Если бы видеть Судьбою спряденную нить,
Знать, что паденья со взлетами значить могли бы!
Ветра порыв может мира судьбу изменить.
Сдвинув песчинку — а следом обрушатся глыбы.
Судьбу за странный дар не благодари
Проклятьем может стать смотреть в чужие души,
Все знать и понимать, и стать судьбой для них
Но "правота" твоя ведь черствой корки суше.
И кто поймет ее, кто оправдает?
Лишь ветер, чей порыв судьбу меняет.
Ирина Зауэр
Проблемы начались через несколько дней после аварии. Как таковой аварии не было, всего лишь неожиданно сильная гроза, но я оказалась в больнице, и по каким-то там инструкциям это отнесли к «несчастному случаю на производстве».
Хотя, если разобраться, какое уж там «производство». Обычная институтская лаборатория, в которой я подрабатывала. Всё оборудование лаборатории состояло из большой поляны, заставленной антеннами разных форм и размеров. В малюсеньком домике, спрятавшемся за заборчиком, вдоль стен стояли стеллажи с непонятными приборами. Непонятными — потому что училась я на гуманитария, а здесь занимались чистой физикой. И попала я сюда, если честно, за красивые глазки, в буквальном смысле слова. При моём росте в метр шестьдесят, субтильном телосложении (я предпочитаю говорить «миниатюрном»), светлых волосюшках, голубых глазках и ангельском личике, я вызывала у большинства мужчин безотчётное желание сделать для меня что-то хорошее. А если я ещё и собиралась заплакать, то из мужиков можно было верёвки вить. Чем я, не очень часто, но всё-таки пользовалась. Так что в лаборатории в мои обязанности входило только приготовление чая, и разговоры на несерьёзные темы. Прочие мелочи, как то — постановка опытов, написание отчётов и выписывание мне премий с удовольствием делали наши мужчины. Но я считаю подобное распределение обязанностей вполне приемлемым. Во всяком случае, улыбаться наши мужчины стали гораздо чаще, да и показатели работы, как по «секрету» сказала завлаб, стали заметно лучше.
В тот день у меня было лирическое настроение, и я, наплевав на все запреты, отправилась на поляну с антеннами. Собирала цветочки, никого не трогала. И тут среди ясного неба эта треклятая молния! Природный феномен, вероятность которого была настолько мала, что её невозможно даже представить. Как объяснял потом завлаб, произошло наложение какого-то особо хитрого опыта наших умников и взявшейся непонятно откуда молнии, что усилило эффект опыта в миллиарды раз. А для меня это выглядело так, словно меня обняло солнце. Невероятно яркий золотистый свет, от которого я на несколько мгновений ослепла. Постепенно слепота прошла, и уже кокон света вокруг меня я воспринимала как обычный солнечный свет. Несколько минут, и кокон исчез, а я снова ослепла, будто спустившись с улицы в подземелье. Через некоторое время до меня дошло, что всё происходящее ну никак не относится к разряду обыденных. На всякий случай я решила упасть в обморок.
Спасли меня очень быстро. Оказалось, что половина приборов лаборатории выгорела. Бросились на полигон посмотреть, что молния натворила с антеннами, а там и я, в красивом платье, на спине, с цветами в сложенных на груди руках посреди выжженного круга земли. Меня и ещё нескольких особо впечатлительных отвезли на «скорой» в ближайшую больницу. Привели нас в порядок быстро, но меня ещё неделю мучили всяческими анализами. Как только врачи дали справку, что я здорова, меня тут же выгнали в отпуск, выписали огромную премию, но упросили написать заявление на увольнение. При этом начальник старался не смотреть мне в глаза. Но я его не винила — кому нужны неприятности из-за чужой глупости? Да и я, в принципе, отделалась ещё легко — могли ведь просто турнуть за нарушение техники безопасности, трудовой дисциплины или ещё чего-нибудь.
Несколько дней я наслаждалась свободой и толстым кошельком. А потом…
А потом начались видения. Сначала я этого не поняла. А когда поняла, то не смогла объяснить. Для этого даже трудно подобрать слова. У каждого, наверное, бывало, что смотришь прямо, а краем глаза, боковым зрением, замечаешь нечто. Но стоит повернуться, и всё исчезает. Примерно так стало и у меня, только всё время и везде. Я стала видеть непонятное вокруг любого предмета, вокруг людей. Серое и цветное, с чёткими краями и бесформенное. И самое противное, что я не могла рассмотреть это. Как только я пыталась сосредоточиться, это исчезало.
Промучившись несколько дней, отправилась сдаваться неврологу. Врач меня внимательно выслушал и первым делом отправил к окулисту. Тот тоже ничего не нашёл и отправил обратно. Невролог помрачнел и начал что-то лепетать о неисследованных ресурсах мозга, о необходимости новых анализов и обследований. Минут через десять стало ясно, что он понятия не имеет, что со мной делать и все эти разговоры — пустая болтовня.
— Но я могу дать вам направление в Институт мозга в Москве — неожиданно закончил он.
— И зачем мне это?
На этот раз врач не стал напускать туману умными непонятными словами.
— Они занимаются особыми случаями, и оборудование у них несравнимо лучше. И врачи там… лучше.
Такая честность встречается крайне редко, и я его даже зауважала. Не за то, что он признал чужое превосходство, а за то, что признался — его собственных знаний просто не хватает.
Как ни странно, но в Москве меня приняли сразу и без вопросов. Потом вопросы посыпались, но о чём угодно, только не о моей голове или глазах. Ещё неделю я изображала подопытную обезьяну, увешанную проводами, сдавала кучу новых анализов. Когда первый энтузиазм у медиков поугас, меня вызвали к заведующему — средних лет мужчине с умными глазами, большими залысинами и в очках. Наверное, он был немного гипнотизёр, потому что его голос звучал странно обволакивающе, а взгляд буквально пронзал насквозь. Но я с детства числилась в разряде «невнушаемых» и на все эти медицинские хитрости прореагировала как всегда — честным спокойным взглядом в переносицу собеседника (почему-то именно такой взгляд больше всего бесил доморощенных гипнотизёров, пытавшихся сделать со мной хоть что-нибудь)
Но завотделением остался спокоен и доброжелателен.
— Новость хорошая — мы не нашли ни единого намёка на патологию или хотя бы на отклонение от нормы. Вы, Наташа, здоровы, как … среднестатистический здоровый человек.
— А плохая? — не удержалась я.
— А плохая — мы не знаем причин ваших видений.
— Но мне становится всё хуже!
— Можно попробовать успокоительное, наладить режим труда и отдыха.
