Желудок постанывал: по дороге от пятиэтажки Волковой до своего дома я дважды сворачивал в лесок, чтобы удобрить сосны – потому в школе, во время первого урока, я опасался, что не удержу в себе завтрак. Ноги и руки сегодня казались будто отлитыми из свинца. А никак не оставлявшая меня в покое головная боль намекала, что петь этим вечером – это не лучшая идея. Вот только я её подсказку не услышал. Во время разговора с Рокотом я думал не о карьере эстрадного артиста – мысленно рассуждал лишь о том, что похмелье, подобное сегодняшнему, я не переживал со студенческих лет. Мечтал вернуться домой, опустошить родительскую аптечку и застыть без движения, пока барабанная установка в моём мозгу не утихнет. Ответил согласием на предложение Сергея Рокотова: утром не имел ни сил, ни желания для спора и поиска аргументов для отказа.
После уроков я всё же добрался до дома. Проглотил две таблетки аспирина и завалился на кровать. Закрыл глаза – кровать подо мной будто бы покачивалась. Меня не стошнило – я уснул. Не увидел никаких сновидений: ни тревожных, ни приятных. Спал почти до маминого прихода: встал за четверть часа до того, как в прихожей щёлкнул замок – к тому времени проветрил свою комнату. Встретил маму уже будучи не больной развалиной, а активным и здоровым человеком. Мой молодой организм поборол симптомы похмелья – и сутки не прошли. Проснулся аппетит! Я разогрел себе и маме ужин. Я снова чувствовал себя энергичным и неутомимым. Даже повеселел. Уже который раз в этой «повторной» жизни отметил, что быть молодым и здоровым школьником лучше, чем старым и больным пенсионером. И вспомнил о своем разговоре с Рокотовым.
Подошёл к дверям рудогорского Дворца культуры на две минуты раньше уговоренного срока. Полный оптимизма и энергии. На танцах во Дворце культуры я бывал нечасто: четыре раза посетил танцплощадку в конце девятого класса – искал там встречи с Наташей Кравцовой. Кравцова была завсегдатаем «субботних танцулек». Я слышал от одноклассников, что Наташа умудрялась проходить на танцы даже в то время, когда в зале собирались «взрослые». Сам я после одиннадцати часов на танцплощадке в ДК раньше не бывал. Но знал, что в это время там уже не выступал ансамбль Рокота – «крутили» записанную на магнитофонную плёнку «иностранную» музыку. Отсюда сделал вывод, что петь мне завтра придётся с восьми часов вечера и до половины одиннадцатого – в «детское время». Сергей утром не уточнил, но я сам сделал вывод, что «взрослые» и завтра будут плясать под музыкальные записи иностранцев.
Во дворце культуры меня встретил Чага, наряженный в модные сейчас джинсовые брюки и синие кроссовки торговой марки «Москва» (с тремя белыми полосками). Боря Корчагин увидел меня – окликнул, подозвал к себе. Пожал мне руку. Мы с Чагой синхронно поправили на лицах очки. Боря сообщил, что «все уже собрались». Осмотрел меня с ног до головы – усмехнулся (джинсов и модной обуви я в своём гардеробе не отыскал – нарядился в папин серый костюм), задержал взгляд на моём комсомольском значке. Повёл меня по плохо освещённому лабиринту коридоров – к комнатушке на цокольном этаже, где проходили репетиции вокально-инструментального ансамбля Рокотова. Я не выудил из памяти название ансамбля – спросил о нём у Бориса. Корчагин пожал плечами. И ответил, что названия у их коллектива пока нет («просто ВИА»). Я отметил, что эта проблема Корчагина не особенно волновала.
