– Погоди, погоди, – сказал я. – Мы об одном и том же человеке говорим? Я тебя спросил о девочке из Москвы, которая с четырёхлетнего возраста писала стихи. Она потом опубликовала как минимум три сборника. Алина Солнечная – девочка-вундеркинд, получившая статуэтку льва на Венецианском фестивале в тысяча девятьсот семьдесят первом году, когда ей было лет семь или восемь. В «Комсомольской правде» её называли самой читаемой поэтессой СССР того времени.
Мама постучала ложкой по чашке – размешала сахар. С одной стороны её лицо подсвечивала висевшая в большом плафоне под потолком лампа накаливания – с другой стороны прогонял с лица тени лившийся из окна уже потускневший к вечеру солнечный свет. После работы мама переоделась в домашний халат (новый, яркий). Но не смыла косметику. Она выглядела за ужином нарядной, будто сидела на торжественном приёме. Моя потёртая футболка (старая, папина) и растянутые трико портили атмосферу застолья. А оставшиеся в моей тарелке разваренные макароны (язык не поворачивался обозвать их звучным словом «паста») годились в качестве «главного блюда» лишь для самого «бедного» праздничного стола.
– Говорю же: я поняла, о ком ты спросил, – ответила мама. – Стихи, что присвоила эта девчонка, я читала. Хотя теперь уже их и не вспомню. А вот о чём было в той статье – не забыла. Очень уж она меня тогда потрясла. И не только меня. Все мои подружки возмутились тогда до глубины души. Мы даже собирались написать коллективное письмо в редакцию газеты и потребовать, что бы они разобрались в причинах бездействия милиции. Мы считали: виновные в мошенничестве должны быть наказаны по закону!
Мама вынула из чашки ложку – положила её на край блюдца.
– По какому закону? – сказал я.
– По нашему, по советскому! – услышал ответ. – Иначе получается, что дети мошенников могут выступать в концертных залах, по радио и на телевидении. А наших детей туда никто не приглашает! Это несправедливо, не по-советски! Мы же не в Америке живём – у нас в стране должна быть хоть какая-то справедливость. Вот мы и хотели, чтобы милиция в этом деле разобралась. Несколько дней обсуждали, как лучше оформить наше требование. А там случился годовой отчёт – стало не до писем в газеты, как ты понимаешь.
Я покачал головой.
Спросил:
– И в чём именно заключалось преступление Алины Солнечной?
Мама махнула рукой.
– В том, что вовсе не Алина Солнечная сочинила те стихи. В газете писали, что после похорон матери девочка отменила все выступления и не соглашалась на новые. Не посылала новые сочинения в журналы и газеты. Пряталась от журналистов. И поначалу ей и её бабке все сочувствовали. Пока один известный литературный критик ни провёл исследования текстов, чьё авторство приписывали Алине Солнечной. Он заявил, что те стихотворения сочинил не ребёнок, а не очень талантливая женщина средних лет.
Мама сделала глоток из чашки, снова нахмурила брови.
– Но главная преступница, конечно, не Алина, – ответила она. – Её-то как раз многое жалели. А вот её мать и бабка неплохо нажились на своей афере. В газете писали, что ребёнку за одно только выступление на сцене платили по сто пятьдесят рублей. Это моя месячная зарплата, между прочим. А сколько тех выступлений случалось за месяц? Да во скольких городах? На радио и по телевизору ребёнок читал стихи тоже не забесплатно. И за книжки этим мошенникам, я не сомневаюсь, отвалили огромные деньжищи.
Я отодвину в сторону тарелку с остывшими макаронами.
– Главные преступники, конечно – её мать и бабка, – продолжила мама. – Они устроили всё эту аферу со стихами. Много лет водили за нос всю страну. И даже у иностранцев, как ты сказал, премию выманили. И ведь поначалу никто даже и не подозревал! Мы были горды тем, какой в нашей стране есть талантливый ребёнок. Стихи её читали и слушали. Ведь они, и правда, когда-то часто звучали по радио. И всем нравились. Ты, конечно, этого не помнишь. А когда мать Алины умерла – вот тогда всё и вскрылось.