— Я и так месяц только и делаю, что отдыхаю.
— Причины ваших видений не в физиологии, а…
Врач задумался, подбирая слова.
— А вы не пробовали их рассмотреть?
— Кого «их»?
— Ну, те тени, о которых вы говорили.
— Пробовала и не раз. Но как только пытаюсь сосредоточиться на них, как они исчезают.
— А если расслабиться?
— Это как?
— Ну, например, смотреть внутрь предмета. Но при этом как бы расфокусировать зрение, видеть предмет целиком.
Я попыталось это представить. Смотреть внутрь и видеть предмет целиком? Он случайно не заговаривается?
Врач снял с полки шкатулочку и поставил на стол передо мной.
— Что это?
— Шкатулка?
— Вокруг неё что-то видите?
Я попробовала посмотреть отдельно левым глазом, потом правым, потом повернулась одним боком, другим. Что-то странное промелькивало.
— Вижу, но каждый раз по-новому и описать это я не смогу.
— Попробуйте смотреть как я говорил.
Я попробовала. Примерно с десятой попытки получилось, и врач это сразу заметил.
— И что ты видишь?
— Да то же самое, только очень чётко.
— А твои видения?
— Их больше нет. Вернее, я вижу их так же реально, как и обычные предметы.
— Странно — врач задумался- по идее, должно быть наоборот. А что внутри шкатулки?
— А я откуда знаю?
— Так посмотри
— Там же крышка!
— А ты сквозь крышку.
Я в недоумении посмотрела на него.
— Это как?
— Попробуй задать себе вопрос, заинтересуйся и смотри.
Я невольно пожала плечами, но попробовала. Дальше было интересно. Крышка шкатулки будто растаяла, и внутри я увидела два металлических шара размером со среднее яблоко.
— Интересный фокус! А как вы это делаете?
Врач сразу насторожился.
— Какой фокус?
— С крышкой.
— А что с ней?
— Прозрачной стала, как будто совсем исчезла.
Врач осторожно постучал пальцем по крышке, и та снова появилась. Мои слова, что крышка вернулась на место, почему-то его озадачили. Он вообще как-то странно себя вёл во время нашего разговора, как будто я делала что-то неправильно, не так, как он ожидал.
— А что ты увидела внутри?
— Два металлических шара
— Какого цвета?
— Какой может быть цвет у нержавейки? — не поняла я — Серебристый, конечно.
Врач смотрел на меня, но как будто отключился. Через некоторое время протянул.
— Вот тебе и раз. Готовый экстрасенс. Хоть сейчас в передаче выступать — он опять долго молчал — Мне надо хорошенько подумать.
— А мне что делать?
— Тебе? Просто живи. Держать тебя в больнице смысла нет. Поселим в гостинице, будешь приходить к нам как на работу.
— А жить я на какие шиши буду?
— Не беспокойся, всё за счёт института.
— Ну, тогда ладно — я сразу повеселела. Потусоваться в Москве за чужой счёт — об этом можно только мечтать — А какую передачу вы имели в виду?
— Да эту, «Турнир экстра».
— А что я там буду делать?
Врач улыбнулся.
— То же, что и все — попробуешь свои силы в неожиданных ситуациях. А что, — загорелся он — пока мы будем готовить серьёзное исследование, ты немного потренируешься. Хочешь?
Честно говоря, не очень. Но я поглядела на шкатулку, снова выглядевшую целой, приподняла крышку, убедилась, что там и в самом деле лежат два шара, и … согласилась.
Организационные вопросы решились удивительно быстро, и даже в телецентре вопросов почти не задавали. Достаточно было сказать, что я обрела способности после удара молнии, и меня сразу занесли в списки желающих пройти испытание. Ещё сделали несколько снимков для проверки «на фотогеничность», и всё. Сказали только куда прийти и когда.
Перед первым, отборочным туром, я волновалась страшно. Надела светлое платье, сделала причёску «божий одуванчик», хорошенько накрасилась. Все встречные мужики при виде меня начинали улыбаться, но на съёмочной площадке этот фокус не прошёл. Встретили меня хмурые, усталые люди, которым, похоже, всё уже надоело, и на мою красоту им было наплевать. Меня провели в холодный ангар, где стояли два ряда иномарок и коротко предложили:
— В одном из багажников — человек. Надо найти.
Задание оказалось лёгким. Я запомнила ощущения, как надо было смотреть сквозь крышку шкатулки, а здесь было то же самое, разве что «шкатулки» были побольше и железные. «Подсадной» прятался в багажнике белого мерса, но я специально прошлась на два раза, чтобы убедиться, что ошибки нет. Стоило мне остановиться, как ведущий тут же подскочил.
— И что вы выбрали?
Неужели не понятно? А тут ещё в голове неожиданно всплыло имя. Я кокетливо постучала пальчиком по багажнику.
— Серёжа, вылазь! А то, поди, руки — ноги уже затекли.
Ведущий странно посмотрел на меня, но багажник открыл. Второй мужик, прятавшийся в машине, тоже не выглядел счастливым. Хмуро смотрел на меня, пока ведущий расхваливал меня перед камерой, потом наклонился ко мне.
— Кто тебе сказал моё имя и где я спрячусь?
Я даже взвизгнула.
— Так я и имя угадала?!
Открыто меня в шулерстве не обвинили, но ведущий стал вести себя чересчур уж официально. Через день состоялся фарс с «посвящением в участников конкурса». А ещё через день новое задание. Мне замотали глаза чёрной тряпкой, отвели куда-то и вежливо так спросили:
— Кто стоит перед вами, и что вы можете об этом человеке сказать?
Я бы тоже хотела знать ответы на эти вопросы, но глаза-то завязаны! Я даже попыталась принюхаться, но вокруг было много всяких посторонних «технических» запахов. Попробовать говорить общими фразами, надеясь, что хоть в чём-то угадаю? Некрасиво. Сразу признать своё поражение? Стыдно. Ладно, попробуем побарахтаться, как лягушонок в крынке. Глаза бесполезны. Как я могу смотреть расслабленно, если они ничего не видят вообще? Попробовать какую-нибудь глупость типа «третьего глаза» или «внутреннего зрения»? Тем более, что и ведущий начинает поторапливать и что-то нудить про время. А потом пришло простое решение. А кто мне мешает представить и повязку и собственные веки разновидностью крышки от шкатулки и смотреть сквозь них?
Дело сразу пошло на лад. Несколько секунд настроиться, и я уже вижу всё вокруг так же ясно, как и без повязки. Причину ажиотажа я не поняла. Передо мной стоял обычный, ничем не примечательный мужчина. Вспомнив о времени, начала его описывать.
