ГЛАВА 3. Мари. Беда не приходит одна
После исчезновения Рени в нашем доме воцарилась тоскливая тишина. Господи, как же в нём стало пусто! Каждый из нас теперь жил своей жизнью, почти не соприкасаясь с остальными. Я страшно тосковала по маме, которая, как оказалось, была центром нашей маленькой вселенной. Без неё больше не было наших уютных женских посиделок на кухне с болтовней ни о чём. Больше никто не устраивал сердитых перепалок с выяснением, чья очередь убирать на этой неделе. Больше некому было сердиться, что второй месяц на окнах болтаются одни и те же нестиранные шторы, а в пепельницах высятся целые горы окурков. Больше не было весёлых субботников, когда мы приводили в порядок запущенное хозяйство.
Ох уж, эти незабвенные субботники! Рени не любила, когда в доме хозяйничали посторонние и потому без лишних экивоков привлекала домашних к уборке. Причём она подгадывала так, чтобы и Мика не мог отвертеться от участия в ней.
Стараниями мамы ему неизменно доставались такие интеллектуальные занятия как мытьё окон и перестановка мебели.
Конечно, их величество недовольно ворчал, мол, это сущий идиотизм тратить столько времени на тупую работу, когда можно вызвать клининговую службу. Но отец неизменно сдавался под тяжестью таких весомых аргументов как: ласковые взгляды, сопровождаемые поцелуями, и беспочвенные утверждения, что дом — это святое и что совместный труд на благо всей семьи объединяет и облагораживает.
«К тому же уборка и перестановка мебели требуют вдумчивого отношения и никому чужому её поручить нельзя», — неизменно заявляла Рени в конце своей пропагандисткой тирады. Как правило, к тому времени желающих спорить с ней уже не находилось. Когда Аннабель была дома, она во всём шла на поводу у матушки. Ник, поселившись у нас, тоже с ней не спорил. Так что оборону держали только мы с отцом. Правда, из меня была никудышная линия сопротивления. Зная мою слабость к сладкому, Рени пускала в ход подкуп и заранее заказывала торт.
Временами отец взбрыкивал. Исключительно из вредности он вставал в позу и начинал выяснять, почему именно он из раза в раз должен заниматься мойкой окон. Это занятие виделось ему исключительно женской работой. Тогда Рени брала его под руку и с терпеливым выражением на лице заявляла, что он ошибается и что это чисто мужская работа. «Милый, когда ты как Тарзан висишь под потолком, отмывая панорамные окна, то выглядишь очень мужественно, а у женщин в такой позе крайне неэстетичный вид. Вдобавок у них портится маникюр от долгого нахождения в резиновых перчатках», — добивала она его традиционно неопровержимым доводом.
После недолгих препирательств Мика с тяжелыми вздохами подвязывал волосы банданой и, вооружившись ветошью и средством для мытья стекол, по-пиратски зависал на оконной верхотуре. К порученному делу он всегда относился очень ответственно и окна после его мытья сияли алмазным блеском, без малейшего развода на стеклах. Затем, держа на весу какой-нибудь вычурный комод, он бросал яростные взгляды на весёлую Рени, легко порхающую по комнате и с задумчивым видом присматривающую новое место для увесистого антиквариата. Стараясь добиться максимальной степени уюта, она по нескольку раз заставляла его переставлять тяжелую мебель. Забавно, что, совершив ритуальный круговорот, та почти всегда возвращалось на прежнее место.
В общем, во время субботника в нашем доме с раннего утра начинался невообразимый кавардак и когда он, перевёрнутый вверх дном, к вечеру блестел чистотой и снова воцарялся привычный порядок, то все облегчённо вздыхали и с чувством выполненного долга шли отдыхать.
Уставшие до чёртиков мы тащились в сауну и бултыхались в артезианском бассейне, а затем с удовольствием ужинали при свечах. И обычный вечер превращался в уютный семейный праздник, с игрой в преферанс напоследок. Правда, Мика явно поддавался нам, чтобы продлить игру, — ведь у него фотографическая память и интеллект не чета нам, сирым. Но всё равно, несмотря на поддавки, он всегда выигрывал, причём с разгромным счётом. Затем он с мстительным удовольствием обнулял наши карточки, говоря, что это возможно на некоторое время прекратит приток в дом кучи бесполезного барахла, которое ему приходится таскать с места на место.
