По узкой плохой дороге медленно продвигались вперед, лениво переставляя копыта, три лошади. Возглавлявший колонну всадник в черном кожаном плаще и фуражке с широким козырьком отсутствующим взглядом блуждал по окрестностям, изредка поглядывая на механические часы на левой руке и недовольно цокая языком.
Двое других были одеты в одинаковые серые шинели, у каждого через плечо перекинута винтовка, оба молодые, но уже с измождёнными взглядами. У того, что по виду старше, через всё лицо тянулся уродливый шрам, один глаз отсутствовал. В седле они держались плохо, было видно, что не привыкли к верховой езде и не могли дождаться, когда доберутся до ближайшего села.
— О-бо-ленс-кое, — прочитал по слогам мужчина со шрамом. — Будто в честь вас названо, Кирилл Ваныч.
Кирилл Иванович Оболенский, двадцатитрехлетний комиссар, посмотрел на Захара, с которым познакомился ещё в начале революции, хмыкнул.
— В честь меня и названо. Точнее, в честь моего рода. Моему отцу когда-то принадлежало.
— Нас поэтому сюда направили? — спросил Захар.
— Нет. Село случайно у нас на пути. Узнать, установилась здесь народная власть или нет, будет не лишним. Да и выспаться под крышей можно для разнообразия.
Захар и второй солдат, Гришка, радостно переглянулись, повернули вслед за комиссаром направо от купеческого тракта.
— А война-то не коснулась этих мест, — отметил Захар, глядя на вырисовавшиеся на склоне у реки стройные крестьянские дома. — А это что такое? — он приложил правую руку к голове на манер козырька, защищая глаза от солнца, и посмотрел на внушительных размеров замок, выполненный в стиле Темных веков.
— Отец был большим поклонником рыцарского периода на Западе, — сообщил Кирилл. — При нём замок и возвели. Впечатляет, не правда ли?
— Я думал, такую махину только в столице можно увидеть, — сообщил Гришка.
Однако на деле строение смотрелось безвкусно и неуместно на фоне крестьянских построек.
— А у крестьян дома какие, загляденье, — сказал Гришке Захар. — У нас завалюшки, а здесь прямо хоромы.
— Крестьяне тут богатые, — подтвердил Кирилл. — Не думаю, что тут есть народники и им сочувствующие, потому будьте осторожны в высказываниях и не больно-то рвитесь агитировать. У многих дети на фронте погибли, потому мир, да еще и с такими территориальными потерями их не обрадовал. Скорее всего, нас ждёт холодный приём.
Сельчане действительно были людьми обеспеченными — наделы большие, всюду паслись отары коз, в каждом дворе была как минимум одна корова или лошадь. На полях колосились сельскохозяйственные культуры, непохожие на те, что встречались на остальной территории Республики. Дома были большие, глиняные, построены на славу, жители, попадавшиеся комиссару и его подручным, упитанные, румяные, на всадников пытались не смотреть. Кирилл попробовал завести разговор с одним мужичком, но тот отрезал:
— К голове езжай, я в таких делах не полноместен.
Не поняв, что имел в виду мужик, Кирилл уточнил, где живёт голова.
— А вот тот дом, на пригорке, что над всем селом возвышается.
Голова жил в настоящих хоромах: нарядный кирпичный дом, красивое крыльцо, искусно выполненные ставни. Сам он оказался бородачом лет сорока с большим пузом, сальными губами и глубоко посаженными маслянистыми черными глазами.
— Чьи будете, господа-товарищи? — спросил он, уже зная ответ на свой вопрос.
— Мы представители правительства Республики. Я комиссар Оболенский, это мои подручные. По поручению наркома обороны мы прибыли с официальным визитом, выяснить, образованы ли у вас органы народной власти либо управляетесь по-старому.
Голова с прищуром посмотрел на комиссара: оберег, болтавшийся на шее мужчины, заговорённый меч на поясе, манера разговора выдавали высокородного юношу. Неужто из числа предателей, переметнувшихся от царя к народникам?
— У нас тут всегда народная власть была, товарищ комиссар, — ответил он спустя какое-то время, — потому управляли и управлять будем по-старому.
— Как угодно, — Кирилл не собирался агитировать и убеждать организовать местное Народное Собрание. Их на восток не за этим послали. — Ночлега у вас приехали просить, товарищ… — Кирилл вопросительно посмотрел на голову. Хоть Оболенский и часто бывал в этом селе в детстве, крестьян по именам он почти не знал.
— Полевой Никита Алексеевич, — представился голова. — Ночлег мы само собой предоставим, но раз уж вы представители власти — правильно я понимаю? — то будьте добры и нашу просьбу уважить. Замок Оболенских видите — голова развернулся и ткнул пальцем в сторону возвышающегося над селом строения. — Засели там бандиты. Себя властью называют, с нас налоги требуют, говорят, мол, сам царь их назначил. А вы вот, как понимаю, говорите, что царя больше нет. Правильно я понимаю?
— И сколько там засело? — спросил Кирилл.
— Дык, почем знаю. Гуторят, волшебник у них за главного.
— Волшебник?! — глаза Кирилла округлились, он оглянулся и посмотрел на солдат.
— Волшебник-волшебник, — утвердительно кивнул голова. — Кличут они себя адместрацией, да добро у нас отбирают. Как-то приходили сюда нарармейцы, так они их поубивали, головы поотрубали, да в речку. Мы тут люди маленькие, сами не знаем, что в столице делается, кто у власти, потому им и платим. Но раз вы приехали, значит у власти не царь, а комиссары, правильно я понимаю?
— Правильно, — согласился Кирилл.
— Выходит, в замке разбойники сидят, да нас грабят, а вы, как представители власти, должны порядок навести, водворить, так сказать, законность. Не прав?
— Правы, — снова согласился Кирилл. — Поступим вот как — вы расскажете всё, что знаете, мы к замку съездим, посмотрим со стороны, что да как, а там решим. Если там не разбойники, а народоборцы в большом количестве, дождёмся Народной Армии и пойдём на приступ.
— Какой ещё армии? — настороженно спросил голова. — За вами армия идёт?
— Нет, армии за нами не идет, но как только я доложу обо всём наркому обороны, её сюда направят.
Голова кивнул.
— Если разбойников немного и нам по силам, сами с ними справимся, — закончил Кирилл. — Так что вам о них ещё известно?
— А известно немного — как я уже сказал, приходют раз в месяц, требуют налоги, берут хлебом и уходят. Не безобразничают, не грабят, как нарармейцы, — он бросил полный упрёка взгляд в сторону Кирилла, — забирают сколько положено и уходют.
— А сколько их обычно?
— Человек пять, не больше.
