– Фаза колебаний – это физическая величина определяющая отклонение колеблющейся величины от положения равновесия в данный момент времени, – сказала Алина. – Обычно, фазу любого колебательного процесса измеряют в градусах. А полный цикл колебания совершается за триста шестьдесят градусов. Независимо от периода колебательного процесса.
Она замолчала.
Учительница физики указала на неё рукой.
– Вот! – сказала физичка. – Коротко и понятно.
Потрясла указательным пальцем.
– Вот так и нужно отвечать! – заявила она. – Чётко и по существу. А не мычать и придумывать отсебятину. В учебнике для вас всё чётко сформулировали. Не нужно ничего придумывать. Тогда и не будет никаких «четвёрок». Ты слышишь меня, Свечин?
– Слышу, – отозвался Лёня.
Физичка победно улыбнулась.
– Молодец, Волкова, – сказала учительница. – Свою «пятёрку» ты честно заработала. Присаживайся.
Она пробежалась взглядом по лицам учеников десятого «А» класса (в том числе и по моему).
Школьники следили за ней, затаив дыхание.
– А теперь все открывают учебники на двадцать четвёртой странице, – сказала физичка.
Десятиклассники шумно выдохнули.
По классу прокатилось шуршание страниц.
– Мы продолжаем изучать тему колебаний…
Сегодня на уроках меня в очередной раз посетило ощущение «неправильности» происходящего. До возвращения в Рудогорск образца тысяча девятьсот восемьдесят первого года я в последний раз посещал школу перед выпускными экзаменами (ЕГЭ) моего младшего сына. Случилось это незадолго до аварии. Вот только тогда – то была совсем другая школа: уже российского образца. И шёл я туда, чтобы задавать вопросы, а не отвечать на чужие. Тогда из моей головы, как мне казалось, уже выветрились не только школьные, но и институтские знания. Да и желание забивать голову ненужной информацией я к тому времени подрастерял. Это желание не вернулось и теперь, вместе с молодым телом. А вот знания, как оказалось, никуда не делись: все те бесчисленные направления физики, которыми меня пичкали в ВУЗе, вспоминались теперь легко и подробно… и не только они.
Первые же слова учителя истории воскресили в моей памяти рассказы, что я уже слышал из уст этого же человека в прошлое пятое сентября. На них тут же наслоилась информация на тему сегодняшнего урока, прочитанная в книгах и в интернет-ресурсах. Я отметил, что в будущем сегодняшнюю тему будут подавать ученикам не в столь радостном тоне, как её преподносил нам историк. Но желания спорить с учителем не испытал. Лишь от скуки всё чаще протирал линзы на очках. В особенности после того, как демонстративно поставил «плюсики» на своих списках – напротив фамилий тех одноклассников, которых (как я и предсказал) сегодня опросил историк. На химии «плюсики» в списке проставляла уже Алина Волкова – с азартом, будто играла в лото. После урока она не поспешила уйти из класса. Придержала за руку и меня. Показала мне список.
– Иван, здесь написано, что на литературе Снежка спросит Громова, – сказала она. – И поставит Васе «двойку».
Я кивнул.
– Спросит. Поставит. Как там и написано.
Класс быстро опустел – уже через две минуты после звонка в нём остались лишь я и Волкова.
Алина огляделась по сторонам.
– Ваня, я понимаю, что ты заглянул в учительские планы…
Она потрясла моими списками, которые не спрятала в сумку.
– …не законным способом. Я тебя не осуждаю за это. Наверное, я бы тоже не удержалась…
– В какие планы? – спросил я.
Алина снова показала мне списки.
– Вот в эти, – заявила она. – Думаю, ты увидел планы учителей на сегодняшний день в кабинете директора. Правда? Вчера, когда… ну, ты помнишь. Я угадала?
Волкова вопросительно вскинула брови.
Я озадаченно поправил очки.