Репетиция уже началась – это я понял ещё в коридоре. Едва мы свернули в очередной коридор, как я услышал звуки электрогитары. Мелодию не узнал, хотя и заподозрил, что слышу импровизацию. Чага распахнул дверь (музыка стала громче, а в ноздри ворвался аромат табачного дыма), жестом велел войти. Я послушно перешагнул порог и окинул взглядом помещение. Сразу заметил «лабавшего» на гитаре Рокота и курившего рядом с барабанной установкой Веника. Бурого увидел рядом с фортепиано – парень выглядел не менее массивным, чем его музыкальный инструмент (я тут же удивился, как его пальцы не нажимали на две-три клавиши одновременно). Отметил, что все парни из ВИА в джинсах и кроссовках «Москва» – будто в спецодежде. И тут же обратил внимание на стоявшую ко мне вполоборота светловолосую девицу, одетую в явно «фирменные» джинсы и неподдельные кроссовки «Адидас».
Память послушно подсказала имя застывшей рядом с Рокотовым девчонки: Изабелла (Белла) Корж – дочь директорши рудогорского Дворца культуры. Девчонка училась в девятом классе третьей школы. И «гуляла» (так мне сказал Свечин) с Сергеем Рокотовым. Я придирчиво осмотрел блондинку с ног до головы – заценил в том числе и обтянутые импортной тканью штанов ягодицы. Признал, что главным достоинством девятиклассницы всё же была не её внешность, а её мама. Потому что комнату для репетиций ухажёру Беллы директорша предоставила очень даже просторную: вполне годную для немноголюдных вечеринок и концертов. Да и инструменты парни из ВИА Рокотова наверняка приобрели не на собственные средства. Раньше я не задумывался над этим вопросом; но теперь сообразил, почему ансамбль Рокота не имел конкурентов при выступлениях на субботних танцевальных вечерах и всегда участвовал в проводимых во Дворце культуры концертах.
Сергей меня заметил – тут же прервал выступление. Он поздоровался со мной, представил меня своей подружке. На девятиклассницу мой облик не произвёл положительного впечатления: она взглянула на мой костюм, на мои очки – хмыкнула. Поинтересовалась у «Серёжи», тот ли я «мальчик из хора», что выступит на «завтрашних танцах». Рокотов по-отечески приобнял меня и заявил подружке, что я пою лучше, чем выгляжу. Уточнил только, что с микрофоном я «почти не знаком». Заверил Беллу, что за вечер «всему» меня обучит – «завтра уж как-нибудь отыграем». Рокот не подпустил меня к Бурому и Венику (я помахал тем рукой – парни нехотя кивнули в ответ на моё приветствие). И не повёл меня к помосту, изображавшему сцену. Он схватил со стола папку из коричневого кожзама. Вынул из неё стопку разноформатных бумаг – выудил из неё написанный красивым каллиграфическим почерком список, протянул его мне.
Прошептал:
– Какие из этих песен знаешь?
Я пробежался глазами по строкам – отправил «запрос» в свою память.
– Все, – ответил я.
Отметил, что с весны в репертуар ВИА Рокотова добавились шесть песен. Я не слышал их в мае, когда явился в субботу на танцы в поисках внимания Кравцовой. Но я слышал их в разное время и по радио, и по телевизору.
– Прекрасно, – прошипел Сергей.
Забрал у меня список – помахал им, демонстрируя Корж.
– Я же говорил! – сказал он. – Выкрутимся.
Указал мне на микрофон.
И заявил:
– Тогда начнём.
Первой в списке Рокотова значилась песня «Мы с тобою танцуем» на стихи Владимира Харитонова. Именно с неё (на тех выступлениях, на которых я присутствовал) ВИА Рокота начина свои концерты. Только сегодня я сообразил, что причиной такого выбора были звучавшие в песне слова: «Этим танцем сегодня с тобой мы вечер открываем». Логику в рассуждениях Рокота я уловил. Но всё же не одобрил его выбор. Но спорить не стал. И вполне прилично (для первого раза) спел произведение. Заслужил очередные похлопывания по плечу. И удивил дочурку директорши ДК: девчонка поаплодировала мне и поинтересовалась, в каком хоре я раньше выступал. Рокот налил себе в кружку горячий чай из термоса, пока я рассказывал Белле свою биографию. Он сделал пару глотков, посматривал при этом то на Корж, то на меня. И вдруг нахмурился, решительно поставил кружку на стол и снова взялся за гитару.
