Я бросил взгляд на часы – отметил, что график событий в «этот раз» сместился по времени на четыре минуты. Отогнул «безымянный» и показал Алине три пальца. Но Волкова мой жест словно не заметила: она пристально смотрела на спину Кравцовой.
Я хмыкнул, голосом продублировал отсчёт:
– И… три.
Повернулся к шагавшей по стволу берёзы Наташе Кравцовой. Увидел, что девчонка уже добралась до «точки старта». Наташа приподняла ногу – в резиновых сапогах она шагала не как гимнастка, а как солдат на плацу.
– Готово, – добавил я. – Магия. И никакого обмана.
Увидел, как левая нога комсорга опустилась на ствол, скользнула по берёзовой коре и устремилась к воде. Правая нога девушки не устояла: взлетела над «мостом» (в точности, как и в «тот» раз). Кравцова взвизгнула. Я заметил, как Наташа взмахнула руками, словно попыталась взлететь. Услышал пугливые крики-вздохи её одноклассниц. Наташин резиновый сапог содрал со ствола клок бересты. Кравцова повалилась вбок (такой трюк в её исполнении я уже наблюдал в прошлом походе). И рухнула в воду – шумно, суетливо и некрасиво. Я отметил, что комсорг нырнула в протоку совершенно непрофессионально: не сгруппировалась, подняла столбы брызг. Вспомнил, что мой прыжок – «тогда» – выглядел изящно и по-спортивному (вот только он не принёс мне «победные баллы»).
– Наташа!
Крик Снежки снова застал меня врасплох – я вздрогнул. В прошлый раз он прозвучал для меня будто сигнал к действию. Тогда я стоял ближе к классной руководительнице – звуки её голоса на пару секунд меня оглушили. Но теперь я не прикоснулся к застёжке на куртке. И не стянул со своих ног резиновые сапоги. Даже не сбросил на землю рюкзак. Выждал немного: убедился, что Кравцова приподняла над водой голову. И лишь после этого стартовал: на этот раз ринулся не в воду. Сквозь столпившихся у берега протоки одноклассников я протиснулся к «мосту», где уже стягивал с себя куртку побледневший от испуга Вася Громов. Резиновые сапоги валялись у Васиных ног (рядом с двумя рюкзаками). Он и «тогда» сбросил их в первую очередь (в точности, как и я).
– Отставить! – скомандовал я.
Ухватил Громова за рукав свитера – в тот самый миг, когда Василий ринулся к берёзовому стволу. Свитер соскочил с костлявого Васиного плеча, рукав растянулся. Я упёрся в землю – удержал рванувшего на «спасательную операцию» одноклассника.
– Крылов! – голос Василия сорвался на писк. – Пусти!..
Для убедительности Громов сопроводил слово «пусти» понятным, но «нецензурным» определением в мой адрес. Он отмахнулся (на этот раз почти без замаха). Я ожидал подобный поворот – убрал с пути Васиного кулака лицо.
– Стой, тебе говорю!
Мои слова прозвучали на фоне визга барахтавшейся в воде Кравцовой. Я упёрся ногами в поросшую травой кочку. Краем глаза контролировал «ситуацию на воде» – следил, чтобы она не пошла вразрез с известным мне сценарием.
– Крылов!..
Василий не отличился изобретательностью и красноречием: добавил к моей фамилии всё то же «неприличное» определение. И снова попытался выдернуть из моего захвата рукав. Не сумел – нитки свитера предательски затрещали. Громов опять махнул рукой – я снова увернулся. Вася шагнул мне навстречу, попытался сбить меня с ног. Но сам нарвался на банальную боковую подсечку. Я нарочно промедлил, на два шага отступил назад. И уронил Васю на левый бок: чтобы он не грохнулся на заболоченную часть берега. Громов вновь повалился неуклюже: он не имел ни малейшего представления о «самостраховке». Я не позволил ему спокойно выровнять дыхание – тут же перевернул Василия на живот и выполнил рычаг локтя с захватом под мышкой.
Вася застонал. Я прижал Громова к земле – чтобы он не бросился в протоку. Чуть ослабил захват, но не позволил парню расслабиться. Взглянул в сторону залива, куда течение уже вынесло Наташу Кравцову. Убедился, что неуклюжая девица сориентировалась в ситуации. Она развернулась лицом к берегу, уверенно держалась на поверхности воды. Я подумал о том, что на этот раз Кравцова никого не пнёт ногой: помимо поверженного мной Громова, никто не ринулся её спасать. Хотя наши одноклассники и изображали «участие». Ученики десятого «А» класса сместились ближе к каменистой части берега (та начиналась в десяти шагах от берега залива). Школьники махали Наташе Кравцовой руками, выкрикивали советы: призвали «грести к камням».
– Отпусти, – произнёс Василий.
