Учтиво поддержав меня, Аластор помог сесть в машину и, отдав распоряжение водителю, устроился напротив. На его локте блеснула трость из красного дерева с вычурной бронзовой ручкой в виде вытянутой морды борзой собаки. Заметив мой взгляд, Кейн просиял и погладил пса по гладкому отполированному носу.
— Был вдохновлен вашим примером и перетряхнул личные вещи отца. Ему эта штука досталась еще от моего деда, но мне передать ее, к сожалению, не успели. Возможно даже к лучшему, в юношестве я был жутко неаккуратен и только теперь могу оценить по достоинству этот ценный дар. Благодарю за наводку.
— Пожалуйста.
Почувствовав себя неловко, я предпочла отвернуться к окну, хотя смотреть там было не на что.
— Как думаете, мы сможем установить новую моду? Я бы с радостью поучаствовал в подобной авантюре. Уверен, скажи нашим светлым зазнайкам о том, что мне понравилась ваша трость, половина аристократии тут же бросится в магазины скупать сей предмет со всех полок, а особенно прозорливые закажут особенный дизайн с каким-нибудь мифическим сюжетом, гравировкой или вычурной инкрустацией перламутра.
Не сдержав улыбку, я вновь взглянула на Аластора. Он ухмыльнулся в ответ так, будто мы стали случайными сообщниками в не совсем честном деле. Внутреннее напряжение, сковавшее меня на рынке, медленно отпускало, позволив даже получить некоторое удовольствие от беседы.
— Не думала, что вы любите подобные игры на публику.
— О, что вы, это же самое интересное, что есть в высшем свете. Буквально. Каждый раз, когда нужно показаться людям, я умираю от скуки, от напыщенных речей, от бахвальства и общего желания показаться самым красивым, богатым и успешным. Иногда вынужденные встречи бывают настолько невыносимыми, что я придумываю какую-нибудь откровенную чушь и начинаю с серьезным видом рассказывать ее остальным.
— И вам верят?
— Верят конечно же! Даже мысли не допускают, что летательный аппарат, который я описываю, не может быть рабочим, а чертежи подводных кораблей лишь результат потребления большого количества сахара перед сном.
— По-моему, не такая уж и чушь.
— Ну что вы, леди Серафина, неужели вы тоже мечтательница?
— Наверное совсем немного.
— О! Тогда я обязан вам показать мои любимые игрушки, уверен, только вы поймете насколько это чудные вещи.
— Игрушки?
— Да! Искусные сооружения, сложнее, чем часы, передатчики на кристаллах и тому подобное. Я обнаружил их случайно через третьих лиц и до сих пор не уверен, что свет готов к подобному прогрессу, но я должен показать вам то, чего можно добиться с помощью нынешних технологий.
— Хорошо, но может, вы расскажете подробнее?
— Конечно-конечно, всё потом, а пока я прошу вас познакомить меня с собой.
Нахмурившись, я попыталась мысленно повторить последнюю фразу.
— Что?
— Насколько я видел, вы постоянно молчите и слушаете вместо того, чтобы говорить. Это мило, странно и невероятно интересно, уверен, вы прячете немало занимательных историй.
— Кхм, не все они приятны.
— Мне любопытно до изжоги.
— А что вы хотите знать?
— Ваш любимый напиток?
— Крепкий чай с лимоном и медом.
— Сладость?
— Овсяное печенье.
— Увлечение?
— Рисование.
— О, тогда я обязан показать свою картинную галерею, мы собирали ее не одно поколение.
— А есть что-то, что вы не собираете дома как в музей?
— Это очень сложный вопрос, достойный тщательного изучения, в свое время мы немало продали, пока я пытался научиться управлять делом отца, но спустя годы мне почти удалось всё вернуть и даже приумножить.
Неожиданно замолчав, Аластор чуть склонил голову к плечу и, потерев подбородок, вдруг резко наклонился ко мне.
— Сегодня вы определенно увидите самую дорогую часть моей коллекции. Дороже ее ничего во всем мире не найдешь, особенно для вас.