Сказал:
– Интересное предположение. Я о таком объяснении не подумал.
Усмехнулся.
– Считаешь, учителя заранее пишут записки на имя директора: сообщают, кого спросят на своих уроках и какие оценки этим ученикам поставят? – спросил я.
Волкова пожала плечами.
Я стоял около парты – Алина смотрела на меня снизу вверх.
– Откуда мне это знать? – сказала она. – Но где-то же ты эту информацию нашёл.
Я покачал головой.
– Логично.
Волков тряхнула собранными на затылке в хвост волосами.
– Крылов, ты не подумай, – сказала она, – я у тебя ничего не выпытываю. И никому не расскажу вот об этом.
Показала мне бумаги.
– Не знаю, угадал ли ты с оценкой Громова, – сказала Алина. – Пока ты ошибся в своих предположениях только с моей «тройкой». Но мне кажется, что Вася не подготовился к сегодняшнему уроку.
Она выдержала паузу.
В которую я вклинил свой вопрос.
– К чему ты клонишь?
Волкова дёрнула плечами.
– Я думаю: мы должны его предупредить, – сказала она. – Будет нечестно, если мы этого не сделаем. Ты так не считаешь?
Я усмехнулся.
– Предупредить Громова? Предупредить его о чём? О том, что Снежка велела читать «Старуху Изергиль»?
Развёл руками.
– Так все об этом знали, – сказал я. – И Вася Громов – в том числе. И о задании составить анализ рассказа он тоже наверняка слышал. Скажешь: не так? Чем ему поможет наше предупреждение, если он сейчас не отличит старуху Изергиль от Бабы Яги? Даже если он поверит вот в эти учительские планы.
Алина вздохнула.
– Крылов, я понимаю, что вы с Василием ещё с прошлого года не находите общий язык, – сказала она. – Но ведь это…
Она пошелестела списком.
– …К Наташе Кравцовой никакого отношения не имеет.
Она посмотрела мне в глаза.
– Иван, – сказала Волкова. – Ты советский человек. Комсомолец. И понимаешь, что мы не бросим товарища в беде.
– Присаживайтесь, – сказала Галина Николаевна Снежная.
Ученики десятого «А» класса послушно опустились за парты, пошаркали по полу стульями. Волкова развернула список, где рядом с графой «литература» значились только три фамилии – прижала его к столешнице новеньким учебником. Двум счастливчикам мои зафиксированные на бумаге предсказания обещали хорошие оценки. Лишь Василию Громову, который сейчас перешёптывался с соседкой по парте, предстояло вполне заслужено «схлопотать» «пару». Снежка зашуршала страницами классного журнала. Соседка по парте тронула меня за локоть. Я отметил, что сегодня мы с Волковой общались как никогда активно. Хотя обычно обменивались за день максимум десятком фраз. Я обречённо вздохнул и нехотя поднял руку. Привлёк к себе десяток любопытных взглядов. В том числе и взгляд Снежки: классная руководительница не сразу, но всё же заметила мой сигнал.
– Что случилось, Крылов? – спросила она. – Тебе уже нужно выйти?
Мои одноклассники отреагировали на её вопросы сдержанными смешками и хмыканьем.
Обернулась Лидочка Сергеева; взглянула в мою сторону Наташа Кравцова; Громов отметился грубоватой и несмешной шуткой.
– Галина Николаевна, – сказал я, – мне никуда не нужно. Во всяком случае, пока. Я целиком и полностью сосредоточен на теме нашего урока. А случилась у меня, как и у вас, «Старуха Изергиль» Максима Горького. Я тщательно разобрал и обдумал этот рассказ. И теперь отчаянно желаю поделиться с вами и с классом своим анализом этого замечательного произведения.
Сергеева хихикнула, ухмыльнулись Кравцова и Громов.
Волкова приободрила меня едва заметным кивком.
