Марго крепко ухватилась за этот взгляд. Она не знала, что ему ответить, она не ожидала увидеть его таким, она растерялась. Что-то родилось внутри, забилось — нежное, трепетное, новое.
— Богдан — сказала тихо Марго, почти прошептала, — я начинаю привыкать.
— А мне что делать? — улыбнулся ей в ответ Богдан. Какая кошка!
— Ребят, через десять минут занятия. Пошли новые шлемы хоть посмотрим, — Муслим быстро встал с кресла.
— У нас новые шлемы? — удивился Богдан, преодолевая в себе бешеное волнение. Какие сейчас вообще могут быть занятия, шлемы, голограммы? Разве нельзя их оставить одних, его и Марго, где-нибудь в уголке, вон под той пальмой или просто в пустой комнате? Сейчас, когда он больше всего на свете, как никогда, хочет поговорить с женщиной, ради которой он даже не мог сказать, что он, собственно, сделал ради неё, как это описать или назвать переродился? Изменился не просто до неузнаваемости, а до состояния потери себя самого, своего имени, своих рук, ног, головы, может быть, даже и сердца. Нет, сердце осталось его. А вот какую кровь оно качает, было страшно даже подумать. Но раз у него осталась память, значит, не всё так плохо, значит, какие-то его родные клетки остались, значит, он всё-таки продолжает ту же жизнь, значит, это он и есть, и это Марго перед ним. Но ведь и она другая. Господи, как же трудно успокоиться! — А что за шлемы? — спросил он опять Муслима.
— Ну, как тебе сказать. Производителя же не пишут, — пошутил Муслим. — лёгкие и прозрачные.
— Сразу подстраиваются под форму головы, — добавила Стеша.
— Если я правильно понимаю, у нас теперь всё новое. Ну-ка остановись на мгновение, — обратился он к Муслиму, — и ты тоже, Стеш. Дайте я на вас новых хоть посмотрю, — Богдан обошёл со всех сторон остановившихся Муслима и Стешу, — отличная работа!
— Я вообще тащусь, у нас тут с тобой две такие красатули ногастые, — ответил ему Муслим.
— Что за речь такая? — фыркнула Стеша.
— Клеточная память вырывается из метахондрий, — помогла Марго.
— Точно! Я тоже сразу вспомнил несколько интересных редких слов, — подхватил Богдан, подмигивая Муслиму.
— Осталось три минуты, кстати, надо бы в аудиторию — улыбнулась кокетливо Стеша, — Дисциплину никто не отменял, — она быстро пошла к выходу.
18
Мазь Вишневского
Третье транспортное кольцо с трудом, но справлялось, спидометр показывал сорок километров. Зато можно было кое-что обдумать в одиночестве и заодно бросить взгляд на не так часто мелькающие рекламные плакаты.
В пять двадцать Богдан зашёл в гараж. Ему выдали ключи от красного кроссовера. Он нашёл их у себя в комнате на прикроватной тумбочке, рядом с которой стояла напольная вешалка. На вешалке висел новый костюм с рубашкой, а внизу стояли туфли. Богдан всегда удивлялся, как точно по размеру ему подбирали одежду и обувь. Водителя в этот раз не полагалось — решили, что так лучше.
Машина призывно сверкала полировкой — заходи, садись, посмотри, какой у меня интерфейс на приборной доске, какие педальки. Уехать бы далеко, где растут пальмы с кипарисами, и рулить по красивой дороге, пока бензин не кончится. Богдан сел за руль, включил двигатель, открыл дистанционно дверь гаража, ещё раз мысленно вспомнил маршрут и нажал на газ. До берёзы доехал в тишине, а потом включил музыку. Он заметил, что никогда не слышал такой музыки прежде, или он стал слышать её по-другому
Сегодня было первое задание по эмпатии. Оно считалось несложным — сесть в ресторане недалеко от столика, где должны были ужинать муж с женой, спокойно настроиться на мужчину и понять всё, что у него вертелось в голове. Постараться понять не только ближний план его мыслей, то есть степень достоверности его ответов и вообще разговора, который он будет вести со своей супругой, но и ассоциативные связи, появляющиеся у него в сознании, когда он произносил те или иные слова. Богдан должен был постараться понять, что его волновало на момент встречи, и какие планы он строил на ближайшее будущее.