– Чтобы ты прыгнул в озеро? – сказал я. – Нет уж. Полежи немного. Остынь на берегу, а не в воде.
– Наташа…
Громов буквально простонал имя Кравцовой.
– Нормально всё с твоей Наташей, – сказал я. – Она плавает не хуже тебя. Уже «гребёт к камням».
Вася приподнял голову, но за частоколом ног столпившихся около залива одноклассников он не увидел плывшую Кравцову. А вот я нашёл просвет между фигурами девчонок. И рассмотрел, как уверенно и торопливо Наташа плыла к берегу (лучше, чем нырнула).
– Не нужно никуда нырять, Вася, – сказал я. – Наташа справится сама. И сухую одежду мы для неё найдём – не замёрзнет.
Посмотрел парню в глаза. Громов дёрнулся, но я не ослабил рычаг и не отвёл взгляда от его лица. Крики школьников сменили тональность – ученики десятого «А» подбадривали добравшуюся до скользких прибрежных камней одноклассницу.
– Наташу-то мы оденем, – сказал я. – А где мы наберём вещей для вас двоих? Ты об этом подумал?
– Мне не надо!..
– Надо, Вася, надо. Полежи немного. Наташа сейчас выберется из воды, и я тебя отпущу.
Я выполнил обещание: выпустил руку Громова – едва только понял, что Кравцова выбралась на берег. И тут же занялся «организационными» вопросами. Ещё с прошлого раза помнил, что наша классная руководительница не отличалась решительностью и находчивостью. Потому ринулся в гущу событий. На ходу подмигнул и улыбнулся Алине Волковой: та следила не столько за «водоплавающей» комсоргом, сколько за моей вознёй с Василием. Решительно и грубовато растолкал одноклассников, добрался до уже постукивавшей от холода челюстями Кравцовой. На секунду замер: полюбовался мокрой Наташей (в прошлый раз я без очков её толком и не рассмотрел). Представил, как выглядел после купания в протоке я. И махнул рукой.
– Раздевайся! – сказал я.
Тут же «наехал» на таращивших глаза парней: четверых отправил за дровами, двоим велел подготовить площадку для костра (на этой стороне протоки). Десятиклассники со мной не спорили; и не ослушались. После вчерашнего боя на «арене» и сегодняшнего нападения на Васю Громова я временно поднялся на вершину классной социальной пирамиды. И воспользовался этим событием. Незанятым моими поручениями парням сказал отвернуться от комсорга – пока та снимала одежду. Рыкнул на девчонок: велел им разойтись, не толпиться вокруг всё ещё испуганной, смущённой и стремительно замерзающей одноклассницы. Снежке – в приказном тоне распорядился отыскать место для просушки Наташиных вещей («классуха» кивнула).
Снова взглянул на едва заметно трясшую подбородком Наташу.
– Раздевайся, Кравцова! – повторил я. – Что тебе не понятно? Снимай куртку, штаны. Всё снимай! Иначе замёрзнешь и заболеешь!
Наташа неуверенно расстегнула молнию на куртке. Сбросила верхнюю одежду – передавала её Галине Николаевне. Девчонка стянула с себя кофту (из той, будто из губки, полилась вода), сбросила носки (её резиновые сапоги упокоились на дне протоки, как и в прошлый раз). Я окинул взглядом облепленную мокрой футболкой Наташину грудь – признал, что «второй размер за лето достигнут». Увидел, что Кравцова стрельнула в меня злым взглядом, обняла себя руками. Девчонка стояла в мокрой футболке и штанах (из которых к её ногам стрекала вода), шевелила пальцами босых ног. И уже не просто дрожала – тряслась от холода. Но не спешила сбрасывать мокрые вещи, словно холод сковал её движения. Не спускала с меня глаз.
– Чего застыла? – спросил я. – Ясно же тебе сказал: всё снимай!
Наташа помотала головой.
– А ты? – произнесла она. – Крылов, ты тоже отвернись!
Я не сразу понял, что она сказала. Но потом удивлённо вскинул брови, хмыкнул. Сообразил, что в глазах школьниц не выглядел безобидным инвалидом или доктором. Покачал головой, развернулся на месте – на сто восемьдесят градусов. Снова усмехнулся, поправил очки. Снял рюкзак – примостил его на покрытом мхом и уже почти превратившемся в кочку пне. Отогнал от лица комаров (мысленно велел им кусать не меня, а моих одноклассников). Расстегнул ремешок и достал полотенце. Жестом подозвал к себе Алину Волкову (та и сейчас стояла чуть в стороне от одноклассниц). Попросил её отнести полотенце Кравцовой. И тут же извлёк прочие заготовленные для Наташи вещи: ветровку, свитер, штаны от моего спортивного костюма, шерстяные носки и… кеды.