Снежка недоверчиво покачала головой – её волосы будто заискрились в лучах светившего из окна на учительский стол яркого солнечного света.
– Похвальное желание, Иван, – сказала учитель литературы. – Раньше не замечала у тебя подобного рвения.
Я пожал плечами.
– Так скоро выпускные экзамены, Галина Николаевна. Пора браться за ум. Экзаменационное сочинение никто не отменял.
– Рада, Крылов, что ты это понял уже в начале учебного года, – сказала Снежка.
Классная руководительница пробежалась взглядом по лицам притихших десятиклассников, словно показала: адресовала свои слова не только мне.
– Время до экзаменов ещё есть, – сказала она. – Но его осталось не так много, как кажется. И промчится оно стремительно. Я вам уже об этом говорила – первого сентября, на классном часе.
Я снова потряс рукой.
Снежная будто нехотя уронила на классный журнал короткую указку, отодвинула его в сторону.
– Что ж, – сказала она, – послушаем твой анализ Иван. Я не планировала тебя сегодня спрашивать. Но ты раззадорил моё любопытство. Не часто ты нас в прошлом году баловал подобной активностью.
Она указала на пространство у доски.
– Выходи, чтобы мы могли на тебя полюбоваться.
Я нехотя выбрался из-за стола, прошёлся между радами. Мысленно похваливал себя за то, что однажды не поленился и помог сыну со сбором информации для школьного сочинения по теме сегодняшнего урока. Будто наяву вновь услышал возмущённые слова своего старшего мальчика: «Кому сейчас интересно читать подобную ерунду? Зачем нам забивают этим голову? Что полезное я узнаю в этом скучном и давно устаревшем рассказе?»
Остановился, повернулся лицом к классу.
– Внимательно слушаем тебя, Иван, – сказала Снежка.
Повысила голос:
– Тишина в классе!
И уже тише добавила:
– Если у кого-то есть желание высказаться по теме урока – сделаете это после ответа Крылов. А пока послушаем Ивана. Все вместе оценим его анализ рассказа «Старуха Изергиль» Максима Горького.
Снежка взглянула на меня.
– Слушаем тебя, Ваня, – сказала она. – Итак: анализ рассказа. Приступай, Крылов, не стесняйся.
Я откашлялся, прижал мост оправы очков к переносице.
Заметил, что многие одноклассники отвлеклись от собственных «важных» дел – смотрели на меня (будто надеялись на увлекательную лекцию).
– Старуха Изергиль, на мой взгляд, один из самых экстравагантных персонажей русской литературы, – сказал я. – В настоящее время в образе этой героини акцентируют внимание на моральных качествах: эгоизме и равнодушии. Кроме того, при анализе рассказа смещают акценты с образа центрального персонажа на…
– …Резонерством и сочинительством он исказил легенды – и «Старуху Изергиль», и «Макара Чудру»; он подвиги испортил литературой. Даже досадно видеть, как он в своём недоверии к естественной красноречивости самой жизни, грешит против неё и против самого себя, своё же дело рушит деланностью и не умеет правдиво нарисовать до конца, до завершающего эффекта истины.
Я сделал паузу.
Продолжил:
– Такими отзывами награждали рассказ Максима Горького современники. В частности, Юрий Айхенвальд, чью цитату из «Силуэтов русских писателей» я только что привёл. Но уже в современных изданиях можно увидеть иное отношение к рассказу. И иное мнение о его содержании: к примеру, некоторые критики полагают, что Горький в рассказе прославлял коллективизм.
Пожал плечами.
– Считаю, что не стоит впадать в крайности, – сказал я. – К какой бы формуле мы не свели суть рассказа, но одна из его граней обязательно от нас ускользнёт. Мы можем уподобиться современникам писателя, или нынешним критикам. Но лучше всё же каждому найти в рассказе что-то для себя: благо, что произведение Максима Горького изобилует смыслами и намёками.