— Вы умеете заинтриговать.
— Конечно, я еще тот интриган!
Усмехнувшись над собственным каламбуром, Кейн поставил трость на пол и, сложив на нее руки, повернулся к окну, позволив мне провести остаток поездки в собственных раздумьях. Как ни странно, меня это даже немного смутило, хотелось продолжить простую болтовню о чем угодно, хоть о погоде, лишь бы на душе было так же легко, как сейчас. Аластор умел расположить к себе и, кажется, мастерски втирался в доверие, но корить его за это не хотелось, скорее наоборот, поблагодарить за возможность отвлечься, почувствовать себя вновь человеком, а не заложницей ситуации.
Спустя еще четверть часа машина подъехала к багровой, поросшей диким виноградом ограде, скупо обозначившей въезд на территорию дома Кейн.
С любопытством глянув во двор, я увидела небольшой аккуратный особняк, облицованный бежевыми мраморными плитами с симпатичными серыми прожилками. Его стиль, как ни странно, отличался от обычных построек в Санктуме, сильно выделяясь геометричностью форм, отсутствием растительных элементов и сдержанной, абсолютно самодостаточной красотой почти современной для меня архитектуры. В доме было всего три этажа, над бледно-зеленой крышей возвышалась квадратная башня, украшенная бронзовыми фигурами мужчин, подобных титанам. По всем углам особняка тянулась округлая мозаика с контрастным темным узором, белые рамы квадратных окон повторялись в декоре полузакрытой террасы над вторым этажом.
— Внутри он еще красивее. Дед потратил прорву денег на строительство.
— Охотно верю.
Аластор, горделиво приосанившись и дождавшись остановки, поспешил выйти во двор, с готовностью поддержав меня за ладонь, когда я последовала за ним. У входа в дом показались пара слуг, но только дворецкий подошел ближе, молчаливо склонив голову.
— Передайте матушке, что у нас гости, я буду ждать ее в малом зале, и еще принесите туда овсяного печенья и крепкий чай с лимоном и мёдом на всех троих.
— Слушаюсь.
Дворецкий кивнул и быстро скрылся в доме, забрав с собой горничную. Я ощутила, как медленно начали пылать уши. Стало жутко неловко от такого неожиданного проявления заботы. Кейн не стесняясь уложил мою руку к себе на предплечье.
— Леди Серафина, вы не против сразу пройти в наш небольшой музей? Не хочу задерживать встречу прогулкой по саду.
— Конечно, и можно просто Сэра.
— Сэра, как чудно, тогда пожалуйста на «ты».
Мы направились в особняк и не спеша вошли в просторный холл. Под ногами распростерся пол, сложенный из мелкой мозаики в узор наподобие шахматной доски. Стены внутри, как и снаружи здания, оказались облицованы тонкими пластинами мрамора цвета топленого молока, лишь в некоторых местах разбавляемые полосками орнамента. Там, преодолев уютную небольшую гостиную с нарочито угловатой мебелью из темного дерева и кожи, мы оказались в длинном зале с большими окнами, где в свете дня у стен были выставлены различные короба и накрытые плотной тканью экспонаты.
— Моя гордость и моя страсть, то немногое, что я нашел у редких, никому не знакомых мастеров, необработанных алмазах, непринимаемых обществом. Как говорил ранее, я часто строил небылицы на основе собственных снов и выдумок, потому не ожидал, что это принесет такие плоды. Со временем ко мне стали обращаться изобретатели, корпевшие над своими идеями десятилетия, с просьбой оценить их труд, помочь или купить то, что уже получилось.