– Продолжим! – сказал он. – Эта песня – нормально. Проехали. Давай следующую.
Одну за другой ВИА отыграла шесть песен – я все исполнил без особого блеска, но и без броской фальши. Я не особенно старался. Но и не саботировал репетицию. Застопорился только на песне «Олимпиада-80» на стихи Роберта Рождественского. Потому что парни задали отличный от оригинального темп композиции – музыка заметно опережала вокал. Я вновь не пустился в споры. Решил, что переучивать уже «набивших руку» музыкантов дело не одной репетиции. Взял паузу. Мысленно внёс коррективы в своё исполнение, несколько раз проиграл в голове композицию в новом для меня темпе (заметил при этом, что Белла уже не посматривала на меня с былым пренебрежением). Вторую попытку я тоже забраковал, хотя Рокотов и махнул рукой: «Сойдёт». Но я упрямо покачал головой и потребовал: «Ещё раз». А вот в третий раз я уже «сломал привычку» – исполнил «ремикс» «на хорошем уровне».
После третьего дубля «Олимпиады-80» парни и Изабелла устроили перекур. Они собрались за столом, рядом со «сценой». Предложили сигарету и мне: Рокот протянул в мою сторону красную пачку с надписью «Мальборо». Я покачал головой: отказался. Подошёл к сцене, бегло осмотрел те «примочки», что использовал ВИА Рокотова (особенно меня удивила «педаль» «Бустер» в корпусе из толстой стали). Но всерьёз заинтересовался лишь электрогитарой Рокота – попросил у лидера ансамбля её «опробовать». Рокотову моя просьба не пришлась по душе – я понял это по его недовольному взгляду. Но парень поборол желания: не предстал «жмотом» перед подружкой. Лишь шёпотом проинструктировал меня, чем электрогитары отличались от «акустики». Засыпал меня «музыкальной» терминологией (которую смешивал со сленгом) – покрасовался перед Беллой. Предупредил, чтобы я «не особенно» «зажимал» струны.
Я с лёгким трепетом в груди взял в руки музыкальный инструмент. Прикинул, что весил он меньше четырёх килограмм (скорее: три с половиной). Чем-то он мне напомнил японскую «Yamaha-SG-5A», которую я видел в интернете. На головке грифа я прочёл название: «Урал». На тыльной стороне корпуса гитары отыскал информацию о её производителе: «Свердловская фирма клавишных музыкальных инструментов 'Урал». Там же прочёл наименование модели: «650А». Увидел на корпусе два блока кнопок (левый блок включал и выключал датчики, а правый – срезал частоты датчиков) и четыре раздельных регулятора (три громкости на каждый датчик и регулятор общей громкости). Не обнаружил в советском изделии ничего непонятного. Немного поэкспериментировал с кнопками и датчиками. Проиграл мелодию – первую, что пришла мне на ум (внезапно вспомнил при этом о своей оставшейся в будущем жене).
– Что за мелодия? – прошептал Рокот.
Он завершил перекур, подошёл ко мне – следил за моими манипуляциями.
– Это «Котёнок», – сказал я. – Песня такая.