— Волшебника вы сам не видели?
— Нет, не видел. Но люди гуторят.
— Понятно. Вы обещали нам ночлег. Покажите Грише, куда можно сложить вещи, коней поставить, а мы с Захаром прогуляемся к замку, — Кирилл повернулся к своему изуродованному товарищу. — Винтовку с собой возьми.
Сам комиссар слез с лошади, поправил ножны, достал из вьюка кобуру с пистолетом Павлова, прицепил её на пояс. Захар с винтовкой за спиной, ремень которой был перекинут через левое плечо, уже дожидался. Быстрым шагом они вдвоём стали подниматься по широкой сельской дороге вверх.
— Близко подходить не будем. Если они вооружены, могут обстрелять. Нам бы со стороны посмотреть, — проинструктировал Кирилл своего подопечного по дороге.
Они остановились метрах в семистах от замка. Вокруг никого не было видно, Кирилл позволил себе немного поностальгировать.
— Почти ничего не изменилось, — заметил комиссар. — Вон в той роще рядом с замком мы с отцом часто гуляли, беседовали. Её посадили здесь специально по приказу папы. Он любил пешие прогулки среди деревьев, а вокруг одни луга, да невысокие пригорки. Вот и засадили всю территорию за замком дубками, березами да кленами. Когда участок продавали, рощица так разрослась, что грозила превратиться в целый лес.
— Богач был ваш батенька, — заметил Захар.
— Богач, — согласился Кирилл. — Так гордился, когда я в гвардию поступил. Хвастал, что наш род за три поколения от крепостного до гвардейца поднялся. Грезил идеалами прошлого. Верил в царя, Отечество. Умер, когда получил известие о моей гибели на фронте. В штабе ошиблись, а человека не воротишь.
Захар ничего не стал добавлять — его история была куда проще: после смерти отца, оставшись одна с четырьмя детьми, мать подалась на работу в бордель — единственное место, где она могла получать достаточно средств, чтобы содержать семью. Захару не в чем было её упрекнуть — она старалась обеспечить детей всем необходимым, смогла дать какое-никакое образование, благодаря которому он стал не рядовым рабочим, а помощником инженера. Однако профессии матери он всё равно стыдился и без большого желания отвечал на её письма, которые она продолжала ему слать.
— Будто никого внутри нет, — заметил Кирилл, нарушив затянувшееся молчание. — Следы от телеги видишь? Ведут ведь не в деревню, рощу огибают и на восток уходят, под горку. Лукавит голова, не простые разбойнички в замке. Вопрос в том, за кого местные. Расскажут, кто ездит в замок, как думаешь?
— А оно нам нужно, Кирилл Ваныч? — спросил Захар. — Мы ж в комиссариата Ельска направлены, а не воевать с бандюками, терроризирующими крестьян.
— Так-то оно так, да разобраться в этом деле всё равно хочется. Пошли обратно в деревню, снова поговорим с Полевым.
Когда они вернулись, Гришка уже дожидался их у забора головы.
— Кирилл Иванович, — подбежал он к комиссару, — как-то недружелюбно на меня тут смотрят. Может, заночуем где ещё? Плохое предчувствие у меня.
— Посмотрим, — отмахнулся Оболенский. — Переговорю с головой, а там решать будем.
Без стука войдя в богато обставленный дом — на стенах обои, у стен сундуки и всевозможная мебель, начиная со шкафов и заканчивая письменным столом и диваном, который уместнее смотрелся бы в модном столичном салоне — Кирилл стал разыскивать голову. Раздраженный Никита Алексеевич столкнулся с ним у дверей в кухню.
— А тебя кто сюда впускал, шельма? — зло бросил он. — Шею тебе намылить, чтобы не повадно было по чужим домам лазать?
— Хамить не нужно, — Кирилл без боязни посмотрел в глаза Полевому. — Дело срочное, вот и вошел. Я осмотрел замок, никого не увидел. Сидят в подвале?
— Я почем знаю. Спустись туда и выясни, раз уж комиссар.
— А кто на телеге к ним ездит, знаешь?
— Нет, не знаю.
Оболенский недоверчиво посмотрел на Полевого.
— Богато для простого селянина домик у тебя обставлен, Никита Алексеевич.
— Это не твоего ума дело. Разбойников прогонишь или пускай дальше нас грабят?
— А там не разбойники, Никита Сергеевич. И ты это знаешь. Но прогнать их я прогоню. Это тебе обещаю.
— Буду признателен Народной Республике и партии народоборцев, — не скрывая иронии, произнес голова. — А теперь выметайся из моего дома подобру-поздорову.
Кирилл ничего не ответил, неторопливо ушел. Приказал нарармейцам отправляться на ночлег, но Захара задержал.
— Слушай сюда, — Оболенский наклонился к своему изуродованному товарищу. — Сегодня я объявлю обет молчания, продержу его до утра, потом спущусь в подвалы. Ты остаешься за старшего. Крестьянам не доверять — они колонисты, богаты, господ не знали, народников недолюбливают и землёй делиться не хотят. Не верю голове, что не знает, кто помогает чародею. Гришка пороху не нюхал, может быстро сломаться, потому за ним глаз да глаз. Лучше всего, если переждёте где-то за границами села. Вечером должен буду вернуться. Если нет, езжайте назад и доложите о случившемся, пускай посылают сюда полноценный отряд. Всё понятно?
— Кирилл Ваныч, — неуверенно поглядел в его сторону Захар, — так может ну его? Дождёмся артиллерии, дворец с землёй сравняем, там волшебника и похороним.
— Ради одного волшебника волочь сюда артиллерийский расчёт? Уволь, голубчик, — комиссар посмотрел на свой заговорённый меч. — Сам я с ним справлюсь.
— Уж будьте осторожны. Привязался я к вам. Под вашим начальством хоть под пулемёт, хоть под копыта.
Кирилл похлопал нарармейца по плечу.
— Не кручинься, Захар. Бог не выдаст, свинья не съест, — вложив меч в ножны, комиссар проверил пистолет, вставил магазин с простыми патронами, прицепил на пояс ещё несколько, закрепил там же пару гранат, два магазина с заговоренными патронами привязал к запястьям обеих рук. Посмотрел на Захара, приложил палец к губам и ушёл в лес.
…
Утром, после ухода комиссара, Захар и Гришка добрались до купеческого тракта, ни о чем не разговаривали. Израненный нарармеец не стал отчитываться перед малоопытным солдатом, но по его лицу Григорий понял, что товарищ нервничает.
— Ну чего молчишь? — не выдержал Гриша. — Расскажи, что случилось!