Повернулся к Снежке и сообщил:
– Всё, я закончил, Галина Николаевна.
Нарочно, или не специально – учительница литературы скопировала мой жест: прикоснулась пальцем к переносице.
– М-да, – произнесла она. – Не скажу, Крылов, что во всём согласна с твоим анализом. Но признаю, что твоя точка зрения мне ближе, чем высказывания Айхенвальда. И признаю, что ты великолепно подготовился к сегодняшнему уроку. Даже я в твоём выступлении услышала кое-что новое для себя. Молодец, Иван. Присаживайся.
Я вернулся за парту – Волкова показала мне поднятый вверх большой палец.
Галина Николаевна посмотрела на часы.
– Мне интересно было выслушать мнение Крылова, – сказала она. – Но хотела бы ознакомиться и с анализом рассказа от других учеников. Время у нас ещё есть.
Снежная опустила взгляд на классный журнал.
– Вася Громов, – сказала она.
Глазами отыскала темноволосую голову Василия.
– Выходи к доске, Громов, – сказала Снежка. – Надеюсь, ты порадуешь нас не менее интересным и подробным анализом рассказа Максима Горького, чем это сделал Крылов.
– Может, меня спросите в следующий раз, Галина Николаевна? – сказал Громов.
– Выходи, выходи, Вася, – ответила Снежная. – Мы очень хотим послушать твои рассуждения именно сегодня.
Я повернулся к Волковой – пожал плечами.
Та нахмурилась, поставила в моём списке «крестик» рядом с фамилией Громова.
За анализ рассказа «Старуха Изергиль» Василий всё же получил «двойку». Громов обжёг меня обвинительным взглядом, шагая к своей парте – словно «оступился» по моей вине. Показал мне кулак.
Я хмыкнул ему в ответ. Мысленно отметил, что напрасно старался: моё выступление не уберегло Василия от фиаско. А вот Лидочку Сергееву оно лишило третьей за сегодня пятёрки: очередной «плюсик» рядом с её фамилией Алина на уроке литературы не поставила.
В конце урока литературы Снежка напомнила: в воскресенье мы всем классом идём в поход. Она, как и в «прошлый» раз, произнесла трёхминутную речь о том, что в будущем мы «с особой теплотой» вспомним о своих школьных годах. Пообещала, что «школьные друзья» останутся друзьями на всю жизнь. Скупо упомянула о «маячившей» перед нами «взрослой» жизни с её уже совсем «недетскими» проблемами. Завершила выступление выводом: идти в завтрашний поход нужно всем. «Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы», – цитатой из романа «Как закалялась сталь» Николая Островского мысленно дополнил я её речь. С усмешкой вспомнил, чем обернулся завтрашний поход для меня «тогда». Решил, что врагу не пожелал бы повторения того кошмарного дня. Задумался: а нужен ли мне этот поход теперь?
На уроке химии «плюсики» рядом с фамилиями проставляла только Волкова (уже буднично: без восторга и удивления). Она же в конце урока открыла дневник и сверила записанные там домашние задания с теми, что ещё утром получила от меня. Признала: «Всё верно». Вернула мне списки – к пятому уроку те утратили свою актуальность. Я бросил сложенные пополам листы в дипломат. Задумчиво поправил очки. Меня слова Алины не порадовали. Потому что сообразил: моя затея с «предсказанием будущего» провалилась. Утром я ожидал от Волковой иной реакции – не этого будничного «всё верно». Сообразил, что девчонка «вполне логично» объяснила себе происхождение моих списков. Подумал: тоже поверил бы в некие задокументированные учительские планы, нежели в предсказания будущего (тем более: сделанные соседом по парте, а не дядькой экстрасенсом «из телевизора»).
