Вечерело. Солнце клонилось к закату, со стороны Рудниковой Долины подул холодный, жёсткий ветер и, зашелестев по чащобам да завыв оврагами, погнал тяжелые, мокрые тучи. Старина Сид, подперев входную дверь таверны засовом, с ковшиком в руках направился к растянувшемуся на лавке молодому незнакомцу. Незнакомец лежал тихо посапывая, а над ним грозовою тучей висел хмельной дух перегара.
Как диктует обычай трактирных управителей, мертвецки-пьяных клиентов неблагородного толка безо всяких церемоний будят и, надавав по шеям, выталкивают за порог. Ежели обстоятельство требует клиента разбудить (чаще всего — для взыскания оплаты за пропитое) то согласно той-же управительской традиции, его, клиента: полощут в помоях, хлещут кухонным ершом по щекам, валяют в саже, или-же (но только в наиболее благородных тратториях) подкладывают ему под хмельной нос нестиранные исподние портовых прелестниц. К счастью для дремлющего на лавке незнакомца, ничего из вышеперечисленно старина Сид с ним вытворять не стал. Промочив в ковшике льняную салфетку, Сид аккуратно отер лицо незнакомца и, легонько отжав материю, соорудил из салфетки холодный компресс. Следом из кармана была выужена табакерка, в которой, на всякий неотложный случай, старина Сид держал чайную ложку нюхательной соли. Аккуратно поднеся табакерку к носу незнакомца, Сид обождал сокровенного вдоха и, отпрянув, мигом получил результат: незнакомец приоткрыл рот, громко чихнул, а затем в смятении отпер глаза.
— Честен-ли дух ночных возлияний? — усмехнулся Сид, глядя на отходящего от хмельного ступора незнакомца, — Истина, как говорят мудрецы, в вине и в нем-же наша вина!
— Ох, отче, — простонал незнакомец, — Ты бы… ты-бы вместо мудрости попить чего соорудил, да покрепче!
С ухмылкой на губах старина Сид протянул незнакомцу полчарки душистого вина. Незнакомец, словно губка, мигом впитал жидкость и, утерев губы, облегченно вздохнул.
— Отче, отче, — пробормотал он малость зарумянившись, — Сам небось не знаешь какую службу мне сослужил!
— Отчего не знаю, когда очень даже знаю, — ответил Сид, — Служба простая, ровно на три медяка. Но твоему-то сударь лицевому счёту три медяка — небольшая нагрузка.
— Моему счету? — переспросил незнакомец, от изумления так и привскочив на лавке, — Это как?
— А так, — лукаво молвил Сид, — А так что у нас тут не городская богадельня, напитков бесплатно не разливаем. А ведь мне о твоих, сударь, ночных подвигах, трактирщик доложил с самой что ни на есть безукоризненной деталью.
— О подвигах? Доложил? Но как-же… — засуетился незнакомец, но Сид его перебил.
— А вот так, сударь мой: пропитого и проеденного за один только вечор — на пять полновесных гульденов, семнадцать серебряников, и три медяка. С друзьями-купцами кутить изволили, что тоже известно, а тем часом друзей твоих я тут не сыскал. Есть только ты, значит тебе счет и закрывать.
Разумеется, старина Сид откровенно лукавил, ибо со слов Гамзы было известно, что за все ночные предприятия торговцами было сполна уплачено. Лукавил-же Сид не от корысти, а наоборот — желая незнакомца разговорить и, сначала смутив страхом долга и сразу ему этот «долг» простив, заставить его выложить всю правду о загадочных спутниках.
— Кстати звать-то тебя как, должничок? — добавил Сид, хитро прищурившись.
— Звать меня Курц, Кристоф-Панкрациус Курц из… — тут незнакомец поперхнулся.
— Впрочем, неважно откуда. Но как-же так, эти мои… мои, кхе, спутники, при мне-же вчера погасили текущий счет целиком. Трактирщик! Трактирщик может — вернее должен подтвердить.