Немного неопределённое задание, что уж там. Пойми всё, что у него в голове вертелось вчера, вертится сегодня и завертится завтра. Самое главное, не перепутать вчера и завтра. Мужчина никак не должен был почувствовать присутствие Богдана. Наташа предупредила, что «объект» обладал повышенной интуитивностью и отличался крайней чувствительностью к любому ментальному воздействию, так что Богдан должен был вести себя максимально нейтрально и спокойно. О жене не сказали ни слова, она не представляла интереса.
В ресторан он приехал заранее, осмотрелся, сел за столик у стены, заказал минералки и устриц. Во французском ресторане всегда хотелось устриц, точнее, тогда хотелось, когда был Эдвардом. Жаль, в Париже так и не побывал. А как мечтал постоять на знаменитой лестнице в Гранд-Опера, поболтаться по Мон Мартру, устриц опять же поесть настоящих с чёрным хлебом и с их хвалёным майонезом. Обязательно бы с кем-нибудь там познакомился, с молодой, пусть не парижанкой, пусть просто с симпатичной девчонкой, нарассказывал бы ей историй про то, какой он знаменитый артист в России, потратил бы на неё все деньги, и говорил бы ей комплименты и самые красивые слова из всех пьес, в которых он в жизни играл точнее, принимал участие.
Столики под белыми скатертями стояли, как положено, почти вплотную, в интерьере преобладал белый цвет и зеркальные панели. Нарядные хрустальные люстры с бледно-лиловыми подвесками придавали шика и дворцовости. А стулья-кресла ему сразу не понравились — в нём ещё жила старая привычка обращать пристальное внимание на всё деревянное. Разве это стулья!
В семь с четвертью в зал вошёл мужчина, ради которого он приехал. Рядом с ним шла женщина. Официант их проводил до столика, на удивление очень близко стоявшего со столиком Богдана. Как знал, подумал он. Народ только начинал собираться, и одиноко сидящий молодой человек в элегантном тёмно-синем костюме привлёк их внимание. Мужчина бросил на него оценивающий взгляд, продлившийся секунды две, но, видимо, ему этого было достаточно, а его спутница посмотрела на Богдана подольше. Она как-будто улыбнулась своими красивыми зелёными глазами и сразу понравилась. Изысканная, молчаливая, грустная. Сели. Мужчина быстро просмотрел меню и сделал заказ.
Складывалось впечатление, что ему здесь всё знакомо, и он заранее знал, что будет есть. Женщина сидела молча, кивнула пару раз, когда он читал меню, и безразлично уставилась в сторону. На ней было скромное чёрное платье, а с левой стороны груди красовалась достаточно крупная брошь в виде колоса пшеницы.
— Ты бываешь дома два дня в неделю. У тебя, что, есть другой дом? — спросила женщина, как только официант отошёл от их столика, налив ей в бокал красного вина.
— У меня нет другого дома, — тихо и бесчувственно ответил мужчина.
— Может, нам сдать его в аренду? Огромный, пустой. Я начинаю его бояться. Кто-то, может быть, ищет такой дом? Я бы уехала к детям
— Дай поесть и не говори ерунды.
Подошёл официант и поставил напротив каждого тарелки с едой. Налил женщине ещё вина. Она уже успела выпить целый бокал.
— Вкусно, как всегда, — пробубнил мужчина, орудуя приборами.
— Всё, что я сказала ерунда? Я правильно понимаю? — она не дотрагивалась до еды.