— Нас с собой брать не стал, приказал оставаться, — выдавил недовольный Захар. — Я ему говорю, артиллерии дождемся, Кирилл Ваныч. А он только отмахивается. Считался, понимаешь, в своем ордене, чи отряде самым искусным, если дело колдунов касалось. При мне двух чародеев укокошил. Но сейчас беспокоюсь я, Гришка. Там же не один чародей. И не верю я этим сельчанам. Поют-то сладко, да настолько, что подташнивает.
— Гляди, — Гриша, быстро утративший интерес к речи Захара, указал на дорогу. С востока торопливо скакало около десятка всадников.
— А это кто такие? — Захар предусмотрительно стянул винтовку с плеча.
— Ты, служилый, не задирай, — раздался голос у Захара за спиной. — Мне тебя подстрелить ничего не стоит.
Захар обернулся — голова и трое крестьян, вооруженные ружьями, сумели подкрасться незаметно, застыли на расстоянии тридцати шагов в придорожном подлеске и взяли на прицел нарармейцев. Лошади очень скоро достигли развилки, примчалось человек двенадцать народоборцев, одного и них Захар признал сразу же — гвардеец Салтыков, служил когда-то вместе с Оболенским.
— Захар?! — удивленно спросил последний. — Кирилл здесь?
— Здесь, — нехотя ответил нарармеец, отдавая винтовку крестьянину.
— Знаешь его? — спросил голова Салтыкова.
— Знаю. А ты сына своего арендодателя не признал?
— Выходит, это тот самый легендарный комиссар? Как же быть? Эразм с ним точно справится?
Салтыков пожал плечами.
— Это уже твоя головная боль, Никита Алексеевич. Мне эти двое нужны, — гвардеец соскочил с лошади, подошёл к разоруженным нарармейцам.
— Тебя как кличут? — обратился он к Гришке.
— Григорием.
— Предан делу народной армии, Григорий?
По испуганному взгляду последнего Салтыков понял, что если и предан, то не слишком крепко.
— Захар, — Салтыков ухмыльнулся и приблизился к своему старому знакомому, — готов умереть за идеалы грабителей и убийц, предателей царя и Отчества?
— Ты, Сергей Митрич, и сам знаешь. Уж не первый день знакомы. А по поводу предательства, так то не я слово давал, что против Народного Собрания меча не подниму, не меня из крепости под честное слово выпускали. Тут, знаешь ли, разобраться нужно, кто из нас предатель.
Салтыкова его слова не задели, наоборот, он рассмеялся.
— Рад, что время тебя не переменило, и ты остался всё таким же упрямым ослом. Ладно, побеседуем позже. Вы пока свяжите его, — обратился он к остальным народоборцам, — а Григория в сторонку, дело к нему есть.
— Гриша, — осмелился заговорить Захар, видя колебания товарища. — Ты не забывай, что присягу давал, не забывай, что по дороге сюда видел.
Салтыков без лишних слов ударил Захара тыльной стороной ладони по лицу.
— Оскорбления я простить могу, Захар, а вот вредить правому делу не смей. Без разговоров тебя расстреляю.
Упавший на землю Захар озлобленно посмотрел на Салтыкова. Понимая, что тот не шутит, сдержался и промолчал. Народоборцы и крестьяне связали Захара, отпуская при этом оскорбительные комментарии в его сторону, запугивая.
— С такими как ты наш командир не церемонится. Последних из ваших мы четвертовали прямо на площади в губернском городе, — хвастался один.
— А вопили-то они как, — смакуя подробности, вспоминал второй. — Будто резанные. Во всём сознались, вину за все преступления на себя взяли. С тобой будет точь-в-точь. Сначала отпираться станешь, а уж потом заголосишь.
Плохо они знали Захара, если надеялись запугать такими разговорами: шрамы на его лице остались не от взрыва гранаты или снаряда, а от ножа народоборца. Захар тогда попал в плен во время разведки боем. В отличие от остальных держался стойко, чем только разозлил врагов. Решили показательно его казнить, перед этим подвергнуть пытке. Но когда командованию Народной Армии стало известно о разгроме разведотряда, они послали на выручку роту, возглавляемую бывшим царским гвардейцем Оболенским Кириллом Ивановичем. Нарармейцы действовали дерзко, ворвавшись прямо в стан врага и устроив погром. Внезапность и напор, а также фантастическое мастерство Оболенского в обращении с мечом и пистолетом ошеломили народоборцев, пленных удалось отбить, а после ретироваться, понеся минимальные потери. И не смотря на то, что Захар был знаком с Кириллом Ивановичем задолго до того, как комиссар спас Захара, они подружились и привязались друг к другу именно тогда.
Поэтому нынешние попытки народоборцев напустить на него страха могли только позабавить Захара — он умел ценить дружбу и никогда не предаст Оболенского, чем бы это ему не грозило.
Спустя какое-то время вернулся Салтыков.
— Ну что, Захар, с твоим товарищем я договорился, попробую и с тобой, хоть заранее знаю, что не получится. Усадите его, — приказал он солдатам. Те подхватили связанного по рукам и ногам Захара, отнесли к ближайшему дереву, разместили так, чтобы спина упиралась в ствол и его положение напоминало сидячее. — Ты понимаешь, что сегодня твоя жизнь оборвется, и умереть тебе суждено, сражаясь на стороне злодеев? Поди сюда, Никита Алексеевич. Расскажи товарищу, как нарармейцы здесь лиходеили, когда нас гнали к портам.
— Хотели сжечь всё село, убивали и насиловали. Даже детей не жалели. Был с ними и комиссар, так он как пьяным напивался среди ночи, ко мне в дом врывался, выгонял на улицу в одних портках, а сам буйствовать начинал, грозился, что всю деревню заживо похоронит, если не будем законную власть поддерживать. Послабление пришло, только когда окаянных на западный фронт отправили.
— Ты меня упрекнул, — продолжил Салтыков, когда убедился, что голова закончил, — в нарушении данного слова. Что же, правда за тобой. Я соврал, когда пообещал не воевать с вами. Но так ложь моя была вынужденной — вы начали грабить и убивать, все ваши обещания оказались только пустым звуком. Смертную казнь вроде как запретили, а потом снова ввели. Что же прикажешь, ждать, пока меня убьют? Мы так, брат, не договаривались. Поэтому не вижу ничего постыдного в том, что слово своё нарушил. Вот почему ты продолжаешь драться за народников, я не знаю. Вам обещали мир, вместо этого развязали братоубийственную войну, вам обещали зерно, вместо этого начался голод, вам обещали землю, вместо этого ограбили. Так почему ты на стороне защитников простого люда на словах, а на деле убийц, насильников и грабителей?