– Что, вскрылось? – спросил я.
Мама указала на меня пальцем, будто выносила обвинительный приговор.
– Выяснили, что покойная мать Алины тоже писала стихи – об этом вспомнили её подруги, – сказала она. – Но творчество взрослой тётки никого не интересовало. Поэтому Алинина мать вместе с бабкой и выдумали всю эту историю со стихами четырёхлетней девочки. Понимаешь? Они воспользовалась тем, что в нашей стране очень любят детей. И сделали из Алины юную поэтессу. Заставляли ребёнка заучивать тексты и выдавать мамины стихи за свои. А мы все развесили уши и восхищались талантливой малышкой.
Мама покачала головой.
Сказала:
– Ведь сразу ясно было: маленький ребёнок не написал бы взрослые стихи. А стихотворения Солнечной были именно взрослые – даже те, которые она сочинила, будучи совсем крохой. Девчонка, наверное, вообще не умела ничего сочинять. Раз бросила это дело после смерти матери, не попыталась продолжить дурить нам головы. Её рано обучили читать и писать. Но думать по-взрослому ребёнка не научишь – не получится, как ни старайся. Вот и закончилась история девочки поэтессы.
Последнюю фразу мама произнесла с грустью, будто посочувствовала Алине.
– А как же все эти знаменитые поэты, что прилюдно нахваливали творчество Солнечной? – спросил я. – Они-то куда смотрели? Ничего не замечали? Не почувствовали подвох, когда выступали вместе с ней? За столько лет нашёлся только один знаток поэзии, который распознал обман?
Мама хмыкнула.
– В газете намекали, что отец Алины был ей вовсе и не родным отцом, – сказала она. – Прямо, конечно, не утверждали. Но в «Комсомолке» предположили: у матери Алины в молодости был роман с одним небезызвестным поэтом. Не назвали, кончено, его имени. Девчонки у меня на работе высказали пару предположений. Мы сравнивали фотографию Солнцевой с портретами её возможных папаш – взяли их книги в библиотеке. Был в одной похожий на неё гражданин – этот…
Мама щёлкнула пальцем.
– …Забыла его фамилию.
Я представил лицо Алины – той Алины: семилетней девочки из книги – но с усталым взглядом моей соседки по парте.
Придвинул к себе чашку с чаем.
– И что случилось с Алиной Солнечной после той статьи? – спросил я.
Мама пожала плечами.
– Откуда мне это знать? – ответила она. – Сказала же тебе: письмо в газету мы так и не написали.
После ужина мы вместе с мамой смотрели по первой программе повтор «вчерашнего» хоккейного матча «Кубка Канады». К просмотру хоккея и футбола маму приучил мой отец. Мама часто составляла ему компанию около телевизора во время игр папиного любимого «Спартака» или трансляций игр сборных. Сегодня показали встречу сборных СССР и Швеции. В прошлый раз результат этого матча не попался мне на глаза. Я помнил только, что победили наши хоккеисты («тогда» услышал об этом в школе). А потому с удовольствием посмотрел сегодня вечером, как Сергей Капустин оформил дубль, как отметились заброшенными шайбами Макаров, Касатонов, Мальцев и Крутов. В ответ шведы поразили «наши» ворота лишь трижды, чем не испортили нам с мамой впечатление от победы сборной СССР. Я вспомнил, что «наши» в этом году завоюют «Кубок Канады» – в финале восемь-один разгромят хозяев турнира.