Конечно, я могла бы с ним побороться, но не хотелось обижать Рени, оставляя её одну в проигрыше. Правда, с появлением Ника шансы уровнялись, и преферанс приобрел свою истинную напряжённость. Зачастую мы сражались всю ночь напролёт. Точнее играли я и мужчины, а Рени, которая теперь играла только в паре с Ником, заходила с его подсказки. Когда я обижалась на Мика, что он не помогает мне, тот спокойно заявлял, что не поощряет протекционизм в любых его формах. Чёртов любитель равных возможностей и здоровой конкуренции! Вдвоём они обдирали меня как липку, даже Рени, благодаря Нику, меньше проигрывала. Короче, мужчины всегда выигрывали, но утешало одно, что игра теперь шла без дураков. Никаких поддавков больше не было, и когда я проигрывала по минимуму, то страшно гордилась собой.
Даже небольшие суммы Рени все равно не любила проигрывать и по окончании игры, когда подводили итоги, она обиженно вопила, что они оба жулики и читают наши мысли. Мужчины каждый раз клятвенно заверяли её, что отключают менталку и битва идёт на равных. При этом Мика ехидно добавлял, мол, если бы некоторые во время игры меньше болтали по телефону и занимались маникюром, то на пару сотен евро проиграли бы меньше. На что Рени высокомерно отвечала, что не собирается тащиться на работу с облупленным лаком, а все звонки сделаны ею исключительно по делу. «Ведь должна же я уточнить график деловых встреч на следующую неделю?» Мика тут же иронично осведомлялся: «Это бабские сплетни на вечеринках, ты называешь деловыми встречами?»
Вот тут и начиналось маленькое семейное представление! Рени начинала шутливую перепалку, а Мика с довольной физиономией по мере сил подливал масла в огонь. Когда же мама начинала злиться всерьёз, тогда уже отец подлизывался к ней и в качестве пальмовой ветви мира прощал ей карточный долг, после чего довольная парочка, обнявшись, линяла в свою спальню. Даже невооруженным взглядом было видно, что они любят друг друга.
Да, правильно говорят, что имеешь, то не ценишь.
Осиротев, поначалу я болталась дома практически одна. Мужчины зачастую целыми сутками пропадали где-то на стороне. Ник, если и ночевал дома, то я его почти не видела. Он не то чтобы специально избегал меня, просто не горел желанием общаться — буркнет: «Bon matin ou le soir», в зависимости от времени суток, и тут же смоется в свою комнату.
Изредка заглядывал Мика. Такое ощущение, что он проверял в каком мы состоянии и не разбежались ли все из дома окончательно. Где он находился в остальное время, никто не знал, включая членов Совета старейшин, которые на первых порах обрывали наш домашний телефон.
Несколько раз поздно вечером к нам заглядывал Томас Штейн. Если верить его словам, он пытался отловить Мика для каких-то страшно важных переговоров о государственных делах, но увы! Визиты отца были кратковременными, и шеф СБ ни разу не застал его дома.
Иногда Ник и Штейн приходили вместе и часами о чём-то спорили, но я не интересовалась сутью их разговоров. Даже моя любимая математика больше не занимала меня.
Может быть, со стороны оно выглядит по-детски наивным и легкомысленным, но в душе я не верила, что Рени умерла. Ведь никто из нас не видел её мертвой, а значит, всегда есть надежда, что однажды она вернётся. Наверное, эта вера в чудо впоследствии смягчила боль утраты. Конечно, я совершенно точно знала, что мамы нет в живых. Как и отец, я почувствовала миг её смерти, но…
С упорством достойным лучшего применения, я часами сидела и ждала, когда хлопнет входная дверь и раздадутся знакомые шаги. И так каждый день. С утра и до глубокой ночи.