Усадив меня на софу в центре зала, Аластор, сияя, как новенькая золотая монета, прошел к первому укрытому изделию, формой напоминавшему шкаф. Движением заправского фокусника хозяин дома стянул ткань, открыв мне нечто, похожее на высокое пианино из дорогой резной древесины. Ловкие пальцы выудили из небольшого отверстия на боку кристалл размером с мизинец и, вставив его в нужный паз, приоткрыли специальную шторку в середине внешней панели, почти незаметно устроившейся между двух декоративных зеркал и мягко засветившихся ламп с хрустальными подвесками. Внутри за этой шторкой показалась бумажная перфолента и небольшая кнопка, на которую легко нажал Аластор. Странный механизм отчетливо щелкнул, и спустя всего пару секунд я услышала веселую мелодию, играемую сразу несколькими инструментами, словно рядом со мной вдруг зазвучал настоящий, хоть и совсем маленький оркестр невидимых слуг.
— Что это?
— Оркестрион, в нем мастера запрятали пианино, ксилофон, маленький орган и два барабана, один из них с тарелкой.
Хозяин дома сел на софу рядом со мной и, улыбаясь, как ребенок, подтолкнул меня локтем.
— Как вам такое?
— Потрясающе. Он правда играет сам по себе?
— Конечно, все выверено и перепроверено. Для смены композиции нужно только поменять перфоленту. Есть также отдельное приспособление для того, чтобы пианино играло со звуком мандолины.
— Это как?
— Небольшие хитрость, ничего необычного, так же, как и скрипка здесь.
Растерянно глядя на чудо-инструмент, я постаралась прислушаться к музыке и действительно уловила пение скрипки. Стоило мне повернуться к Аластору, как он с готовностью раскрыл и этот секрет.
— Так звучит орган, еще одна уловка подтверждающая искусность мастеров.
— И много таких сделано?
— Нет, вещь настолько же безумно дорогая, сколь и сложная, так что едва ли их найдется больше пяти по миру, хотя энергии оркестрионы требуют не так уж много. Хотел бы я пустить их в массовое производство, но пока это невозможно даже с учетом того, что я стараюсь удешевить хотя бы энергетические кристаллы.
— Я думала, вам наоборот выгоднее продавать их как можно дороже.
— Конечно нет, это же останавливает прогресс. Я хочу видеть, как гении создают свои творения.
— Звучит несколько наивно.
— Вы не верите в мою страсть?
— Скорее я чаще вижу иное применение власти и денег.
— А-а, понимаю ваш скептицизм и не могу винить в предвзятости.
Дождавшись, пока оркестрион доиграет, Аластор вынул из него побледневший кристалл и перешел к следующему экспонату, стягивая покрывало. За тканью показалась почти человеческая фигура Пьеро, сидящего за небольшим письменным столиком. Белая ткань его одеяния скрывала сложный механизм, чуть проглядывающий очертаниями при солнечном свете. Грустное лицо уставилось на столешницу, в правой руке оказалось зажато металлическое перо. Поставив камень в специальный отсек на спине, Кейн нажал на кнопку у основания шеи, голова куклы дернулась, чуть не уронив высокий светлый колпак. Будто проснувшись, Пьеро посмотрел куда-то вперед, затем на меня, механические веки дрогнули, словно куклу объяла дремота. За это время Аластор успел подсунуть на стол лист бумаги, чуть дрожащая рука начала старательно выводить аккуратные буквы с завитушками.
— Это автоматон, он умеет только писать, но есть экземпляры для званных вечеров с танцующими балеринами, фокусниками или гадалками. Мой дражайший друг, создавший одну из первых таких кукол, сейчас занимается автоматоном девушки, в будущем способной поддерживать беседу. Пока это не слишком получается, но у этой красавицы уже появился первый ухажер. Парень, кажется, даже не догадывается, что томно закатывающая глаза Олимпия, которой он читает свои стихи под восхищенное аханье мехов в механической груди, на самом деле и не человек вовсе.
— Звучит немного пугающе.
— Ох, бросьте, он сам виноват в своей глупости.