— Потому что брешешь ты, Сергей Митрич, и не краснеешь. Не мы войну начали, а вы, мы как раз терпели до последнего, не мы грабители, а вы, не из-за нас сюда пришел комиссар, ограбивший это село, а из-за вас. Мы чего обещали, то и исполнили, а вот вы слово данное нарушили, народную власть назвали властью черни, решили, что страной нужно управлять по праву крови, а не совести. А я вот считаю иначе и мнения своего не поменяю, хоть грози ты мне, барин, смертью да пытками.
— Попытка не пытка, — Салтыков улыбнулся, посмотрел на сельского голову. — Оставляю вам. Пока не убивайте. Если Кирилл уцелеет, используйте его, — Салтыков кивнул в сторону Захара, — для торговли, а там извернитесь как-нибудь, да пристрелите комиссара.
— Погодь-погодь! — энергично замахал руками голова. — Это ж что ж получается, ты нас один на один с комиссаром оставляешь, который по слухам в одиночку роту солдат порубить способен?
— Выходит, — кивнул Салтыков.
— А ну-ка стой! — голова ухватил Салтыкова за рукав дорожного плаща. Напрасно. Никто толком не понял, что произошло, но через мгновение сельчанин валялся на земле с заломанной за спину рукой, из его носа струилась кровь. Люди Салтыкова направили пистолеты и винтовки на растерявшихся крестьян.
— А шутить со мной не надо, Никита Алексеевич. Я человек гордый, болезненно-обидчивый. Так, знаешь ли, доиграться можно. Веди себя благоразумно и живой останешься, понял меня?
Салтыков оттолкнул сельчанина, наклонился к Захару.
— После не забудь, что ты мне должен, — прошептал он на ухо нарармейцу. — Мы-то с тобой знаем, что Кирилл стоит целой дивизии, а не роты.
…
В правой руке, отведённой назад, меч, в левой, выставленной вперёд, самозарядный пистолет Павлова. Ноги полусогнуты, к шее плотно прилегает шнурок с оберегом. Корпус согнут, центр тяжести перенёс максимально близко к земле. Рысью комиссар спускается по ступенькам, полушёпотом повторяет слова слабого заговора от морока.
Тьма подвала развеивается, комиссар начинает продвигаться от стены к стене, сливаясь с пыльной темно-коричневой поверхностью. Из-за угла слышен звук чьих-то разговоров.
— … сегодня пойдёт?
— Никита так сказал.
— Веришь ему?
— А чего ж не верить? Он в Западной войне-то участвовал, чай не трус, як народники, наш, боевой мужик.
— Наш-то наш, но народников не видно.
— Жиденькие душонки, видать. Сказал, юнцы зеленые, ружжо держать толком не могут, один, правда, весь в шрамах, да и тот не… — народоборец крякнул. Его собеседник не сразу понял, что случилось, а когда понял, было поздно — комиссар перерезал ему глотку. Оттащил тела из прохода в боковую нишу, вернулся в коридор и спустился на нижний ярус. Он помнил, каждый камешек в стене, каждый поворот лабиринта второго уровня — в детстве он постоянно играл здесь с сыновьями конюха. Знал где скорее всего организуют засаду народоборцы. Точно — голоса доносились из потайной ниши в стене широкого коридора, ведущего к винным погребам. Человек пять не меньше. Не скрывали своего присутствия — видимо, были уверены, что те двое наверху подадут сигнал, когда народники пойдут на штурм. Хотели подкараулить и положить всех разом.
Кирилл врезался ногой в маскировочный тент, вертясь юлой, ворвался в нишу. Поднимаясь снизу вверх, лезвие обагрилось кровью беспечного солдата, тянувшегося за своей кружкой с вином. Уже через мгновение развернув меч параллельно полу, комиссар пронзил грудь второго солдата, пробив кожу и кости, перерезав аорту. Четверо оставшихся опешили, замешкались — за это заплатили ещё двумя трупами, оба повалились на землю с аккуратными порезами у основания горла. Два других завопили, один схватился за винтовку, но не успел ею воспользоваться — комиссар выстрелил, попав точно в левый глаз, ударил ногой в спину второго, изящным движением развернув меч, направил лезвие вниз и пробил спину в области сердца. Все шестеро солдат погибли почти мгновенно, но успели поднять гомон — дальше будет сложнее.
Из коридора донесся шум шагов, комиссар затаился в нише. Ещё двое с винтовками наготове ворвались внутрь. Комиссар напал со спины, перерезал крайнему горло, второму пустил пулю в голову. Но был ещё один, остался в коридоре. Выстрелил! Пуля врезалась в тело уже убитого народоборца, комиссар же сместился вправо, выстрелил в ответ, с расстояния пяти шагов он промахнуться не мог — пуля угодила в лоб, солдат опрокинулся на спину и застыл на месте. С большей частью врагов он наверняка разобрался. Сложнее всего будет с чародеем.
Комиссар вернулся в коридор, по нему открыли огонь ещё двое — один из них в форме гвардейца, опоясан мечом. Кирилл не знал его, значит, в гвардию приняли во время войны. Не соперник.
Стреляя на ходу, комиссар пошёл в атаку. Солдат не успел среагировать, пуля пробила легкое и сердце. Падая, он спустил курок ещё один раз, но попал в потолок коридора, сверху посыпалась пыль. Гвардеец же грамотно сместился за арку, стал стрелять в ответ.
Оберег на груди Кирилла нагрелся — в него попали, но волшебства пока хватало. Палить по себе безнаказанно он больше не позволил — как только гвардеец показался из-за угла, выстрелил. Попал в цель, но пуля отскочила от барьера — у гвардейца тоже был оберег. Кирилл хотел выругаться, но знал, что с каждым лишним словом сила его и без того слабого заговора будет снижаться. Недолго думая, выбросил пистолет, помчался вперёд, игнорируя выстрелы гвардейца, ухватился за рукоять меча и, достигнув арки, описал корпусом полукруг, нанёс мощнейший удар в область груди гвардейца, рассчитывая разом разбить оберег. Лезвие лязгнуло, отскочило. Кирилл не рассчитал сил, инерция понесла его вперёд, он врезался в стену, но тут же развернулся, готовясь снова атаковать. Перепугавшийся было гвардеец уронил пистолет, перебежал к противоположной стене, выхватил меч. Оберег на его шее сильно нагрелся, но выдержал — чародей, прятавшийся в подвале, был сильным.
Размышлять об этом некогда, Кирилл пошёл в атаку.