— Трактирщик, — тихо сказал Сид, — клятвенно подтвердил обратное. Возможно, твои спутники и правда что-то оплатили, а — что более вероятно, тихонечко слиняли поутру и оставили тебя висеть.
— Но отче! — возроптал незнакомец, переходя на высокопарный, придворный слог, — Я право, я не разумею какой на такую страшную конфузию делать ответ. Прошу прощения за эту, так сказать, неприятную для нас обоих констернацию, но ничем помочь не могу. Засим, извольте милостиво вызвать трактирщика дабы он при мне объяснился и, глядя мне в лицо объявил, что дескать, не видывал он никаких денег. Право, я бы очень желал с этой персоной немедля побеседовать! — горячо вскрикнув, незнакомец сорвался на фальцет и, сконфузившись, тотчас умолк.
— Но-но, Курц, не кипятитесь, — успокоил незнакомца Сид, — меня, кстати, Сиддред зовут, Сиддред из Сильдена, можешь звать просто Сид. А то это твое «отче» — уж больно оно меня старит, да и звучит как-то высокопарно, по-монастырски. Так вот, братец Курц, будь покоен. Сердцем верю я твоей правде. Трактирмейстер Гамза — подлая курица, очевидно решил меня провести и, как это у ихней породы принято, надурить мою голову на круглый барыш. Вот как воротится он с рынка — я ему башку-то куриную и отверчу!
Незнакомец видимым образом расслабился и подобрел. Старина Сид, меж тем, пригласил его к столу и, поставив чарку подле бутылки, испросил о желании чего-либо откушать.
— Да мне-бы, спадар Сид, откушать не помешало, хотя-бы и простой пищи. Я к банкетам не очень чтобы и привычливый, — сорвалось у незнакомца с языка, от чего он опять сконфузился и быстро добавил, — от нынешних, разумеется, худых да военных времен. Кому нынче до пиров-то? А то ведь раньше…
— Раньше было раньше, — сказал Сид, — А нонче — уж как получится. Кашей угостишься? С бараниной. Ну и винца, знамо, по чарочке раздавим.
Незнакомец охотно кивнул и, без лишних слов, стал подкрепляться. Наблюдая за тем, с какой охотой молодой человек угощался, за бледными его губами, и за нескрываемым его удовольствием от, казалось бы, простой, мужицкой еды, старина Сид в уме составил что молодой очевидно натерпелся голода и, скорее всего, на вчерашнем бурном банкете его особо не кормили а больше опаивали.
— Ты угощайся, — сказал Сид, — а меж тем и думку думай: этот ведь курица, трактирщик наш, он ведь шельма склизкая — лисий потрох. Как я его к стенке припру — начнет вилять и увиливать и, если не прижать как следует, то и от нашего с тобой опроса уйдет. Будет клясться, божиться, и на тебя лживым перстом указывать — мол де, вот он должник, с него старинушка Сид голову и сворачивай. Засим, чтобы эту тать на чистую воду вывести, сочини-ка в уме да поведай от сердца — как оно было все вчера: с кем пришел, куда путь держал, и кто, суть, твои спутники?
Вопрос этот застал незнакомца настолько врасплох, что тот подавился куском баранины и, судорожно хватая воздух, мигом бросился к чарке с вином. Размашисто отпив и зримо успокоившись, незнакомец начал свой рассказ, то и дело скатываясь в натуженную помпезность.
— Коль скоро вы, Сид, столь благородно отведши от моей чести всяческие подозрения, изволите слушать — то с моей стороны будет справедливым, и даже я бы сказал праведным, потешить ваше любопытство. Зовут меня, как уже заметил, Кристоф-Панкрациус Курц, ну а по роду деятельности, по учёности и по (не сочтите за нескромность) божественному призванию да провидению я — Бард. Благосклонной волею Богов довелось мне посещать священные залы Венгардской Коллегии и, чрез ученые посещения эти, всецело овладел я благородным Бардовическим искусством.