Пьеро закончил писать, звонко щелкнув напоследок, прежде чем вновь замереть. Поднявшись на ноги, я подошла к нему ближе, рассмотрев аккуратный витиеватый почерк. На листе было написано название модели и имя мастера, невнятное для меня из-за нарочитой сложности завитушек. Аластор в этот момент открыл новый экспонат, явив мне золотую клеть с безжизненной зеленой птахой. Спустя всего минуту крылья птицы дрогнули, головка повернулась к нам, а маленький клюв, открывшись, издал чистое, звонкое пение. Не успев толком удивиться, я заметила, как Кейн прошел дальше и раскрыл мне автоматон с невысокой сгорбленной гадалкой в черном одеянии. По прихоти хозяина она дрогнула, включившись, и тихо хрипло засмеялась, вызвав у меня неприятные мурашки по спине. Впалые темные глаза вдруг засветились красноватым цветом.
— Боюсь, времени у нас не осталось, но я хотел бы показать вам это. Дайте ей монету и возьмите карту, что она протянет.
— Это какой-то фокус?
— Почти. Карты внутри ее тайника перемешиваются при каждом использовании, так что это и правда можно назвать гаданием. Нет более непредвзятого помощника, чем бездушная кукла.
Автоматон снова засмеялся искусственным, пугающе сухим смехом и, подняв голову, протянул восковую ладонь к Аластору, ожидая от него плату. Голова с седыми торчащими, словно пакля, волосами, покачалась из стороны в сторону. Губы зашевелились, что-то прошамкав под кривым длинным носом.
Подходить к ней не хотелось, разве что только для того, чтобы выключить.
Жутковатую атмосферу разбавило появление горничной с подносом. Косо поглядывая на механическую старуху, девушка дрожащими руками поставила чай и тарелку печенья на тумбу возле софы. В воздухе успокаивающе запахло ванилью и лимоном. Набравшись решимости, я забрала у Кейна фальшивую монетку, положив ее в холодную морщинистую ладошку.
— Так?
— Да всё правильно.
Прикосновение вышло не из приятных, на миг показалось, что я вкладываю что-то в руку покойнику. Тихо зажужжав, механизм забрал монету, спрятав ее в складках потрепанной, специально состаренной ткани, слоями скрывавшей тело старухи. Оттуда же с секундной задержкой гадалка достала карту и протянула ее мне. С темного, мрачного изображения на меня смотрел человек в петле.
— Повешенный?
— Говорит о тупиковом положении, придется менять взгляд на некоторые вещи, чтобы выпутаться из сложившейся ситуации.
Аластор сказал это настолько спокойно и уверенно, что я не стала спорить, более того, этот странный знак показался мне чересчур ярким. Кажется, еще чуть-чуть, и я ощутила бы легкое трение стягивающейся веревки на своей коже. Шея ли или ноги будут подвешены, неважно, пока не вижу и не знаю той угрозы, что нависает надо мной, положение кажется поистине плачевным.
— Аластор, ты снова пугаешь гостей своими игрушками?
Мягкий женский голос послышался со стороны входа в зал. Кейн просиял и, отдав карту обратно гадалке, осторожно развернул меня за плечи к вошедшей.
— Прежде чем ты начнешь меня распекать за шалость, посмотри, кого я к тебе привел, матушка.
Стуча низкими каблуками по мраморному полу, к нам шла уже достаточно пожилая дама с гордой осанкой, множеством мелких морщин возле плотно сжатых губ и цепким, строгим взглядом аристократки. Подслеповато прищурившись, она посмотрела на меня и чем ближе подходила, тем медленнее становился ее шаг, пока дама совсем не замерла на месте, будто пораженная громом.
— Здравствуйте, леди Катарина Кейн.
К горлу подступила тошнота. Я помнила, помнила ее по тем дням, когда Ньярл в чужом обличии предстал однажды перед Адамом. Тогда, стоя возле трона в качестве придворного мага, он с болью в сердце наблюдал, как Катарина винила короля в смерти супруга и просила объяснить, за что вообще советника пытали в собственном доме на глазах семьи. Стоило лишь обратиться к тем воспоминаниям, как в ушах снова раздавался плач и срывающийся крик смелой, но отчаявшейся женщины, потерявшей своего любимого мужа по чьей-то глупой прихоти. Вместе с ним, вторя голосу матери, я не могла не припомнить вырывающегося из рук стражей Аластора, услышавшего, что его мать собираются отправить под стражу ни за что, лишь из-за дурацкого платья и плохого настроения монарха.