Ответственные за костёр отыскали неплохую (относительно сухую) полянку – всего в трёх десятках шагов от того места, где Кравцова бултыхнулась в протоку. Я помог парням выложить из булыжников очаг. Потому что не был занят в заготовке дров и отстранился от организационных вопросов – передал бразды правления коллективом классной руководительнице и уже пришедшим в себя после происшествия около «моста» Громову и Кравцовой. Наташа взвалила на себя обязанности повара, как не способная ходить по лесу (в кедах по мху и кустам не побегаешь). А Громов (как владелец самого большого топора) вместе со своими дружками соорудил эдакие диваны из еловых лап. На этих сидениях-лежаках (уже через час после неудачной попытки форсировать протоку) расположились туристы из десятого «А» класса первой рудогорской школы – под предводительством своей классной руководительницы.
Школьники окружили костёр плотным кольцом. Держали в руках пока пустые кружки: дожидались, пока вскипит вода. Двое не утерпели: пили чай из термоса (одноклассники посматривали на них неодобрительно). Многие уже жевали бутерброды и печенье. Разговаривали пока вяло, будто от усталости. Справа от меня мечтательно посматривала в сторону озера Алина Волкова. Она и сегодня говорила редко. Слева – неумело перебирал струны гитары Лёня Свечин. Я уже понял: музыкант он – уровня «зелёный новичок». Но Лёня всё же исполнил нам песню Юрия Кукина «За туманом». В ноты он попадал «очень приблизительно» (как говаривал один мой давний первомайский приятель). Да и приятным голосом Лёня не обладал. Но одноклассники поблагодарили его за пение бурными овациями и похвалами: на природе и музыка звучала приятней, и еда казалась вкуснее.
Я сидел на еловых ветках, скрестив ноги. Посматривал по сторонам: на сосновые стволы, на кусты брусники и черники, на видневшуюся за прибрежным кустарником водную гладь. Вспоминал о том, что в «прошлый» раз мне в походе было не до Лёниных песен и не до красот природы. Да и не видел я толком ничего вокруг, когда в «тот» раз согревался у костра. Я поправил очки. Свечин «вспоминал» очередную мелодию: подёргивал струны. Над моей головой пищали уже слегка обленившиеся к сентябрю комары. В костре трещали берёзовые поленья – изредка над ними взлетали крохотные, похожие на светлячков огоньки. В воздухе по-прежнему преобладали ароматы багульника и можжевельника. Но теперь к ним добавились душок живицы и запах чая (девчонки щедро сыпанули в подвешенный над костром чайник остатки сухих чайных листьев из пачки «со слоном»).
Волкова несильно толкнула меня в плечо – я «вернулся на землю».
Услышал:
– Ваня!
Это окликнула меня Лидочка Сергеева. Она восседала на еловых ветвях по правую сторону от классной руководительницы – помахивала рукой: привлекала моё внимание. Я посмотрел Сергеевой в лицо, вопросительно вскинул брови.
– Ваня, – сказала Лидочка, – ты говорил, что сегодня сыграешь и споёшь для меня!
Она будто нечаянно промахнулась: стрельнула глазами мимо меня – туда, где сидела Волкова. Сергеева приосанилась: направила на меня свои «главные орудия» третьего размера. Слащаво улыбнулась.
– Или ты забыл о своём обещании? – спросила она.
Я почувствовал, как на моём лице сфокусировались взгляды едва ли не всех сидевших около костра девчонок (да и многие парни тоже посмотрели на меня).
– Почему это он будет петь именно для тебя, Сергеева? – спросила Кравцова.
Она занимала место на «диване» слева от Снежки, рядом с Васей Громовым. Наташа уже навела видимость причёски на своей голове, освоилась в полученной от меня одежде. Снова выглядела уверенной в себе и своих «женских чарах».
– Потому что он мне обещал! – сказала Сергеева.
Девицы чуть склонились вперёд – вступили в дуэль взглядов. А Громов посмотрел на меня – с недовольством и с плохо скрываемой завистью. Притихли струны: Свечин накрыл их ладонью.
– Ладно, – пробормотал я.
Хмыкнул, попросил у Лёни гитару. Свечин не отказал и будто бы даже обрадовался моей просьбе. Я примерно минуту настраивал инструмент – всё это время Сергеева и комсорг продолжали молчаливую борьбу. Вот только одноклассники теперь следили не за их «выяснением отношений» – десятиклассники смотрели на мои гладившие струны пальцы. Поначалу мне почудилось, что музыкальный инструмент Свечина безнадёжно испорчен. Гитара походила на дикого зверя, никогда не знавшего хозяйского ухода. Но я всё же привёл её в относительный порядок. Отметил, что планки ладов не терзали подушечки пальцев – напротив: казались приятными на ощупь, как… Я кашлянул, отвёл взгляд от груди Сергеевой. Сыграл проигрыш – одобрительно кивнул.