— Голодранец! — кичливо выкрикнул гвардеец, уклоняясь и пытаясь пронзить своего противника ответной атакой. Он фехтовал самоуверенно, даже нагло, пропускал много слабых ударов, но, казалось, не замечал этого, от сильных же всегда умудрялся увернуться, периодически пробивая блоки Кирилла. Проведя очередную серию выпадов, стал бить наотмашь, один удар достиг цели, оберег на шее Кирилла раскалился. Комиссар отступил на пару шагов, стал уворачиваться и пытался не подпускать гвардейца к себе. Кирилл на две головы превосходил своего противника, но тот был куда лучше защищен, действовать нужно было с умом.
Парировав неуклюжую атаку гвардейца, Кирилл взорвался: обманный финт, удар, разворот, удар прямо в спину гвардейцу, нырок в сторону, лезвие врезалось в живот гвардейца, но было остановлено барьером оберега, отскок, кувырок. Комиссар метнул заговорённый меч, лезвие врезалось и непременно пробило бы грудь гвардейца, но оберег справился.
— Тупица! — выплюнул разгневанный и напуганный, но на этот раз уверенный в своей близкой победе гвардеец, из последних сил бросился на безоружного комиссара. Последний вытянул правую руку, в которой сжимал пистолет, спустил курок лишь раз — заговоренная пуля справилась с барьером, оберег на груди гвардейца вспыхнул, разлетелся на мелкие кусочки. Расходовать ценные патроны комиссар больше не стал, поднырнул под меч, которым отчаявшийся гвардеец попытался его достать, уцепился рукой за запястье врага, упёрся плечом в плечо и с силой толкнул. Гвардеец не сумел удержать равновесия, упал на колено, выронил меч, а в следующую секунду погиб, пронзённый своим же клинком.
Судя по всему, это был последний из солдат. Оставался чародей.
…
У замка голова собрал человек тридцать взрослых крестьян, прошедших через войну и враждебно настроенных по отношению к народникам.
Они замерли в ожидании исхода битвы в замке. Доносившийся оттуда шум свидетельствовал, что комиссар благополучно добрался до коридоров нижнего уровня и методично уничтожал народоборцев.
— Ну и что будем делать, если он и чародея прикончит? — спросил один из крестьян.
— У нас пленник. Никуда не денется, сдастся, — заявил голова, но голос его звучал неуверенно.
Связанный Захар следил за крестьянами, видел страх, застывший на их лицах, и в душе радовался каждому воплю, доносившемуся из замка. Однако смутное чувство тревоги не покидало его. Справится ли Кирилл Иванович с чародеем?
…
Продвигаясь вперёд по темному коридору, комиссар понял, где поджидал его волшебник — на тренировочной площадке. Во времена, когда замком владел отец Кирилла, каменный пол площадки посыпали мелким щебнем, поверх укладывали соломенные маты. Упражнялись не столько в фехтовании, сколько в силовых видах спорта: кулачный бой, борьба.
Кирилл помнил как против него, совсем ещё мальчишки, выпускали крестьянских ребят в два раза старше. Обрадованные тем, что можно поколотить барчука, они придавались своему делу с особым удовольствием, не жалея сил. А после каждого такого урока Кирилл с мокрыми от слез глазами, разбитыми носом и губами подходил к отцу в поисках утешения. Иван Трофимович утешал мальчика, а на ухо шептал:
— Пойми только, что делаю не истязаний ради, а в целях нравоучительных. Прежде чем руководить чернью, ты должен познакомиться с их природой, понять, почему мы поставлены Господом и Царём над ними. По сути, это говорящие животные, не чувствующие жалости. С той же тупой ненавистью, с которой они избивают тебя, они начнут творить всевозможные злодейства, дай им только волю.
Тогда Кирилл верил, но с тех пор прошло пятнадцать лет. Чернь поднялась против господ, а Иван Трофимович умер. Кирилл же возвращался к тому самому месту, где в его душе пытались посеять семена ненависти к родному народу путем бессмысленных и беспощадных истязаний.
Коридор расширялся, за очередной аркой открывалось просторное, обрамленное высокой стеной помещение, к которому вели еще три прохода, расположенные в точности по сторонам света. Щебня и соломенных матов не было, на каменном полу мелом были начерчены три концентрических круга — в центре стоял волшебник. Он знал о приближении Кирилла, но не тронулся с места. Комиссар не торопился входить в зал, скрывался за аркой, готовил пистолет с заговоренными пулями.
В воздухе веяло озоном — очевидно, чародей наколдовывал электрический разряд. Волшебство сильное, Кирилл не был уверен, что его оберег справится даже с одним ударом колдовской молнии, которая достигнет цели. Заболтать, попытаться убедить сдаться? Но тогда заговор от морока перестанет действовать и без того сильный колдун получит дополнительное преимущество. Нет, нужно максимально ослабить защиту чародея и надеяться, что он сам выкажет желание сдаться.
Прикинув количество шагов до соседнего прохода в коридор, Кирилл счёл, что единственной возможной тактикой в данном случае будет пальба с перебежками от одного коридора к другому, в которых он сможет укрыться от молний волшебника.
Закрыв глаза, Кирилл произнёс слова старинной молитвы, которую заучил ещё в детстве. Выбежал из коридора, начал стрелять. Чародей беззвучно повернулся на одних носках, прошептал под нос слова заклинания, выполняя замысловатые пассы руками. Яркая вспышка, жуткий грохот, цепочка молний обожгла стену, Кириллу пришлось кувыркнуться, чтобы уйти от удара, не успел он ещё встать, как тут же последовал второй разряд, третий. Казалось, чародей не мог не попасть, но каким-то чудом, буквально катаясь по земле, комиссар сумел добраться до выхода и скрыться за аркой. Мощнейший разряд ударил в её свод, кирпичи разлетелись в стороны, Кирилла отбросило, оберег нагрелся, но уцелел. Проход был завален, в голове комиссара шумело. Он встал на ноги, услышал приближающиеся шаги — чародей шёл навстречу! Кирилл бросился наутёк — теперь уж он не сомневался, что прямое попадание разом угробит его.
Свернул на первой же развилке, очутился в ещё одном коридоре, ведущем к площадке. Если успеть раньше чародея и нарушить целостность кругов, заклинания не будут столь эффективны. Он ворвался на тренировочную площадку, когда чародей стоял у разрушенной арки и вглядывался во тьму, застал последнего врасплох.
Стреляя на бегу, он вонзил меч в границу первого круга, кувыркнулся, уклоняясь от молнии, швырнул первую из припасённых гранат, отскочил к стене и лёг на землю. Громыхнуло так, что пол затрясся. С потолка и стен посыпалась пыль, вокруг ничего не было видно, но комиссар прекрасно ориентировался на площадке, точно знал, где оставил свой меч, мог найти его с закрытыми глазами.