Наиграл рефрен, пропел слова припева:
– Я весь для тебя, котёнок…
И тут же сообразил, почему вспомнил о жене. Однажды я заметил, что моя супруга напевала одни и те же слова, будто заевшая пластинка: «Я ведь для тебя котёнок…» Фраза обрывалась и начиналась снова – и так с утра и до обеда. В тот день я отыскал в интернете ту самую песню, слова из которой бормотала моя жёнушка. И в очередной раз убедился, что у моей тогдашней «второй половины» беда со слухом. Но песню прослушал. Узнал, что её в две тысячи третьем году на музыкальном реалити-шоу «Фабрика звёзд-3» исполнил Никита Малинин. Композиция показалась мне тогда простенькой и забавной. А приближавшийся праздник Восьмое марта вынудил меня сыграть её на гитаре – чтобы порадовать жену и втолковать ей, что «котёнок» не «ведь», а «весь». Супруге моё исполнение понравилось (на праздник пел «Котёнка» «на бис» десяток раз). А в ответ на мою поправку она лишь махнула рукой.
– …Я люблю тебя, – завершил припев.
Замолчал, вернул гитару Рокотову. Тот придирчиво осмотрел музыкальный инструмент. Будто он заподозрил, что я повредил его «драгоценность».
Из-за спины Сергея выглянула Белла.
– А всю песню можешь спеть? – спросила девчонка.
Вместо меня ответил Рокот.
– Ёлы-палы, некогда нам баловством заниматься, – прошептал он. – Завтра выступать, а мы и половину репертуара не повторили. Видела, как Крылов застрял на «Олимпиаде»? А если и с другими песнями так же будет?
Девятиклассница потёрлась щекой о плечо Рокотова, капризно скривила губы.
– Всего одна песенка, – сказала она.
Девчонка заглянула лидеру ансамбля в глаза.
– Ну, Серёжа! Не будь врединой!
Изабелла в умоляющем жесте сложила ладони.
– Пожааалуйста! – протянула Корж. – Один разик! Я хочу послушать про котёнка!
Она трижды поцеловала Сергея в щёку, улыбнулась.
Рокотов одарил меня недовольным взглядом.
– Ладно, – сказал он.
Тряхнул пышной шевелюрой.
Шёпотом повторил:
– Один раз! И мы продолжим репетицию.
Сергей неохотно протянул мне гитару.
– Споёшь? – просипел он.
Музыканты ВИА в целом одобрили качество моего пения (печальный Чага признал, что на завтрашних «танцулька» я выступлю «гораздо лучше», чем это сделал бы он – и пожал мне руку: то ли на прощанье, то ли в знак того, что смирился с моей завтрашней ролью солиста ансамбля). Рокот сделал мне пару замечаний, касавшихся работы с микрофоном – по делу, без пустых придирок. Я учёл его критику – пообещал не допустить подобных «косяков» завтра. Я почти не устал – голосовые связки прекрасно справились с задачей. Даже с учётом времени на «перекуры» мы потратили на репетицию всего «доведённого до ума» репертуара чуть меньше полутора часов. Рокотов пояснил, что на концерте мы «лучшие композиции» исполним несколько раз.
– Медляки – так и по три-четыре раза играть придётся, – сказал Сергей. – У нас их на завтра запланировано только четыре штуки – этого мало для двухчасового выступления. Пацаны любят пообжиматься в темноте с девчонками – для того они и придут завтра в ДК.
Рокот объяснил мне, что указанные в списке композиции – это далеко не весь репертуар его вокально-инструментального ансамбля, а примерно половина песенного багажа коллектива. На каждый концерт Рокот составлял новый перечень песен – чтобы следующее выступление не копировало предыдущее. А ещё он вёл статистику: помечал те песни в списке, которые слушатели просили воспроизвести чаще других, и те, к которым они остались равнодушными. Популярные композиции ВИА исполняла на всех концертах – в обязательном порядке. «Аутсайдеров» же Рокотов после очередного «сезона» убирал из репертуара. Сергей заявил, что после весенних концертов он отбраковал пять песен – летом коллектив заменил их «свежими».
– Держим руку на пульсе, – прошептал Рокот. – Следим за модой. Всё время ищем «новенькое». Репетируем почти каждый день. За лето отдохнули от концертов и освежили репертуар. Теперь будем удивлять публику.