— Мужчина, на вид лет сорок. Среднего роста, светлые волосы, короткая причёска с залысинами. Пиджак в вертикальную мелкую полоску, джинсы.
Ведущий прокашлялся.
— Что вы ещё можете сказать?
— А что вас интересует?
— Ну, например род занятий.
Ага, у него прям на лбу это написано! Стараясь не злиться, попыталась задать вопрос и почувствовать отклик. «Профессия, род занятий» несколько раз повторила я про себя, всматриваясь в мужчину. Через некоторое время возникло ощущение, что человек — актёр. И ещё всплыла слово «Сенджан». Фамилия, что ли? А, терять мне нечего.
— По моим ощущениям — актёр. И ещё вертится слово «Сенджан».
— А ещё что?
— А больше — всё — мужик мне не очень понравился. И изображать из себя Вангу я не собиралась.
— Ну что ж, неплохо — ведущий начал вести себя как конферансье — Позвольте представить вам директора театра передового искусства «Сенджан» господина …
Я пожала плечами. Первый раз слышу.
На очередную проверку меня привезли в какую-то высотку. Поднялись на лифте на восьмой этаж, а потом провели на противопожарную лестницу (в высотках есть такие — выход с каждого этажа, и открытые оконные проёмы на улицу, чтобы люди могли спуститься спокойно и не задохнуться в дыму). На площадке, как обычно, оператор с камерой, ведущий и какая-то женщина средних лет.
— Наташа, вы чувствуете в этом месте что-то необычное? — спросил ведущий.
Я огляделась по сторонам, потом закрыла глаза, прислушалась к себе, но… Лестница как лестница. В меру грязная, в меру запущенная. Я молча покачала головой.
— Год назад на земле у подъезда была найдена девушка. Считается, что она выбросилась из окна, но мать — он показал на женщину — считает, что это не так. Вы сможете узнать подробности?
Чего-то подобного я и боялась. Никогда не считала себя особой впечатлительной и нервной, но иногда я чувствовала чужую душевную боль гораздо острее, чем собственную. Мне становилось плохо, и я несколько раз даже теряла сознание. Я не накручивала себя, не пыталась примерить их на себя, чужие страдания входили в меня без всякого разрешения. Человек, может, уже забыл про прежнее горе, а я переживала, как будто это произошло со мной. После нескольких вызовов «скорой», когда меня с трудом вытаскивали из бредового состояния, ввела для себя твёрдое правило — про чужое горе не разговаривать и даже не думать о нём. Извинялась, обрывала разговор, просто уходила. Даже заслужила репутацию чёрствой эгоистки, но это был единственный способ защититься от чужой боли, который я смогла придумать. А что мне сейчас делать?! Отказаться, молча уйти?
— Я никогда раньше такого не делала…
— Отказываетесь? — почему-то ведущий почти обрадовался.
Я покосилась на женщину. Та стояла спокойно, но внутри плескалась такая тоска, что мне на плечи будто положили глыбу льда.
— Я… попробую. Только вызовите скорую.
— Зачем? У нас есть свой врач.
— Ну что ж, надеюсь, он сможет что-нибудь сделать.
Закрыв глаза, я попыталась настроиться непонятно на что. Как ни странно, но тоска женщины и её страстное желание узнать правду помогли мне. Я просто стала как бы проводником, «преобразователем» для этой силы. Вокруг затуманилось, и я начала проваливаться куда-то. Площадка та же, только мелькают тени, и голос женщины «Светочка, Светочка» гонит меня всё дальше. Потом резанула боль, и я попыталась увидеть причину. То, как я видела, напоминало съёмку камерой видеонаблюдения. Девчонка, чем-то похожая на меня, шла по улице. Появилась троица парней, стала приставать. Девчонка пытается убежать, но её оттёрли от подъезда, и ей пришлось бежать по противопожарной лестнице. А на восьмом этаже догнали. Специально не спешили, сволочи, чтобы загнать её повыше, где не будет случайных свидетелей. А потом… Одно слово, уроды.
Хуже всех было мне. Я одновременно видела всё со стороны и чувствовала то же, что и девчонка. Всё отвращение, всё отчаяние, весь ужас.
В какой-то момент ей удалось вырваться. Лестничные пролёты были перекрыты, и она бросилась к оконному проёму. Один из парней кинулся за ней, девчонка укусила его за руку, и парень зло ударил. А много ли девчонке надо? Даже пискнуть не успела, и вывалилась в окно.
Ещё несколько секунд полёта я чувствовала её. И удар о землю. И боль. И последние секунды жизни.
Вокруг начинает собираться толпа, и я снова увидела тех парней. Они успели спуститься, убедились, что девчонка уже никому ничего не скажет, и отправились дальше по своим делам. Они матерились, но только на девчонку. Что эта сучка испортила всё удовольствие, что могла бы и потерпеть немного, ничего бы не случилось.
Зрение резко изменилось. Я увидела их уже в настоящем времени, сегодня, прямо сейчас, всех троих одновременно. Один пялился в телик, второй читал книгу, третий курил в коридоре.
Внешне — обычные парни, довольные жизнью и собой. Совесть не мучает, а в головах только мысли об очередной гулянке и новых развлечениях. Нормальные мысли для молодых, но для меня, только что пережившей смерть девчонки, это показалось дикой несправедливостью. И её боль, перешедшая ко мне, вдруг превратилась в новую силу. Непонятно как, но я подняла этих уродов и погнала на крыши их собственных домов. Они шли как роботы, даже не пытаясь сопротивляться. И только когда я поставила их на край крыш, до них что-то дошло. Меня накрыла волна ужаса парней, осознавших свою участь, но я не могла остановиться и заставила их прыгнуть. Одного за другим. Это было правильно хотя бы в одном — награждая меня новой болью, они умерли по очереди, а не одновременно. Этого я, наверное, уже бы не вынесла.
Туман перед глазами растаял, и я снова оказалась на лестничной площадке. Ведущий сразу спросил:
— Наташа, вы в порядке?
Разумеется, я была совсем не «в порядке». Внутри всё корчилось от боли, но я выдавила из себя:
— Да. Что конкретно вы хотели узнать?
Женщина начала спрашивать, а я рассказывать. Теперь мне было что рассказать. И чем больше я говорила, тем больше ужаса появлялось в глазах окружающих.
Наконец, дошли и до особо неприятных вопросов.
— Вы можете описать этих парней?
— Сергей, двадцать три года. Стас, девятнадцать. Дима, двадцать.
— А ещё что-нибудь?
— Теперь это уже неважно — я повернулась к женщине — Если вам станет легче, то они все умерли.