И я отчасти был виновен в этой случайной смерти.
Неправда.
Правда, ты сама знаешь это, моя месть задела невиновных.
Я бы так не сказала. Все приказы отдавал король, к тому же ты сам знаешь, что творилось в его голове и о чем он думал в первую очередь, пока Катарина сходила с ума от этой несправедливости.
— О, боги, моя славная Лили, моя милая Лили, золотце моё…
Порывисто бросившись ко мне, леди обвила плечи руками и крепко накрепко прижала к себе, словно вновь обретенное дитя. По ее бледным щекам потекли слезы, губы заполошно расцеловали мою макушку. Повторяющиеся причитания быстро сменились всхлипами. Растерявшись, я замерла послушно, уткнувшись в худое плечо и отчаянно краснела, чувствуя себя невероятно неловко. Носа коснулся запах старомодного парфюма, мыла и совсем чуть-чуть старости.
— Ох, как же я скучала по тебе, как же я виновата, не уберегла, не уберегла от зла, не спрятала, не защитила, не спасла… ох, моя бедная, несчастная Лили…
— Простите…
— Нет-нет-нет, ты меня прости, прости, пожалуйста, я должна была ему помешать, должна…
Ноги Катарины начали слабеть, я ощутила, что она всё больше держится за меня, явно растеряв силы после нервного потрясения. Осторожно направив ее на софу, я села рядом, позволяя дальше обнимать меня. Несмотря на странность ситуации, мне не хотелось прерывать леди, позволяя ей выразить и озвучить все накопившиеся чувства. Слова и извинения снова закончились, но слезы всё еще щедро лились на мою голову. Теплые ладони гладили по волосам так, будто это мне нужно было успокоение, а не Катарине. Аластор, загремев посудой, подошел к матери и прикоснулся к ее плечу, протягивая чай.
— Матушка, возьми, выпей и не пугай гостью, а то она подумает, что ты и правда приняла ее за прошлую королеву.
— Ах, прошу прощения, я знаю, знаю, что она не вы, но это выше моих сил, я так долго корила себя, мучала, а тут…
Забрав напиток из рук сына, Катарина залпом выпила половину чашки. Огромных сил ей стоило отпустить меня и хотя бы попытаться успокоиться, но пальцы то и дело цеплялись за мой рукав, словно она боялась вновь меня потерять.
— Всё хорошо, я понимаю ваше состояние, хотя не знала, что вы с Лилит были близки.
— Еще как были, она появилась в Санктуме как знак свыше и сразу стала набирать сторонников, чуть ли не культ для поиска детей и взрослых с темной крупицей дара. Это не могло пройти и мимо меня, в нашем роду издавна передаются тайные страницы для тех членов семьи, что могут их использовать.
Вытащив платок из кармана, леди Кейн промокнула уголки глаз. Аластор, присев рядом с нами, вручил мне печенье и чай.
— Матушка, я думаю вам стоит пройти в тайник.
— Да-да, конечно.
Опершись на руку сына, Катарина поднялась на ноги и потянула меня за собой. Стены зала, полного механических созданий, сменились на длинный коридор с дверьми в комнате по одной стороне и окнами в сад с другой. За ним, у лестницы на второй этаж, мы остановились и пошли в совершенно незаметный проем. Тайная дверь, неотличимая от обычной каменной панели дома, сдвинулась, стоило леди прикоснуться к гладкой поверхности. Там, спустившись на этаж ниже, мы оказались в небольшой комнате с множеством деревянных ящиков, большим платяным шкафом, парой стульев и книжной тумбой. Замерев посередине тесного помещения, я с удивлением оглядела пространство. Аластор остался наверху, со мной была только Катарина.
— Здесь весь перечень, держи.