После просмотра телевизора я всё же прошёл к письменному столу и обложился школьными тетрадями – учебники из ящика не вынул. Устные домашние задания я сделал ещё в прошлое четвёртое сентября (воспоминания о прочитанной в параграфах информации прочно засело в моей памяти). А вот письменные уроки пришлось «переписывать» заново: не из тетрадей или из учебников – из собственной памяти (где вся «домашка» сохранилась в уже исправленных учителями вариантах). Но даже на обычное «списывание» я потратил почти полчаса вечернего времени. После чего завалился на кровать – с гитарой в руках. Бренчал невнятные мелодии, что служили хорошим фоном для размышлений (позаимствовал эту идею у Шерлока Холмса). Смотрел на небо за окном: следил, за тем, как таяли краски заката. И «переваривал» полученную сегодня информацию: об Алине Волковой… и о поэтессе Алине Солнечной.
Несколько раз в мою комнату заглядывала мама – смотрела на мои манипуляции с гитарой, слушала дребезжание струн. Похвалила меня. Заявила, что у меня «неплохо получается». Я поблагодарил за похвалу. Ответил маме: «Стараюсь». И даже исполнил специально для мамы композицию «В траве сидел кузнечик» (на одной струне) – сорвал своим выступлением «бурю оваций». Уже решил, что подготовку к октябрьскому концерту преподнесу родителям, как обучение игре на шестиструнной гитаре. По сути, скажу им правду: ведь репетиции – это и есть тренировки. Мама вряд ли посетит концерт – это и замечательно. Но потом она не так сильно удивится моему прорезавшемуся вдруг таланту, когда всё же услышит мою игру на гитаре: вспомнит, что мои «успехи» не взялись ниоткуда. Мама сообщила, что «уже поздно». Я послушно отложил в сторону музыкальный инструмент. Вернулся за письменный стол.
Вырвал из тетради-черновика лист и написал: «Первый урок: физика…»
Утром пятого сентября на лестничной площадке меня снова встретила Лена Кукушкина. Соседка поприветствовала меня громким восклицанием и сияющей улыбкой. Осыпала меня фразами о погоде, о своих снах – заверила, что я прекрасно выгляжу. Вновь заручилась моим разрешение «проводить» меня в школу. Уже около подъезда Лена взяла меня под руку и горделиво вздёрнула кончик носа – направила его в уже посветлевшее небо. Я поправил очки и нехотя побрёл на учёбу: с Кукушкиной на одной руке – с дипломатом и сменой обувью в другой. Зевал, шаркал ногами по опавшей берёзовой листве. Бодрая соседка-семиклассница несмолкаемой скороговоркой лила мне в уши информацию, почти не отвлекавшую меня от размышлений.
Я жмурил глаза от яркого света сентябрьского солнца. Думал о том, что моим детям повезло: они не учились по субботам. Немного завидовал я и маме, которая сегодня не пошла на работу. Мысли о том, что «нормальные люди» по субботам отдыхают, вынуждали меня печально вздыхать. А вот Лена печальной не выглядела. Она вышагивала рядом со мной энергично, распрямив спину. Мечтательно улыбалась. То и дело кокетливо подёргивала головой – отбрасывала с плеч косички. Смотрела Кукушкина только на меня и за горизонт. Она будто не замечала любопытные взгляды шагавших с нами параллельными курсами пионеров. Лишь шаловливый блеск глаз выдавал: Лену радовало внимание сверстников – моя спутница наслаждалась им, словно лучами славы.
На входе в школу нашу пару вновь разделили хмурые дежурные. Строгие пионеры проверяли у прочих школьников наличие сменной обуви, будто искали оружие или бомбы. За их трудами, как и прежде, наблюдала дежурная учительница – в спины им со стены щурился бдительный Ленин. Я не отказал Кукушкиной в удовольствии немного пройтись со мной под руку и по школе. Довёл девочку до гардероба. Где нарвался на удивлённые взгляды Лидочки Сергеевой и Наташи Кравцовой. Мои одноклассницы смерили Лену оценивающими взглядами (от чего на скулах семиклассницы вспыхнул румянец), пренебрежительно хмыкнули. Я проигнорировал их внимание – лишь небрежно им кивнул и повернулся к девицам спиной. Повертел головой. Но Волкову в гардеробе не увидел.