Женщина закаменела, а у ведущего изменился голос.
— Когда и как?
— Десять минуть назад. Они сбросились с крыш своих домов.
Наступившую тишину точно можно было назвать гробовой.
И только теперь весь ужас содеянного дошёл до меня. Перед глазами поплыло. Кажется, я сумела дойти до стенки и сползла по ней, а не просто брякнулась на пол. А потом кровавая чернота накрыла меня.
Два дня я была в отключке, ещё два меня держали на уколах, превративших меня в растение. Ещё сутки я просто сидела, тупо уткнувшись головой в стенку.
Но как только я попросила обед, ко мне заявился очень неприятный мужик. Внешне — сама респектабельность, вежливый до приторности, но от него прямо разило чернотой. Усевшись на стул рядом с кроватью, долго рассматривал меня. Не дождавшись моей реакции, начал разговор первым.
— Как ваше здоровье, Наташа?
Я даже не повернула голову.
— За последние дни вы стали знаменитостью — я по-прежнему молчала — Ваше выступление произвело фурор своей необычностью. А когда через пару дней выяснилось, что действительно, во время телепередачи трое молодых людей неожиданно покончили с собой, сбросившись с крыш, это произвело на информированных людей очень сильное впечатление. А уж когда об этом пронюхала пресса, телефоны на телевидении чуть не разорвались от звонков. Причастность этих ребят установить и доказать уже не удастся, да это и не важно. Даже предсказать подобное с точностью до десяти минут статистически невозможно. Как бы ни сложилась дальнейшая борьба экстрасенсов, вы теперь обеспечены работой пожизненно.
— Я больше никогда не буду этим заниматься — еле прошептала я.
— Никогда не говорите никогда — хмыкнул мужчина — Разумеется, надо произвести серьёзные исследования, определить пределы ваших способностей. Но зарывать в землю такой талант просто преступно.
Я отвернулась от него, но мужчину это не смутило.
— Разумеется, решение принимать вам, но когда будете принимать решение, учтите и следующие обстоятельства. Родители погибших ребят подали на вас заявления в прокуратуру. Доказать вашу вину в принципе невозможно, да ни один прокурор и пальцем не пошевельнёт, чтобы это сделать. Но поддержка влиятельных людей вам не помешает, ведь в дальнейшем могут начаться проблемы с гораздо более серьёзными людьми.
Он ещё что-то бубнил, но я не слушала. Только когда он смолк, повторила.
— Я больше никогда не буду этим заниматься.
— Да что ж вы заладили «не буду, не буду»! Если уж на то пошло, ваше желание или нежелание особой роли не играет — мы ведь может использовать и меры принуждения. Призыв на воинскую службу, воздействие на родственников, лечение от психических расстройств в наших специализированных клиниках — он нехорошо улыбнулся — В вашем нынешнем состоянии — туда прямая дорога.
Я вгляделась в эту надоедливую муху.
— У вас не найдётся бумаги и ручки?
Мужчина замер на мгновение, затем достал из своей папочки листок бумаги и протянул мне. Я немного подумала, потом написала на листочке шесть фамилий и вернула листок. Мужчина пробежал глазами список, пару раз в глазах промелькнуло удивление, но он взял себя в руки.
— Что это?
— Это? Цепочка, по которой приказ о моём привлечении шёл к вам. Передайте им и запомните сами — если от меня не отстанут, я всех вас убью.
Майор попытался улыбнуться.
— Вы же сказали, что никогда не будете этим заниматься.
— Для вас я сделаю исключение.
Майор улыбнулся уже с угрозой.
— Спасибо за предупреждение. Значит убирать вас надо быстро и через прерванную цепочку.
Устало откинувшись на стену, с тоской посмотрела на этого зануду.
— Я уже умерла четыре раза, а вы тут болтаете всякие глупости. Уходите.
Мужчина ушёл, но ощущение чего-то гадкого буквально чувствовалось всем телом. Покопалась в воспоминаниях этого урода и даже вздрогнула. А ведь он говорил совершенно искренне! Он действительно считает, что меня в обязательном порядке надо «привлечь к работе». И даже несколько «объектов», с которыми необходимо «решить вопрос», наготове. Да у него у самого с десяток трупов под кроватью! И ни об одном он не сожалеет. На краткий миг я даже позавидовала его спокойствию. А вот моё испарилось без следа. И вера в то, что я поступила правильно, исчезла. Успокоила, если можно так сказать, одну мать и сделала несчастными ещё трёх. Тому, что парни виноваты, доказательств, кроме моих слов нет. Так же, как и моей вины. Но им хватит одного подозрения. И я сама теперь не смогу смотреть им в глаза. Никогда.
И что, теперь это станет моим ежедневным наказанием? Осталось только засомневаться, что я всё поняла правильно, и сумасшедший дом или петля мне обеспечены. И после этого предлагать мне работу на органы? Чтобы я каждый раз снова и снова переживала смерть жертвы, а потом и убивала виновного в ней? И снова чувствовать смерть? Идиот. Лучше я никогда ничего не увижу. Но это, наверное, уже невозможно. Я ведь «просмотрела» майора, его воспоминания, и всю цепочку начальников даже не задумываясь. Просто захотела и увидела. И теперь такое будет с любым человеком, который встретится мне на пути? По любому поводу? Ведь это будет… ужас. Ужас всезнания, потери веры в людей.
И ведь он прав, говоря, что я обеспечена работой на всю жизнь. Сколько непонятных смертей, сколько безутешных родственников. Многие захотят узнать правду, а при возможности и отомстить. И мне придётся снова и снова умирать. А если я не сдержусь, то и убивать. И снова умирать. И так всю жизнь.
Решение пришло внезапно. Как была, в халатике и тапочках, выскользнула в коридор и отправилась к лифту. На верхнем этаже на меня не обратили внимания — мало ли по каким делам шляются больные. И выход на крышу, как по заказу, оказался открытым. Торопясь, чтобы меня не остановили, вскочила на бордюр крыши, и… решимость оставила меня. Как бы ни было плохо, человек не хочет умирать. Я пыталась качнуться вперёд, и тут же в страхе отпрянула. Пыталась спуститься на крышу, и тут же ярко всплывали ужасы, которые меня ожидают, и я снова пыталась шагнуть вперёд. После нескольких минут таких мучений я взмолилась, обращаясь непонятно к кому.
— Ну хоть кто-нибудь, кто лучше, умнее меня, помогите! Я не хочу жить и не хочу умирать. Помогите мне сделать выбор!