Брошенные наугад, блеснули две молнии, ударили совсем не туда. Кирилл сумел вытащить меч из каменного пола, но клинок лязгнул, волшебник сориентировался и направил очередной разряд точно в цель. Комиссару удалось отскочить. Стараясь двигаться зигзагами, он нырнул в коридор, спрятался там. Хотел перевести дыхание, но тут увидел, что прямо напротив пулемётный расчет — солдаты навели на него ствол оружия, открыли огонь. Его оберегу не справиться с такой скоростью пальбы, даже если пули незаговорённые, он выскочил обратно в коридор и тут же поплатился — разряд угодил прямо в грудь, его отбросило обратно, оберег разлетелся на мелкие кусочки, пурпурно-синеватый язык молнии обжёг плечо. Кирилл откатился обратно в коридор, в котором только что видел пулемётный расчёт — то был морок! Теперь уж точно не было права на ошибку.
Прикинул, сколько заговоренных патронов осталось, сменил магазин, когда услышал шаги, выхватил вторую гранату и бросил, сам же побежал в противоположном направлении, рассчитывая и в этот раз одурачить чародея. Граната взорвалась, казалось, началось землетрясение, которое погубит всё здание. Кирилл не стал сворачивать в другой коридор, метнулся в обратную сторону. Замысел удался — чародей направлялся к единственной неповрежденной арке, Кирилл же вылетел из другого коридора, пулей метнулся к своему противнику, завертелся вихрем, нанося удары клинком чередующиеся с пистолетными выстрелами, умудряясь оставаться за спиной чародея.
Вспышка!
Цели не достигла, но обожгла, из рубца на спине слабо сочилась кровь. Комиссар приземлился на четвереньки, вонзил меч во второй круг, кувыркнулся, уворачиваясь от направленного прямо в него разряда, выдал последнюю серию выстрелов заговоренными пулями, бросился к заваленному аркой проходу, но вместо того, чтобы скрыться под сводом врезался в стену.
Морок! Сместиться не успел — молния ударила в спину, чудовищная боль пронзила левый бок, Кирилл не удержался, вскрикнул, но самообладания не потерял. Чародей тоже не всесилен — колдовство ослабло, раз молния не убила, значит запас прочности волшебника подходил к концу.
Действуя инстинктивно, комиссар сместился в сторону. Вовремя — молния ударила в то самое место, где он стоял мгновение назад, но лишь слегка пошкрябал стену, а не размолола камень в пыль, как было поначалу.
Кирилл почувствовал, что хромает. Плохо — пока ещё он передвигался быстро, но если повреждение серьёзное, то очень скоро даже адреналин не поможет и боль сломит его. Нужно было поскорее справляться с чародеем.
Уклоняясь от очередной молнии, комиссар перезарядил пистолет, открыл огонь обычными патронами, сильно толкнулся здоровой ногой, кувыркнувшись очень далеко. Очутился прямо у меча, но вытащить клинок не успел — волшебник разгадал его замысел, ударил прямо туда, где он приземлился, заставив комиссара отскочить назад. Недолго думая, комиссар встал и, отступая, принялся стрелять по контуру последнего, центрального круга. Удалось — слабый, напоминающий флуоресцентный свет, исходящий от окружности, погас, знаменуя нарушения целостности контура. В этот момент молния ударила прямо в левую ногу, заставив Кирилл закричать во второй раз. Он упал, откатился в стону от очередной пущенной в его сторону молнии, попытался встать, но тут же припал на колено, пользуясь лишь правой ногой и руками, сумел скрыться от атак волшебника в ближайшем коридоре. На этот раз чародей не торопился подходить, выжидал.
Кирилл поглядел на раненную ногу — через бедро тащился жуткий черно-алый шрам, исходил запах палёного мыса. С задней стороны голени кровила другая жуткая рана. Наконец болела область чуть ниже ягодицы — туда колдун угодил в самый первый раз. Пощупав заднюю часть бедра, Кирилл скорчился от боли — казалось, молния выдрала кусок мяса. Из коридора донёсся лязг меча — чародей пытался вытащить вонзенное в пол оружие комиссара.
Кирилл зарядил последний магазин, прыгая на одной ноге, выскочил в зал, с ходу открыл пальбу, неуклюже свалился набок, стараясь выполнить кувырок. Чародей, застигнутый комиссаром у меча, снова принялся читать заклинание, но вид у него был измождённый. Мог бы прикончить Кирилла, но молния ушла куда-то в сторону, со второй сумел совладать, но комиссар уже очухался, откатился, выстрелил. Тут настала очередь чародея кричать — оберег на его груди вспыхнул, рассыпался.
— Сдаюсь! — завопил колун, подавшись назад, будучи уверенным, что следующая пуля убьет его.
— Руки подними, пой гимн своего ордена, — потребовал стоявший на коленях и державший чародея на мушке комиссар.
Волшебник подчинился немедленно, Кирилл отложил пистолет в сторону так, чтобы в любой момент мог схватить его и прикончить колдуна, занялся перевязкой своих ран.
…
Взрывы и грохот, доносившиеся из замка, стихли. Крестьяне испугано переглядывались, один из них подошёл к голове.
— Так что же, Никита Алексеевич?
Тот пожал плечами
— Вы, — обратился он к двум крестьянам, — заберитесь на тот уступ, если увидите, что выходит комиссар, стреляйте в спину. Вы втроем караульте здесь, остальные в рощицу. Этого, — он кивнул в сторону Захара, — тоже туда волоките.
Устроив засаду, крестьяне стали ждать.
…
— Слышишь как тихо, — сказал Кирилл волшебнику. Тот мрачно посмотрел на него, ничего не ответил. — Голова за вас, ясное дело, вот только скольких он с собой приволок. А с тобой что делать прикажешь?
Волшебник продолжал молчать.
— Не знаешь? Ну, тогда не обижайся, — Кирилл в полсилы ударил колдуна рукоятью пистолета в затылок. Тот потерял сознание, бухнулся на землю. Проверив пульс(бывало, после таких ударов люди уже не приходили в себя), Оболенский убедился, что чародей жив, после чего стал готовиться к предстоящей битве. Он хромает, в пистолете осталось всего два патрона. По дороге он, правда, захватил винтовку одного из народоборцев, но с боевым стилем комиссара она не сочеталась.
Оторвав широкий клочок рукава рубашки, Кирилл плотно затянул израненный голеностоп, меч снял с пояса, повязал себе за спину, схватив двумя руками винтовку, стал подниматься по ступенькам наверх, к выходу из подвала. Не торопился, подождал, когда глаза привыкнут к свету, сконцентрировался и произнёс простенькое заклинание, пытаясь вызвать морок. Сомневался, что получится: обет молчания он хранил недолго, произнес много ненужных слов. Всё-таки вышло — в воздухе материализовался двойник Кирилла. Даже с полувзгляда было понятно, что это не человек, но крестьяне нервничали, могли спутать.