— Так значит ты бард-лицензиат? — изумленно молвил Сид.
— Да, почти, — уклончиво ответил Курц, не роняя, впрочем, достоинства. — Судьба распорядилась таким образом что последние курсы лицензии мне досидеть не довелось. Но это не важно, тем более что лицензия в искусстве не главное, а даже, как то мыслится мне, наоборот — мелкая и докучливая формальность, претящая цветению и царствованию творческого духа. Так вот, духовного роста ради и дабы поймать-таки наконец строптивую музу за змейчатый локон, я пустился в перегринацию по землям близким и дальним…
— Во что пустился? — переспросил Сид.
— В перегринацию, сиречь — путешествия.
— Да уж, — подумал Сид, — в разгар войны с орками — только перегринациями баловаться, — но вслух ничего не сказал.
— Ну и, будучи в Варанте, — меж тем продолжил Бард, — в одном неприметном, но по-восточному прекрасном местечке, название которого я боюсь, что запамятовал, довелось мне войти в благородное общество тамошних купцов. С этими-же радушными и рачительными людьми я поплыл на Хоринис, к брегам дальним, манящим, и загадочным. Тут, право, столько вдохновения, на острове этом!
— Но ведь ты тутова и прежде бывавший, — заметил Сид с мягкой каверзой, — по крайней мере так доложил мне трактирщик, что ты про медоварни наши знаменитые рассказывал, про рыбу красную, и тому подобное.
Бард было замялся, но пошевелив губами и жадно отпив из чарки, продолжил свой рассказ.
— Ведь да, то правда — знавал я и прежде Хориниса гостеприимного бреги, правда через чур уж мимолетно. За долготою лет многое из головы выветрилось, так что рассказы мои о Хоринисе могут пестрить неточностями.
— За долготою лет? — молвил Сид, с некоторым ехидством поглядывая на Барда, которому, скорее всего, и восемнадцати еще не исполнилось. — Да, за долготою лет такое бывает, старость — не радость. Но некоторые вещи, я уверен, ты бы не упустил: проходя через город тотчас указал-бы спутникам на музыкальный фонтан — то ведь первая жемчужина и украшение Хоринисских верфей. Да и плохая примета — пройти через Хоринис а фонтана не повидать, водицы из него не отпить. И кстати, пока суть да дело, терзает меня еще вон какой вопрос: от чего-же твои купцы в городе не остановились? Таверна-то моя от города вроде и не далеко лежит, но после дальнего морского перехода мало кому в охотку по трактам шляться, вот и останавливаются гости морские в городских тратториях. А вы с корабля — прямо сюда, удивительно выходит!
Бард задумчиво почесал темя и, будто бы стараясь выиграть время для поиска подходящих слов, опять припал к чарке. Глаза его, меж тем, застелило слезой от смятения, или — как вывел про себя старина Сид, от внутреннего страха.
— Разумеется, фонтан, — ответил Бард, опустошив содержимое чарки, — Фонтан певучий, первым делом к нему и рванули. Достопочтимый Барадар даже изволил в фонтане серебряную монету утопить, сообразно… сообразно удаче и традиции в дань, да и расхожий городской манер чтобы уважить, а то ведь если не уважишь — злые языки вмиг затрещат о «грубости и невежестве иноземцев», в век от их молвы не отмоешься.
— Барадар? — переспросил Сид.
— Мастер купец, по чьей милости и в… в чьем честном кумпанстве я на Хоринис и прибыл. Господин аль Барадар из Баккареша, мастер торговых дел, личность весьма уважаемая и состоятельная, — выпалил Бард скороговоркой, словно кто-то его специально обучил. — По его-же прямому наказу мы в городе не остановились а, испросивши направления в порту, отправились прямиком в вашу гостеприимную тратторию, дабы…
— А товар? — спросил Сид, перебивая заученную речь Барда.