Я замерла, в надежде переложить решение на чужие плечи. И тут неожиданно резкий порыв ветра решил мою судьбу…
Краткий миг полёта, и я плашмя, спиной грохнулась на крышу, дыхание перехватило от боли. Несколько минут я ничего не видела кроме радужного марева перед глазами. С трудом повернувшись на бок, скрючилась, пытаясь отстранится от боли. Наверное, ещё и голова была разбита, потому что по щеке текло что-то тёплоё.
И только чуть позже, когда боль немного отпустила, до меня дошло, что я жива, и мою судьбу решили. Кто и почему — никто не скажет. Но жить-то мне! То, чего я так испугалась, от чего хотела избавиться, теперь мой крест на всю жизнь. И оборвать её я уже не имею права, раз сама попросила о чужом решении. От ужаса, что теперь всю оставшуюся жизнь, каждый день, мне придётся видеть и чувствовать чужие горе и страдания, я свернулась в комочек и заскулила, как перепуганный щенок…
Так меня и нашли. Набежали какие-то люди, что-то громко говорили. Потом подняли на руки и отнесли обратно в палату. Снова уколы, снова беспамятство.
На третий день вечером что-то пошло не так. Сквозь полудрёму мне послышались какие-то непривычные звуки в коридоре, будто там что-то били и роняли. Несколько раз даже что-то хлопнуло, будто выстрелили из игрушечного пистолета. Можно было подумать, что там дерутся, но ведь это бред! В больнице, вечером, возле моей палаты?! Точно бред, но очень уж материальный. Как только шум затих, в палату быстрым шагом вошли трое в чёрных масках. Один из них молча спеленал меня моим же одеялом и как ребёнка, на руках, куда-то понёс. В коридоре я успела заметить лежащие тела нескольких мужчин в костюмах, вокруг двоих растекалась кровь. Наверное, надо было завизжать и звать на помощь, но сил не было. Встречный медперсонал торопливо уступал нам дорогу, и через пару минут мы уже были в микроавтобусе, который тут же сорвался с места.
Мы куда-то ехали и ехали. Мужчина, который нёс меня, так и не выпустил меня из рук, но я не возражала. При нашей разнице в размерах я чувствовала себя девочкой на руках у папы. И нисколечко не боялась — от мужчины шло ощущение гигантской силы, и несколько раз мне даже послышалось от него слово «девчонка». И он о том же думает, улыбнулась я про себя. Не удержавшись, высвободила руку и ласково погладила его по лицу, по-прежнему скрытому маской. Погладила ласково, но мужчина дёрнулся как от удара. И чего он испугался, глупенький? Я ведь по-доброму. У него тоже были какие-то проблемы, но мне показалось, что всё закончится хорошо. Я так и сказала, и мужчина вообще стал как каменный, пристально вглядываясь в меня. Но меня его взгляд нисколечко не смущал. Силы кончились, меня неудержимо потянуло в сон, и, покрутившись немного, чтобы кармашки на груди мужчины не кололи так уж сильно, мгновенно уснула.
Проснулась я почти нормально. С недоумением оглядела просторную палату, заставленную всякой непонятной техникой. Зачем, спрашивается, нужно было тащить меня сюда ночью, да ещё и с дракой (если мне не приснилось)? Почти сразу же появился незнакомый доктор (во всяком случае, мужчина был в белом халате). Даже не поздоровавшись, молча осмотрел меня. Вроде вёл себя корректно, но от него прямо таки веяло равнодушием и смертью. Через пару минут я уже начала буквально задыхаться от этого запаха. Ещё чуть-чуть, и я бы ему что-нибудь сделала. Видимо, это отразилось на моём лице, потому что мужчина вдруг резко отступил от меня, некоторое время разглядывал, а затем так же молча вышел. Ещё через пару минут появился ещё один — представительный, с крупным волевым лицом. Направился было ко мне, но я резко вскинула руку.
— Не подходите ко мне!
Мужчина послушно остановился.
— Ты меня боишься?
Немного подумав, отрицательно мотнула головой.
— Я не желаю знать ваши тайны!
Взгляд мужчины мгновенно стал резким, но он быстро расслабился.
— Ну что ж, разумно. По моим сведениям, расстояние не играет для тебя роли, но спишем это на ослабленность после лекарств и чувство самосохранения — он помолчал — У меня к тебе дело и очень срочное. У меня украли сына и требуют выкуп и … некоторых услуг. Поэтому мне нужна твоя помощь.
— У меня нет денег.
Мужчина даже не улыбнулся.
— Дело не в деньгах и даже не в услугах. Я боюсь, что всё это только повод, и что сына не отпустят. Я даже не уверен, что он до сих пор жив. Ты должна мне помочь.
При одной только мысли, что мне снова предстоит пережить чужую смерть, меня передёрнуло.
— Я не полиция и не собираюсь этим заниматься.
Мужчина внимательно смотрел на меня.
— У меня есть копия отчёта о твоём разговоре майором. И твои аргументы мне в чём-то даже понятны. Но давай уточним ситуацию. Ты уже попала в поле зрения спецслужб и обратной дороги нет. Мне пришлось приложить … э … некоторые усилия, чтобы заполучить тебя, и теперь возможны только два варианта — или ты мне помогаешь, и мы расстаёмся к взаимному удовольствию, либо мне придётся упрятать тебя … э … навсегда. Во избежание, так сказать. Я ясно выразился?
— Более чем. Но я не собираюсь снова и снова переживать смерть. Лучше уж один раз.
Мужчина задумчиво протянул.
— То, чего ты не хочешь, я уже понял. А что ты хочешь?
Я даже растерялась. Вот об этом меня ещё никто не спрашивал.
— Я… я хочу, чтобы меня оставили в покое.
— А если я тебе это обеспечу?
— Как? Посадите в одиночную камеру на необитаемом острове?
— Ну, зачем же так кардинально? Изменение внешности, десяток паспортов, с которыми можно беспрепятственно путешествовать по всему миру, некоторая сумма наличкой, которая позволит безбедно прожить лет десять. Ты уезжаешь, я про тебя забываю. С остальными будешь разбираться сама. Ну, как тебе такой вариант?
Мужчина говорил спокойно, уверенно, и я ему вдруг поверила. И что он даст денег, и сделает нужные документы. А почему бы и нет? Уехать, раствориться, спрятаться. Куда угодно, лишь бы подальше и где будет поменьше людей.
Присев на кровать, я уже почти спокойно спросила.
— Что нужно сделать и как вы себе это представляете?
Мужчина удовлетворённо кивнул, щёлкнул пальцами, и в дверь тут же протиснулся горилоподобный мужчина. Видимо, он слышал наш разговор, потому что не сделал попытки приблизиться ко мне, а только чуть сдвинул в мою сторону журнальный столик и разложил на ней карту города.