Не успел двойник подняться из подвала, как прогремела канонада выстрелов, фантом растворился, но этого было достаточно. Над входом в подвал не меньше двух человек, в кустах на пригорке пряталось ещё как минимум трое. Оттолкнувшись здоровой ногой, комиссар прыгнул, придав себе вращательный момент. Развернувшись в полете спиной к прятавшимся в кустах, он сразу заметил затаившихся над выходом крестьян, которые растерянно смотрели туда, где только что растворился его двойник. Целиться из винтовки было неудобно, но в полете он успел выстрелить трижды, одного убил с ходу, второго серьезно ранил — крестьянин застонал, выронил ружье, хотел отползти, да неуклюже грохнулся вниз с надстройки, на которую они с его сообщником забрались. Упал неудачно — шмякнулся головой об угол ступеньки, пробрил череп, вероятнее всего умер.
Кириллу некогда было интересоваться судьбой бедолаги, он перевернулся на живот, стал стрелять по прятавшимся на пригорке крестьянам. Стрелял практически наугад, стараясь в памяти воспроизвести траекторию пуль, направленных в его двойника. Ему опять повезло, — после пятого выстрела один крестьянин завопил, двое других побросали ружья, бросились убегать. Вовремя — в винтовке у Кирилла остался один патрон. Тут в него стали стрелять со стороны рощи. Пули ложились кучно, Кирилл чудом успел укрыться за стенами подвала. Попробовал встать на больную ногу. Больно, но терпимо. Успеет добежать до рощи? Другого выбора не оставалось. Выбросив винтовку, комиссар выхватил меч, набрав полную грудь воздуха, выскочил на пригорок, вращаясь, рывками передвигаясь из стороны в сторону, нарезая зигзаги по неудобной каменистой почве, претерпевая боль, он поднимался к роще.
Стрелки оказались опытными, не палили напропалую, выжидали, залпы стали давать только когда Оболенский подобрался очень близко. Сразу две пули достигли цели — левое плечо вспыхнуло огнем, обожгло правый бок. Кирилл потерял концентрацию, кувыркнулся наугад, сумел откатиться в сторону, укрыться за деревьями. Откуда не возьмись появился крестьянин, направил ружье, выстрелил, но комиссар отреагировал, сместившись и метнув меч. Клинок пронзил грудь несчастного, он рухнул. С проворством и грацией пантеры Кирилл подскочил к телу, не обращая внимания на кровь, сочившуюся из плеча, заливавшую спину, вытащил меч, перемещаясь от одного ствола дереве к другому, стал приближаться к основной массе устроивших засаду селян.
Вот он возник за спиной одного, нанёс размашистый удар, перерубив крестьянину позвоночник. Находившиеся рядом оказались слишком неповоротливыми для комиссара, не успели наставить свое ружье на Кирилла, как он рассек одному шею, другому отрубил челюсть, заставив визжать от чудовищной боли, захлебываться кровью. Когда же оставшиеся открыли огонь, комиссар метнулся за дерево, пули разрезали воздух. Но вот он снова возник, размахивая клинком, словно жерновами смертоносной мельницы. Замертво повалился еще один крестьянин, судорожно хватаясь за перерезанное горло, завопил другой, прижимая к груди перерубленную руку, ружье третьего взорвалось у него в руке, будучи рассечено размашистым ударом, край лезвия вонзился в грудь четвертого, кромсая плоть и кости, словно хлеб, пятый бросился было бежать, но выверенный удар в левую часть спины заставил застыть его на месте.
Еще один, залп, но комиссар опять растворился среди деревьев. Хоть многие из крестьян и прошли через фронт Мировой войны, они никогда не сталкивались с человеком, который холодным оружием был способен перебить десяток вооруженных ружьями мужчин. Нервы не выдержали, крестьяне бросились прочь из рощи, выбежали на открытую местность, остановились метрах в тридцати, на пригорке, дрожащими руками направляя стволы в сторону, рощи. Из тридцати человек, пришедших сюда, в живых оставалось от силы двадцать. Испуганный голова приставил нож к горлу Захара, безумными выпученными глазами вглядываясь в рощу, закричал:
— Хватит, Оболенский. У нас твой человек. Сдавайся, или мы перережем ему глотку.
В ответ тишина.
— Никита Алексеевич, давай отдадим его! — взмолился один из крестьян. — Этот же, — крестьянин ткнул стволом ружья в сторону рощи, — нас всех убьет.
— Замолчи! — приказал не меньше его напуганный голова. — Слышишь, Оболенский! — снова заорал он, стараясь держаться уверенно. — Прикончим твоего дружка, а потом и до тебя доберемся.
— Это вряд ли, — прозвучал на этот раз громкий и уверенный ответ. — Вы, конечно, можете убить Захара. Но со мной так просто не выйдет. Уже должны были понять.
— Так что, готов пожертвовать жизнью своего товарища, ублюдок?! — заорал голова, теряя самообладание.
— Правильно, Кирилл Ваныч! — выкрикнул Захар. — Не сдавайтесь им!
Голова зарычал, толкнул Захара в спину, ногой ударил в висок. Тут же из рощи прогремел выстрел, один из крестьян, стоявших рядом с головой, упал замертво. Перепуганные селяне попадали на землю, даже не помышляли о том, чтобы начать отстреливаться.
— Я не договорил! — донесся стальной озлобленный голос комиссара. — Вы можете убить Захара и если так поступите, я перестану относиться с моему заданию, как к формальности и стану мстить. У меня здесь как минимум пять двухзарядных ружей, хватит, чтобы перебить почти всех вас. Я бы мог сделать это уже, но пока меня сдерживает тот факт, что наркомату обороны нет до вашего села никакого дела и мне не поручали наводить здесь порядок и устанавливать власть Народного Собрания. Однако со смертью Захара все переменится. Более того, я не ограничусь убийствам тебя и твоих приспешников, — голос повысился, слова звучали страшнее канонады артиллерии. — Я вырублю всю вашу деревню! Детей, женщин, парней, девушек — всех! Убивать буду у тебя на глаза, Никита Алексеевич, тебя прикончу последним, четвертовав! Трупы выброшу в реку, а Оболенское выжгу дотла. Никто и никогда не вспомнит о том, что здесь когда-то жили люди. Никто и никогда! — с надрывом в голосе повторил он. — Вот что будет, если Захар умрет.
Вжавшиеся в землю крестьяне заскулили, Никита Алексеевич схватился за голову. Захар, на мгновение потерявший сознание, пришел в себя, блуждающим взглядом смотрел по сторонам.