Сегодня моё появление не привлекло столько же внимания одноклассников, как вчера. Парни приветствовали меня, но руку пожимали не все (некоторые ограничились скупыми «привет»). Да и не многие девчонки десятого «А» отвлеклись от своих дел при моём появлении. Отзвуки вчерашней славы ещё витали в воздухе. Но уже едва ощутимые. Я вспомнил слова из песни Владимира Высоцкого: «Лишь мгновение ты наверху и стремительно падаешь вниз». Отметил, что моя вчерашняя выходка долгой славы мне не принесла. Хотя и подняла мой авторитет в глазах сверстников: не с самого низа и не на самый верх. Все эти мысли лишь промелькнули в моей голове и тут же развеялись. Потому что место в школьной иерархии меня сегодня не интересовало. Я вошёл в класс – бросил взгляд на свою парту. Алину Волкову там не увидел.
В прошлое пятое сентября Волкова в это время уже сидела за партой. Этот факт я извлёк из памяти, пока раскладывал на столе пенал и тетради (учебник физики остался дома). Алина тогда уже чирикала карандашом в своём блокноте, когда Лёня Свечин устроил шуточную потасовку с соседкой по парте. Я услышал шум, повернул голову – взглянул на Свечина в тот самый момент, когда Леонид получил по лбу ученической деревянной линейкой. Вспомнил: в прошлый раз я наблюдал эту сцену, глядя поверх Алининой головы. Сегодняшний день не в первый раз отклонился от известного мне сценария. Сперва это случилось, когда меня на лестничной площадке встретила Кукушкина. Второй сюрприз преподнесла соседка по парте: выбилась из графика. Что могло сегодня задержать Алину Волкову, я представлял: не только что, но ещё и кто – Барсик и его лужи.
Понял, что почти наверняка угадал, когда Алина вошла в класс.
Волкова подошла к парте, поставила на неё сумку и сказала:
– Крылов, сегодня же заберёшь своего котёнка!
Заметил на запястье Алины пару свежих царапин, очень похожих на те, что украшали руки и ноги Лены Кукушкиной. Подумал: мне повезло, что котёнок не оставил и на моём теле подобные метки. Мысленно похвалил Барсика: «Соображает мелкий, с кем лучше не связываться». Я взглянул на лицо Волковой. Скользнул глазами по небрежно собранным на затылке в хвост волосам. Снова рассмотрел шрам на правой брови, веснушки и крохотную впадину на подбородке. Увидел чуть опухшие веки; голубые глаза, в которых отражался яркий прямоугольник окна. Снова отметил, что лицу Волковой будто недоставало яркости: его преобразило бы даже минимальное присутствие косметики. Задумался над тем, сохранились ли на щеках девицы ямочки (на картинке в книге они выглядели симпатичными). Повод, чтобы Алина улыбнулась, не придумал.
Волкова склонилась над партой, упёрлась в столешницу ладонями – посмотрела мне в глаза.
– Ты меня слышал, Иван? – сказала она. – Сегодня же заберёшь своего Барсика! Сразу после уроков.
Я вздохнул, откинулся на спинку стула (её вершина упёрлась мне в позвоночник).
Махнул рукой.
– Не маячь над головой, Волкова. Присядь.
Девица ударила ладонью по столу.
С её плеча соскочила чёрная лямка фартуку и повисла, будто косички Лены Кукушкиной.
– Крылов, я не шучу!..
Моя соседка по парте не кричала, но говорила громким шёпотом.
Я смотрел Алине в глаза – «холод» в её взгляде не видел.
Сказал:
– Сядь, Волкова, тебе говорю.
Указал на стул.
Алина не сразу, но выполнила мою просьбу.
Стул под ней даже не пискнул – хотя на моё тщедушное тело школьная мебель неизменно реагировала усталым скрипом.