Первый в новом году урок физкультуры начался для меня, как и в прошлый раз – с разглядывания наряженных в короткие шорты и белые футболки одноклассниц. Я влился в группу парней, изображавших разминку перед уроком. Топтался около шведской стенки, постукивал по полу баскетбольным мячом. Вот только в отличие от нынешних сверстников я не прятал свой интерес. А встречал появлявшихся из раздевалки девиц пристальным взглядом, направленным вовсе не на их причёски. В прошлое пятое сентября я поглядывал на девчонок и отмечал произошедшие в их телах за лето изменения. Сейчас я разглядывал одноклассниц и думал: «Не всё то золото, что блестит» и не все те женщины взрослые, кто таковыми выглядят'.
Уже третий день я отмечал, что мысли о женщинах не покидали мою голову. Понимал, что для шестнадцатилетнего юноши – это нормальное и объяснимое явление. Вспоминал всю ту умную литературу, что прочёл, как отец двух мальчиков-подростков. Понимал, что рассуждения о завершении пубертатного периода и половом созревании напрямую касались теперь и меня нынешнего. Не видел в своём обострённом интересе к противоположному полу ничего странного. Меня настораживал тот факт, что юношеские желания в моём сознании искажались «стариковскими заморочками». Шестнадцатилетнее тело видело в старшеклассницах «годные» объекты сексуального притяжения. А мой разум считал школьниц детьми… со всеми вытекающими для моего восприятия фобиями.
Вот и сейчас я посматривал на выставленные напоказ женские ноги, сравнивал их (словно на конкурсе красоты). Отметил, что Лидочка Сергеева всё так же «вне конкуренции» со своим третьим размером груди и стройной талией. Заметил, что Наташа Кравцова чуть добавила за лето в объёме бёдер – уже не выглядела тонконогой. Удивлялся, почему раньше не обращал внимания на уроках физры на Алину Волкову: девчонка пусть и владела всего лишь скромным «первым» размером, но обладала пропорциональной фигурой (типаж «песочные часы»), двигалась на удивление грациозно, словно гимнастка. Я рассматривал девчонок, будто моделей на подиуме. Юные тела радовали мой взор. Но не пробуждали в моём воображении эротические фантазии («индикатор» на них не реагировал).
По сути, я по-прежнему чувствовал себя не школьником, а зрелым (и даже «перезрелым») мужчиной. Помнил, как раньше поглядывал на юных (в моём «стариковском» понимании) девиц и прикидывал: «Будь я на пару десятков лет помоложе!..» Моё желание нежданно-негаданно осуществилось. Я и теперь не отрёкся от своих прежних обещаний. Вот только сейчас взглянул на них внимательно (прислушался к своим желаниям). Понял, что «юные прелестницы» для меня это вовсе не ученицы старших классов. Тех я упрямо считал детьми. Мою фантазию разжигали дамы иной возрастной категории: сверстницы приглянувшейся мне учительницы математики. Да и те казались мне очень уж «юными» (едва ли не «на грани фола»). «Вот с математичкой бы я… М-да», – мысленно произнёс я.
Постукивал по паркету зала мячом и вспоминал, как покачивала бёдрами учительница математики. На эти мысли мой «индикатор» откликнулся охотно – пришлось даже притормозить фантазию. Я покачал головой, отогнал нахлынувшие вдруг эротические видения. Сообразил, что уже пару минут пристально рассматривал грудь Наташи Кравцовой (прикидывал: подросла ли та за лето до второго размера, или увеличилась за счёт «женских хитростей»). Причём, Принцесса заметила мой интерес – не смутилась. Она будто нарочно не покидала поле моего зрения. Наташа то чуть наклонялась, то поворачивалась ко мне боком (будто позировала на камеру). Не смотрела на меня, но удерживала меня в поле своего зрения; неторопливо разминалась, насмешливо улыбалась.