— Товар? — переспросил Бард, хлопая глазами.
— Ну товар, — сказал Сид с наигранной наивностью, — Купцы-же небось, да и этот твой мастер Борода или как там его, с товаром приплыли через море-то, за тридевять земель. Да и какой ханделяж может быть без товара. Вот я про него и спрашиваю — про товар, потому что может быть и безделицу-другую выцепил бы себе из ваших восточных диковинок, а то ведь так мое дело крайнее. Почем знать — может нынче купцы и правда без товара плавают, мне-ль кого судить?
— Милсдарь владыка Барадар, — простонал Бард утирая со лба холодный пот, — Не велел… по причине свойственного ему скудословия… не имел возможность посвятить меня во все детали дел. Отче, пойми-же, я вовсе не желаю от тебя что-то утаивать или скрывать, я бы вовсе и не стал объясняться будь на то моя воля. Я-бы, я-бы… — губы Барда мертвецки побледнели и он, словно зашедшись от внезапно приступа лихорадки, стал терять сознание.
Увидевши это, старина Сид тотчас подхватил Барда под локоть и, приподняв его с со стула, стал медленно увлекать в сторону покоев.
— Ну-ну, угодно-ли, братец Бард, так душу себе бередить? Полно, полно. Да и мы во всем разобрались, никаких вопросов нет. Трактирщик этот собачий Гамза за поклеп в твой адрес у меня еще попляшет под хворостиной, уж я-то его ребрышки мигом угощу! А ты, братец, лучше полежи и выспись на хорошем ложе. А то негоже тебе — Барду из Коллегии, на лавках аки подлецу хуторскому валяться. Пошли, милок, пошли.
Бард учтиво кивал головой и с немалым трудом перебирал ватными ногами. Таким образом доплелись они до второго этажа таверны. Второй этаж был целиком спальным и делился на десять номеров, разнящихся по внутреннему убранству и комфорту. В просторных почивальнях (для посетителей с толстою мошной) стелились богатые ковры, располагались просторные ложа с балдахинами, столики из резного дерева, фарфоровые умывальники, зеркала, и прочая атрибуция роскоши. Комнаты-же для постояльцев поскромнее лежали в самом конце коридора и обставлялись закономерно простым фурнитуром. Но, кроме всего прочего, из этих экономских комнат было решительно невозможно по темному слинять. Дверь предусматривалась только одна прямо в коридор, выйти из которого можно было только на первый этаж, аккурат в «радушные» объятия управляющего. Желающих-же не уплатив за побудку утечь через окно ждала неприятность: узкие окна номера, больше напоминающие бойницы, были заборонены добротной железной решеткой. Поговаривали, что прежний владелец таверны (вроде как звали его Орлан и был он тоже, вроде, из южан) использовал данные комнаты то-ли как схрон для оружия, то-ли укрывал в них слётников какого-то тайного общества, в котором и сам состоял. Как-бы то ни было, именно в одну из подобных комнат с «секретом» Сид и спровадил нашего Барда.
— Отдохни тут покамест, и пусть вид этой комнаты тебя не смутит — чай не в остроге. Они мне такими достались, комнаты эти, а на перелицовку денег нема. Но ты отдыхай, а я тебе через четвертину часа чего-нибудь попотчевать принесу — баранины там, ну и винишка крючок, как же без этого. Так что не волнуйся, никто тебя тут не обидит.
— Благодарю, — сказал Бард слабым голосом и рухнул на кушетку. — Испрошу лишь только об одном одолжении, любезный хозяин: где-то там внизу, в питейной зале, пропадает моя лютня… Доставь её сюда, Бога ради, а то кроме этой лютни у меня ничего нет.
Старина Сид ничего не сказал, лишь только раскланялся учтиво и, шаркнув каблуком, затворил за собою дверь. — Какой ладный молодой человек, — задумался Сид шагая вдоль коридора, — но очевидно связался с неладной компанией. А как врал-то, как словесничал витиевато! Врал, и сам своего вранья боялся — явно кто-то заставил. Знать бы, что это за душегубы такие эти его «купцы», которые за торговым промыслом без товара плавают и на Хоринис мимо гавани попадают.
