Нельзя полностью, на сто процентов, быть готовым к тому, что на твоих руках умрет человек. Живой человек, а не восставший из мертвых.
Это происходит не так, как в фильмах. Совсем не так.
Они, за редкими исключениями, не говорят тебе высокопарных и запоминающихся фраз, которые можно вставить в трейлере, дабы заинтересовать потенциальных зрителей. Кровь, боль и ужас. Холодящее душу дыхание смерти на загривке. Они плачут, кричат, срут и ссут под себя. Умоляют тебя помочь им выжить, а ты прекрасно понимаешь, что они трупы. Груз 200. Без шансов. Или… или они вообще перестают на что-либо реагировать. Абсолютно пустой взгляд мертвеца, который еще дышит и сердце которого еще бьется.
И знаете почему некоторые ветераны перепаханных взрывами полей мало рассказывают о том, что там было? Не только из-за нежелания вспоминать закопченный Ад на Земле. Нет. Их пугает вероятность того, что те, кому они об этом рассказывают, могут пойти убивать людей. И вот тут момент зависит от характера рассказчика. Одни опасаются, что вот этот еще безусый пацан, знакомый с войной, только по стратегиям и шутерам, отправиться в горячую точку, где в лучшем случае и останется куском мертвечины, что склюют стервятники, а зверье растащит кости. В худшем — он вернется. Покалеченный телом и душой. Человек, которого смяла, перекрутила, сломала и деформировала жизнь ТАМ, что уже не способен адаптироваться к реалиям гражданки. А вот других, до дрожжи в коленных суставах, пугает вероятность, что тот же самый пацан, отправившись в Преисподнюю, созданную руками рода людского, внезапно поймает себя на мысли, что ему нравится. Нравится калечить и убивать. Нравится смотреть на чужую боль и смерть. Нравится упиваться своей силой и нравиться чувствовать тяжесть оружия в руках, верного оружия, что уничтожит всех — и союзников, и врагов и мирняк.
Или вы рассказываете о том, что пережили. Рассказываете со смехом и со скрытой тоской.
Но никто вокруг не смеется. Они смотрят с ужасом, что кусочками инея застыл в их зрачках.
А вы хотите вернуться. Вернуться туда, где в вас стреляли, а вы стреляли в ответ.
Ха… человек блюет кровью и сгнившими ошметками собственных внутренностей. Он плачет и зовет маму, маму, что уже давно лежит в гробу двумя метрами ниже. Он не видит, не ощущает и не понимает ничего, кроме боли. А ты… а ты слишком стар для всего этого дерьма, уже двадцать годиков, а вокруг убийственно-серьезных глаз проступают нездоровые морщины, и тебя слабо касается вот это вот все. Куда больше волнует что спина чет затекла. Ну да, зачем морщить мозг над тщетностью бытия, ты же полевой врач. Сколько еще таких живых трупов побывает на вашем столе? Трудно сосчитать, да и вы уже сбились после десятого. А потом вы уйдете на пенсию или подохните от той раны, которую уже не сможете зашить, например сквозного осколочного ранения в собственной черепной коробке, ибо какой-то долбоеб, словив флешбеки подорвался на неизвестно где откопанной оборонительной гранате, конвертировав половину госпиталя в перегной для чернозема.
Запах…
Вы знаете как пахнет покойник?
А повышенное количество покойников на один квадратный метр замкнутого пространства?
Вонь войны… смрад цивилизации и аромат осознания того, что это дерьмо всегда было, всегда есть и всегда будет, пока существует вид Homo Sapiens.
Разъедающий слизистую оболочку носа и затекающий в сетчатку глаз запах пороха, крови, металла, мочи и дерьма.
По приезду домой этот запах рано или поздно выветривается, пусть и кажется будто он намертво впитался в поры кожи. Единственное место где он остается навсегда — разум.
Никто не рассказывает, как пахнут говно и расплескавшееся серое вещество мозга, когда трупы начинают гнить.
Никто не рассказывает о своих мыслях, когда нечто, бывшее живым, думающим и дышащим человеком превратилось в окровавленный мешок разорванных внутренностей и раздробленных костей. Все происходит быстро, пугающе-легко. Нажимаешь на спусковой крючок и очередь кусочков свинца вылетает из дула оружия. Отдача бьет в плечо, а кто-то стоящий в перекрестии прицела перестает существовать.
Никто не рассказывает какого это — видеть своего друга, что истекает кровью.
Крики…
Если кто-то кричит, от боли или от ужаса — он жив. Он дышит, по крайней мере в эту секунду. Один из немногих ориентиров, на который можно опираться в зрительном, слуховом и осязательном аду всеобщей мясорубки.