Сунув мне в руки записную книжку с кожаной обложкой, леди по-хозяйски распахнула шкаф и вытащила один из специальных чехлов для хранения одежды. Спустя несколько мгновений чуть дрожащие пальцы показали мне знакомый изумрудный подол с игриво выглядывающими из-под него кружевами. Не веря своим глазам, я открыла было рот, спросить, как Катарина сохранила этот наряд, если его обязаны были сжечь, но вовремя прикусила язык. Меня не было тогда в Санктуме, и я никак не могла узнать о его судьбе.
— Это лишь одно из платьев Лилит, оно ей нравилось, очень нравилось, но после первых родов стало слишком большим.
— Большим?
— Лили много нервничала и первое время отказывалась есть.
Набрав в легкие как можно больше воздуха, я постаралась сдержать собравшиеся в уголках глаз слезы. Хотелось подойти ближе, снять наряд с вешалки и уткнуться в него лицом, надеясь хотя бы на секунду вновь почувствовать знакомый запах спелого винограда и осени, что всегда преследовал Лилит.
Смутившись, я отвела взгляд. Подавив болезненный порыв, раскрыла блокнот и вчиталась в строки, прописанные аккуратным старомодным почерком. Яркие угольные чернила складывались в названия вещей с кратким описанием, что и откуда было спасено после приказа Адама об уничтожении всех вещей почившей супруги. Катарина присела на один из свободных стульев, открыв ящик рядом. Внутри показались дорогие рамы некогда написанных картин.
— Первые два ребенка появились относительно легко, она потеряла много сил, роды длились долго, но после она дольше оправлялась от потери собственных детей, чем от обычной боли рожениц. С Авелем, конечно, вышло совсем иначе. У нее были разрывы, врачи больше заботились о младенце, чем о Лили. Она так кричала, так выла, но мужчины остались холодны к ее мольбам. Видимо, тогда Адам надеялся, что халатность сможет погубить королеву, чтобы не пришлось отдавать приказ и пачкать руки самому, но она выжила. Она упрямо желала получить свое дитя и защитить его от короля, и не было бы ничего, что могло ее остановить, даже собственная беспомощность.
На чуть пожелтевший от времени листок упала первая слеза. Я поскорее закрыла записную книжку и отложила ее на столик, чувствуя, как слабеют руки, а общее с некромантом сердце предательски заныло, словно в нем проворачивался чей-то острый, жестокий клинок. Не дожидаясь моего ответа, леди продолжила пытку.
— Меня не пускали к ней, мне не дали даже попрощаться. Адам избавился от нее подло, бесчестно, сразу после родов, не проявив ни капли уважения к матери собственного дитя. Поступила бы так хоть одна женщина? Смог бы так легко отказаться от своих первенцев мужчина? Я умоляла мужа уехать из Целестии, оставить этого безумца на его проклятом троне, спастись от его сумасбродных решений, но муж желал стать опорой принцу и научить его иному. К сожалению, не успел, не смог.
Каждое слово врезалось в разум, словно сотня отравленных игл. В пору было просить пощады, но горло сдавило в спазме, казалось, что еще немного, и я не смогу даже дышать, в ужасе съежившись в единый, ненавистный себе ком сожалений и самобичевания. Невольно сгорбившись и вжав голову в плечи, будто это могло спасти меня от боли, стараясь сделать хоть что-то, я присела перед ящиком и вытянула первую попавшуюся картину. На ней на фоне беседки, увитой диким виноградом, стояла Лилит, счастливо улыбаясь художнику. Такой счастливой Ньярл видел ее в последний раз только когда сам отправлял на смерть, доверившись наивному детскому обещанию беречь себя.
Давно на душе не было так паршиво.
— И что вы собираетесь сделать с этой коллекцией?
— Я надеялась, что Каин однажды ответит на мое приглашение и заберет это как семейную реликвию, но, кажется, для него это тоже слишком болезненная тема.
— Прекрасно его понимаю.