На ум старине Сиду пришла плутовская мысль: осмотреть комнаты дорогих постояльцев и, пользуясь их отсутствием, как следует в вещичках пошуровать. — Не совсем благородно выходит, — подумал Сид, отпирая замок постояльских комнат, — Но иногда и от самой малой кривды может выйти пребольшая правда.
К Сидовой досаде, осмотр комнат ровным счетом ничего не дал: постояльцы в кроватях не спали, полок и шкапов не трогали, скарб дорожный не раскладывали, да и в целом, очевидно, покоями не вовсе пользовались. Лишь только на этажерке подле тахты лежала пара пыльных замшевых перчаток а рядом с ними — перламутровый веер с рукоятью в форме змеи.
— Да уж, — задумался Сид, — А может они и вправду добро свое в Хоринисе оставили? Нет, вздор! В городе их точно не было. Новых людей не то, что один я — весь город-бы заприметил и тотчас на них кинулся, с нынешней-то безработицей и нуждой во все края. Раз не торговцы — значит контрабандисты, и товаришко свой, вестимо, где-нибудь в пещере запрятали, подальше от городской стражи и сыскарей. Но нет, и это не подходит — все вздор!
Сид беспокойно заходил по комнате, — Ведь если даже и контрабандисты — то один-то тючок, одну-то коробчонку с товаром они бы с собой приволокли, хотя бы и с тем, чтобы местным хлеборобам и вольным охотникам по-тихому сбыть… А может быть и принесли и по утру с собой забрали, да и пошли сбывать куда-то? Нет, тоже вздор! Гамза ведь сказал, что вчера прибыли порожними, без поклажи… Ох! — Голова начинала болеть и кружиться, — Ох, нечистое дело, грязное, мутное, быть беде! А может и не контрабандисты вовсе, а какие-нибудь вельможи королевские с тайной миссией? Но от чего-же Бард этот горемычный врал мне в лицо и трясся при этом как осина? Ох и впутался-же я в бесовское дело, впутался как есть!
Сплюнув от злости на пол, старина Сид было поворотился дабы выйти из комнаты и потолковать с Гамзой на первом этаже, но тут его взор упал на непримеченный досель предмет. На табурете подле платяного шкафа лежал маленький, окованный серебром ларчик. Сощурив глаза от любопытства, Сид подошел к табурету и, подобрав ларчик, аккуратно поставил его на этажерку подле окна для подробного досмотра.
Расписанная серебром и разноцветными каменьями, крышка ларца сверкала и искрилась на лучах заходящего солнца. Приглядевшись, Сид заметил, что каменьями и серебряной вязью на крышке были выложены то-ли руны, то-ли какие-то сцены из давно минувших дней. — Ох, надеюсь оно не магией запечатано, раздери его леший! — с тревогой подумал старина Сид и, набравшись храбрости, аккуратно отворил крышку.
Внутри, на мягкой подушечке из алого шёлка, лежал чёрный камень.
Выцепив камень из ларца, Сид поднес его к окну дабы получше разглядеть. Но даже на прямых лучах солнца камень сохранял иссиня-чёрный, непроникновенный колер, словно это был и не камень вовсе а отколотый кусок ночного неба. Кроме того, камень оказался на удивление тяжелым для своих размеров: будучи не больше крупной картошины, весил он (на Сидову прикидку) не менее двух полновесных фунтов. Но было в нем что-то еще — что-то влекущее и манящее, какая-то странная, довлеющая над разумом привлекательность, что Сид, словно по команде, одним движением руки затолкал камень в кошель, и, как следует кошель зашнуровав, заспешил вон из комнаты. Но, не успел Сид запереть двери покоев, как снизу, с первого этажа таверны, раздался громовой стук.