Песню «Котёнок» на сегодняшней репетиции я спел дважды (второй раз – уже после того, как озвучил все прочие песни, заготовленные ВИА Рокотова для завтрашнего концерта). Оба раза аккомпанировал себе сам. С первой попытки моя игра на электрогитаре получилась некачественной (это признал даже я), но не кошмарной. Я не сразу перестроился с «акустики» на «электро». Но уже повторное исполнение мелодии было вполне сносным. Этот факт заметила даже подружка Рокота. Корж очень сдержано восторгалась моим вокалом, пока я пел песни советской эстрады. Когда же я повторил «Котёнка», Белла смотрела на меня широко открытыми глазами (чем нервировала Сергея), едва ли не с восторгом и влюблённостью. Припев она пела вместе со мной.
«Я ведь для тебя котёнок», – напевала девятиклассница (словно подражала моей супруге). Она смотрела в мои глаза и пританцовывала, виляя бёдрами и ягодицами. «Неплохой медляк», – отозвался о сыгранной мною композиции Бурый (во время последнего рефрена он подыграл мне на фортепиано). Белла поинтересовалась у Рокотова, исполнит ли его группа «Котёнка» завтра «на танцах». Сергей объяснил подруге, что композиция «сырая» – только под гитару она звучала «бедно». И что ансамбль не успеет «отшлифовать» её, даже если будет репетировать сутки. Белла разочарованно вздохнула. Она поинтересовалась, сам ли я сочинил эту «клеевую» песню. Я заверил Изабеллу (и Рокотова), что не сочиняю стихи. Сказал, что слышал «Котёнка», когда был в Первомайске.
– Выступать начнём завтра в восемь, – напомнил Рокот.
Говорил он шёпотом, срываясь на неприятный скрежет.
Стоявшая радом с ним Изабелла смотрела мне в лицо, улыбалась.
– Не опаздывай, – сказал Сергей. – Приходи сразу в танцевальный зал. Знаешь, где это?
Я кивнул, поправил соскользнувшие к кончику носа очки.
– Ёлы-палы, и оденься прилично, Крылов! – сказал Рокотов. – Ты на танцах будешь петь, а не комсомольском собрании.
После репетиции симптомы похмелья почти испарились. Временами я чувствовал лишь неприятный привкус во рту и совсем уж редко: болезненное покалывание в затылке. Молодой организм в сжатые сроки поборол «проклятие» «зелёного змия» – к вечеру я обрёл не только сносное самочувствие, но и хорошее настроение. Я даже спать почти не хотел: неплохо вздремнул днём. Репетиция меня развлекла, а мысли о завтрашнем выступлении в ДК прогоняли воспоминания о вчерашнем вечере. Я проводил до поворота к первой школе музыкантов ВИА и их спутницу – рассказал им по пути несколько анекдотов, засевших в моей памяти ещё со студенческих времён. Снова пожал парням руки (Белле подмигнул – в ответ на её прощальную улыбку).
От Дворца культуры я пошёл домой. Но не кратчайшим маршрутом. Шагал по украшенному жёлтой листвой тротуару – придерживался освещённых светом уличных фонарей участков. С наслаждением вдыхал пропитанный осенними запахами воздух. Около окружённой с трёх сторон деревьями хоккейной площадки я свернул на едва заметную в полумраке тропинку. Дважды едва не распластался на земле, задев ботинками выпиравшие из земли корни деревьев. Выбрался на асфальт – стряхнул прилипшие к одежде сосновые иглы. Повертел головой: сориентировался. Направился в обход пятиэтажки, преграждавший дорогу к моему дому. Во дворе этого пятиэтажного дома я остановился. Запрокинул голову – взглядом отыскал окна квартиры, где провёл прошедшую ночь.
– Свет горит, окна закрыты, – пробормотал я. – Прекрасно. Увидимся завтра в школе, Волкова.