Однажды, услышав перестук каблучков в прихожей, я так рванула вниз по лестнице, что чуть не сбила с ног неожиданно вернувшегося Мика, который явно опешил при виде моего радостного лица. Но внизу я увидела Эльзу Тероян, подругу Рени, и радость сменилась печалью. Эльза с участием посмотрела на меня и, поцеловав нас с Миком, пошла с нами в кухню. Без Рени мы больше не сидели в гостиной — это она любила с помпой принимать гостей.
Эльза просидела с нами весь вечер. Болтая о всякой всячине, она честно пыталась отвлечь нас от горестных мыслей. Нужно отдать ей должное, она — хорошая рассказчица и я с удовольствием слушала её истории. Как правило, это были забавные случаи из жизни и анекдоты из казармы безопасников. Одна беда, временами я ловила себя на том, что отвлеклась и, утеряв нить разговора, начинаю ржать невпопад. Мика во время нашей трепотни угрюмо отмалчивался и курил одну сигарету за другой. Причём неимоверное количество никотиновой отравы он запивал лошадиными дозами кофе — и это форменное безобразие происходило на ночь глядя! Я обеспокоенно косилась на него, по-моему, такое издевательство над собой никакой вампирский организм долго не выдержит, но сделать замечание не решалась. Иногда от совершенно безобидной фразы, сказанной мной, он вспыхивал как порох.
В общем, к концу вечера наша бедная гостья окончательно выдохлась. Я её понимаю, трудно поддерживать разговор, когда получаешь в ответ односложные реплики и вежливо-горестные гримасы. Наконец, не выдержав, Эльза поднялась и, извинившись, сказала, что её ждут дома. Она позвонила мужу и тот вскоре приехал, причём не один, а вместе с Ником.
Войдя, Штейн озабоченно посмотрел на бесстрастное лицо отца, но не стал приставать к нему с разговорами. Чуткий типчик! Поздоровавшись, он сказал, что забирает жену, чтобы она больше не надоедала нам своей трепотнёй. Как показала практика, у эсбэшников только две разновидности шуток: дурацкие и кровожадные. Короче, Штейн забрал жену и тут же уехал. Когда Эльза прощалась с нами, то на её лице промелькнуло облегчение, но я не виню её за это. Другим всегда неуютно в компании тех, кто недавно потерял близких.
Ко всем прочим бедам на нас свалилось несчастье грандиозного масштаба, точнее на всю планету Земля. Правда, ожидаемая катастрофа разразится не завтра, так что время ещё есть; надеюсь, мы успеем к ней подготовиться. Думаю, Совет старейшин и Академия найдут решение проблемы, и мы избавимся от грозящей нам беды.
В общем, правильно люди говорят: пришла беда, отворяй ворота.
Тем не менее у всего есть положительные стороны. Угроза катастрофы отвлекает Мика от горя и это хорошо. В последнее время, занятый делами, он заметно оживился и теперь всё чаще появляется дома. У меня тоже чувство потери не то, чтобы притупилось, а как-то угнездилось в глубине души и уже не причиняет такой острой боли. Как-то вечером, сидя в кухне, я поглядела на люстру и вспомнила, как после долгого отсутствия мы вернулись домой, и тут Рени увидела тараканов. О боже! что тут началось! С оглушительным визгом она одним махом взлетела под потолок и повисла на хрустальном шедевре чёрт знает какого там века. Несмотря на все наши уговоры, она ни за что не хотела спускаться вниз и таращила сверху глаза, как напуганная кошка. Пришлось срочно разыскивать баллон с отравой, чтобы вывести настырных насекомых, — ментал на этих закаленных тварей не действовал. Потом мы долго изводили Рени насмешками, особенно старался отец. Когда она приставала к нему с дурацкими, по его мнению, вопросами, стоило только ему заикнуться: «Милая, кажется, где-то там пробежал таракан…», как она неизменно удирала наверх, и зазвать её в этот вечер на первый этаж квартиры было просто невозможно.