— Мальчика похитили три дня назад вот в этом месте — он ткнул в какую-то точку на карте — Телохранителя ранили, и он ничего не смог сделать. Вещи у мальчика отобрали и сразу выкинули, отследить его местоположение по телефону и особым меткам не удалось — он выжидательно посмотрел на меня.
Полагалось что-то делать, но что? Ехать на то место, где его похитили? Вроде другим экстрасенсам достаточно было потрогать личные вещи и этого хватало, чтобы настроиться. Прикасаться к отцу мальчика мне совершенно не хотелось.
— Можно какую-нибудь вещь ребёнка?
Телохранитель тут же вытащил из кармана фотографию, телефон, положил на стол и снова отступил. Я тоже не стала задерживаться у стола — взяла вещи, мельком глянула на карту, где особо выделялся красный кружок, и тоже отступила. Вообще, в другое время я бы посмеялась над нашим поведением. Мужчины боятся, как бы я чего не услышала в их головах, а я боюсь этого даже больше, чем они.
Встав у окна, закрыла глаза и попыталась настроиться, но ничего не получалось. В голову лезло что угодно, но только не то, что нужно. И только когда я догадалась представить мальчика и несколько раз повторила «Больно, страшно», у меня что-то получилось. Было, как и рассказал телохранитель — подлетела машина, в его спутника несколько раз выстрелили и тот упал весь в крови. Мальчика запихнули в машину и повезли. Я смотрела вслед машине, потом постаралась не отстать от неё. Поворачиваясь с закрытыми глазами, начала описывать.
— Проехали два квартала, повернули налево. Долго едем по широкому проспекту, проехали стадион, затем какой-то парк.
Я повторяла маршрут похитителей, бормоча про особые приметы, которые успевала заметить. В конце концов мальчика привезли в старую пятиэтажку. Замирая от ужаса, что придётся увидеть страшное, немного прокрутила события вперёд, осмотрелась, затем открыла глаза.
— Мальчик жив. Его приковали цепочкой к батарее, но он жив. Четвёртый этаж, квартира направо, дальняя комната. В ближней комнате двое охранников. Главный приедет в три часа — неожиданно закончила я.
На хозяина было страшно смотреть. Даже до меня доносился скрежет его зубов. Повернувшись к телохранителю, он почти ласково произнёс
— Ты всё понял?!
Тот не отрывал взгляд от карты.
— Дом, подъезд, квартира известны. Если девчонка не ошиблась, то…
— Бери всех людей, не останавливайся ни перед чем, но я хочу видеть этих уродов живыми. У меня очень много вопросов…
Он резко встал.
— Поехали!
Мужчины, уже не обращая на меня внимания, быстро ушли, и я даже чуть обиделась — что, попользовались, а стала не нужна, так теперь и совсем про меня забудут? Но минут через десять служанка вкатила уставленный тарелками со всяким вкусностями сервировочный столик и целый час я наслаждалась маленькими кусочками неведомых доселе блюд. Потом устроилась на кровати и совершенно незаметно уснула.
Проснулась я от ощущения чужого взгляда. Сонно повернулась набок и увидела хозяина, придерживающего за плечи десятилетнего мальчишку, которого я видела на фотографии. Что-то не так?
Не успела я встать, как мальчишка вырвался из рук отца, подбежал ко мне и уткнувшись лицом в живот, обхватив меня руками. Я совершенно растерялась. Тельце подрагивало, и я непроизвольно стала поглаживать его по волосам, стараясь успокоить. Потом пригляделась и вздрогнула — у мальчишки сквозь волосы проступали чёрные пятна. Не грязь, не кровь, нечто непонятное, но очень плохое. Уже более целенаправленно я попыталась убрать эти пятна, и тут же стряхивала их, чтобы они не пристали к моим пальцам. Самое удивительное, но мне это удавалось, а мальчик с каждым отброшенным пятном успокаивался всё больше. Отец стоял напряжённый, но не вмешивался. Когда головёшка очистилась, и я заглянула в глаза мальчику, он выглядел уже почти нормально. Уставший, испуганный, но в глазах появился интерес к жизни. Я ласково щёлкнула пальцем ему по носу.
— Жизнь-то налаживается! И впереди ещё столько хорошего и интересного!
Мальчик без всякой моей подсказки повернулся к отцу и улыбнулся. Надо было видеть лицо мужчины! Потрясение, недоверие, ещё что-то, и вроде несмелая благодарность. Я даже решила, что сегодняшний день, наверное, прожит мною не зря.
На следующий день ко мне явилась тётка лет сорока. Вообще, в этом доме со мной общались молча. Где я, кто все эти люди — никто объяснять не собирался. В принципе, меня это устраивало. Я не знаю их, они не знают меня. Сделаем своё дело и разбежимся. Вернее, своё я уже сделала.
Тётка оказалась гримёром. Посадила перед зеркалом на стене, долго рассматривала со всех сторон. Для начала проредила мне волосы на висках, потом долго их красила. Зачем-то сделала мне маленькие татуировки (во всяком случае, с полсотни раз тыкала иголкой в лицо). Затем измазала какой-то гадостью, напоминающей цветом и запахом отработанное машинное масло, лицо, шею и руки.
Когда она снова подвела меня к зеркалу, я себя просто не узнала. Вместо девочки — одуванчика на меня смотрела поникшая тётка лет тридцати пяти. Чёрные волосы с седыми прядями, тёмная, обветренная кожа, трагические морщинки у глаз, опущенные складки у губ. Круги под глазами и тоскливый взгляд смертельно уставшего человека. Невольно я поднесла руку к лицу, и изображение повторило движение.
— Неужели я такая навсегда?! — вырвалось у меня.
— Не бери в голову — довольно усмехнулась тётка — Постарайся пару недель не мыться с мылом и шампунями, а через месяц всё сойдёт и так — тетка внезапно стало серьёзной — Свой у тебя только взгляд, и тут я не знаю, что тебе поможет и когда.
Потом был невзрачный мужчина, который долго фотографировал меня с разных сторон. Ещё несколько дней я просто спала и валялась на кровати, пытаясь представить себе своё будущее. Меня никто не беспокоил, хотя малейшее желание, типа поесть, выполнялось мгновенно.
Хозяин появился на четвёртый день. Не стал здороваться, не стал подходить. Поставил на стол средних размеров неприметную сумку и отступил к двери.