Поставив картину обратно, я потерла ладонями лицо, чтобы за пеленой слез вновь увидеть «самую дорогую коллекцию», как говорил Аластор. Сейчас я была с ним более чем согласна. Ценнее этих вещей ничего и быть не может, но как их отправить в Кадат, я не знала.
Нужно будет попросить прислать корабль или договориться с кочевниками, хотя с ними путь станет значительно дольше.
— Я свяжусь с Каином для переправки.
— Только перевозить стоит тайно, если в порту кто-то заинтересуется грузом, у нас могут быть неприятности. Все эти вещи должны были быть уничтожены уже очень давно.
— Попробуем что-то придумать.
— Ах да, и еще.
Спохватившись, Катарина выдвинула ящик в столе и, достав оттуда небольшую коробку с украшениями, выудила из бархатного нутра небольшой бронзовый ключ.
— Единственное, что я смогла отвоевать у Адама почти на законных правах, это комнату в башне, где в последние годы жила Лилит. Официально помещение на реконструкции, но туда никто не ходит, я позаботилась об этом, подкупив старшую горничную. Конечно, личных вещей там почти не осталось, но кое-что может быть найдется, вдруг там есть тайники. Я так и не смогла проверить сама, так что поручаю это тебе.
— Спасибо. Постараюсь заглянуть в это место.
— И навести ее в королевском склепе, думаю, она рада будет увидеть внучку, тем более так похожую на нее.
Забрав ключ, я положила его во внутренний карман ближе к сердцу. Леди вновь обняла меня и мягко чмокнула в висок. В такие моменты я снова ощущала себя ребенком, которого навестила добрая тетя в честь Дня Рождения.
— Ты умная девочка, Серафина, постарайся защитить себя от этого враждебного мира и всегда рассчитывай на нашу помощь. Надеюсь, тебе не понадобится показывать свою силу, но в случае угрозы не мешкай. Я верю в тебя.
— Спасибо, я это не забуду.
Потратив еще не меньше получаса на просмотр самых важных драгоценностей в коллекции, чтобы представить примерный масштаб общего груза, я всё же вышла из тайника, оставив Катарину подготавливать вещи к отправке. Слугам дома, сколь бы не были они верными, леди не доверяла и заверила, что не будет таскать тяжести, а лишь отметит те места, где ей должен будет помочь сын. Вернувшись в длинный коридор, через который мы проходили ранее, я направилась к залу, в надежде отыскать Аластора там. За окном тихо зашуршала листва. Бледный, уже вполне осенний свет солнца казался сонным, лениво мелькая за облаками. Один из редких лучей упал на полотно, висевшее в конце прохода.
Подойдя ближе и повернув голову, я встретилась взглядом с надменным и безумно прекрасным юношей с длинными черными волосами. Его темная, обласканная солнцем кожа, будто светясь изнутри, ярким пятном выделялась на фоне цветастых, узорчатых листьев, сплетающихся в единое завораживающее полотно за его спиной. Картина безусловно потрясающая, выполненная твердой рукой мастера, явно знающего свое дело. Мне она напомнила работы Климта и его полотно «Поцелуй», но вместо охристо-золотого рисунка были цветы и стебли тропического леса, а юноша обходился без одежды, ничуть не смущаясь наготы, будто это был его лучший костюм. Лишь небрежный кусок простыни закрывал от зрителя весь срам.
Кровь прилила к щекам, но взгляд незнакомца словно говорил: ты сама обратила внимание на меня, потревожила, а теперь смущаешься, в то время как я здесь на своем месте.
— Понравилось?
Аластор появился рядом словно из пустоты, заставив меня вздрогнуть от неожиданности.
— Очень хорошо написано.
— Понимаю, этот художник был просто гением. Сейчас с трудом получается найти его работы.
— А кто автор?
— Маркус из Беллатора. Погиб при смене власти. На полотне его любимая модель, с ним вышло огромное количество набросков и полноценных картин.
— Надо же, впервые слышу.
— Могу показать остальную коллекцию, если есть время.
— Нет, пожалуй, мне лучше вернуться сейчас домой, меня ждут организационные вопросы.