— Ты понятия не имеешь, как обращаться с такой недвижимостью. Мне этим заниматься некогда. Да и лень.
Богдан старался не смотреть в их сторону, но всё-таки заметил на лацкане его пиджака маленький золотой значок в виде летящего орла. Он хотел уже опустить глаза и вдруг поймал взгляд женщины. Глаза уже не улыбались, губы были плотно сжаты, и уголки смотрели вниз. «Если бы ты мог мне помочь» — услышал Богдан.
Она повернула голову к мужу и резко произнесла:
— Зачем ты меня сюда позвал? Говорить нам не о чем, — сделала небольшую паузу, вдохнула и выдохнула, — у тебя другая женщина, Орлов, я знаю, — она держала в руке пустой бокал, но не ставила его на стол.
Богдан не шевелился. Он услышал имя. Прислушался. Опять. «Марго, ты слышишь? Я знаю, ты меня слышишь, Марго. Тут спрашивают о тебе, милая Как твоя коленка? У меня в ванной стоит баночка. Знаешь, что там? Ты слышишь меня, Марго? Баночка с мазью Вишневского» Что за ерунда, подумал Богдан. Какая ещё Марго? Моя Марго? На свете тысячи Маргарит. Но он знал, что всё это неслучайно. Это его Марго. Он почти видел её в сознании этого важного грубияна с золотым значком на лацкане. Он видел её в длинном платье на сцене рядом с аккордеонистом. Глупости. Мазь Вишневского Извращенец. В это мгновение мужчина резко обернулся к Богдану, схватился за сердце и начал глотать воздух ртом. Потом вскрикнул и упал назад вместе со стулом. Раздался грохот. Женщина посмотрела на происходящее с явным недоверием, то ли она не могла поверить, что он действительно упал, то ли она не верила своим глазам.
— Орлов! Что с тобой, Гена! — выкрикнула она и опять посмотрела на Богдана. Вскочила со стула, но пошатнулась и схватилась за скатерть, таща её за собой. Со стола начала падать посуда.
— Официант, кто — нибудь! — но голос её не слушался, она была уже достаточно пьяна. Она захотела подойти к упавшему Орлову, но зацепилась каблуком за сползшую на пол скатерть, потеряла равновесие и упала. К ним подбежали два официанта. Один поднимал её, другой разговаривал по телефону.
— «Скорая» будет через пару минут, они уже очень близко! — успокаивал её второй официант.
Женщина отталкивала помощь и ползла на четвереньках к мужу. Добралась до него, расстегнула воротник рубашки и остановилась, всматриваясь в его обездвиженное лицо.
Богдан встал, положил на столик деньги и незаметно направился к выходу.
19.
Я больше не артист
Зимний сад стал любимым местом встречи, когда оставалось свободное время. Чаще всего они встречались там после ужина. Стеша всегда садилась у больших кактусов, Муслим где-нибудь рядом, а Марго любила походить, потрогать листья, наклониться к цветам, что-то поправить — она любила землю, сады, фонтаны.
Напротив Стеши, на маленьком стеклянном столике стоял маятник. Маятник качался и оставлял причудливые следы на почти белоснежном песке, насыпанном на специальную дощечку. Стеша сидела, не двигаясь, и внимательно следила за маятником глазами.
— Что-то наш Богдан запаздывает. Стеша совсем голову потеряла, — попытался пошутить Муслим. Все же друг друга чувствовали.
— Пожалуйста, следи лучше за своей головой, — тут же ответила Стеша. Она не стеснялась того, что переживала за Богдана.
Марго подошла к кактусам, внимательно осмотрела распускающийся на одном из них цветок. Зачем-то его понюхала.
— Всё-таки кактусы не цветут. Это какие-то случайные цветы. Тебя Богдан вчера ничем не удивил? Он грозился разобраться с какой-то идеей, — обратилась она к Стеше. Она тоже немного волновалась.