Лидочка и Наташа прервали сражение – взглянули на моё лицо.
Я улыбнулся и тихо произнёс:
– Как пока не сказал, но обязательно скажет замечательный персонаж… одного очень хорошего фильма: «Это строки старинной французской песни. Её пели женихи своим невестам».
Заметил, как иронично и смущённо заулыбались десятиклассники, услышав слово «невестам». Улыбнулись все (даже Снежка) – все, кроме Сергеевой и Кравцовой. Я скосил взгляд – не увидел улыбку и на лице Алины Волковой.
Снова сыграл вступление и запел:
– В мой старый сад, ланфрен-ланфра…
Мой голос звучал под аккомпанемент струн, потрескивание костра, шум воды в чайнике и писк комаров. Десятиклассники и Снежка молчали; они слушали меня, затаив дыхание – не вклинивали свои вздохи в мелодию. Слова песни лились легко, звучали без фальши. Гитара послушно отзывалась на мои касания, будто безнадёжно влюблённая в меня девица. В моих руках она преобразилась, запела и застонала «по-настоящему» – не притворно. Мне почудилось, что этому факту удивился даже Свечин: он широко распахнул глаза, но смотрел не на моё лицо, а на мои руки (будто силился разгадать мой «фокус»). Заметил я и блеск глаз Волковой (Алина больше не всматривалась за горизонт: следила за моими губами).
– …Сорвём с тяжёлой ветки…
Я вспомнил о фильме «Гардемарины, вперёд!», когда пел Леонид Свечин. Музыка и природа тогда будто смешались у меня в голове в причудливый микс. И напомнили мне о приключениях «трёх мальчишек из навигатской школы». Наверняка это случилось, потому что в пока ещё не отснятой кинокартине Светланы Дружининой было много сцен, снятых на природе: в лесу, у озёр, на болоте. Прозвучали в том фильме и замечательные песни, мелодии которых я не раз наигрывал на «Гибсоне» – уже сидя в инвалидном кресле. Поначалу я вспомнил песню «Дороги любви», которую исполнили для фильма Светлана Тарасова и Дмитрий Харатьян. Но руки сами наиграли иную мелодию. А в голове всплыли стихи Юрия Ряшенцева, написанные поэтом по просьбе Михаила Боярского.
– …И роза падает с куста…
Костёр откликнулся на мои слова маленьким фёйерверком: яркие светлячки окутали чайник, взметнулись к нависавшим над нами в вышине сосновым ветвям. Но эту вспышку будто никто и не заметил. Школьники и учительница литературы не пошевелились. Словно реальность в глазах моих слушателей заслонили совсем иные образы. Промелькнули «посторонние» видения и в моей голове. Вот только я увидел не лихих гардемаринов и прочих персонажей фильма Светланы Дружининой. Я вдруг представил симпатичную математичку, едва ли не каждый день попадавшуюся мне в школе на глаза. Причём, увидел я не лицо женщины. Я вообразил привлекательную учительницу математики в ином ракурсе: со спины… точнее, со стороны ягодиц.
– …В моём саду, ланфрен-ланфра…
Слова заключительного куплета песни прогнали из моей головы неуместное сейчас видение. Я почувствовал, как вибрация из моей груди сливалась с «дрожью» гитары. Образ молодой учительницы померк перед моими глазами. Утихло и вызванное ним «бурление крови». Я сосредоточился на музыке – следил за «чистотой» мелодии. Сквозь разбушевавшееся пламя костра смотрел на лицо классной руководительницы (тонкие линии морщин то проявлялись на лбу Снежки, то исчезали – будто Галина Николаевна так реагировала на интонации моего голоса). Поглядывал я и на подёрнутые мечтательной дымкой глаза своих одноклассниц: Лидочки Сергеевой и Наташи Кравцовой. Отметил, что похожую реакцию на моё пение совсем недавно видел в глазах Лены Кукушкиной.
– …Лети в мой сад, голубка!
Я вытянул последние ноты и замолчал (но не почувствовал усталости). Смолкла гитара – вновь покорилась моему требованию (но я ощущал, что она ещё не в полной мере насладилась моими ласками). Не щебетали птицы, не шуршал ветвями деревьев ветер. Монотонно постукивало в груди сердце. Потрескивали угли в костре, шипела вода в чайнике. Школьники и Снежка по-прежнему не шевелились, будто всё ещё слышали пение гитары и наблюдали навеянные им образы. Справа от себя я вновь заметил блеск Алининых глаз – удивился, что они светились так ярко. И тут же зажмурился: луч солнца преодолеет преграду ветвей, добрался и до моего лица. Я почувствовал зуд в носу – громко чихнул. Окружавшие костёр школьники зашевелились.
Первым заговорил Лёня Свечин.
– Ваня, а эта песня из какого фильма? – спросил он.