Земля плавиться под подошвами сапогов. Небосвод металлом рвет огонь.
Герои, настоящие герои, не выживают на войнах.
Они падают на гранаты, залетевшие в окоп, закрывая своим телом остальных бойцов взвода от верной смерти. Кишки, легкие, сердце и конечности разбросаны вокруг. Кровь. И почти целая голова, что смотрит на тебя стеклянным глазом, в котором еще не потухла искра жизни, что еще совсем недавно полыхала ярким костерком.
Щелчки выстрелов. Издалека они не так сильно бьют по барабанным перепонкам, чем когда стреляешь сам.
Свист над головой.
Ты вжимаешься в грязь воронки.
Рядом бьется в подобии эпилептического припадка контуженный товарищ. Кровь течет из всех отверстий в его черепе, смешиваясь с пеной, пузырящейся на губах.
Чавкающий звук.
До боли знакомый.
С таким звуком пуля вгрызается в плоть.
Раненый или убитый.
Возможно, это даже ты, просто еще не успел осознать.
В пьяном угаре дерьма порожденного собственным разумом — патриотизма, нацизма, ксенофобии, праведного гнева пред неверными собаками и так далее, ты можешь до бесконечности представлять, как будешь с бравой лихостью Чака Норриса рвать зубами танковую броню. Но ты не Чак Норрис и сейчас просто сидишь в уютном бетонном коробке своей квартиры, рассуждая о вещах, к которым не имеешь даже косвенного отношения.
Если ты, видя долбоеба, на тачке которого намалевана надпись из разряда "МОЖЕМ ПОВТОРИТЬ" думаешь, что таки да, могем и как сделаем, ух!.. не важно какой ты национальности, вероисповедания или сексуальной ориентации. Просто выйди на улицу в дождь, в лютый ливень, выкопай яму. Глубокую, до кровавых мозолей, что вспухнут у тебя на ладонях. А потом пролежи в этой могиле 4–8 часов. И вот после этого мы можем поговорить.
Казалось бы, Вторая Мировая должна была уже показать людям, насколько уродлив лик войны. Десятки миллионов мертвецов, разрушенные города и сломанный об колено позвоночник мировой экономики, что грозит дальнейшими потрясениями. Родители без детей и дети без родителей. Одно из не самых красочных описаний этого — "три слоя гниющих трупов, и так до самого горизонта, а ты связист ползущий по ним, прячась от разрывающихся снарядов."
Но нет.
Люди ничему не учатся.
Они не меняются.
Мертвый бог прав.
Лучше сдохнуть, чем жить так дальше.
По возвращению чувствуешь себя чужаком среди родных и друзей.
Но, вполне возможно, что тебе не придется никого убивать.
Пехота как-то меркнет на фоне артиллерии, бронетехники, реактивных самолетов, ракетных установок, снайперов и пулеметчиков. Другое дело если тебя погонят зерг-рашем на укрепленные рубежи или все вышеперечисленное великолепие ведения войны XXI века обнаружит, что ты стоишь на их пути. Шутка, этого даже не заметят. Трупом больше, трупом меньше — всем плевать.
Победителей по итогу никогда и нигде нет. Проигрывают только мирные жители.
Со всех участвующих сторон куча мертвецов, инвалидов и оружие, что попало не в те руки.
Пытают, насилуют и убивают.
Обгоревшие остовы зданий. Лужи запекшейся крови. Отдельные фрагменты тел, тел всех. Ракеты и бомбы как-то еще не научились мочить только вояк, страдают дети, старики, женщины и просто типы, которым не повезло явиться на этот свет под "не тем" флагом и в пределах "не тех" границ.
Миха Ребров не знал об этом. Даже не думал.
Он думал о количестве нулей, которое обещали в графе зарплаты контрактника. По меркам его села, что даже среди среднестатистических полувымирающих сел являлось лютым захолустьем — это возможность купить восьмипалубную прогулочную яхту для того, чтобы разместить ее на другой своей позолоченной яхте, но уже с пятнадцатью палубами. Киндер сюрприз, епта.
Непонятные беспорядки, овеянные абсурдными теориями о зомби, лишь подстегнули его желание пинать хуи не дома, а в казарме. Пара месяцев мытья полов и чистки картошки, после чего можно всю оставшуюся жизнь не работать. Кайф.
Миха очень удивился, когда ему выдали бронежилет, автомат, два магазина к нему и каску, после чего выяснилось, что зомби — это нихуя не метафора, фигура речи или слухи наркоманов.
Это ебучая реальность, суровая и беспощадная.