— Здесь — он указал на сумку — пять лимонов деревянных, двести тысяч баксов, десять паспортов на все случаи жизни с проставленными визами, международные водительские права. Можешь уйти в любой момент, когда захочешь. Скажешь Толику, он отвезёт до ближайшей станции метро.
На мгновение он замолчал, и я уловила его сомнения. Но хозяин был экстрасенсом не хуже меня. Усмехнулся.
— Не напрягайся, один раз в жизни я могу позволить себе быть и честным.
Как только он ушёл, я не стала задерживаться ни минуты. Одежду мне уже приготовили, в сумке лежали ровненькие пачки денег. Больше меня здесь ничто не держало.
Толик всё выполнил беспрекословно. Отвёз в город и даже дверь машины открыл сам. Стараясь не оглядываться, я торопливо спустилась в метро, но сил у меня хватило проехать только одну остановку. Подсознательно я ожидала слежки, преследования и, заметив несколько пристальных взглядов в мою сторону, невольно потянулась к мыслям этих людей. Одно только не учла — я уже немного отвыкла от людей и от своей способности чувствовать их мысли. И когда на меня обрушилось месиво слов, мыслей, образов, мне стало физически плохо. В полуобморочном состоянии еле дошла до выхода и потом ещё с час сидела на одинокой лавочке в ближайшем скверике. На меня косились, но не трогали. А у меня была только одна мысль — общество людей больше не для меня. В большом городе спрятаться легче, но каждый день испытывать подобное?!
Примерный план действий у меня был. Простенький, основанный на примерах из фильмов, но умнее я ничего придумать не смогла. Для начала зашла в супермаркет, и за полчаса полностью сменила одежду вплоть до трусиков (что-то мне слова про метки слежения засели в памяти). А вдруг и со мной захотят проделать такой же фокус? Бросила старую одежду в мусорную урну и почувствовала себя немного спокойнее. Сменила сумку на некое подобие авоськи. Теперь из того, что мне дали, у меня остались только деньги и паспорта, но выбрасывать их я пока не решилась. На ближайшей улице заметила «Приору» с надписью «Продаю» и через десять минут стала хозяйкой подержанной машины. Хорошо с новыми правилами! Никакого ГАИ, во всяком случае, пока не захочу поставить машину на учёт. А я этого никогда не захочу.
Пару часов я бессмысленно моталась по улицам города, стараясь обнаружить возможную слежку. Смешно, конечно, такой пигалице как я, тягаться с серьёзными людьми, но попробовать-то для собственного спокойствия ведь можно?
Устав изображать из себя крутую шпионку, зашла в кафешку, перекусила, настороженно присматриваясь к окружающим. Не обнаружив ничего подозрительного, всё-таки решила не рисковать. Вышла через чёрный ход, а через пару кварталов купила ещё одну машину и рванула в сторону границы. Деньги не играли никакой роли — их было много, и нужны они были только для одного — исчезнуть, спрятаться ото всех.
Фокус с заменой машин я повторяла ещё несколько раз и в Европу въехала на почти новеньком BMW (чтобы не выделяться, как я думала). Но вместо спокойствия в чистенькой и сытной Европе я получила только новую головную боль. Стоило мне расслабиться, как я начинала чувствовать чужое внимание, словно кто-то очень далекий старался рассмотреть меня. Это чувство то усиливалось, то ослабевало, но не пропадало совсем. Я даже могла указать сторону света, откуда оно приходило. Возможно, кто-то думал об мне без всяких грязных мыслей, надеясь на мою помощь, но в моем нынешнее состоянии я восприняла это назойливое внимание только как угрозу — за мной гонятся и хотят схватить! И тогда я рванула в Южную Америку. Вообще-то, вариантов было несколько — тропические острова, пустыни, но ведь там меня легко обнаружить со спутников! Мания величия с манией преследования, но в тот момент я думала именно так. Лучше всего подойдут джунгли, но где? В Африке мне не нравилось, в Индии — так там своего население больше миллиарда, да ещё и змеи ползают, а я их боюсь. Оставались джунгли Амазонки.
Перелёт на самолёте я выдержала. Сослалась на плохое самочувствие, забилась в самый дальний угол салона и так и сидела, стараясь представить себя в золотистом коконе, защищающем от чужих мыслей. Это мне почти удалось, и я даже смогла немного поспать.
На новом месте пару дней было спокойно. Язык я не знала, но деньги оказались лучшим переводчиком. Достаточно указать на нужную вещь, ткнуть пальцем в меню, показать доллары, и все вопросы решаются мгновенно. Но на третий день я снова обнаружила внимание к себе, да ещё и с двух сторон. И снова начался бег без всякого плана. Никак не укладывалось в голове — как же меня находят?! Из прежних вещей у меня остались только деньги и паспорта. Посомневавшись, сначала выбросила рубли. Потом паспорта. Потом догадалась купить джип, а остатки долларов поменять на местную валюту. На пару дней преследователи потеряли меня, но затем снова появились.
Теперь я останавливалась только заправиться и перекусить. Когда дороги кончились, я почти с радостью бросила машину и отправилась пешком. Куда? Странный вопрос. Куда можно бежать, когда за тобой гоняться? Только вперёд, подальше от преследователей. Был, правда, непонятный огонёк чуть в стороне, который манил меня и словно обещал помощь. Особо выбирать было нечего, и вот туда я и направилась. Джунгли были непроходимыми, но я как-то умудрялась находить тропинки, звериные тропы. Питалась непонятно чем — какими-то плодами, грибами, если удавалось найти. И ничего не боялась — днем все силы и мысли уходили на то, чтобы пройти, проползти, продраться сквозь заросли, а вечером я просто засыпала, как только опускалась на землю. Да и чего бояться? Зверей? Гораздо больше меня пугала неизвестность и преследователи с непонятными целями.
Когда я через несколько дней вышла к деревне местных полуголых аборигенов, силы были на исходе. Встретили меня настороженно, но всё-таки накормили и дали выспаться. Проблемы начались на следующий день, когда я решила помыться. Меня пошатывало от слабости, и одна из женщин помогла мне, и даже подарила простенькое платье. Но когда я, чистенькая, вышла на деревенскую площадь, что-то случилось. Внешне это выглядело как ступор — люди замирали, увидев меня. Потом один из мужчин выдохнул:
— Гвардалана!
Поднялся такой гвалт, что я чуть не оглохла. Ощутила дикую радость, восторженность, как-то связанную со мной. Без всяких объяснений меня потащили в лес. Когда я стала спотыкаться, просто похватали на руки и поволокли дальше уже без всякого почтения. Я вообще перестала что-либо понимать.