Мой интерес к изменившемуся за лето телу Кравцовой заметила не только сама Наташа. Об этом мне сообщил прилетевший со стороны спины баскетбольный мяч. Он врезался мне в затылок – я упал на колени. Правой рукой упёрся в паркет; а левой – подхватил очки (в паре сантиметров от пола). Вспомнил, что позабыл их зафиксировать на голове резинкой (обычной, какие сейчас вставляли в трусы). Близоруко сощурился. Маячившая впереди меня фигура Кравцовой превратилась в размытое пятно. Услышал Наташино хихиканье. Обернулся. Сунул наконечники заушников в волосы – царапнул уши. Прижал пальцем носоупоры. Мир снова обрёл понятные черты. Мой взгляд скользнул по катившимся к стене мячам. А в трёх шагах от себя я увидел долговязого Громова.
Василий оскалил зубы, указал на меня пальцем.
– Мастерский бросок! – объявил он.
Громов победно вскинул руки – продемонстрировал одноклассникам (и одноклассницам) волосатые подмышки.
Он посмотрел мне в глаза.
– Да ты вконец охренел, жертва акселерации! – сказал я.
Встал на ноги, вытер о шорты ладони. Заметил, что голоса школьников притихли. Лица одноклассников повернулись в мою сторону. Ударивший меня по голове мяч остановился около деревянной скамейки. Я смотрел, как Громов вальяжной походкой преодолел разделавшие нас метры. Прикинул, что Вася сантиметров на двадцать-двадцать пять выше меня ростом и килограмм на пятнадцать тяжелее (очередной «шкаф»). Громов остановился. Ткнул меня длинным, чуть изогнутым пальцем в грудину. Я вдохнул запах его одеколона (определил: модный сейчас «Олимпийский», ленинградской фабрики 'Северное сияние). Отметил, что мои слова не согнали улыбку с Васиного лица; запрокинул голову, чтобы её увидеть.
– Я тебя предупреждал, четырёхглазый! – сказал Василий.
Говорил он громко – чтобы услышал не только я.
– Не пялься на Наташку! – сказал Громов. – Иначе я все твои четыре глаза тебе же на жопу натяну! Понял?!
В этот раз я обошёлся без расслабляющего удара.
Заломил любезно предоставленный мне палец.
Вася послушно согнулся: приоткрыл в немом крике рот. Я мысленно вместо него произнёс: «Здравствуйте». Подмигнул Наташе Кравцовой, приоткрывшей от удивления рот.
– Смотри, Вася, – сказал я, – чтобы у тебя ничто не треснуло от натуги, натягивальщик малолетний.
– Пусти! – простонал Василий.
Он запрокинул голову, упал передо мной на колени.
Кто-то из девчонок за моей спиной хихикнул.
Я склонился к уху парня и сказал:
– Буду смотреть на кого хочу. И когда захочу. Это не твоё дело. Понял? А сунешься ко мне снова – пожалеешь.
Надавил на заломленный палец.
Василий застонал.
– Я доходчиво тебе всё объяснил? – спросил я.
– Дох… Да! Да! Я всё понял!
– Вот и замечательно.
Мои слова заглушила трель учительского свистка.
– Крылов, Громов, прекращайте эти ваши танцы! – прокричал появившийся на пороге зала физрук.
Я выпустил палец Василия. Поднял руки – показал учителю пустые ладони. Улыбнулся.
– Всё в порядке, Василий Петрович! – сказал я. – Мы с Громовым отрабатывали приёмы самообороны.
Вася поднялся на ноги – снова посмотрел на меня (сверху вниз).
Физрук дунул в свисток и скомандовал:
– Становитесь в строй! Быстро! Быстро!
Я направился к строившимся в шеренгу одноклассникам.
Почувствовал толчок в спину. Оглянулся.
– Встретимся на арене за теплицей, Крылов! – сказал Василий. – Сегодня! После уроков!
Его голос услышали все явившиеся на урок физкультуры ученики десятого «А» класса.
– Как скажешь, Громов, – ответил я.
И добавил:
– Но помни, Вася: ты сам напросился.