Я сообщил:
– Нет никакого «моего» Барсика. Сейчас он целиком и полностью твой. От кончика хвоста до ушей.
Девица выдохнула:
– Крылов!..
– Да погоди ты! – сказал я. – Послушай!
Показал Алине пустые ладони.
Волкова сложила на груди руки.
– У моей мамы аллергия на кошачью шерсть, – сообщил я. – Так что у меня было два варианта: убрать из квартиры маму или кота. Какой подарок тебя устроил бы больше?
Я развёл руками.
– Вот и я пришёл к тому же выводу. Барсик жил у моей соседки. Но её папаша разозлился на него из-за лужи…
Волкова хмыкнула.
Я улыбнулся.
– Ты поняла, что я имел ввиду. В четверг он выбросил котёнка с балкона – с пятого этажа, между прочим. А вчера пригрозил сварить из него суп…
– Какой суп? – сказала Алина.
Выпрямила спину.
Я пожал плечами.
– Рецептуру он не уточнил. Но спрошу её у соседа, если это для тебя так важно.
Волкова нахмурилась.
– Твой день рождения пришёлся как нельзя кстати, – сказал я. – А белый котёнок стал превосходным подарком. Разве не так? И полезным. Барсик теперь будет тебе и за сына и за мужа. Потренируешься на нём ухаживать за мужчинами, Волкова. Прежде чем заведёшь собственную ячейку социалистического общества.
Алина сказала:
– Крылов, но так же нельзя поступать – это нечестно.
В её голосе не почувствовал прежней агрессии и уверенности.
Я прикоснулся к её плечу.
– Смирись, Алина. Это уже случилось.
Вынул из тетради сложенные пополам листы – придвинул их к Волковой.
– Лучше взгляни сюда, – сказал я.
Девица опустила взгляд, отдёрнула руки.
– Что это? – спросила она.
Я покачал головой.
Сказал:
– Не переживай, Алина, это не любовные записки.
Усмехнулся.
Заметил, что соседка по парте смутилась.
– Разверни, не бойся, – сказал я. – Там всё понятно написано.
Алина нерешительно прикоснулась к бумагам, разогнула их. Пробежалась взглядам по строкам – разбирала мои каракули. Взглянула на меня, вскинула брови.
– Что это за списки? – спросила она.
Я ответил:
– Там всё написано.
Волкова вновь склонилась над партой.
– Первый урок: физика, – прочла она. – Сергеева – 5, Свечин – 4, Волкова – 3…
Алина посмотрела на меня.
– Что это за список такой?
Показала мне верхний лист.
– Это фамилии тех, кто попадёт под раздачу учителей на сегодняшних уроках, – ответил я. – Сперва написан предмет. Например – физика. А рядом с ними – оценки, которые физичка поставит за ответы. Сергеева получит «пятёрку». Лёня – «четвёрку». А ты сегодня схлопочешь «трояк»…
– Почему это я – тройку? – спросила Алина.
Я улыбнулся.
– А чего ты ждала? Чуда? Физичка тебя ещё и пожалеет: не влепит «пару». Хотя ты именно на «двойку» и ответишь. Сама виновата: плохо подготовилась. Не знаешь, что такое «фаза колебаний».
Развёл руками.
Волкова встрепенулась.
– Всё я знаю! – сказала Алина. – Я вчера полчаса штудировала эту тему. И термины заучила! Физичка всегда их спрашивала. Так что не переживай: отвечу. Не на «тройку» так уж точно.
– Уверена? – спросил я.
– Уверена.
Алина кивнула – собранные в «хвост» волосы подпрыгнули.
– Тогда ответь, – сказал я. – Прямо сейчас. Раз заучила термины.
Волкова повела плечом.
– Что ты хочешь услышать? – спросила она. – О «фазе колебаний»?
Я кивнул.
– О ней, родимой.
Соседка по парте вскинула взгляд к потолку.
– Фаза колебаний – это…
Сделала паузу.