— Э, комиссар, никто его убивать не будет! — закричал вдруг один крестьянин. — Не стреляй, мил человек, я его развяжу.
Встав с земли, селянин направился к Захару. Из рощи не донеслось ни звука.
— Стой, дурак! — воспротивился было голова, да тут остальные крестьяне, увидев, что в их товарища никто не стреляет, загомонили.
— Не смей ему мешать! Только тронь! Пускай освобождает! — донеслось со всех сторон.
— Да он же поубивает нас, как вы не понимаете! — возразил было голова, да тут кто-то подскочил и врезал ему. Захара освободили, а крестьяне толпой стали мутузить Никиту Алексеевича.
— Из-за тебя, скотины, наших братьев поубивали. Не ввязывались бы никуда, никто бы нас не тронул. Дать им переночевать, да дело с концом, полез, жирная свинья!
— Товарищи крестьяне! — донеслось из рощи, заставив избиение прекратиться. — Ружья свои нарармейцу сдайте и трех лошадей сюда приведите!
На этот раз пререкаться никто не стал, Захар забрал оружие, пошел в рощу, к Оболенскому. Бледный, истекающий кровью Кирилл слабо улыбнулся, увидев друга.
— И в этот раз выкрутились, Захар, — произнес он слабым голосом.
— Кирилл Ваныч, да вы ж весь в крови! — всплеснул руками Захар.
— Ерунда. Та, что в плечо угодила, навылет прошла, бок только прочесало, — комиссар достал из небольшого кармашка на внутренней стороне штанины бинт, стянул с себя рубаху. Сейчас перемотай, как сможешь, там разберемся. Уходить нужно и поскорее. Где Гришка?
— Предал он нас, Кирилл Ваныч, — сообщил Захар, перебинтовывая комиссара. — Предал. Сергей Митрич Салтыков приезжал. Он возглавляет местных народоборцев. Они-то нас с Гришкой и повязали.
— Салтыков? — обнадежено переспросил комиссар.
— Салтыков, — подтвердил Захар, краем глаза поглядывая на выражение лица своего командира.
— Думал, убили его во время Гарского сражения, — тихо произнес Оболенский. — Живой все-таки, — улыбнулся, вспомнив старого друга, с которым оказался по разные стороны баррикад. Не мог скрыть радости от осознания того, что Салтыков жив.
— Гришка-то им зачем? — опомнившись, спросил комиссар.
— Я-то почем знаю.
— Выходит, не на пустяковое дело нас отправили, Захар.
— А бывало такое, что отправляли на пустяковое? — задорно улыбнулся солдат.
Оболенский засмеялся, слегка поморщившись от боли в плече.
— И правда, не бывало, — ответил он.
Захар закончил перевязку, помог комиссару снова надеть рубашку. Оболенский встал, сильно припадая на больную ногу.
— Теперь спустись в подвал, там волшебник, надеюсь, без сознания. Приведи в чувства и веди сюда, надо будет допросить.
— Слушаюсь!
— Одно ружье возьми, за крестьянами глаз да глаз.
Мешать Захару никто не стал. Когда же сельчане увидели, как из подвала выводят живого волшебника, еще больше обозлились на голову, поняв, что если бы сами не напали на комиссара, все остались бы живы. Кирилл прислушивался к их разговорам и из услышанного понял, что за жизнь Кирилла Алексеевича теперь никто не поручится. Вскоре к роще привели троих коней. Связав волшебника и кое-как усадив его в седло, народники ускакали, с осторожностью поглядывая на крестьян. Впрочем, скрывшись от глаз селян, остановились. Кирилл приказал стащить волшебника с седла, поглядев на него при дневном свете, сразу же узнал.
— Эразм, и ты здесь, — усмехнувшись, сказал Кирилл.
— Я вот сразу тебя узнал, Оболенский.
— Прости, у меня на шваль память плохая. И ты, и Салтыков кружитесь вокруг Оболенского. Что-то намечается?
— Тебе-то какое дело, комиссар?
— Я кое-что слышал, Кирилл Ваныч, — вмешался Захар. — Они про какие-то отряды говорили.
— Про отряды? — до того слабо улыбавшийся Кирилл посерьезнел — Что за отряда, колдун?
Эразм молчал.
— Ты понимаешь, что на кону твоя жизнь?
— Подполье и партизанщина, — нехотя заговорил чародей. — Мы развернули здесь сеть, вербовали крестьян, готовили выступление против вас.
Кирилл скривился, провел правой рукой по своим коротко стриженым волосам.
— Понимаешь Захар?
— А чего же не понимать, Кирилл Ваныч. — Они нас в глубоком тылу укусить решили, пока мы на Западе добиваем интервентов.
— Надо срочно возвращаться, обо всем доложить.
— Так поехали, — согласился Захар.
— Поедешь один.
— А вы?
— А я поеду за Салтыковым. Нужно узнать, зачем им был нужен Гришка.
— Кирилл Ваныч, вы, конечно, за старшего, но я не могу согласиться с этим решением. Какая разница, чего они хотят от предателя, если тут народоборцы развернули партизанскую войну?
— Именно поэтому разница есть. Времени мало и пререкаться некогда. Поезжай, — мягко попросил Кирилл.
— Я сделаю, как вы просите, но знайте, решения вашего не одобряю, — повторил Захар.
— Со мной-то что будет? — заговорил до того молчавший колдун.
— Я бы отправил тебя с Захаром под честное слово, Эразм, — отозвался Кирилл, — да вот только в прошлый раз ты своего слова не сдержал.
Комиссар вынул меч из ножен.
— Захара ты обманешь простеньким мороком, с собой я тебя взять не могу.
— Я рассказал о партизанщине, комиссар, — с презрением посмотрел на Оболенского волшебник. — У нас вроде уговора. Поступишься своими хваленными принципами и казнишь без суда и следствия пленного?
— Задача политика заключается не в том, чтобы следовать моральным принципам, — произнес Кирилл, — а в том, чтобы взять на себя ответственность, когда общее благо требует эти принципы преступить. Запомни Захар, то, что я сейчас сделаю, неприемлемо и судить себя я буду до конца жизни. Поступаю так не потому, что мне хочется, а потому, что иначе нельзя.
Эразм обреченно посмотрел на приближавшегося комиссара, Захар молча наблюдал за разворачивающейся сценой.
— За измену своему народу и революции приговариваю тебя к смерти, колдун, — произнес Кирилл.
Эразм тяжело вздохнул, губы его задрожали, глаза покраснели, он опустил голову, подставляя шею под меч.
— Убей меня быстро, — попросил колдун.
Когда казнь состоялась, комиссар и нарармеец разъехались в разные стороны.