себе.
— Эль, но почему ты веришь всяким глупостям и не веришь мне?
— Ты сам учил, доверяй, но проверяй.
— Кстати, о Марте. Давай договоримся…
— Нет! — заткнула Эльза уши. — Не хочу ничего слышать о ней! Меня тошнит от одного её имени!
— Ну и зря, — вздохнул Штейн, огорчённый тем, что жена не горит желанием приправлять их семейную жизнь сексапильной секретаршей.
Стоило ему отвлечься на Марту, и представить их последнюю встречу, как острые коготки тут же пропороли ему ухо.
— Ну-ка, прекрати думать о ней! — прошипела Эльза, возмущённо глядя на него.
— Сердце моё! Уверяю тебя, все мои мысли только о тебе.
— Наглая ложь! Слишком уж в твоём эмофоне желтые змеи разыгрались, так подлые и извиваются!
— Может, обойдёмся без увечий? — забеспокоился Штейн, когда рука Эльзы спустилась вниз.
— Любишь кататься, люби и саночки возить. И вообще, давно пора попотчевать тебя твоими собственными блюдами.
— Это же не по правилам! — возмутился Штейн, когда оказался пристёгнутым к спинке кровати, благо, она была железной и позволяла проделывать такие фокусы.
— А мне плевать! — губы Эльзы коснулись его губ. — Сейчас я твоя госпожа и точка! Понял?
— Понял, — смирился Штейн. И хотя подчинённая роль в сексе, как и в жизни, была ему совсем не по вкусу, тем не менее ему было любопытно испытать новые для себя ощущения.
«Ради любимой женщины можно и потерпеть», — возразил Штейн своему альтер-эго, которому тоже не понравилась затея Эльзы. Вопреки его ожиданиям, тот не стал ему возражать. Перед внутренним взором Штейна промелькнула девушка, очень похожая на Мари Палевскую, и его накрыла волна беспросветной тоски, а затем он перестал ощущать присутствие того, кто назвался раем Реотаном.