Вот и сегодня, вспомнив тараканью эпопею, я не выдержала и захихикала. А когда Мика и Ник подняли головы от своих тарелок и с подозрением посмотрели на меня, я не выдержала и расхохоталась уже в голос. Когда они многозначительно переглянулись, я замахала руками:
— Но-но, давайте без глупостей! Нет у меня никаких сдвигов по фазе. Честное слово! Просто я вспомнила, как Рени уморительно прыгала по столу и люстре в кухне, спасаясь от тараканов.
— Верю на слово, что это было смешно, — буркнул Ник и снова взялся за еду.
Кстати, как и мы с отцом, он очень переживал исчезновение Рени, хотя старался не показывать виду. Исподлобья посмотрев на меня, Мика тоже поначалу нахмурился, но затем на его лице появилось задумчивое выражение. Неожиданно он тепло и ясно улыбнулся. «Yes! Yes! Yes! Сработало!» — страшно обрадовалась я. Кажется, это была его первая улыбка за время, прошедшее с момента исчезновения Рени.
«Ах вы, мои дорогие паршивцы! Я не я буду, если не наведу привычный распорядок в доме. Видите, какие вы у меня умнички! Ведь можете, если захотите. Вот и сегодня никто из вас даже не опоздал к ужину», — с торжеством подумала я и бросила довольный взгляд на домашних. Правда, добиться такой пунктуальности от мужчин мне удалось далеко не сразу. Но пара-тройка скандалов по фирменному рецепту Рени, то бишь с битьем посуды, оказали своё неизменное чудодейственное воздействие. По вечерам мы начали регулярно собираться за столом. Разорванный семейный круг понемногу восстанавливался, и родственные связи крепли.
Всё складывалось замечательно, но меня со страшной силой напрягали хозяйственные неурядицы, — ведь наш дом по-прежнему находился на самообслуживании, — ни у кого не поднималась рука поменять заведённый Рени распорядок. Угадайте с трёх раз, на кого свалилась большая часть домашних работ?
Поспешно допивая своё молоко, я с ужасом глянула на гору немытой посуды. «Так! Ужин подходит к концу, пора делать ноги, а то домашние подарки живо пристроят меня разгребать растущий Монблан в раковине!» Сытая уже по горло свалившимися на меня домашними делами, я выскользнула из-за стола, собираясь потихоньку смыться, но не тут-то было. Несмотря на стремительное бегство, Ник изловил меня и, невзирая на активный протест по поводу возмутительного насилия, учинённого над свободной личностью, поволок обратно в кухню.
— Не так быстро, золотце!.. Мари, имей совесть. Я неделю мыл посуду, теперь твоя очередь.
— Это нечестно! До этого я мыла её почти месяц и… к тому же я заказываю еду в ресторане!
Я отпихнула от себя весёленький фартучек Аннабель, который Ник попытался на меня нацепить.
— Велика важность — заказать обед в ресторане.
— Между прочим, я ещё и квартиру убираю, а ты вообще не подходишь к пылесосу[1]!
— Уборка и готовка — это святая обязанность женщины.
— Наглая ложь, придуманная мужчинами! Я такая же трудящаяся женщина, как и вы! Между прочим, я тоже торчу на работе с восьми утра и до пяти вечера.
— Вот именно! Торчать-то ты торчишь, да только ничего не делаешь. Мне Штейн жаловался, а ему руководитель отдела аналитики, что ты целый день пялишься в потолок и сводки за тебя вынуждены делать другие. Не далее как вчера, он потребовал на совещании убрать тебя из подведомственного ему отдела. Гордись собой, Мари! Какого ранга руководители решают проблему твоего трудоустройства. Конечно, им больше делать нечего, кроме как ломать голову над тем, куда девать сопливую стажерку, которой лень работать. Помолчи, не перебивай меня, я ещё не всё сказал. Твой непосредственный начальник, вообще, как услышит твою фамилию, так сразу рвёт и мечет. Он требует не только уволить тебя, но для острастки засадить в карцер, минимум на месяц.
______________________________
[1] Примечание автора: на момент написания романа пылесосы-автоматы были ещё не в ходу.