Метров через пятьсот вышли на поляну, на краю которой стояло сооружение из каменных блоков. Никаких колон, резьбы, украшений, но я почему-то сразу решила, что это храм, очень древний, почти полностью скрытый зарослями.
Окна были затянуты листвой и внутри стоял полумрак. Посредине зала огромной камень со срезанной верхней частью. На отполированной верхушке виднелись какие — то пятна, да и запашок от неё шёл не очень приятный. Такое впечатление, что не так давно здесь разделывали мясо, а вот прибраться и помыть почему-то забыли. Я ещё не успела оглядеться, а меня уже без всякого почтения опрокинули на эту плиту, растянули руки-ноги в разные стороны и прихватили заранее приготовленными ремнями.
Не очень вежливо, не очень приятно, но страха не было. Что, собственно, эти дикари могут мне сделать? Изнасиловать, пытать, принести в жертву своим богам? Я уже испытала, что это такое — чужая смерть, и мне теперь было почти всё равно. Ну что ж, испытаю это разок и в собственном теле. Вроде бы надо бороться за жизнь, но зачем? Чтобы снова бежать и забираться в ещё большую глушь? Зачем?! Лучше уж закончить жизнь прямо сейчас. И вроде как моей вины в этом нет, вдруг улыбнулась я. И я совсем даже не виновата, что так всё закончится.
Уже с лёгким нетерпением стала смотреть за действиями аборигенов. А те вели себя так, словно совершали нечто очень важное. Торопливо разрисовали тела чёрной и белой красками, достали из укромных мест рогатые головные уборы, украшенные сверкающими перьями. Принарядившись, все, за исключением старшего (вождя или шамана) встали на колени вокруг моего жертвенника.
Вождь почему-то всё время крутил головой, словно искал какие-то важные признаки, затем отдал резкую команду, от которой все замерли, и обращаясь в сторону тёмной статуи, стоящей чуть в отдалении, затянул странно завораживающую песню на незнакомом звучном языке, Громкость пения постепенно повышалась, а интонации менялись от просительных к требовательным. Стоящие на коленях подпевали, но очень тихо, как бы создавая фон, и только отдельные слова выкрикивали громко. Со стороны это выглядело, дико, но в какой-то момент темная статуя вдруг словно наполнилась светом, и сквозь возникшее марево в зал вступила женщина. Пение мгновенно смолкло, аборигены, все как один, уткнулись лбами в пол и, кажется, перестали даже дышать.
Женщина неторопливо, будто не замечая их, подошла к плите и с минуту внимательно разглядывала меня. Обычная женщина европейского типа, длинные волосы сложены в сложную причёску, простенькое платье в греческом стиле, ни единого украшения. Как она здесь оказалась? И почему аборигены так её боятся, если сами же и позвали? Мысли в голове вертелись медленно, и на женщину я смотрела почти равнодушно.
Та, не дождавшись моей реакции, медленно протянула.
— Да, девонька, дошла ты до ручки. И зачем ты мне такая нужна?
Странный вопрос от богини, явившейся за жертвой в свою честь. Наверное, надо было удивляться, смотреть во все глаза, но я уже слишком настроилась на скорую смерть, и пустые разговоры мне были неинтересны.
— Ни зачем не нужна. Но я и не просилась.
Женщина продолжала рассматривать меня, затем провела рукой над моей головой.
— Такой хороший дар, может принести много пользы, и полное отсутствие желания жить. Неужели ты больше ничего не хочешь?
Я невольно пригорюнилась.
— Наверное, только одно — чтобы про меня забыли. Раньше хотела быть хорошей, полезной, чтобы меня любили. А с эти проклятым даром какая уж любовь?! Лишь бы проклинать не начали… Теперь я хочу только одного — умереть.
Женщина задумалась, потом протянула мне руку.
— Хватит разлёживаться, вставай.
Ремни, державшие меня, куда-то исчезли, и, невольно постанывая, я с трудом села, а потом и встала, оказавшись лицом к женщине. Странное ощущение. Роста мы были одинакового, и лицо стало казаться подозрительно знакомым, словно я его много-много раз уже где-то видела. Осталось только вспомнить — где. Будто прочитав мои мысли, женщина улыбнулась.
— А искорка-то внутри всё-таки теплится, значит ещё не всё потеряно. — И вдруг непонятно почему рассердилась — Больно ей, видите ли, плохо… Что ты вообще знаешь о боли? Можешь ли ты представить боль и смерть не только в себе, но и во всем мире вокруг? — она помрачнела ещё больше, затем сделала движение рукой, и перед статуей возникло нечто, напоминающее большое туманное зеркало — Иди! И научись сначала жить, несмотря ни на что! Лёгкая смерть — это как награда, её ещё заслужить надо….
Слова были туманные, как и её зеркало, но мне было безразлично. Спокойно, будто делала это ежедневно, прошла сквозь туман «зеркала», и… снова очутилась в храме, только почему-то лицом к выходу. Свет «зеркала» освещал зал, но почему-то храм был пуст. Ни аборигенов, ни женщины. Недоумевая, направилась к выходу, а на крыльце невольно замерла — вместо джунглей за порогом храма раскинулся город! Непонятной архитектуры здания виднелись тёмными силуэтами с редкими освещёнными окнами, но не это было важно. Почему-то уже была ночь, и над головой сверкали миллионы огромных звёзд. Может и не миллионы, может и не таких огромных, но это точно было не небо Земли, к которому я привыкла. Разумеется, я не астроном, но в нашем небе я никогда не видела таких густых скоплений звёзд, которые на ночном небе выглядели яркими мазками и полосами. Куда же я попала?! Если город построен вокруг храма и он (город) настоящий, то можно предположить, что я провалилась в глубокое прошлое, когда здесь была процветающая цивилизация. Но небо казалось совершенно незнакомым, и внутри вдруг похолодело — а если я вообще не на Земле? Но как я здесь оказалась? Неужели это сделала незнакомка? Но зачем ей это? И кто она такая? И как она это сделала?!
Голова пухла от вопросов, но первая паника быстро прошла. Что бы это ни было — другая планета, другое время, но меня здесь никто не знает, я никому не нужна и искать меня никто не будет. Что попросила, то и получила. Осталось выжить несколько первых дней, приспособиться, а потом я буду просто жить как самая обычная девушка.
Усевшись на ступени, уже с лёгким интересом стала вслушиваться в окружающий мир. Теплый ветерок приносил непривычные запахи, но они не раздражали. Трава, цветы, лес. От зданий несло нагретым камнем, пылью, но помойкой почти не пахло, так, чуть-чуть. Но главное — я не почувствовала, что здесь меня кто-то ищет.
Уже за одно только это новый мир начинал мне нравиться.