– …Это явление резкого возрастания амплитуды вынужденных колебаний, – сказала она, – при совпадении частоты изменения внешней силы, действующей на систему с частотой свободных колебаний.
Я похлопал в ладоши.
Волкова победно усмехнулась.
– Вот потому и получишь «тройку», – сказал я.
Девчонка вновь тряхнула волосами.
– Не понимаю, – сказала она.
Я постучал пальцем по учебнику.
– Ты мне только что рассказала о «резонансе», – сказал я.
– Я… что?
На переносице Волковой появилась морщинка.
– О «резонансе», – повторил я. – А вовсе не о «фазе колебаний».
Волкова опустила глаза на исписанные моим почерком листы. Но тут же взглянула на затылок одноклассницы, что маячил впереди, в полутора метрах от её лица. Прижала указательный палец к губам.
Тихо сказала:
– Ой. Действительно.
– Вот тебе и «ой», – сказал я. – За подобные «ой» ставят «двойки», а не «тройки».
Снова постучал рукой по учебнику физики (Алина положила его на середину стола).
– Ученье свет, а неученье – плохие оценки, – сообщил я. – Зубри определение «фазы колебаний», Волкова. Пока ещё есть на это время. Можешь мне поверить: именно это знание тебе сегодня пригодится.
Моя соседка по парте нахмурилась, придвинула к себе учебник.
Но не открыла его – вновь указала на мои записи.
– Хочешь сказать, меня сегодня спросят только на физике? – спросила она. – Больше я свою фамилию тут не вижу. Почему тогда Сергееву ты записал и на этот урок, и на литературу, и на историю?
– У Лидочки сегодня счастливый день, – ответил я. – Получит три пятёрки. Вот что значит: внимательно слушала на уроках и выполняла все домашние задания, даже устные.
Волкова фыркнула.
– А это тогда что? – спросила она.
Ткнула пальцем в один из листов.
– Это список домашних заданий, которые нам сегодня зададут, – сказал я. – По всем предметам. Начиная от физики, и заканчивая историей. Если заскучаешь на переменах – заранее приготовь домашку. Чтобы дома не отвлекалась от общения с Барсиком.
Алина недоверчиво качнула головой.
– Ну и где ты всё это раздобыл? – спросила она.
– Где раздобыл – к этому мы ещё вернёмся, – ответил я. – Всему своё время, Волкова.
Увидел, что в классную комнату вошла Наташа Кравцова.
Сказал:
– На счёт три.
– Что на счёт три? – переспросила Алина.
– Раз.
Я отогнул указательный палец.
– Два.
К указательному присоединился средний.
– И три.
Задребезжал звонок к уроку.
– Готово! – сообщил я. – Магия! И никакого обмана.
Волкова легонько стукнула меня по плечу кулаком (чего никогда прежде не делала).
И сказала:
– Шарлатан ты, а не волшебник.
– Присаживайтесь, – сказала учительница физики.
Ученики десятого «А» класса послушно уселись на свои стулья.
Физичка бросила рассеянный взгляд за окно, где ярко светило солнце – началось «бабье лето». Вновь посмотрела на притихших школьников. Печально вздохнула.
– Ну что, десятый «А», – сказала она. – Проверим, как вы усвоили вчерашнюю тему.
Она опустила глаза на классный журнал.
Я толкнул коленом ногу соседки по парте, показал пальцем на фамилию «Сергеева» в своём списке.
– Кто у нас будет первым? – пробормотала физичка.
Приподняла лицо, посмотрела перед собой.
– Сергеева, – сказала она.
Добавила:
– Вставай, Лида. Давно я не слышала твой голос.
Сергеева резво вскочила на ноги, застыла у края парты. Я посмотрел на спину Лидочки… и чуть пониже её спины. Вспомнил, что сегодня будет урок физкультуры.
– Как ты узнал? – едва слышно прошептала Алина.
Волкова обожгла моё лицо подозрительным взглядом и придвинула к себе учебник физики.